Пощупала бабка Зинаида монеты, пожевала губами, да глянула на неё так, что Маришку прошиб холодный пот:
– Ой ли, уверена? Назад дороги уж не будет.
Чёрные глаза её сверлили недобро, угрожающе.
– Уверена, – дохнула Маришка.
– Чего ж ты хочешь?
– Хочу стать самой красивой на селе! – выпалила Маришка. – Да и во всей округе чтоб, и за рекой тоже. Везде!
– Самой красивой, значит? Во всей округе? Ну, как знаешь, – усмехнулась ведунья.
Поднявшись из-за стола, она подошла к маленькому покосившемуся оконцу. Весь полусгнивший подоконник был заставлен дюжинами склянок. Выбрав маленький неприметный пузырёк, ведунья шагнула обратно и ухватила со стены подвешенный за ручку котелок. Вылив в него чёрное маслянистое содержимое, растёкшееся бесформенной массой по дну чугунного котелка, она пристроила посудину над огнём, попутно снимая с потолка подвешенные пучки сушившихся трав. Оборвав листья, бабка швырнула стебли в котёл, а сама тем временем достала невысокую костяную ступку с каким-то кореньями, бросила сверху щепотку соли, плюнула туда же и принялась ожесточённо толочь. Хорошенько растерев содержимое ступки, она высыпала получившуюся труху в котёл, размешала, сняла с огня и, протянув Маришке заляпанную деревянную ложку, приказала:
– Пей!
От содержимого котла повалил густой тошнотворный смрад, забивающий ноздри липким месивом. Полна решимости, Маришка зачерпнула полную ложку и, преодолевая спазмы, дрожащей рукой поднесла её ко рту.
– Чего ж ты, аль расхотела быть красивой? – подначила её ведьма.
И Маришка, стиснув зубы, принялась цедить зловонную жижу.
– Да не мусоль ты, пей! – вдруг заорала ведьма, и, закрыв глаза, Маришка глотнула. Горький вкус полыни обжёг ей горло, в груди запылало адское пламя, и, выронив ложку, Маришка закашлялась так, что от спазмов повалилась на стол.
Закаркала скрипучим смехом бабка Зинаида, подскочила к Маришке, крепко ухватила за локоть, и вонзила ей в руку нож, вспоров кожу на запястье.
– Ай! Больно! – вскрикнула Маришка…
Всю ночь Маришка металась во сне. В ушах так и звенел скрипучий старческий ведьмин навет:
– Как наступит полночь, разденься догола, да ложись спать. Уж утром встанешь краше всех!
Помучавшись полночи, Маришка уснула уже на заре. С первыми петухами её разбудил стук ведра – мать шла доить корову.
Тут же со стороны сарая послышался дикий вопль. Скатившись с кровати, Маришка, едва успев накинуть сорочку, босая метнулась во двор. Прямо посреди двора валялось опрокинутое ведро, а рядом с ним, пронзительно завывая во весь голос, каталась по земле мать, то и дело ударяя ссохшимися кулаками о землю.
– Ой, беда-беда, ой, беда-то какая! – причитала она. – Ой, как же мы теперь жить-то будем? Ох, кормилица наша. Да что ж за напасть-то такая окаянная!
Отчаянно хлопая глазами и не замечая впившуюся в подошву соломину, Маришка бросилась к матери и схватила её за плечи: