– Больше нет сомнений. Это наша Эрна. Я понятия не имел, что ее все-таки страхует Тимур. Видно, сердце Куприянова было не на месте. Выходит, он выследил кого-то и понял. Эх, нет смысла гадать. Подробности мы могли узнать только у него. И никогда уже не узнаем! Зато, кто такой Антон Найденов, гадать не надо. Это сын полковника. Уж он-то, судя по всему, не раскаивался. Осталось понять, что им руководило, – хмуро выдавил из себя Петр.
– А что с Эрной, как она – тяжело пострадала? – с волнением спросила Луша.
– Состояние средней тяжести. Она потеряла очень много крови.
– Ах, я лопух! – с горечью пробормотал Синица и грохнул кулаком по столу. – Как там Володька меня называет – птичка Синичка? Да нет – ощипанный воробей! Это просто профнепригодность. Ничто иное, черт побери! Мы до сих пор никакого сына Найденовского. Великий боже, да ни в одном глазу! Мы никого не подозревали, ничего больше не заметили!
– Стоп, стоп! Что это я все – мы да мы? Нет, надо – Я! Доктор Мухаммедшина, ее не убили чисто случайно. Тимур там погиб. Погиб! А преступник? Да разве дело, что и он погиб в перестрелке? Его надо было взять! Обезвредить этого гада! Подлец стреляет в безоружную женщину! И пока я.
– Петр Андреевич, ну пожалуйста! Не надо так, мы все, все вместе прошляпили, я… А как Вы думаете, удобно Паше позвонить или лучше его не дергать? – Луша постаралась отвлечь своего шефа, и это ей частично удалось.
– Нет, Пашу пока не трогай. Давай действовать через Георгия. И пусть Расторгуев как можно скорей про этого соберет по сусекам. Его звать Антон. Я помню только, он богатый, сволочь! Он… нет, погоди, Олег дозвонился.
– Георгий Антонович, – услышали они – здравствуйте, с Вами говорит Олег Майский из Ирбиса. Да? Ну конечно, я и не сомневаюсь, Вы меня помните. Видите ли, у нас, к несчастью, плохие новости.
Петр и Луша Костина неслышно подошли к Олегу и взялись за руки. Олег собрался с силами и рассказал все.
47. Пациентка Эрна Мухаммедшина
На этот раз Эрна очень медленно шла на поправку. Ее поместили в огромную многопрофильную больницу на краю Мюнхена, состоящую из разных корпусов. В ней под одной крышей с операционными, лабораториями и палатами имелись даже кафе, магазинчики, газетные киоски, парикмахерская и массажный кабинет. Ходячим тут было, где гулять, для посетителей – залы ожидания и справочные окна. Для иностранных пациентов – специальная приемная с переводчиками. Здесь можно было родиться, прожить всю жизнь, и, не выходя наружу, комфортабельно умереть. В одном из длиннющих коридоров за толстыми стеклянными дверями таился хоспис с палатами, балконами и просторной приемной для родных.
Полиция приходила и уходила. Срочно прибыл незаменимый Зильбер и взял на себя отношения с юстицией. Агентство «Ирбис» вызвалось дать следствию всю информацию, которой располагало.
Эрну оперировали, пулю извлекли, но рана заживала плохо. Огромная потеря крови вызвала сильную анемию. Левая рука плохо слушалась своей хозяйки. Все это вместе с тяжелым потрясением и предыдущими событиями подорвало ее здоровье.
Проходил месяц за месяцем. Георгий Куприянов приезжал и уезжал обратно в Россию. Паша нашел временную работу в фирме, торговавшей недвижимостью, и снял квартиру около больницы. А доктор Мухаммедшина все еще с трудом вставала, чтобы, опираясь на ходунки, немного подвигаться по больничным прогулочным дорожкам и снова в изнеможении лечь.
Пришла весна. Южное баварское солнце быстро согрело все вокруг. Появились крокусы, за ними начали распускаться какие-то желтые нежные цветы прямо на голых ветвях, высаженных повсюду декоративных кустарников. Потом налились бутоны магнолий.
На работу Паша ездил на машине. Это было недалеко, а все же на городском транспорте страшно неудобно. Он собрался взять автомобиль напрокат. Но Куприянов сумел его убедить, что это неразумно, и тут же приобрел сыну подержанный бело-синий Смарт. Теперь Паша приезжал, обедал и шел в больницу. Обычно он что-нибудь с собой приносил. В больнице на редкость рано ужинали – от пяти до шести. И вечером снова хотелось есть.
Они читали вслух. Вспоминали прошлое и стоили планы на будущее. И если погода позволяла, старались понемножку гулять.
Павел проводил время как человек, осознавший свой долг стать взрослым мужчиной. Он работал, ухаживал за больной, был ей поддержкой и опорой, принимал важные решения. Впервые в жизни он взял ответственность за их семью на себя! Это оказалось нелегко.
Долг – работа. Работа – долг. И только по вечерам. Он включал ноутбук, читал письма, написанные с искренним непритворным интересом к нему и всей его жизни, рассматривал ее фотографии, заказывал статьи и книги, которые она ему советовала прочесть, смеялся над шутками, что она отыскивала специально для него, стараясь его отвлечь, если Эрне не становилось лучше. Паша и не заметил, какое важное место в его жизни заняла девушка с синими глазами по имени Эвелин.
Наступило лето и Эрну перевели в ортопедическое отделение – рука по-прежнему двигалось с трудом. Ее мучили боли. Пришлось делать еще одну операцию. И снова медленно рубцевались швы, и одолевала тошнотворная слабость.
Но время шло, и когда незаметно подкралась осень, зацвели совсем как в Москве золотые шары и поздние георгины, однажды наступил, наконец, перелом.
Она по-прежнему двигались с усилием. Рука болела, голова кружилась, но кризис, определенно, миновал. Еще месяц, и повязки сняли, а с Эрной снова начал заниматься физиотерапевт. Вскоре она перебралась в восстановительный комплекс, где провела время до середины декабря.
– Мама, мы обо всем переговорили. Послезавтра отправляемся. Подумай, что тебе нужно, – объявил в это утро младший Мухаммедшин. У Паши явно было хорошее настроение. Он условился на работе об отпуске. Его очень приглашали остаться насовсем, но он пока не решил. Он не хотел сейчас ничего решать.
Парень тоже совершенно извелся и нуждался в отдыхе. Было особенно трудно рассказывать маме о происшедшем. Что делать, пришлось – и он сумел.
И если молодому Мухаммедшину трудно пришлось, когда он рассказывал, то Эрне не легче было слушать.
Сначала сын осторожно объяснил, что случилось в Базеле. Но Паша был с ней и, слава богу, здоров.
Ее пропавший супруг, оказывается, не только жив, но процветает. Она не очень удивилась. У нее не было душевных сил вникать, как это случилось. Не было уж и горечи. Обида? Да, обида осталась. Возможно, когда-нибудь потом она подумает об этом. Только не сейчас.
Когда Куприянов приехал в первый раз, он попросил разрешения к ней зайти. Он мало изменился. И все же она не испытала потрясения. Другое дело, что разговаривать с ним, выслушивать объяснения и. Нет, он, возможно, хотел бы сцены примирения и отпущения грехов? Напрасно надеялся. Она разрешила ему здесь появляться, не более того.
Бедная Раечка, невосполнимая утрата, невыносимая мысль, что это из-за нее, пытаясь ее спасти, погиб родной человек! Эрна плакала, писала письма в Москву, даже просила сына ставить свечки за упокой, хоть никогда не была религиозна и ничего не понимала в церковных ритуалах. Со временем острое горе сменила тихая печаль.
И, наконец, история с ее происхождением. Как к этому отнестись? Да, она Эрна. Но даже ее фамилия вовсе не Мухаммедшина. Папа, которого она почти не помнит, это не ее папа.
Это случилось, когда она уже ушла из дома и жила в школе в подвале. Мать пришла к ней однажды и принесла немножко денег. Она дала бабушке гречку, полотняный мешочек сухого компота и полкило сосисок. А потом, повернувшись к девочке, сунула ей в руку круглую холодную вещицу.
– Возьми. Это память об отце. Не потеряй! – глядя в сторону, глухо проговорила Кира. Она чмокнула ее в щеку и быстро вышла. Больше она не приходила.
Эрна сначала не поняла, что это за штука. Но бабушка объяснила, она видела медальоны. Они вместе рассматривали чудную зверюшку на крышечке, гадали, что это такое. Потом старушка убрала ее под замок. А Эрна с тех пор неизменно берегла. Она таких слов от матери отроду не слыхала.
Паша дал Эрне почитать специально для нее написанную историю ее рождения, знакомства ее родителей, их свадьбы, встречи в Москве, дальнейшей судьбы ее летчика отца. Теперь следовало свыкнуться с этой мыслью. Как странно! Она наполовину француженка! Ее настоящего папу звали Эрнестус де Коссе.
Они условились с сыном, когда она окончательно выздоровеет, поговорить об этом подробно. Ей пока даже больше не хотелось. Слишком много всего. Она устала. Надо бы спросить, где жил этот человек. Ах, нет, позже, не теперь. Вообще-то, какая разница, ведь никого давно нет в живых.
– Батюшки, – вдруг подумала Эрна, – что же получается, значит, и мой Пашка на четвертинку француз? Кто бы мог подумать! – она зажмурилась и тихо засмеялась.
– Вот тебе и на! Впрочем, что удивляться – pater semper incertus16, в то время, как мать – certissima17.
– Нет, не буду, не хочу ни о чем, – твердила себе она, собираясь в дорогу, – мне надо суметь дальше жить. Судьба никогда не баловала меня. А что теперь? Я ничего никогда ни у кого не просила. Ни за что не боролась. По натуре – не борец. Так почему как раз у меня – неведомые враги? И я всегда была так безнадежно бедна. Как могло случиться, что меня пытались устранить, чтобы нечто получить? Придется разобраться потом. Но позже. Ведь это я – человек, которого дважды похищали, в которого стреляли, а он до сих пор не знает, почему.
Вот я прочла невероятную мамину историю. Все очень скупо изложено: встретились, познакомились, поженились, жизнь развела, отец давно умер во Франции. Хотя почему – невероятную? В другое бы время… Красавица-переводчица и летчик-герой? Но я себе только что обещала не думать, а отдыхать.
Ее размышления прервала сестра, пришедшая помочь и убедиться, что все в порядке. Вещи уже увез на лифте вниз санитар.
Маленькая ловкая приветливая сестричка помогла Эрне одеться, оглядела комнату в поисках забытых мелочей, и спросила на прощание.
– Герр Павел, Вы собрались путешествовать? У Вас есть определенный план?
– Мы поедем, не торопясь, по Баварии. Будем останавливаться, гулять, ходить, куда мама захочет. Где послушаем музыку, где сходим в музей. Или просто на машине поездим по окрестностям. Как только она устанет, так обратно в отель. Я зарезервировал номера по интернету. А через неделю… Да, впрочем, там посмотрим! – сказал он, заметив, что Эрна прислушивается, и распрощался.
48. Тернистый путь к Рождеству
Середина декабря в Баварии выдалась прохладная, сухая, но совершенно еще не зимняя. Ночной морозец едва тронул газоны. На деревьях не совсем облетела листва.
Так было не первый год. Здесь стало уже привычно говорить о «Зеленом Рождестве». И все же по вечерам темнело по-декабрьски рано. И тогда повсюду загорались рождественские звезды.
Елки, большие и маленькие, увешанные серебряными и золотыми гирляндами. Прозрачные деревья, усыпанные крошечными лампочками, словно светлячками. Все вокруг было похоже на сказку. На сказку. А еще? Пожалуй, на Таллинн. Когда-то в незапамятные времена она там была. Ей вспоминался одним чохом Андерсен, Диккенс, Эдвард Григ и Снежная королева.
Они бродили по улицам между домами с островерхими крышами. В окнах тоже были разноцветные украшения. На подоконниках горели свечи. По балконам и стенкам карабкались седовласые веселые старцы в красных колпачках с белыми помпонами и мешками в руках.
– Мама, посмотри! Видишь, на доме впереди дед уцепился за подоконник? – показал Эрне сын.
– Это Николаус. На деда Мороза он только похож, хоть у него в мешке подарки. Вообще интересно, я прочитал, что в Баварии по традиции подарки детям приносит Младенец Христос. И он это делает на Рождество. В других землях иначе. Но тут празднуют особый день шестое декабря, когда этот Николаус тоже дарит подарки. Легенда восходит к конкретному лицу. Самое удивительно, что это не кто иной, как святой Николай, что у православных. Тот самый! Он был епископом в городе Мира. Теперь это Турция, недалеко от Анталии. Тогда была Римская империя, потом стала Византия. С этим святым связано много легенд и чудес. Одно из них называется «чудо о зерне».
В тяжелое время страшной засухи Николай в гавани нашел корабль, нагруженный зерном. Он стал уговаривать моряков отдать часть его голодным. Они отнекивались – зерно, мол, все взвешено и предназначено Императору. Тогда епископ пообещал, что если моряки согласятся, то по прибытии никто ничего не заметит! Так и случилось. А зерна, которое моряки пожертвовали голодающим, хватило прокормить жителей целых два года и еще на посевы. Этого Николая считают еще и покровителем детей.
В Нюрнберге на рождественском базаре Эрна обрадовалась, как ребенок. Она рассматривала елочные украшения и не могла оторваться от этого занятия. Тут были игрушки из дерева, керамики, крашеной соломки, папье-маше, фарфоровые ангелочки, цветные фонарики и канитель. Но Эрна, оглядевшись и подивившись на это многоцветие, вскоре устремилась налево. Там в деревянных резных избушках были развешаны стеклянные блестящие шарики всех цветов, струился золотой дождь, искрились снежинки, а с потолка свешивались алые шпили для елки и лиловые колокольчики.
– Знаешь, по-моему, тебе очень хочется что-нибудь купить. А? Признайся! – прищурился Паша.
– Видишь ли, у нас ведь елки нет. И потом, только посмотри на цены. Все это страшно дорогое!
– Мамочка, у нас в банке достаточно, чтобы обставить большую квартиру без особенных забот. А если не хватит… Словом, пойдем вот туда. Да-да, где самые красивые капельки, звездочки и прочее. Видишь? Я знаю, ты любишь, когда они сверху обсыпаны, будто сахарной пудрой. И если ты не накупишь тут целую коробку…
– Так ты будешь «пакать и кичать»! – Эрна заулыбалась и без дальнейших пререканий принялась выбирать синие и золотые стеклянные игрушки. А вокруг играли шарманки, пахло жареным в сахаре миндалем и глинтвейном, продававшимся тут же рядом. Съестного, кстати, всюду было не перечесть. Жарились сосиски, пеклись тонкие блины, белые воздушные плюшки раздувались на пару в душистое облачко и уплывали в ванильном соусе прямо в руки веселым посетителям. За каждым углом пели, танцевали, устраивали рождественское представление любители, а то и настоящие артисты.
– Пойдем, посмотрим… Стой, а ты не устала?
Эрна помотала головой и с ожиданием посмотрела на сына.
– Тогда выбирай. Мы можем сходить в детскую рождественскую деревню. Или взглянуть на средневековый рынок. Там ремесленники куют железо, режут по дереву, коптят рыбу, жарят мясо на живом огне.
– Мясо? А правда, что тут на народных праздниках жарят на вертелах целых поросят?
– Правда. Я бы их поросятами даже не назвал. Прямо кабаны.
И они отправились бродить среди шатров торговцев, палаток бродячих комедиантов, стеклодувов и уличных художников. Клоуны на ходулях сменялись фокусниками, выдувающими изо рта пламя. Голубые огоньки на огромной елке мерцали в сумраке. А глиняную расписную кружку детского горячего пунша даже Эрне не возбранялось выпить маленькими глоточками после лепешки, испеченной прямо на углях в белой пастушьей печи.
Паша уписывал крепес – французские блины с ананасным джемом. Еще он любил фрукты, облитые шоколадом. Он как раз отправил в рот банан и примеривался к кусочку дыни, когда Эрна заговорила.
– Здесь изумительно. Мне все время кажется, что они все настоящие. Эти мастера, и дамы в бархатных платьях и рыцари в кольчугах, и продавцы еды. Я могла бы здесь без конца переходить от одного к другому и рассматривать эти кожаные седельные сумки, овечьи шкуры и украшения из самоцветов.
– И отлично. Завтра еще побродим. А сейчас не пора ли нам в отель?
– Нет, ничего. Паш, ты сказал, есть еще детская деревня. А это что такое?
–Тут недалеко. Ты уверена, что не переутомишься? Ну, хорошо, -согласился он.
Они прошли по празднично освещенной улице, свернули в арку и оказались в просторном дворе, уставленном нарядными павильонами. Посередине была устроена круглая деревянная крытая эстрада для духового оркестра. Играла музыка. Веселые горожане с детьми выбирали подарки, ели, пили горячее вино с пряностями и танцевали. Но Паша повел Эрну мимо всех этих развлечений вбок туда, где слышалась нежная негромкая мелодия. Они пару раз повернули, обогнули эстраду и оказались перед шеренгой маленьких бутафорских домишек. А когда приблизились, то первым делом увидели сани, запряженные тройкой северных оленей. За кучера сидел дед Мороз. Конечно, Мороз! Ну как его еще называть? Все у старика было правильное – шуба, пушистые борода с усами, вот разве что, на носу очки! Сани – большие, удобные, на полозьях – заполнила ребятня. А рядом суетились родители. Они фотографировали свое потомство, обмениваясь репликами на десятке языков.
– Ну вот, а теперь давай к домикам, и посмотрим, – предложил Паша.
Мелодия, которую они слышали, сменилась другой. Женский голос пел под музыку. «Тихая ночь, святая ночь…» – негромко перевела себе под нос Эрна и подошла поближе.
В зеленом домике на лесной полянке, перед девочкой с длинными косами в фартучке и платочке стоял северный олень. Он наклонял голову, бил копытом и хлопал длинными темными ресницами.
– Какой забавный, – порадовалась она.
Как вдруг пушистый олень заговорил! Они застали середину сказки. Что-то из братьев Гримм. И, как всегда, почти как у нас, но не совсем. Голос у этого оленя оказался низким и ласковым. Сам он – с большими влажными глазами и серебристой шерстью – таким трогательно важным, а сказка – такой милой и знакомой, что у Эрны перехватило дыхание и защипало в глазах. Они постояли и послушали. А потом прошли дальше по рядам, где Красная шапочка несла бабушке гостинчик, Гензель и Гретель убегали от ведьмы, танцевал Белый полярный медведь, неслась на хрустальных санях Снежная Королева и ангелы трубили торжественную песнь. Большие говорящие куклы в человеческий рост старательно играли свои сказочные роли. Детишки радовались. Но еще больше радовались родители, узнавая свои детские сказки.
– Давай, пожалуйста, вернемся к оленю ненадолго, – попросила Эрна своего сына, который один, казалось, был не особенно занят окружающим действом.
Олень все хлопал ресницами. Он собрался начать новую сказку, музыка на минуту смолкла. Когда они подошли, он повернул рогатую голову и глянул Эрне прямо в глаза.
– Милая моя маленькая Эрна! – начал олень.
Взрослая девочка доктор Мухаммедшина потеряла дар речи. Взрослеющий на глазах мальчик Павел вздрогнул и оглянулся на нее.
– Дома тебя ждут папа и мама. Они тебя любят. Там уютно и тепло! – продолжал добрый низкий голос.
У Эрны вырвался тихий стон, а по щекам побежали слезы. Ее сын услышал глухое рыдание. Стоящие рядом люди стали оборачиваться. Кто-то предложил вызвать врача. Паша обнял ее за плечи и, бормоча что-то невразумительное, быстро увел.
Все это время, все больницы, операции, боль, потери и удары Эрна пережила почти без слез. Они набегали иногда на глаза, и только. Но сейчас!
Она плакала, всхлипывала, задыхаясь, терла глаза, вытирала слезы, но они снова лились рекой. Наконец, она перестала пытаться их унять. Она не могла ничего ответить на вопросы сына. Она не хотела отвечать! Но даже если б и захотела. Маленькую Эрну ждут дома? А большую? Вся жизнь прошла под несчастливой звездой «Полынь»! Великий Боже, вся ее жизнь!
Только один раз сын услышал, как она прошептала, сквозь судорожные всхлипывания.
– Ну почему даже у нищих и мерзавцев бывает дом, где тепло, уютно и семья, а у меня никогда. Дома у меня нет, а враг есть! Безжалостный враг! Кто-то проклял меня, от самого рождения проклял, только не знаю, за что!
Они приехали в отель на такси. Эрна не жаловала барбитураты без крайней необходимости. Но тут она согласилась в виде исключения принять таблетку и уснула. А Паша спустился в бар. Он заказал крепкий коктейль, посидел с полчаса – подумал, и спросил у кельнера, где тут интернет. А затем вызвал по Скайпу Синицу. Поговорив, он взглянул на часы – надо посмотреть почту.
– Ох, в Москве на два часа позже, чем в Мюнхен. А в Лондоне… Вечно я путаюсь с этим делом, ну ничего, еще не поздно, можно тоже по Скайпу, – пробормотал молодой человек.
Через несколько минут на экране появилось милое улыбающееся личико. Паша уселся поудобнее. Морщины на его лбу разгладились, озабоченное выражение сменилось радостным ожиданием
– Эвелин? Ну вот, наконец, и ты!
Эрна почти весь день назавтра пролежала. Они, и впрямь, вызвали врача. Однако все обошлось и постепенно снова вошло в свою колею.
А дня через два Паша после завтрака снова заговорил с ней о пережитом. Он сказал.
– Ты знаешь, я долго думал, что после таких передряг тебя следует беречь. Объяснить, что произошло, необходимо. Но постепенно. Не вдаваясь в подробности. Я постоянно советовался с врачом. Он меня поддерживал. Тогда это было правильно! Но время идет. И я вижу, теперь тебя мучает неизвестность.
Я снова посоветовался, но не с врачом, а с человеком, который помог тебя отыскать. Это Петр Андреевич Синица, я тебе говорил. Его сотрудники продолжали все это время для нас работать. И они снова после нападения дознались, что к чему. Мне самому об Эльзасской истории тоже не все известно. Но он обещал теперь остальное прояснить. Словом, он предложил приехать. Я сам с радостью согласился. А тебе не говорил, пока не уверился, что дело не сорвалось. И вот утром Синица прилетел, а в семь хочет встретиться с нами. И если ты не против.
Эрна подняла голову. Она побледнела, но на ее лице появилось новое выражение. Это было внимание и надежда.
– Тот самый Синица? И я, наконец, пойму? Едем! Где вы договорились?
49. Антон Найденов
Они сидели в итальянском ресторане уже два часа, а Эрна все не могла справиться со странным чувством, словно молодой рыжий парень лет тридцати с густой шевелюрой вовсе не детектив, а ее племянник или старший сын? Его круглые серые глаза в густых ресницах забавно моргали, если он удивлялся. Иногда он сердился, и тогда весь заливался краской, как бывает у белокожих людей с веснушками. Он был смешлив, и вообще охотно широко улыбался, демонстрируя ряд отличных ровных белых зубов.
Петр держался джентльменом. Он занимал Эрну разговором о Москве. Он рассказывал о премьерах и погоде. Он пересыпал беседы анекдотами. Он лихо, лучше Паши болтал по-немецки, тут же объяснив, что в Мюнхене живет его мать замужем за одним из наших. Они одноклассники. Но он немецких кровей, вот и уехал сюда, и преуспел. Если ей интересно, он когда-нибудь с удовольствием расскажет.
Так он болтал, и Эрну, безумно волновавшуюся сначала и напряженную как струна, через полчаса понемногу отпустило. Она приготовилась слушать про себя. И только тогда, ни раньше и не позже, рыжий хитрец начал свое повествование.
Он рассказал про бравого французского офицера де Коссе. Тот был красив и храбр, жил в свое удовольствие и долго не задумывался о браке. Пока не встретил однажды после великой Победы в незабываемом сорок пятом ее мать. Они полюбили друг друга и поженились во Франции.
Был такой поэт Симонов, сейчас его мало знают. Но его мама. А, Эрна тоже помнит? Ну, тем более! Так вот, у Симонова есть строчка: «Всем смертям назло!» Именно так они и поженились, а еще назло всем запретам и правительствам!
Да, поженились они. А жить вместе, иметь нормальную семью этим людям не пришлось. Кира вынуждена была уехать. Мужа к ней не пускали. Но однажды они встретились. И на свет появилась Эрна.
А затем Петр объяснил, что у ее отца существовал младший брат. Он был гораздо, намного младше первенца Эрнста. Брата считали без вести пропавшим. Но военная странная и страшная судьба занесла его в Россию. Он жил там под именем Степана Найденова, был долго разведчиком и разузнал, что приключилось с его французской семьей.
– Нам удалось по разным фрагментам восстановить примерный ход вещей, – рассказывал Синица. – Нечего говорить, что такие люди, как полковник Найденов, не пишут дневников. Но мы серьезно работали. Вы, Эрна Александровна, окрепнете немного и сможете прочитать наши отчеты. Наш историк, которая очень помогла установить истинные мотивы полковника, тоже в Вашем распоряжении. Но вернемся к младшему брату. Его грызла досада. И он вредил! Но об этом Вы знаете уже от Паши. Поэтому не будем на нем сейчас останавливаться. Ведь преступник, тот, что устроил Ваше похищение, тот, что стрелял – вовсе не Степан Матвеевич Найденов!
– Ко мне в больницу приходили люди КРИПО18 и задавали вопросы, -вздохнула Эрна. – Они обо всем знали больше меня. Комиссар сказал, что при нем нашли документы. Назвали имя. Оно мне тогда ни о чем не говорило. Следствие продолжается. Я только знаю, что стрелявший погиб. А Паша.
– Я старался поменьше об этом вспоминать. Погиб и погиб. Туда ему и дорога, подлецу! – сжал кулаки молодой человек.
– Поковник уже умер, а кто ему этот тип, отчего это все и за что, не знаю сам до сих пор, – закончил он.
– Это его сын. Сейчас объясню, – кивнул головой Петр, – я недаром тут дневники помянул. Разведчики, те дневников не оставляют. А сейчас каждый ведет фотолетопись, выясняет свою родословную, пишет на компьютере жизнеописание и т. д. Так вышло, что мы про гада узнали из новостей, сложили два и два и поняли, кто такой. Остальное было делом техники. Мы, конечно, несколько, того. Да не о том разговор, -несколько смущенно заметил тут Синица.
Узнав о случившемся, Володя Расторгуев быстро нашел адрес Найденовского сына. Тот жил один в загородном коттедже в подмосковном поселке для «слуг народа». Эрна Мухаммедшина, увидев этот дом, его бы сразу узнала.
Антон разъехался со своей семьей. В доме было пусто. Только в сторожке жил дворник с женой. И хоть поселок, как водится, охранялся, проникнуть туда «газовщикам» не составило труда. Они явились вдвоем, потрясли перед носом вахтеров зелеными книжечками с фотографиями и, в присутствии бдительного дворника, осмотрели газовое отопление, ни тронув и пылинки. Только Володин друг, первоклассный хакер, скосил глаза на компьютер и ноутбук. На следующий день у соседей из подземного гаража вдруг повалил черный дым. Дворник поспешил на помощь. Вызвали пожарников. Те к буржуям не очень торопились. А когда явились, установили, что кто-то подбросил в гараж дымовую шашку.
Ничего не случилось. Тревога улеглась. Соседи и Найденовская обслуга вместе поругали хулиганов, поворчали на неповоротливых пожарных и разошлись.
– А мы пока суд да дело скопировали, что надо. – Довольно хмыкнул Синица. – У нас есть все, в том числе и жесткий диск. А вместе с ним вся история слежки за Вами, похищения, и, наконец, последнего.
–Акта драмы, хотели Вы сказать, – натянуто улыбнулась Эрна. – Ну вот, а теперь. Верно, любому другому хотелось бы подробно узнать, что произошло. Например, отчего в Израиль? Кто, каким образом и когда? Но. Я понимаю, как Вы удивитесь, если я скажу. Вообщем, – она собралась с духом и подняла глаза. – Не сочтите, пожалуйста, это неуважением к Вашей работе. Только я ничего такого не хочу. Вернее, я не могу. Пока – не могу! Но в то же время. я не могу и больше дышать, пока я не пойму, почему! И не узнаю, за что!
Эрна зажмурилась. По ее лицу опять покатились слезы. И она, отвернувшись, принялась судорожно искать платок.
Мужчины растерялись. Паша вскочил, потом вытащил из кармана пузырек с лекарством и принялся капать его в стакан с водой. А Петр коротко кивнул.
Примите, пожалуйста, то, что Паша приготовил. Эрна Александровна, я Вас хорошо понимаю и все сейчас расскажу. История эта недлинная.
Антон Найденов был парень как парень. Он хорошо учился. Без труда поступил в университет, занимался спортом и всюду был на хорошем счету. А после окончания неожиданно сам попросился на военную службу. Когда он отслужил два года офицером, уже были на подходе перестроечные времена. Но Антон успел поработать в Горкоме комсомола и заручиться полезными знакомствами. Жизнь скоро закипела, среда вокруг напоминала питательный бульон для размножения колонии бактерий. Бульон пузырился и бурлил. Создавались и распадались фирмы и фирмочки. Эпоха первоначального накопления капитала началась.
Найденов преуспел. Он был толковый, энергичный и образованный человек на нужном месте в нужное время рядом с нужными людьми. Он стал богат. Не прошло и нескольких лет, как у него появились все мыслимые блага. У Антона в распоряжении был собственный банк, несколько заводов по производству сжиженного газа, земля с газоносными горизонтами, перспективные газовые разработки. Он женился, стал отцом двух детей. Некоторое время все шло благополучно.
Но большие деньги – большие соблазны. Постепенно появились проблемы, о которых никто раньше не задумывался. Антон, работавший всегда очень много, редко бывал дома. В семье нарастало отчуждение. Дети избаловались. Жена раздражалась. Она сидела дома с детьми несколько лет. И наконец, решила, что пора заняться своей жизнью.
– Я бы хотела открыть собственный отель. Не здесь, а в Австрии. Как ты смотришь на это? – однажды вполне мирно спросила она.
Антон и Лина учились вместе. Она специализировалась на управлении. И прошла два семестра в Вене, занимаясь отельным менеджментом. Антон внимательно посмотрел на жену и ответил, что подумает. Но назавтра в банке «Найгаз» рано поутру оказались вдребезги разбиты два зеркальных огромных стекла, а стены черной краской исписаны похабщиной.
Лина получила в тот же день по почте толстый конверт. Из него высыпались фотографии детей – Иры и Алеши, за ними последовало письмо с угрозами. Телефоны дома трезвонили и отключались попеременно. Шины ее машины, всего несколько минут простоявшей перед домом, оказались проколоты в четырех местах.
Антон не заставил себя ждать. Он был из тех, кому не надо два раза повторять. Уже через неделю Лина с детьми вылетела в Вену, откуда они затем перебрались в Зальцбург. Там вскоре дети поступили в частную школу, где неподалеку у четырехзвездочного отеля сменился владелец.
Молодая его хозяйка собрала персонал. Она сказала, что никто не будет уволен. Она хочет бережно хранить традиции – история гостиницы насчитывает более двух веков. Но уже куплено новое белье, доставлена столовые приборы и посуда, а скоро начнут постепенно менять старую сантехнику. Еще она пригласила сомелье – обследовать и сформировать первоклассный винный погреб.
Отдельная личная беседа с шеф-поваром заставила того поволноваться. Корректная красивая черноглазая чертовка вежливо известила его, что к ним в течение двух недель нагрянут специалисты-комментаторы из нескольких журналов, пишущих о кулинарии.