Глава 1 – Печенье с топлёным молоком
Облако пара с ароматом свежеиспечённого печенья разорвало ветром в клочья. Тася жадно затянулась в надежде таки ощутить обещанный привкус топлёного молока. Слабенькая химическая сладость подразнила язык и вырвалась с кашлем.
Злая жизнь – ни удовольствия, ни денег. Даже погода забирает последнее, чем полезна электронная соска – туманную завесу. Сползая с губ, она моментально тает в неспокойном воздухе. Тасе нравилось, что может спрятаться за паром хотя бы на секунду. Что эту секунду никто не видит её лица. Что до альтернатив… в шарфе жарко. А вейп1 вкусный. Во всяком случае, был таковым с жижей «Булка». Никаких лёгких «мят» или «жвачек».
«Даже здесь – лишь бы пожрать» – по привычке подколола себя девушка, обводя взглядом университетский дворик.
Прошлогодняя трава жухла буквально на глазах. Свежая в марте не проклюнется – слишком холодно. Какая-то собака, а может, очередной охотник за «сокровищами» минувшей ночью раскопал гравий, устилающий лучи пешеходных дорожек. Теперь камешки то тут, то там мусором серели на заиндевевшем газоне. Голая земля клумб голубела льдом. Из-за формы своей они больше напоминали неухоженные могильные цветники.
На всю эту красоту – всего одна скамейка, занятая первокурсниками. По-видимому, те уже прониклись беззаботностью студенческой жизни. Разумеется, сидения будут грязными, если топтать их ногами, а тушами ломать спинку. Водрузились, как воробьи на забор. Эти самые воробьи, настоящие, с пёрышками, скакали тут же, клевали шелуху. Незнакомая компашка плевалась семечками, соревнуясь, кто дальше, и хохотала. Тася же предсказуемо предпочла уединение. Потирала плечом столб, подпирающий козырёк крыльца первого корпуса. Старательно убеждала себя, что ребята смеются не над ней.
До укола электричества в зубах прикусила дрип-тип2, заприметив на горизонте яркое пятно. Точёная фигура в ядовито-красном пальто приближалась стремительно. Шпильки сапог с приятным шорохом погружались в каменное крошево, но модница будто парила над землёй. Завитушки кудрей озорно прыгали у висков, обрамляя счастливое лицо. Тасе страсть как захотелось, как пишут психологи, «орально зафиксироваться» на мундштуке для успокоения. Сосать – не глаголом жечь. Маринка избавила – помахала издалека. Беседе быть.
Птичьи кормильцы синхронно проводили красавицу взглядами. Тася, не выпрямляя шеи, сделала над собой титаническое усилие – оторвалась от «соски». Саркастично пробурчала:
– Какие люди, да вовремя! Аж к третьей паре.
– Артур подвёз. Зацени, – Одногруппница покружилась на месте, демонстрируя обновки. – В Новосибе купили.
– Где?! – опешила подруга. – Ты когда успела?
– Мы! С Артуром, говорю же!
Уголок обведённых блеском губ дёрнулся. Скользящий по лбу и линии носа взгляд Марины сделался изучающим, колючим. Таким ныряет лаборант в окуляр микроскопа. Тася угадала, что сейчас будет. Заранее сложила руки на груди в защитной позе. Голос подруги стал тише:
– А ты средством моим не пользовалась, что ли? Или это аллергия?
Та жадно вдохнула пар, медленно выдохнула.
– Не помогает мне ничего.
– Конечно, не поможет, если тебе не надо!
Тася опустила голову ещё ниже, укрывая лицо волосами хотя-бы по краям. Однажды, что называется, психанула – обесцветила на дому. Мышиный русый, конечно, в итоге всё равно взял своё, зато осталась ломкость. В принципе, много чего осталось с прекрасной юности – рытвины от акне, да и само акне до кучи, вкупе с высыпаниями по пышному телу то там, то сям. Если второй подбородок выражается исключительно из-за сутулости, то двадцать лишних килограммов появились от большой любви к мучному. Любви большой, да не взаимной. Одна радость – вкусная. Еда никогда не предаст и не обидит. До тех пор, пока не вырастит в цене.
Марине не понравился защитный жест Таси. Что опять пытается спрятаться – не понравилось. Не щадя маникюра своего, смахнула жиденькую прядь с изувеченной «цветением» круглой щеки.
– Перестань! – и, плотно сжав губы, очевидно смягчилась. Эта её сторона, заботливая и честная, была единственной нитью, зовущую некрасивую подругу держаться поближе к красивой. – Сама себе хуже делаешь.
– Тут можно хуже?!
– Ну! – не узнала издёвки Марина. – Волосам уход нужен, масочки. А это? Вот что на тебе опять? Ты в этом худи на субботнике по кустам шлялась.
– Не на всех хватает богатеньких Артуров, знаешь ли.
– Не язви. Хочешь остаться старой девой?
Тася хмыкнула. Отвернула голову, чувствуя, как закололо в носоглотке. «Старая дева». Да, в двадцать – уже пора. Не стоило. Не стоило ничего рассказывать Маринке о своей жизни. Она вроде и понимает, и как будто бы нет. Или ей всё равно? Сколько стоят её слова? Да и зачем вообще Марине Тася?
Возраст решает? Возраст и красота? Стало быть. Мама «в своё время» много плакала. Её предупреждали – не водись с мальчишкой! Между супругами пропасть в десять лет. Десять лет душа в душу. Затем отец сруливает к молодой, оставляя мать одну на старость лет. Или ещё образец – старшая сестра. Откопала, чёрт знает, где, благоверного – трутня-полудохлика, бытового инвалида. Зато ему хватало сил любить постороннюю на не его кровати, не в его квартире. Сестра поймала на измене… и осталась с ним. Лишь бы были «штаны».
У Таси, тогда ещё подростка, мир с ног на голову перевернулся. Если у таких женщин, на лицо приятных, и по характеру хороших, вот такое, то кто светит ей? Уж лучше никто. Никогда. Непрошенный страшный вывод нагрянул бессонной ночью совершенно нечаянно и катком подмял под себя. С той поры худышка-замухрышка, к прочей радости, попёрла в ширину. Сколиоз запряг в довесок.
Дерматологи сто советов надавали. Всё пройдёт, ты только роди! Только сладкого не ешь. Только в лес сосновый на ПМЖ укати. Жизнь половую начни.
«И масочки, – напоминала себе Тася. – Горели бы в аду эти масочки! Вместе лекарствами для нищих».
То даже глубоко философично: жить без масок, без макияжа и украшений, являя свою истинную гнилую личину. По Достоевскому повестка. Один чёрт, в свободные вечера только книжками баловаться остаётся.
Холодный ветер подсобил – высушил невыплаканные слёзы, высосал из белков красноту. Последняя затяжка показалась горькой. Хоть на асфальт швыряй паровую шайтан-машину, на потеху гогочущим первашам. Но Тася сдержалась.
– Да кончай уже дуть! Сейчас семинар у Груши, – Марина игриво потянула за рукав. – Давай, не отставай.
Глава 2 – Никто не готов
Пара началась десять минут назад. Из открытой аудитории доносились тихие непринуждённые разговоры, потому Марина вошла без стука. Тася следовала тенью, придерживая ворот худи повыше. Сегодня прямо сама не своя. Дурью мается.
Статная походка красавицы не сбилась даже с очевидным разочарованием. Пришла хвастаться обновками, а от группы – три с половиной калеки. Староста, Молчун, и вот сюрприз – Шпала с Торчем за последней партой. Преподавательница по вышмату, прозванная Грушей за широкие бёдра и оттого преступную любовь к узким кожаным юбкам, отсутствовала. Староста гипнотизировала наручные часы, считая обороты стрелки до момента, когда можно будет с чистой совестью «свалить». Молчун пялился в окно и, судя по характерному прищуру, верный себе, размышлял о большом и вечном. Два индивида маргинальной наружности «на галёрке» чесали языки, мешая маты и смешки.
Недовольная произведённым эффектом, а если точнее, его отсутствием, Марина уселась за парту, элегантно закинув ногу на ногу. Тася примостилась рядом. Не тратя время попусту, стала рисовать в лекционной тетради глаз. В несколько слоёв чернила стрелки и густые ресницы. Косметика… От неё лицо, до полной радости, можно сказать, гниёт. Избыточно жирнеет, розовеет и пухнет. От пудры множатся угри. От туш и подводок зудят нависшие веки. Да и зачем всякое-такое? Достаточно красивого вокруг, в мире. Те же зелёные деревья, бездомные кошки, симпатичные люди. На рисунках тех же.
Марина цокала ноготками по столешнице. От скуки пристала к старосте:
– Где все?
– Не готовы, – ответила она, не отрываясь от циферблата.
– И вы?
– И мы, – внезапно подал голос Молчун. Даже Тася оторвалась от своего занятия – лично убедиться, что не ослышалась.
Марина недовольно выпятила губы.
– А Пятикопытова чего? Обещала взять Грушу на себя, а сама…
– А ты не в курсе? Она в академ ушла. По беременности.
Воцарившееся многозначительное молчание нарушило мерзкое гы-гыканье откуда-то сзади.
– Ха, третья пошла! – блеснул математическими способностями Торч и дал «пять» Шпале.
Красавица эффектно развернулась на стуле. Многоуровневые металлические серьги-кольца мелодично брякнули в водопаде кудряшек.
– Чё ржёшь? Ты что ль постарался?
– Не ревнуй, любовь моя. Берегу себя для тебя единственной. Вот уже… часов шесть.
И снова гнусавый смех. Попытка унизить только что провалилась, и Марина наспех придумала другой остроумный комментарий, уже про онанизм. Но вдруг скривилась, отказавшись от затеи. В каждой шутке – доля правды. В теории, ничто не мешает Торчу использовать её селфи, так сказать, не по назначению. К счастью, она об этом никогда не узнает. Надеялась не узнать, по крайней мере.
Тася же сочинила про себя несмешной панч про эпидемию беременности в их группе. Иссиня-чёрный глаз укоризненно смотрел на неё с тетрадной страницы, а она – на него. Вот же – красота. За что художнице от рождения жёлтое пятнышко с кунжутное семечко на белке глаза? И капилляры яркие. Окулисты, всё одно, что на кофейной гуще гадали. Про потребление марихуаны спрашивали, про болезни мозга. Даже на зеркале души – косметический дефект. Или это оттого, что постоянно плакать хочется? В последнее время особенно.
«Прокля́тая весна. Прокля́тое обострение».
Девушка закрыла тетрадь и легла в колыбель своих рук. Спрятаться не получилось. Секунды спустя Тасю растормошили. Выпрямилась с намерением высказаться, да вовремя осеклась. По-прежнему сжимая плечо подруги, Марина таращилась на входную дверь. Тася проследила за её взглядом и вздрогнула. Объективных причин не было, но ей будто колючую проволоку через позвоночник пропустили.
Парень вошёл в аудиторию несмело, крадучись. Вместо того чтобы, как бывает, уточнить какую-нибудь ерунду и ретироваться, задержался на пороге. Внимательно оглядел присутствующих. Остановился на Тасе, и на лице его застыло выражение глубокого потрясения. Лицо… Юноша будто сошёл с глянцевой обложки. Хотя, модные журналы нынче – рудимент со странными людьми в вызывающих одеждах с претензией на искусство. Главная же ярмарка красоты нынче – социальные сети, и этот, как по образцу – её лучший экспонат.
Абсолютно всё в нём хорошо и складно. Если сказка про влюбившегося в своё творение скульптора – реальность, то к ним в их скромную обитель снизошло настоящее чудо, высеченное из светлого камня. Ключицы, шея, скулы. Губы, нос, прокол хеликс на правом ухе. Светлые волосы, сравнимые в литературе и с пшеничным, и с льняным, уложены в аккуратной стрижке а-ля вояж. Светлая футболка, тёртые джинсы. Осанка, стать… Провокационная живая безупречность.
Марина, сама по себе не маленькая, предпочитает тот редкий тип мужчин, кому и в туфлях на платформе затылком не достаёт до подбородка. Пусть парень был ниже её стандарта на голову, у девушки едва не отвисла челюсть. Красавец компенсировал несоответствие вкусам всем остальным. Озадаченные одногруппники также хранили молчание. Только, кажется, в аудитории были лишь двое. Они сцепились взглядами. Тася не могла отвести свой, как припаянный. Происходящее, это пронзительное внимание незнакомого типа́, ей было непонятно и до смешного унизительно. Ещё секунда, и сползла бы под парту.
Видимо, почуяв, сколь губителен для дурнушки его интерес, юноша насилу сфокусировался на чём-то постороннем. Тяжело выдохнул. По-хозяйски запрыгнул на учительский стол, сцепил пальцы в замок. Грозно наклонившись, продолжил пристально разглядывать малочисленную группу, точно тюремная собака. Не казал ни стеснения, ни бравады.
– Ты кто? – вывел всех из оцепенения Шпала.
Губы незнакомца тронула ухмылка. У Марины под атласной блузочкой затрепыхалось сердце. А когда тот подал голос – приятно сжалось.
– Остап, – сделал паузу. – Новенький. Из… Новосиба, – снова пауза, длиннее предыдущей. – Кто тут староста?
Названная неуверенно поиграла пальчиками.
– Так, а заместитель?
Марина вскинула руку. Тася бы усмехнулась, если бы по рукам и ногам не сковала ледяная дрожь. Ведь не было и нет у старосты никакого заместителя.
Остап демонстративно закатил глаза. Ловко спрыгнул, решительно двинул к подружкам. Свидетели «впитывали» каждую секунду происходящего, верно на их глазах снимали интересный фильм. Взгляд Марины становился всё глупее, губки соблазнительно приоткрылись. Парень охотно принял эстафету: раскрутил обаяние на максимум, словно до того была нехватка. Прямой рукой облокотился о край парты, навис. Мистической мелодией послышались древесные нотки одеколона, перебиваемые ментоловым ароматом шампуня. У Марины в животе с пирсингом на пупке против воли натянулась струна желания.
– Поможешь мне, заместительница? – Новенький понизил голос, умело играя на этом изящном музыкальном инструменте. – Расскажешь, что и как? Мы могли бы поболтать. Вон там.
Лёгким кивком головы Остап указал куда-то на «камчатку». Тася чувствовала себя загнанной в угол мышью. Справа – представление. Слева – оконная галерея в серое небо. Четвёртый этаж учебного корпуса. Хорош выход.
– Не откажешь..?
– Марина, – промурлыкала она, поднимаясь.
Парень, ловя момент, полюбовался её кошачьей грацией, изгибами бёдер. Галантно пропустив даму вперёд, занял освободившийся стул. Детское изумление «заместительницы» сокрыло совершенно новую, несвойственную ей эмоцию. Остап же, ни капли не смущаясь, переключился на Тасю. Сцену можно бы было назвать комичной, если бы не абсолютная потерянность девчонки в старом худи. Пережив за последнюю минуту все этапы стресса, психика сорвала последний стоп-кран, вернув тем самым подобие самообладания. Ведь, кажется, сейчас придётся «рулить».
Тася нахмурилась, стараясь не обращать внимания на пять пар глаз, нацеленных на неё. Шестую пару, болотно-зелёную, голодную, как омут, где вязнут тёлки и прочие парнокопытные, игнорировать невозможно физически. Получилось только подвинуться чуть подальше, впритык к подоконнику.
– А тебя как звать..? – Остап интонационно не закончил вопрос, дублируя примененную на Марине тактику.
Рот Таси вытянулся в полосу. Не соображая до конца, глянула через плечо – найти, к кому обращается парень. Он сам закрыл свою реплику клеймом:
– Бескультурщина.
«Это уже знакомое!» – обрадовалась та. Положила ладони на стол, сгорбилась.
– Если высаживать пришёл – свали, а?
– Высадил я твою подружку, если не заметила.
Остап разглядывал цветущее лицо. Будто пёрышком водил по блестящей от сала коже. В полувдохе, замершем на мягких губах, крылся неописуемый тайный восторг, какой находил в каждой черте Таси. Незнакомец переживал свою личную сказку. Оставил весь остальной мир, и одна только трезвость ума вынуждала соблюдать хоть какие-то рамки приличия.
Марина, дабы окончательно не проиграть, гордо продефилировала в конец ряда – в царство Шпалы и Торча. Подруга мысленно посылала ей невысказанную мольбу, не учитывая в полной мере, что та побольше неё нуждалась в помощи. Марине никто не мог бы помочь сейчас. Кроме, разве что, метеорита. Каменная глыба одним махом разрушила бы здание, в огне похоронила бы присутствующих. За неимением оного, униженная и оскорблённая, привычно закинула ногу на ногу, принялась листать меню телефона.
Тася не выдержала напряжения – сломалась. Перемахнув, как паркуристка, через парту в проход, просеменила в конец кабинета. Всё было странно, слишком быстро и странно! Понимая, что сделает только хуже, если приблизится к подруге, заняла первый попавшийся стол. Мгновением позже едва не шарахнула по нему кулаком. Ведь Остап, как ни в чём не бывало, повторил её маршрут и опять записался в соседи. Внезапно и остро захотелось стереть его снисходительно-издевательскую улыбку классическим хуком в нос. Чтоб с хрустом сломанных костей и брызгами крови. Чтоб на своей шкуре испытал в ближайшие пару недель, какова участь урода. Вместо этого бесхребетная пацифистка снова встала, теперь с намерением сбежать домой.
– Что за суета? – Взявшаяся буквально из ниоткуда Груша прошаркала к своему креслу. – Сели все. Тася, села.
Тася опустилась медленно и тяжело, как на электрический стул. Накинула капюшон, положила голову на парту. Новенький наслаждался происходящим. Наслаждался причудами таинственной незнакомки. Из розовых облаков обратно на грешную землю его позвал голос преподавательницы.
– Надо же, новое лицо?
– Остап Апин. Переведённый. Документы ещё не пришли, а пропускать не хочу. Ничего ведь?
Груша, молодая, симпатичная и строгая, приспустила очки.
– Ничего… Конечно же. В общем-то, таково было негласное правило высшего образования. Любой желающий мог зайти в университет и послушать лекцию. Хотя даже тех, кто обязан здесь быть, поганой метлой не загонишь.
Только что – радушная душка. Теперь – мрачная стерва, какой её знает весь университет. Кажется, её крайне смутила собственная вольность. Попыталась реабилитироваться в глазах студентов:
– Инженеры! Ау! Я понимаю, событие, но, может, уже на меня посмотрим? Сегодня, как вижу, аншлаг. Передайте своим: кто не пришёл – всем два. Итак, первый вопрос: «Методы асимптотического и нелинейного анализа». Давай, Марин. Вещай.
Названная ударила по парте.
– С*ка, да почему я?!
У Остапа от удовольствия мурашки пробежали по спине.
Глава 3 – Закладка деньгами
Последние дни кишечник давал сбои. Все болезни от нервов, так говорят. Ещё говорят, проблемы с пищеварением – симптом непринятия жизни как таковой. Звучит занятно, правда, лечить голову дорого, некогда и чревато. Рассудив, что собака зарыта всё-таки в питании, Тася по дороге в университет вместо просмотра коротких видео третировала Google. Всемирная паутина устами врачей-публицистов порекомендовала чаще употреблять кисломолочные продукты и налегать на свежую зелень, особенно в межсезонье. Потому, скрепя сердце, вместо любимых картофельных чипсов со вкусом рёбрышек гриль студентка купила картофельные чипсы со вкусом сметаны и лука.
На большой перемене Тася обедала в одиночестве – за предпоследней партой. Конечно, пара человек находилась в аудитории вместе с ней. Обсуждали что-то меж собой, время от времени восклицали и шутили. Здесь не школа – бояться за свой сухпаёк незачем. Хотя, даже в те годы никто особо к Тасе не слетался, приметив у неё пачку сухариков или энергетик. Мало кому хотелось есть оттуда, куда она совала пальцы, и касаться губами жести, с какой пила она. И теперь, уже взрослая, дурнушка спокойно уплетала один хрустящий ломтик за другим и читала смешные картинки в телефоне, сменяющиеся одна за другой. Погружалась в каждую шутку, точно в великую мудрость. Улыбки выходили дёрганными и спадали моментально. Наскоро покончив с перекусом, второкурсница выкинула опустевшую пачку чипсов в корзину и выскочила в коридор.
Редкие студенты ошивались здесь. Во-первых, филиал университета в семидесятитысячном городе одним своим названием акцентировал внимание на характерной малолюдности. Во-вторых, все эти деятели науки и её заложники в столовой сейчас воевали за последнюю сосиску в тесте. А на четвёртом этаже корпуса – тихо и хорошо.
Рваный, скрученный по краям линолеум мягко проминался под ногами. Стены, исчерченные мазками царапин и потёртостей, светились солнечными прямоугольниками деревянных окон. От тепла усилился щелочной запах ДСП3, с которым с недавних пор у Таси и ассоциировалась родимая «шарага». Шлейф туалетной воды либо выдохся, либо перебился ароматизаторами снеков, въедливыми, как табачная гарь. Девушка вышагивала стройно – едва ли не по-солдатски. Сосредоточенное выражение лица могло свидетельствовать о большой философской дискуссии в этой светлой голове. На самом деле там гулял ветер. Всё внимание направилось на трактовку собственных ощущений.
Палец ноги лип к обувной стельке – знать, в носке дырка. Джинсы держатся на одном лишь честном слове – утром следовало надеть ремень. Вроде даже новость, что штаны стали не по размеру, совсем не порадовала. Одного взгляда в зеркало хватало, чтоб и не помыслить о хорошем. Да и не до того совсем. Потому что прямо сейчас на лоскуты рвалась душа. Медленно и неотвратимо расползалась по швам, как та же юбка-карандаш размера S на широких бёдрах Груши. Как бы сильно Тася ни стискивала челюсти – не могла прекратить расцветающую в груди боль. Из щелей опять вырвались крюки паранойи. Выстреливая один за другим, они цеплялись за ключицы, клавиши рёбер и тянули к земле.
Тусклые глаза совершили оборот. Девушка хмыкнула, придержала себя за плечи. Пока контролируемо. Хотя крайне, крайне неприятно. Изо дня в день приступы учащаются и усиливаются. Иногда кажется, оно не уходит, а ослабевает и одной свистящей нотой непрерывно дребезжит в эпицентре сознания. Соседка по комнате, застукав за поглощением валерьянки перед сном, заботливо подсказала:
«Не надо! Она потом помогать не будет!»
Правда, зачем успокоительные потом, если плохо уже сейчас? Тася ущипнула себя за локоть, пообещала пропить полный курс, как велит инструкция.
«Ещё одна пара. Потерпи. Потерпи, пожалуйста».
Таясь, заглянула в аудиторию. Тася относилась к той категории учащихся, кто не пропускает ни одного занятия (не считая физкультуры). Потому знала наверняка – Остап как сквозь землю провалился. Минула уже неделя, а тот его первый визит оказался единственным. Новеньким интересовалась Груша, но все руками разводили. На кафедре и не слыхали ни про какого Апина. Куратора группы не существовало в принципе, чтоб донимать со странным вопросом хотя бы его. Событие обсуждалось в маленьких кругах, да не то, чтобы бурно. Обсуждать-то, по-хорошему, нечего. Хотя девушки фантазировали много, время от времени косясь на его, судя по всему, избранницу. Не зло – с пренебрежением, как на недоразумение.
Когда та пара по вышмату, на которую заявился Остап, наконец, минула, со звонком Тася пушечным ядром вылетела из аудитории. Перво-наперво спешила поговорить с подругой Мариной. Догнала. Примирительно коснулась плеча.
– Слушай, я вообще ничего не поняла.
– Да я тоже! – вскипела красавица, одёргивая руку. Недовольная своей несдержанностью, прикусила длинный крашенный ноготь. Нетерпеливо застучала каблучком.
– Он просто пошутил. Придурок. Забей, – почему-то оправдывалась Тася.
– Нет. Нет, ты забей, – уже спокойнее ответила та, – Ладно, извини, меня Артур ждёт. Пока.
Сегодня же Марины не было – говорить не с кем. Отвлекалась Тася снованием по университету на переменах. Вроде остыла, прокручивая мысли о валерьянке. Всем существом желала её – таблетку, чтоб рассосалась треклятая «паничка». Витая в облаках, добрела до очередного тупика коридора, где никого не было. Уже повернула назад.
– Привет.
Вздрогнув, подняла, наконец, голову. Он возник буквально из ниоткуда. Соблазнительная полуулыбка и солнечные блики в болотных глазах, в золоте дня сияющих шартрёзом, подняли в животе горячую волну испуга. Тася дёрнулась вправо-влево, да, как это бывает, парень не нарочно зеркалил. Или же наоборот – намеренно мешал пройти, но точно забавлялся по-киношному смехотворной ситуацией. Будто деревенея, студентка шагнула назад. Сипло выдохнула:
– Ну отъ*бись же.
Вырвавшееся матерное слово из того, кто сквернословил лишь нечаянно, свидетельствовало об одном – Тася в ужасе.
– Да вы ох*ели все?!
Встречная брань едва не отрезвила. Загнанная в угол притормозила. Злая растерянность исказила идеальные мужские черты. Придала им неповторимого, живого очарования.
– Уже помощи ни у кого попросить нельзя! Товарищи, называется.
– Чего?!
Тася вжималась в стену, чтоб не так явно потряхивало. Смотрела куда угодно, но не на парня.
– Я, если не заметила, новенький. Мне бы знать, что учим и с чем. Кто, откуда? Старосте не до меня. Подружка твоя послала на три буквы.
– Интересно, почему? – съехидничала Тася. – Кроме них обратиться не к кому?
– Остальные ходят-то через раз. Ты же вроде завсегдатая.
В воспоминаниях по новой разворачивался цирк, который Остап устроил неделю назад на вышмате. На роль уродца, может, Тася и подписалась давно, а вот клоунессой не нанималась.
– Извини, неинтересно.
Оттолкнулась от стены и пошла в обход. Легко и непринуждённо Остап поймал её запястье, проворковал:
– Так не бесплатно же!
Этого она не услышала. Резко опустилась на корточки, прикрылась свободной рукой. Черепаха славится неторопливостью, зато инстинкт защиты развит превосходно. Прячется в панцирь – моргнуть не успеешь.
Града ударов не последовало. В общем-то – ни одного удара. Девушка выждала секунду-другую – на случай подлянки. Осторожно выглянула. С лица Остапа сейчас впору писать карикатуры. Смотрел на неё, как на круглую дуру. И был прав. Даже если всё-таки завербован теми, кого Тася с недавних пор пуще смерти боится, никто не станет устраивать мордобой в стенах университета. Даже конченные отморозки.
Тася поднялась. Он подтянул, помогая встать. Не отпустил. Хватка не давила – тёплым браслетом заключила в плен без шанса на побег. Девушка не решилась испытать суставы на прочность – не пыталась вырваться. Зрачки её сузились от солнца и прилива крови к голове. Как-то так вышло, внезапная угроза, которую придумала сама себе, сработала по схеме «клин клином». Испугала так, что хроническое беспокойство заползло куда-то в норку. Зато теперь, в неконтролируемой ситуации, в коей Тася оказалась впервые, тревога вырвалась из своего укрытия, свернула органы в узел и, так сказать, украла микрофон. Лучше всякого детектора лжи, с побочным эффектом в виде полушёпота:
– Я боюсь тебя, бл*ть.
– Расслабься, полоумная. На х*р ты мне нужна, – заверил он с дружелюбной улыбкой, по-прежнему удерживая. – Просто помоги. Объяснишь, распишешь всё. Один час твоей жизни. Скажем,… десять тысяч тебя устроят?
Зубодробительный звонок завизжал, оповестив об окончании перемены. Отдел мозга, отвечающий за автономию дыхания, словно отключился. Горло защекотал холодок. Тася всё-таки осмелилась на зрительный контакт. Не похоже, чтобы Остап шутил.
– Серьёзно?
– Чё? – он выгнул бровь. – Пят… надцать?
Та растерялась окончательно.
– Отпусти.
Отпустил. Потирала запястье, собирала мысли в кучку. Дело пахло скверно. Только злых розыгрышей ей недоставало! Но новенький держался уверенно. Казался вполне нормальным, не считая его предложения. И страх, и всё остальное, но… десять тысяч! Три стипендии за какую-то ерунду.
«С почасовой оплатой. Как проститутка. Вот уж да», – уколола себя Тася, а вслух сказала:
– Последняя пара. После неё.
Развернулась на пятках. Не услышав шагов за спиной, зачем-то озаботилась:
– Идёшь?
– Не. Аппетит разыгрался, – проскочил мимо. – Найдёшь меня.
В итоге, спустя час и сорок пять минут, он нашёл её первым. Едва седой не сделал, подкараулив за дверью женского туалета.
– Да ты..! – пропыхтела девушка, готовая разразиться гневной тирадой. Вот только десять тысяч. Десять тысяч…
– Давай, Тася, веди.
Два лестничных пролёта, старые двери с треснутым стеклом, и они в читальном зале. Здесь даже были люди. Очкарик за доисторическим пузатым компьютером и библиотекарь – за стойкой, не таясь, читала эротический роман с ангелом и демоном на обложке. Скудная компашка никак не походила на группу поддержки или на заступников, в случае чего.
Хмурая и настороженная, Тася жестом пригласила за стол у окна, чтоб поймать последние лучи заходящего солнца. Без лишних предисловий предоставила схему расположения корпусов, заблаговременно нарисованную на паре. Выложила копию расписания, список литературы, позаимствованный у старосты. Сопровождала записи лаконичными пояснениями.
Это был её дебют как учителя, и теперь Тася волновалась. В трепете своём находила даже нечто от приятного. Как-никак, смена деятельности помогает отвлечься. При том никак не могла избавиться от перманентного смущения. Что кто-то видит её вблизи, что, возможно, чувствует дыхание. Подперев подоконник, на вытянутых руках тасовала бумажки, и руки эти предательски дрожали.
Переживала, что Остап в своих чудны́х идеях вознамерился развлечься на все денежки. Переживала напрасно. Хотя бы потому, что время всё шло, а о деньгах даже не заикался. Да и пялился на записи, как ребёнок на книжные иллюстрации. Очень быстро перестал притворяться хорошим слушателем. Зато не перебивал. Лексика Таси, к счастью, отмела надобность уточняющих вопросов. Просто наблюдал за рассказчицей, сперва украдкой, затем целенаправленно, с толикой мечтательности во взгляде.
Та старательно делала вид, якобы не замечает внимания. Но вот её монолог завершился, а на предложение оформить читательский билет ответа не поступило. Испытывая нарастающую боль в области солнечного сплетения, Тася натянула на голову капюшон, сжала ткань у виска. От ногтей пахло чипсами. Позор, неотъемлемый и неизлечимый, душил. Тревога подталкивала прекратить неловкую тишину абсолютно любым способом, а ум, как назло, не подсказывал ничего, кроме: «Вы любите хлеб?» и «В Рязани пироги с глазами».
«Опять про еду. Да какого хр*на?!»
Молчание тяготило и терзало одну лишь Тасю. Остап же, самоуверенный и сногсшибательный, без предупреждения сухо сказал такое, отчего все мысли и чувства её вынесло скопом:
– У тебя просто идеальные зубы, ты в курсе?
Кинематографично медленно подняла глаза. Такому подвержены герои фильмов, когда у них за спиной стоит убийца с окровавленным тесаком. Но нет, не псих и не маньяк сидел в расслабленной позе и всё никак не мог отвлечься на что-нибудь другое, кроме внешности своей спутницы.
– Улыбайся чаще, чем никогда – станешь главной очаровашкой группы.
Её тупое замешательство не сбило с правдоруба спесь. Действительно, словно бы компенсируя многочисленные физические несовершенства, Бог наградил Тасю, что называется, голливудской улыбкой. Двумя ровными рядами от природы белоснежных зубов. Ни пятнышка кариеса, ни скола, ни пломб. На постерах с рекламой стоматологий человеческий оскал, выкрученный в графическом редакторе до перманентной белизны, больше пугает. Эта же девушка не привыкла демонстрировать единственную свою милую черту. С подругами смеялась – они отмечали особенность с восхищением и завистью. Дантисты на профилактическом осмотре с укоризной спрашивали:
«Ну и зачем, здоровая, пришла?»
Остап надеялся – Тася наградит за комплимент этой самой улыбкой. Вместо того загрустила. Не похвасталась жемчужной нитью, по которой ему именно здесь и сейчас страсть как захотелось провести языком. Длинный, как у отца, он много чего умеет, в том числе доставлять ни с чем не сравнимое удовольствие.