Андрей Капица. Колумб ХХ века

Авторы выражают благодарность Татьяне Балаховской, заведующей Мемориальным кабинетом-музеем академика П. Л. Капицы при Институте физических проблем имени П. Л. Капицы РАН, Татьяне Симоновой, старшему научному сотруднику Географического факультета МГУ, Ольге Ермошиной, помощнице директора Тихоокеанского института географии ДВО РАН академика РАН П. Я. Бакланова, и Ивану Гузенко, внуку члена-корреспондента АН СССР А. П. Капицы за помощь в сборе материалов для книги.

© Слипенчук М. В., Щербаков А. Б., 2023

© Издательство АО «Молодая гвардия», 2023

Часть первая
В начале жизни

Особый папа

Регистратор подрайона Кембридж графства Кембридж, эсквайр Артур Леверингтон надвинул на нос очки, отвинтил колпачок с вечного пера и аккуратным, с красивыми виньетками почерком вывел в книге регистраций: Andrey Kapitsa, 9 July 1931. Роды прошли в Кембридже прямо в особняке на Huntingdon Road, 173, – четвертом английском доме советского гражданина Петра Капицы. Прошли на удивление тихо – даже «Петя не проснулся»^[1].

Погода в то лето в Англии стояла особенно дождливая и туманная.

Тем временем на столике внизу, в прихожей кембриджского дома, росла гора визитных карточек, телеграмм и открыток с поздравлениями от родственников, друзей и знакомых. До нашего времени дожила большая раскладная открытка с улыбающимся розовым пупсом в коляске, склонившейся над ним мамашей в шляпке-клош и вложенной в специальный кармашек визиткой с дописанным от руки «Поздравляю!» от леди Резерфорд. А еще телеграмма из Глазго: «Сердечно поздравляю с благополучным прибытием нового профессора. Миллар» – и письмо от того же адресата: «Поцелуйте от меня малыша и от чистой души и сердца примите этот маленький вложенный чек – купите что-нибудь особенно нужное ему сейчас» с игривой подписью «Ваша любящая шотландская тетушка Элен Миллар». Это прислала вдова того самого инженера Томаса Миллара, что в 1897–1898 годах руководил в Ньюкасле на верфи Sir W. G. Armstrong Whitworth & Co Ltd. постройкой первого русского ледокола «Ермак». В 1914 году двадцатилетний Петя Капица провел у Милларов в Глазго лето, улучшая свой английский. А 28 апреля 1927 года уже Элен Миллар побывала на Петиной свадьбе в Париже, где вручила ему в подарок бутылку голландского джина «Old Geneva Superior» – ту самую, которую в день торжественного спуска на воду со стапелей «Ермака» подарил Томасу Миллару сам адмирал Степан Осипович Макаров.

Как вы уже можете догадаться, родители у новорожденного были не как у всех. Отец, Петр Леонидович Капица, на момент рождения Андрюши носил уже несколько научных титулов, о которых ученый может только мечтать: доктора философии Кембриджского университета (1923 год), члена-корреспондента Академии наук СССР (13 марта 1929 года) и действительного члена Лондонского Королевского общества (2 мая 1929 года). В том же 1929 году по представлению директора-организатора Украинского физико-технического института (УФТИ) в Харькове И. В. Обреимова председатель коллегии НТУ ВСНХ СССР Л. Б. Каменев назначил Петра Леонидовича консультантом УФТИ. А недавно Петр Леонидович стал еще и профессором-исследователем Королевского общества и директором Мондовской лаборатории (1930 год), которую общество строило на территории Кембриджского университета специально для него. Такое количество высоких званий для ученого было просто немыслимо! А всё потому, что смелостью и размахом своих физических опытов Петр Капица удивил даже лорда Эрнеста Резерфорда – одного из великих физиков начала XX века, открывшего планетарное строение атома. Как писал британский физик Дэвид Шенберг, изучавший сверхпроводимость, «Капица… обожал трудные задачи, и всякий раз, как я обращался к нему за помощью, он моментально выдавал целую кучу остроумных предложений…»^[2]

По воспоминаниям американского физика российского происхождения С. П. Тимошенко, «большевистское правительство весьма щедро обеспечивало Капицу деньгами. Он ни в чем не испытывал недостатка. Он даже смог купить себе мотоцикл, с которым стал проделывать всякие опыты. Ему хотелось узнать, с какой скоростью эта штука может ездить… Эти опыты плохо для него закончились. Однажды, делая поворот на большой скорости, он потерял управление и приземлился в кювете… Хотя он и крепко расшибся, но руки и ноги остались целы. Серьезно пострадали лицо и грудь. Кто-то его подобрал и доставил в больницу, где его продержали больше недели. Капица рассказал мне, что ему надоело ждать, пока его раны заживут, и он отправился в лабораторию с забинтованной головой. Его появление произвело сенсацию»^[3].

А теперь мы должны немного попрактиковаться в высокой физике, иначе нам никак не понять, зачем понадобился Великобритании, которая в те времена еще была всемирной империей, какой-то там советский гражданин.

Академик Юлий Борисович Харитон, один из «отцов» советской атомной бомбы, проходивший стажировку с 1926 по 1928 год в Кембриджском университете, вспоминал:

«Петр Леонидович начал свою экспериментальную работу в Кавендишской лаборатории в 1921 году (тогда ему было всего 27 лет. – Прим. авт.). По предложению Резерфорда он произвел измерение потерь энергии пучка альфа-частиц при прохождении через вещество. Это было на первый взгляд коварное предложение, так как в нескольких работах, выполненных между 1906 и 1913 годами, не удавалось из-за экспериментальных трудностей измерять энергию пучка менее 0,16 от начальной. Работа имела смысл лишь в том случае, если новый метод будет в несколько раз более чувствительным, чем использованный в предыдущих работах. Но, по-видимому, у Резерфорда уже создалось впечатление, что этот несколько необычный русский в силах выполнить такую трудную работу. И он действительно это сделал (не будем входить в технические детали), и за счет очень напряженной работы по 14 часов в сутки в очень короткий срок. Любой экспериментатор с восхищением прочтет статью с изложением этой работы. Уж очень хорошо все продумано, просчитано и ювелирно изготовлено – в основном собственными руками. А чувствительность получилась не 16 % от начальной энергии, как было в предшествовавших работах, а 0,3 %, т. е. в 50 раз выше…

Петр Леонидович после года с небольшим работы в Кембридже окончательно приобрел репутацию экспериментатора-рекордсмена. В результате уже в 1922 г. Резерфорд высказал Капице пожелание предоставить ему бо́льшую самостоятельность и возможность работать с рядом сотрудников.

Когда я приехал в Кембридж поработать в Кавендишской лаборатории в 1926 году с использованием рекомендации Петра Леонидовича, у него уже была небольшая, отдельно расположенная (но в том же комплексе зданий) лаборатория (так называемая Магнитная лаборатория, торжественно открытая 9 марта 1926 года канцлером Кембриджского университета, бывшим премьер-министром Великобритании лордом А. Д. Бальфуром. – Прим. авт.). В ней находилось уникальное оборудование для получения сильных магнитных полей – всем известный генератор мощностью 2000 кВт и ротор весом 2,5 т, который раскручивался мотором, а затем на одну сотую секунды замыкался на катушку, в которой создавалось магнитное поле…

Вскоре пусковые трудности – а их было немало – были преодолены и началась экспериментальная работа – исследование зависимости сопротивления металлов от магнитного поля. Была открыта знаменитая линейная зависимость сопротивления от поля вместо ранее известной квадратичной зависимости при слабых (в новом масштабе) полях (это «закон Капицы», открытый им в 1928 году. – Прим. авт.).

Установка стала очень модной. Крупнейшие физики из разных стран приезжали взглянуть на нее. Называли по-всякому, вплоть до восьмого чуда света. До сих пор крупные, дорогие научные установки – телескопы – делались только для астрономов. Для неба делалось исключение. А теперь был сделан скачок в масштабе в экспериментальной физике. Я даже не знаю, что было важнее – полученные новые экспериментальные данные или осознание многими физиками того, что если перед физиками стоит серьезная задача, то возможно и создание большой дорогой установки. Всегда очень важен первый шаг. И он был сделан Петром Леонидовичем Капицей. А Резерфорд, вероятно интуитивно чувствуя это, энергично помогал ему, добывая необходимые средства»^[4].

От могучего замыкания магнитная лаборатория всем нутром сотрясалась, а по округе прокатывался гром. Но Петя Капица всё рассчитал: катушку вместе с измерительными приборами он отнес на 20 метров от динамо-машины, чтобы электрический импульс приходил раньше, чем соленоид, и приборы начинало сотрясать искусственное землетрясение. А силища у этого агрегата была неимоверная!

Д. Шенберг писал: «Новая лаборатория стала своего рода Меккой для всех посещающих Кембридж физиков, и Капица любил демонстрировать интересные вещи в своем характерном стиле. Изюминка его метода получения сильных магнитных полей заключалась в том, что поле создавалось на настолько короткий отрезок времени, что катушка не успевала сильно разогреться, и он формулировал это так: “Сотая доля секунды может показаться вам очень коротким отрезком времени, но и этого времени вполне будет достаточно, если вы знаете, как им распорядиться”. Другая его шуточка заключалась в том, что он называл себя самым высокооплачиваемым физиком в мире, поскольку профессорское жалованье ему платили за несколько секунд работы в год»^[5].

При этом, как вспоминал один из создателей квантовой механики Поль Дирак, «он запросил сумму, вдвое превышающую ту, которая ему требовалась, – чтобы оставить себе еще один шанс на тот случай, если машина его разлетится вдребезги. И ему дали эти деньги. А машина не разлетелась, и ему не потребовались деньги, полученные про запас. Этот случай говорит о свойственной ему дерзости…»^[6]

А затем там же, в Кембридже, Петр Капица изобрел оригинальную машину для ожижения гелия. Вот что пишет про этот период его творчества советский физик, академик и многолетний сотрудник Петра Леонидовича по московскому Институту физических проблем (ИФП) А. С. Боровик-Романов:

«Исследования свойств металлов в сильных магнитных полях логически привели П. Л. Капицу к необходимости перенести эти исследования в область возможно более низких температур… Наиболее низкие температуры в те годы получали с помощью жидкого гелия. Для этого использовались ожижители гелия, работающие на основе эффекта Джоуля—Томсона – охлаждения газа при его дросселировании, то есть пропускании газа через вентиль с поддержанием в нем большого перепада давления. Как известно, эффект Джоуля—Томсона связан с неидеальностью газа и приводит к его охлаждению только ниже определенной температуры, называемой температурой инверсии. Температура инверсии гелия порядка 50К. Поэтому в ожижителях гелия, работающих на основе эффекта Джоуля—Томсона, необходимо иметь предварительную ступень охлаждения гелия жидким водородом.

П. Л. Капица создал установку для ожижения гелия, в которой охлаждение газа происходило благодаря совершению внешней работы при адиабатическом расширении газа в специальном детандере – поршневой машине. Этот метод является термодинамически наиболее выгодным, во много раз эффективнее метода, основанного на эффекте Джоуля—Томсона, и не требует предварительного охлаждения жидким водородом. Однако для его реализации необходимо было решить, казалось бы, неразрешимую задачу – найти материал для смазки, работающий при столь низких температурах. Петр Леонидович предложил очень смелое решение: использовать для «смазки» сам газообразный гелий, оставив зазор между стенкой поршня и цилиндром в 35 мкм. Для того чтобы поршень при этом не перекашивался и не заклинивался, на нем было сделано несколько кольцевых канавок, по которым выравнивалось давление газа на стенку цилиндра»^[7].

Первый ожижитель такого типа Андрюшин папа Петр Леонидович Капица построил 19 апреля 1934 года, сейчас по этому принципу строятся практически все ожижители…

С благодарностью вспоминая своего первого научного руководителя Петра Капицу, английский физик Ч. Дж. Милнер писал: «Он показывал жидкий гелий пяти или шести именитым особам, среди которых, несомненно, были Резерфорд и Фаулер (астрофизик, определивший давление в атмосфере звезд и заложивший основы теории белых карликов. – Прим. авт.). Жидкий гелий находился в колбе, закрепленной с нижней стороны ожижителя, и это вынуждало смотрящих становиться на колени и кланяться до земли. Через окно я заглянул в комнату, где находился ожижитель, и увидел их всех (кроме Капицы), стоящих в молитвенных позах перед машиной!»^[8]

Д. Шенберг писал: «Местом, которое Капица любил показывать посетителям (особенно нервным), была комната ожижителя с очень легкой крышей, которая должна была взлетать в случае взрыва водорода – к счастью, такого ни разу не было!»^[9]

После этого Петр Капица начал изучать свойства жидкого гелия и металлов при температурах около абсолютного нуля. «За фундаментальные изобретения и открытия в области физики низких температур» Петр Леонидович будет удостоен Нобелевской премии в 1978 году.

Все оказалось просто: Капица стал тем самым ученым, который покончил с физикой шарика, желоба и веревочки и основал физику машинного эксперимента.

А пока, при всех его научных достижениях, по воспоминаниям Д. Шенберга, «в Кембридже у него была репутация любителя автомобилей и отчаянного водителя. Когда перепуганный пассажир обращал его внимание на большие показания спидометра, проградуированного, разумеется, в милях в час, Капица обычно заверял его, что это специальный спидометр, показывающий скорость в километрах в час. Одна из лучших историй такого рода рассказывает о случае, когда он взялся подвезти своего друга Симпсона, священника и историка из Тринити-колледжа. Когда они подъезжали к опасному повороту, Капица обернулся к Симпсону и сказал: “Молитесь Богу, Симпсон! Молитесь Богу!”… Автомобили Капицы были… спортивного типа – “Лагонда”, потом “Триумф”»^[10].

Ю. Б. Харитон считал: «Это был самый самоуверенный человек из всех, с кем я встречался. Он всегда был уверен, что, взявшись за какую-либо задачу, решит ее лучше всех»^[11].

А еще Петр Капица никогда не забывал родины. В конце марта 1926 года, сразу после открытия Магнитной лаборатории, он впервые с 1921 года приехал в СССР по приглашению председателя коллегии Научно-технического управления ВСНХ СССР – им тогда был Лев Троцкий – и 20 мая вернулся обратно. А после женитьбы каждое лето стал проводить отпуск в СССР, попутно участвуя в разных научных заседаниях и дискуссиях. Так, в августе—сентябре 1930 года Петр Капица побывал в СССР и около двух недель провел в Харькове, где читал лекции и консультировал в УФТИ.

Ч. Дж. Милнер запомнил рассказы Капицы сразу после его поездки в СССР в 1933 году. Руководители страны задавали Петру Леонидовичу вопросы на грани научной фантастики, в духе мечтаний Циолковского: «Правительство интересовалось его мнением по вопросу использования энергии ветра в единой электрической сети – ведь СССР занимает столь большую территорию, что почти всегда где-нибудь да дуют сильные ветры… Обсуждалась возможность освещения городов ночью с помощью пучка радиоволн, направляемых в ионосферу. Таким образом, должно было возбуждаться люминесцентное свечение достаточной яркости, чтобы отпала необходимость в уличном освещении. Капица также рассказывал нам о расчетах, сделанных каким-то советским инженером, свидетельствующих о том, что самолет, летящий на запад, в стратосфере может “лететь вместе с солнцем” и поэтому полет будет происходить постоянно при свете солнца. И если у самолета будет одно крыло белое, а другое – черное, то машина Карно, использующая эти крылья, сможет обеспечить движение самолета вперед»^[12].

В письме академику-востоковеду Федору Ипполитовичу Щербатскому 21 января 1928 года Капица писал: «Сегодня тут в Кембридже я все время содействую нашей русской науке. Не только добываю визы, но в нашей лаборатории тут работает сейчас молодой русский ученый Ю. Б. Харитон. Получил степень доктора. По его отъезде я предложил Абраму Федоровичу прислать еще одного К. Д. Синельникова»^[13].

В июле 1931 года, как раз когда родился Андрюша, в кембриджском доме на Huntingdon Road, 173, гостил Николай Иванович Бухарин. К тому времени он был уже снят со всех политических постов из-за расхождений со Сталиным в методах и темпах коллективизации. Оставшись «просто» академиком АН СССР, Бухарин сменил Троцкого в Президиуме ВСНХ СССР и вслед за ним заведовал Научно-техническим управлением.

«Капица был бодр и всегда в добром настроении, – вспоминал военный моряк Павел Семенович Оршанко, друг и неизменный товарищ по охоте писателя М. М. Пришвина и П. Л. Капицы, – он говорил: “Работать и жить надо весело, как это умеют делать англичане. А у нас работают мрачно”»^[14].

Известный английский писатель и государственный деятель Ч. П. Сноу, зачинщик международного спора «о физиках и лириках», в те далекие времена занимавшийся в Кавендишской лаборатории спектроскопией, тоже оставил любопытное наблюдение о Петре Капице: «Однажды он спросил у одного из моих друзей, может ли иностранец стать пэром Англии, и это дало нам повод подозревать, что он был бы не прочь быть членом советской Академии наук и одновременно преемником Резерфорда в палате лордов»^[15].

Как много папиных черт впоследствии передалось Андрюше!

Его мама – Анна Алексеевна Капица, урожденная Крылова – на девять лет младше отца. В период знакомства с Петром Капицей она была лишь русской студенткой-эмигранткой из Парижа, увлекшейся археологией. И при этом «та еще штучка». Вот как она сама рассказывала о себе: «У меня были роскошные волосы, которые я, надо сказать, терпеть не могла. Особенно когда мама распускала их и, любуясь, расчесывала. Я вообще хотела быть мальчиком. Мама сшила мне штанишки, я закручивала косы вокруг головы и бегала как настоящий мальчишка. И меня очень забавляло, когда меня в самом деле принимали за мальчика»^[16].

Родился Андрей Капица ровно в 37-й день рождения своего отца.

Генеральная линия

В предках у Андрюши были сплошь интеллигентные генералы.

Его папа, Петр Леонидович Капица, родился 9 июля 1894 года на главной российской военно-морской базе в Кронштадте, в семье военного инженера Леонида Петровича Капицы. По происхождению Капицы – польские дворяне, шляхтичи Подляшского воеводства, что находилось в самом сердце Польши к северо-востоку от Варшавы – там еще в 1696 году было известно имение Капица-Липники.

С 1902 года дедушка Андрюши Леонид Петрович Капица занимал должность начальника хозяйственного отдела управления строительства кронштадтских укреплений, на которой дослужился до полковника. А в 1916 году стал генерал-майором и старшим инженерным приемщиком Главного военно-технического управления в Петрограде.

Бабушка Андрюши по папе – Ольга Иеронимовна Капица, урожденная Стебницкая, – тоже из польского дворянского рода Волынской губернии, можно сказать, с Украины. Однако впервые дворянство ее предки получили в Венгрии аж в 1482 году! В свою очередь, ее папа, Андрюшин прадед по материнской линии, – военный геодезист и генерал от инфантерии Иероним Иванович Стебницкий – одновременно был начальником Военно-топографического управления Генерального штаба в Санкт-Петербурге, руководителем Корпуса военных топографов, членом-корреспондентом Российской Императорской академии наук, помощником председателя Императорского Российского географического общества и личным другом знаменитых российских путешественников, исследователей Центральной Азии – Николая Михайловича Пржевальского и Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского. До назначения на свой высокий пост Иероним Иванович почти двадцать лет (1867–1886) прослужил в Тифлисе начальником Военно-топографического управления Закавказского военного округа.

После окончания Кронштадтского реального училища отец Андрюши, Петр Леонидович Капица, поступил в 1912 году на электромеханический факультет Петроградского политехнического института императора Петра Великого и увлекся семинаром профессора Абрама Федоровича Иоффе, где студенты занимались модной тогда наукой – физикой. И вот тут-то как раз и пригодилась прирожденная Петина «рукастость». Он мастерски чертил чертежи и с помощью инструментов, нередко придуманных им самим, создавал уникальные физические приборы. Первое, что он сделал у Иоффе, – это придумал новый способ получения тончайших волластонитовых нитей. Вот что писал про него его однокашник Константин Владимирович Чибисов, будущий ведущий советский специалист по фотохимии и научной фотографии, который в те времена учился в том же Политехническом институте, только на кораблестроительном отделении и был младше Пети на два курса: «Я часто посещал Петра Леонидовича за работой в лаборатории, где он просиживал до полуночи, и внимательно присматривался к его научно-экспериментальной изобретательности. Так, с восхищением наблюдал я, как он “тянул” для своего самодельного прибора тончайшие кварцевые нити, “стреляя” из специального устройства (“лука”) нагретым до плавления кусочком кварца и собирая образовавшуюся нить на черном бархате»^[17].

Вторым полезным делом Пети Капицы у Иоффе была оригинальная модель рентгеновского спектрометра. Было и третье – Петя вместе с другим будущим академиком, химико-физиком Колей Семеновым предложил новый метод определения магнитного момента атома, воздействуя на атомный пучок неоднородным магнитным полем.

Как раз к этому веселому и беззаботно-творческому времени относится всем известный «Портрет профессоров П. Л. Капицы и Н. Н. Семенова» работы знаменитого художника Бориса Кустодиева. Оба они изображены на портрете в белых рубашках и галстуках, Петя с лихо отставленной курительной трубкой, Коля держит в руках не то рентгеновскую трубку, не то – страшно подумать! – самогонный аппарат. Друзья на вечеринке дома у Кустодиева представились хозяину «будущими знаменитостями» и рассчитались за портрет мешком пшена и петухом, заработанными ими за ремонт крестьянской мельницы, что в 1919 году было богато. И ведь не соврали – оба впоследствии стали нобелевскими лауреатами!

А вот что написал про Петра Капицу его коллега по московскому Институту физических проблем, член-корреспондент АН СССР и РАН А. С. Боровик-Романов: «Разработка сложных оригинальных инженерных конструкций в работе Петра Леонидовича сочеталась и с созданием ювелирных лабораторных приборов, самые тонкие узлы которых он часто изготовлял сам. Кстати, заметим, что одно из его увлечений – это ремонт старинных часов. Дома, в рабочем кабинете Петра Леонидовича, стоит маленький токарный станок и имеется набор инструментов для тонких работ…»^[18]

Академик Ю. Б. Харитон вспоминал: «Примерно 20 лет спустя, зайдя к Петру Леонидовичу в Институт физических проблем, я увидел его за чертежной доской. Он разрабатывал газовую задвижку для создаваемой им новой системы сжижения воздуха с использованием турбодетандера. Я спросил его, зачем он делает чертеж задвижки, ведь это может сделать любой грамотный инженер. “Сделать-то он сделает, – ответил Петр Леонидович, – но я сделаю лучше”»^[19].

Наиболее образное воспоминание о Петре Леонидовиче как мастере-механике оставил член-корреспондент АН СССР и РАН, специалист по тепловым процессам в ледниках Игорь Алексеевич Зотиков, познакомившийся в 4-й Советской антарктической экспедиции уже с сыном Петра Леонидовича – Андреем Петровичем Капицей, которому, собственно, и посвящена эта книга. Правда, его воспоминания относятся уже к последним годам жизни Петра Леонидовича, когда Зотиков часто приезжал к нему в гости на подмосковную дачу на Николину Гору. Вот они: «Большие, в красном пластмассовом футляре, электронные часы никак не хотели работать. Включенные в сеть, они исправно горели желтыми цифрами, но никак не хотели показывать нужное время. Узловатые, старые, очень старые руки взяли осторожно и уверенно пластмассовую коробку и начали быстро и как бы нежно оглаживать ее со всех сторон, быстро-быстро ощупывать ее. Пальцы легко останавливались на выступах и кнопочках, не сильно, без нажима надавливали или поворачивали их. Казалось, хозяин не смотрел на коробочку, умные уверенные руки сами делали всю работу. Теперь они осторожно, по-прежнему уверенно постукивали по корпусу со всех сторон. “А теперь дайте мне отвертку”, – сказал хозяин рук, убедившись, что простым путем ничего не сделаешь, и начал уверенно развинчивать механизм. Было ясно, что руки привыкли к такой работе, знали, что они победят»^[20].

Это необыкновенное качество передалось по наследству и Андрею – руки у него тоже были золотые.

Однако вернемся в 1916 год и снова предоставим слово Косте Чибисову: «Позднее Петя неоднократно выражал сожаление, что моя научная работа прервалась… по поводу войны писал, что это “болезнь государства” и надо терпеливо ждать “выздоровления”; в письме от 16 сентября 1916 года он сообщает: “В моей жизни произошел крупный переворот… по возвращении из моего путешествия по Китаю и Японии – женился” (на Надежде Кирилловне Черносвитовой. – Прим. авт.). С горечью он пишет далее, что “институт приходит к упадку”; в письме от 23 октября 1916 года он отмечает, что Абрам Федорович очень занят: кроме работы “по своим кристаллам”, он читает курс еще и в университете, но только до конца первого семестра, так как его не избрали, и добавляет: “Это, конечно, большое свинство”. Далее сообщает, что Абрам Федорович организовал семинар, в котором участвуют 12 человек, и дискуссии посвящены, главным образом, строению атома “по электронной теории”; в последнем письме от 23 марта 1919 года Петр Леонидович пишет об окончании им Политехнического института и о своей работе в Рентгенологическом институте, президентом которого был А. Ф. Иоффе (точнее, Рентгенологическом и радиологическом институте, который только что создал А. Ф. Иоффе, и пригласил Капицу работать в его Физико-технический отдел. – Прим. авт.). С последним письмом 1919 года переписка с Петром Леонидовичем у меня прекратилась…»^[21]

В это время по всей Европе и в Петрограде тоже разразилась эпидемия жесточайшего гриппа испанки. Меньше чем за месяц Петр Капица неожиданно потерял всю свою семью: 13 декабря умер названный в честь дедушки двухлетний сын Нимка (Иероним), а 8 января 1920-го – жена Надежда Кирилловна Черносвитова и новорожденная дочка Надя. На первом форзаце хранящегося в личном архиве Петра Леонидовича Капицы английского Евангелия, подаренного Надежде Кирилловне подругой-англичанкой, все это, наряду с другими основными моментами едва начавшейся 26-летней Петиной жизни, записано его собственной рукой и в конце добавлено: «Всё кончено. Да будет воля Твоя!»^[22]

Чтобы развеять его черные мысли, всегда внимательный к талантливому ученику Иоффе в марте 1921 года включил Петра в состав комиссии Академии наук, направлявшейся в Германию и Англию для многих важных для молодого Советского государства дел: восстановления научных связей, прерванных войной и революцией, и приобретения приборов и литературы для организующихся в Петрограде новых научных институтов. Но Капица решил попробовать себя в чем-то большем.

Еще только дожидаясь британской визы в Ревеле, которую для него получал советский торгпред в Лондоне Л. Б. Красин (летом 1917 года он был директором завода «Симменс и Гальске» в Петрограде, где Капица проходил практику), Петр отбивает телеграмму матери по поводу ее приятельницы, до войны работавшей у Резерфорда в Манчестере: «Попросите Ядвигу Ричардовну (Шмит-Чернышеву. – Прим. авт.) выполнить ту просьбу, с которой я к ней обратился (дать мне рекомендательное письмо к профессору Резерфорду)»^[23]. Видимо, просьбу Пети Шмит-Чернышева выполнила, потому что 12 июля 1921 года Эрнест Резерфорд очень тепло принял Иоффе и Капицу в Кавендишской лаборатории (так именуется физический факультет Кембриджского университета). Но оставить у себя Петю на стажировку отказался.

Д. Шенберг оставил воспоминания о том, что произошло дальше: «Сам П. Л. однажды сказал мне, что хотя в этой истории, возможно, и не все точно, она тем не менее близка к правде… когда П. Л. собрался с духом и спросил Резерфорда, не смог бы тот взять его аспирантом, Резерфорд не проявил энтузиазма и ответил, что его лаборатория уже переполнена. Тогда П. Л. озадачил Резерфорда, спросив его, к какой точности стремится он в своих экспериментах. Услышав ответ Резерфорда, что точности около 3 % обычно хватает, Капица заметил, что при примерно 30 сотрудниках добавление еще одного, скорее всего, пройдет незамеченным, поскольку будет лежать в пределах экспериментальной погрешности! Находчивость (а возможно, и смелость) Капицы произвели на Резерфорда впечатление, и он, в конце концов, согласился взять его аспирантом. В последующие годы между ними возникла большая взаимная привязанность, и Капица в стиле работы всегда старался следовать примеру Резерфорда»^[24].

Абрам Федорович Иоффе отбил 7 июля 1921 года из Лондона телеграмму супруге: «Капицу хочу оставить здесь на зиму у Rutherford’a, если он его примет. Красин дал уже согласие…»^[25]