Read the book: «Седьмой круг рисуем собственной рукой», page 4
Постанывал холодильник. В механические звуки вклинилось шипение. Или это воображение играло со слухом дурную шутку?
Желание поверить, что временное помешательство прошло, что отголоски ночного кошмара растаяли, сильно. Вот только натянутые до предела нервы не позволили самообману обрести силу.
В четырех стенах санузла все обыденно. Нет ни кошмарных видений, ни торчащих из стен частей тела… может, если он побудет здесь дольше, то и остальной мир вернется к привычному порядку.
А если дело не во всем мире, а исключительно в номере? Не на пустом же месте сформировались рассказы о проклятых жилищах.
Мысль показалась Максиму Геннадиевичу настолько привлекательной, что он даже дернулся, сгруппировавшись, словно перед боем.
Точно, нужно выбраться из номера, пообщаться с людьми и все будет хорошо.
– Все будет хорошо, – словно мантру повторил Максим Геннадиевич, распахнув дверь санузла.
Стон непроизвольно сорвался с губ.
Голова у изголовья кровати тряхнула волосами и зашипела, словно гадюка, готовящаяся к броску. Рука сжала кулак, хрустнув костяшками, погрозила указательным пальцем.
Держась на оставшихся крохах решимости, Максим Геннадиевич подошел к голове и притронулся ко лбу пальцем. Твердый. Кончики пальцев ощутили сальные волосы. Накатило желание постучать по нему костяшками и заявить: «Глухо как в танке». В последний момент страх пересилил кураж, и Ликин не решился на столь вопиющий поступок. Вместо этого повел головой из стороны в сторону, особое внимание уделяя углам.
– Это ведь какая-то шутка? – спросил он, всматриваясь в темный зазор между потолком и крышкой одежного шкафа. Где-то внутри он понимал, что происходящее не розыгрыш, а реальность, пускай и нереальная. Но желание найти разумное объяснение очень сильное. Увы, ни намека на скрытую камеру.
Зато абсурда в избытке.
Голова подрагивала, сквозь шипение порой прорезалось скрипящее хихиканье. Рука грозила и оскорбляла.
– Что тебе от меня нужно? – склонившись почти вплотную к закрытому волосами лицу, проорал Максим Геннадиевич. Срывавшаяся с губ слюна оставила на волосах белесые комки.
Хихиканье, в котором почудилась насмешка.
Нервы не выдержали напряжения, сдали.
Схватив мобильник и ключ, Ликин выскочил из номера. Одиночество стало нестерпимым. Окрепла уверенность, что если он пообщается с кем-нибудь, неважно с кем, наваждение уйдет и все вернется на круги своя.
В коридоре пусто. Ни горничной со стопкой чистого белья, ни уборщицы с пылесосом и тележкой на непременно поскрипывающих колесиках. Постояльцев тоже не наблюдалось. Ощущение, что во всем здании он остался наедине с безумными видениями.
Максим Геннадиевич направился в дальний конец коридора, прислушиваясь у каждой двери. Он готов постучаться в номер к незнакомому человеку и задать самый нелепый вопрос, вплоть до «не найдется щепотки соли?» Главное, услышать в ответ человеческую речь. Пускай даже мат.
Но за закрытыми дверями царствовала тишина.
На этаже восемь номеров, включая его. Каждый отмечен красивым кованным номером, сияющим начищенной бронзой.
В дальнем конце коридора, за шторой из плотной ткани, обнаружилась узкая дверь. Она легко открылась, и Максим Геннадиевич вышел на балкон.
Горячий воздух слизнул бусинки пота со лба.
Небольшое пространство, рассчитанное на одного курильщика, забрано со всех сторон кованой решеткой. Виноградная лоза в палец толщиной, густо переплетаясь с колючими ветвями роз, образовали преграду, надежнее тюремной. Забраться в отель через балкон не удастся при всем желании, равно как и покинуть его.
Вид с балкона открывался на самую что ни на есть глухую подворотню, где кроме гниющего со времен царя Гороха остова кареты ничего нет. На черных от грязи стенах не видно даже привычных надписей, оставленных юными бунтарями, бросающими вызов равнодушному миру посредством брани и мата. Впечатление, что сюда никто не заходил многие и многие десятилетия, а то и века.
И звуков никаких не доносилось. И это в центре города среди бела дня!
Унылая картина лишь усилила тревогу. Как-то все вокруг ненормально. Словно в беспокойном сне, одном из тех, что часто являются перед каким-нибудь ответственным событием.
"Не буду терять время. Нужно срочно с кем-то пообщаться…" – Максим Геннадиевич вернулся в коридор, прикрыв за собой дверь и задернув штору.
Ряд дверей и по-прежнему ни одной живой души. Мертвой, к счастью, тоже не наблюдалось.
"Уж уж стойки администратора кто-нибудь точно есть", – встрепенулся Ликин. Может даже милая администратор еще не сменилась.
Несмотря на неуместную мечтательность мысли, Максим Геннадиевич ускорил шаг.
Лестничный пролет змейкой обвивал шахту лифта.
Остановившись у зеркальных створок, мужчина вдавил кнопку вызова. Она сменила цвет с зеленого на красный. Что-то в общественных заведениях стимулирует желание пользоваться этим чудом техники даже для перемещения на один-единственный этаж.
Кабинка ползла медленно, словно не на второй этаж, а как минимум к пентхаузу небоскреба.
Максим Геннадиевич переминался с ноги на ногу, жалея, что не пошел пешком. Но уйди сейчас как-то глупо.
Створки кабины приветливо разошлись, приглашая прокатиться. Мягкий свет, красный ковер на полу, огромные зеркала с трех сторон и на пололке.
Зайдя внутрь, Максим Геннадиевич ткнул в кнопку, помеченную цифрой "1", и глубоко вздохнул. Усилием воли растянул губы в улыбке. Не появляться же на люди с испуганным лицом. Подумают еще что нехорошее.
Створки захлопнулись быстрее, нежели открывались. Кабина вздрогнула, отметив начало движения вниз. Что-то скрипнуло, засопело… возникло впечатление, что ее опускал не механизм, а какой-то тролль, страдающий от жуткого похмелья.
Покачиваясь, кабина неспешно опускалась. Сопя и скрепя.
Как-то слишком уж долго.
Даже черепашьим шагом один этаж уже несколько раз можно было бы преодолеть.
Может в этом здании есть подвал в несколько этажей, и лифт решил доставить кабину на самую глубину?
Из зеркала на Максима Геннадиевича смотрело трудноузнаваемое лицо с выпученными от страха глазами и перекошенным ртом. Да уж, улыбка и выражение спокойствия не удались.
Отвернувшись, он наткнулся на очередное отражение, прожигающее шальным взглядом. Отвел глаза вверх. Тот же страх во взгляде, только лицо подано с необычного ракурса.
Организм начал ощущать нехватку кислорода, голова затуманилась, перед глазами поплыла пелена.
Покачнувшись, мужчина вынужден был опереться рукой о стенку. На зеркальной поверхности появился четкий отпечаток ладони.
Душераздирающий скрип, жалобный стон. Кабина, судорожно вздрогнув, замерла.
– Куда-то приехали, – судорожно всхлипнул Максим Геннадиевич. Голос прозвучал странно, инородно. И вместо того, чтобы успокоить, лишь усилил приступ паники.
Кабина лифта стояла, а дверь и не думала открываться.
Сдержав рвущийся наружу крик, просочившийся сквозь плотно сжатые губы жалостным писком, мужчина дотянулся до панели, нацелив палец на кнопку, которая открывает и закрывает двери.
Но вместо кнопки из металлической пластины со знакомым значком торчал глаз. Человеческий. Со слегка порозовевшим белком и небесно-голубой роговицей.
– Какого…
Зрачок, стремительно расширяясь, метался по глазному яблоку.
Зажмурившись, Максим Геннадиевич отчаянно ткнул пальцем.
Хруст, что-то прохладное плеснуло на ладонь… горький комок подступил к горлу. Створки двери, поскрипывая, медленно разошлись в стороны. Ликин, кожей ощутив приток свежего воздуха, устремился вперед.
Прыгнув вслепую, словно вошь из-под ногтя бомжа, он буквально вывалился из кабины лифта. Чувствительно приложился коленом о пол; едва не подвернул руку, которой остановил падение.
Тряся головой, обвел мутным взглядом фойе отеля.
Никого.
Поднявшись с колен, Максим Геннадиевич стряхнул с ладони что-то прозрачно слизистое, напоминающее крохотную раздавленную медузу, и поспешил к стойке администратора.
Вчерашней красотки-распорядителя не было видно. Возможно, она в подсобке.
Кнопки вызова персонала тоже не наблюдалось, и Ликин постучал по стойке. Сперва костяшками пальцем, а затем погромче – кулаком.
Грохот наполнил фойе.
Минута, вторая…
Никого.
Максим Геннадиевич осмотрелся.
Свет падал с укрепленных у самого потолка светильников, окна же наглухо забраны ставнями. С улицы не проникало ни лучика света. Звуков тоже не доносилось.
– Есть кто? – сопроводив крик виноватым смешком, позвал он. Должен же кто-то присматривать за гостиницей? Даже если в ней поселился один-единственный постоялец.
Никакой реакции на крик. Если кто-то и оставлен охранять вход в заведение, то нынче он бессовестным образом дрых.
Дверь, ведущая в помещение за столом администратора, заманчиво приоткрыта.
– Эй, есть кто? – Максим Геннадиевич постучал по косяку и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.
Небольшое помещение без единого окна освещала тусклая лампочка одинокого бра. Детские рисунки украшали выцветшие до однородной серости обои. Неровные линии, нарушенные пропорции, условность многих частей тела, но сюжет на каждом изображении один и тот же: злой черный человек вырывал язык доброму, изображенному зеленым цветом. Подобному творчеству место в кабинете психиатра, а не в сторожке смотрителя отеля.
Обстановка комнаты более чем скромная. Пустая кровать, колченогий стул и столик, на котором расположился аквариум. В нем ни рыб, ни растений. Только застыл в толще воды оранжевый резиновый утенок, к шее которого привязана шнурком стеклянная пепельница, частично зарывшаяся в песок.
Из-под края покрывала, свешивавшегося с кровати, виднелись носки женских туфель.
– О, Боже, – у Максима Геннадиевича сердце свело спазмом. Он не мог нормально вздохнуть. Мысли бросились вскачь.
Какие-то маньяки устроили кровавую вакханалию, выбрав для этого полупустой отель. Всех кроме него убили, а его пытались свести с ума.
Одернув край покрывала, Максим Геннадиевич с шумом втянул воздух.
Нарисованная воображением картина не соответствовала действительности. Под кроватью не обнаружилось окровавленного тела, лишь валялись одинокие туфли, да россыпь скомканных салфеток и использованных презервативов.
Тряся головой, мужчина закрыл дверь и вернулся на ресепшен.
Странности множились, но вместо ужаса, который буквально пожирал его разум несколько минут тому назад, Ликина снедало недоумение. Что происходит? Как вести себя?
На углу стола примостился телефонный аппарат. Древний, вероятно раритетный: с инкрустированной желтым металлом изогнутой трубкой и диском набора.
Максим Геннадиевич снял трубку. Поднес к уху.
Вместо гудков, раздался плаксивый детский голос, похоже девичий:
– Нет, не надо…. Нет, не надо…
И что-то в нем смутно знакомое.
– Алло, – мужчина инстинктивно коснулся рычажка. Подсознательно он жаждал услышать привычные гудки.
Без изменений.
– Нет, не надо…
Бросив трубку, Максим Геннадиевич затравленно повел глазами из стороны в сторону, выискивая намек, который подскажет, что делать дальше.
Приступами накатывала тошнота, на языке появился тухлый привкус.
Сделав глубокий вдох, Максим Геннадиевич задержал дыхание, отсчитывая мощные толчки, с которыми сердце выбрасывает в кровеносную систему новые порции насыщенной адреналином крови.
Телефон подозрительно безмолвствовал, словно выжидая удобный момент, чтобы взорвать тишину громким дребезжанием.
На противоположном углу столешницы лежала, шелестя страницами, открытая книга регистрации посетителей – массивный гроссбух более чем на тысячу страниц.
«Если отыскать других постояльцев…» – не успела мысль сформироваться, как руки подтянули журнал на середину столешницы.
Максим Геннадиевич склонился над расчерченной страницей, несколько верхних строчек которой заполнены мелким убористым почерком.
Пробежав глазами текст, Ликин озабоченно нахмурился.
На странице одна запись – вчерашняя дата, его ФИО и время заселения с номером комнаты. Перелистнул.
Странно. Одна запись. До боли знакомая – его фамилия, и его же имя-отчество. Заселился в прошлую пятницу, выехал в понедельник.
Полное совпадение ФИО. Бывает же…
Мужчина перевернул еще страницу.
Позапрошлая неделя. Заселение в пятницу, выезд на третьи сутки. ФИО идентичны.
Что за бред. Такое может быть только при розыгрыше, но в чем его смысл?
Пролистав заполненный больше чем на две трети журнал, Максим Геннадиевич удостоверился, что в нем отмечено еженедельное заселение и выезд постояльца с одним-единственным ФИО. Захлопнув книгу, мужчина бросил ее на стойку.
«Том 4593», сообщила аккуратная надпись на обложке, сразу под красивым вензелем, заключившим в страстные объятия слова «Гостевая Книга».
Хихикнув, Максим Геннадиевич прижал ладонь к губам.
Прикусив пальцы, сдержал приступ смеха.
Нельзя сдаваться безумию.
Нахлынула ярость. На неизвестного шутника, с садисткой изобретательностью воплощавшего бредовый замысел, на несправедливость бытия, обрушившего на него все эти странности, но себя, за то, что не может найти выхода, на жену, что не берет трубку и не отвечает.
Не выдержав, Максим Геннадиевич заорал во весь голос
– Есть здесь кто-нибудь, черт вас всех побери?
И не дожидаясь ответа, бросился к входной двери. Прочь из этого проклятого отеля.
Массивные створки даже не дрогнули, когда он потянул их на себя.
Навалился всем телом – с тем же результатом.
Закрыто.
Максим Геннадиевич бросился к окнам.
Железные решетки, сквозь которые и руку просунешь с трудом, закрытые ставни, сделавшие даже такую возможность бесполезной. Ни выбраться, ни позвать на помощь.
Страх обжег спину огненным дыханием, волосы на затылке поднялись дыбом. Оставаться на месте стало невозможным.
«Где-то должен быть ключ», – среди хаоса паники отыскалась здравая мысль.
Максим Геннадиевич бросился к столу, распахнул дверцы боковой тумбы.
Пусто. Лишь раздавленная компьютерная мышь, с издевательски завязанным на узел шнурком, покачивалась на изогнутом гвоздике.
Рванув верхний ящик, мужчина уронил его на пол.
Пусто.
Неудача лишь подстегнула решимость. Он даже зарычал от злости, саданув кулаком по столешнице и отшвырнув прочь журнал регистрации посетителей.
Мечась, словно тигр в клетке, Максим Геннадиевич разметал постельное белье, опрокинул аквариум, но вожделенный ключ не отыскал.
Придя к выводу, что в фойе делать нечего, он направился к лестнице.
Со страхом покосился на створки лифта, и решительно взбежал по ступенькам.
Не замеченные ранее картины – репродукции старых мастеров, взирали на него укоризненными взглядами уставших людей.
Путь на третий этаж перекрыт решеткой из толстых прутьев, бесполезно даже пытаться выломать их. Мелькнула мысль воспользоваться лифтом, но уверенность, что во второй раз из зеркальной клетки ему не вырваться, остудила этот порыв.
Заглянув в свой номер сквозь приоткрытую дверь, Ликин обнаружил торчащую из стены руку, призывно машущую ему.
Скрипнув зубами, он продолжил движение.
Нужно понять, что происходит. Логичное предположение о сумасшествии лучше оставить на потом.
У следующей двери Максим Геннадиевич остановился, не решаясь бесцеремонно вломиться в чужое жилище. Но страх скомкал привычки, и он постучал в дверь.
Не дождавшись приглашения, взялся за ручку. Подергал. Закрыто.
Двинулся наискось, чертя зигзаг. От двери к двери. Все до одной закрыты. На стук тоже никто не отозвался.
Выйдя на балкон, Максим Геннадиевич обвел взглядом тоскливый пейзаж и прокричал:
– Эй, люди!
Ответа не последовало.
Опустившись на железобетонную плиту, мужчина обхватил голову руками и уткнулся пылающим лбом в прохладную решетку. Колючки впились в кожу, на переносице заблестели бисеринки крови.
– Почему?
По щекам побежали слезы.
– Почему?!
Даже эхо не ответило.
Лишь равнодушно шумел, раскинувшийся вне поля зрения город. Рев моторов, стук колес и еще множество звуков, которые не вычленить, но все они создают непрерывный гул.
Стерев рукавом слезы и кровь, Максим Геннадиевич извлек из кармана кошелек. Раскрыл его.
В специальный кармашек, за матовую пленку засунута фотография. Жена и дочка сидят на пластиковых креслах, вцепившись в стальной поручень, ради безопасности удерживающий их на местах. Над головой краснеет краешек крыши кабинки колеса обозрения. Судя по бесконечно далекому городу за спинами, она находится на самом пике. На лице Тани застыла мягкая улыбка, в глазах читается нежность. Дочка же сияет от радости. В руке зажат надгрызенный и позабытый ком сахарной ваты, из взъерошенных волос торчат кошачьи ушки обруча. Она что-то кричит, горя желанием поделиться переполняющим ее счастьем с самыми любимыми людьми – папой и мамой. В тот день он заполнил память цифрового фотоаппарата под завязку. И достаточно много снимков, где в кадре они все трое. Но этот лучше всего передавал эмоции, которыми они наслаждались этим летним днем.
