Дети Сатурна. Серия «Ревизор Роскосмоса»

«Центром управления получен официальный рапорт командира базы». – продолжал между тем Панчишин, невольно подтвердив мою догадку. – «Конечно, он менее информативен в сравнении с твоим, но до поры он будет считаться основным документом по этому делу. Сам понимаешь, я ведь не могу разглашать факт присутствия на базе своего сотрудника с особыми полномочиями, а потому ты будешь считаться обычным ревизором так долго, как это окажется возможным. Министр сегодня сделает доклад Самому об… имевших место событиях и я буду сопровождать его… так что вопросы, скорее всего, будут и ко мне. Последствия такого доклада, как ты сам понимаешь, могут оказаться самыми неожиданными. Вплоть до подключения к расследованию Директората безопасности или Следкома – этого только нам не хватало, сам можешь представить возможные последствия.»

Я с трудом мог представить, как к Сатурну полетит следственная группа, не имеющая опыта форсированных космических перелётов. Зато моё воображение очень хорошо рисовало вариант с отзывом на Землю всего личного состава базы. С точки зрения финансовых потерь это было равносильно физическому уничтожнию базы, но наши официальные следственные органы размышлениями над такими пустяками себя никогда не утруждали. Как известно, плохое зрение аллигатора является проблемой окружающих, но никак не самого аллигатора.

«Разумеется,» – продолжал Панчишин. – «руководство „Роскосмоса“ постарается избежать самого негативного для нас развития событий, хотя объективно говоря, ущерб уже нанесён. В связи с этим я хотел бы заострить внимание на следующем: во-первых, совмещение во времени всех имевших место событий не кажется случайным, а связано с твоим появлением на борту „Академика Королёва“. Кто бы и чем бы там ни занимался, он уже встревожен самим фактом твоего прилёта. Поэтому прошу тебя проявить максимум осторожности и не дать себя убить. Во-вторых, в ближайшее время, по-видимому, оформится предложение по отправке в поддержку тебе помощника и телохранителя. Проблема не в затратах и не в поиске корабля, сейчас на „Ломоносове“ как раз припарковался седьмой „скороход“ после обслуживания… проблема… кхм… в легендировании. Второго ревизора не пошлёшь, надо что-то выдумывать.»

Тут я, конечно, возразил бы, но факт удалённости от Земли на семьдесят световых минут лишал это занятие всякого смысла. Утешало лишь одно – телохранитель не прилетит сюда ранее одиннадцати-двенадцати дней, а учитывая динамику событий, тут за это время произойдёт много всякого. Глядишь, и сам полёт станет неактуален.

«В-третьих, по поводу неизвестного мужского трупа, доставленного на Землю.» – меланхолично продолжил Панчишин и я моментально напрягся. В принципе, именно информация о неизвестном трупе реально могла бы мне сейчас помочь. – «Имеется пара важных новостей. Первая связана с тем, что наконец-то нам однозначно сообщили о способе причинения смертельного ранения. Неизвестному действительно просверлили голову высокооборотным сверлом, как мы это и предполагали. В предыдущем сообщении я уже проинформировал тебя о том, что в раневом канале обнаружены частицы, указывающие на то, что погибший в момент смерти был облачён в скафандр не-российского производства. Так вот дальнейшее исследование раневого канала позволило подтвердить наличие в нём микроследов легирующих сталь материалов, там их порядка полутора десятков. Теперь мы считаем доказанным, что неизвестный был убит российским инструментом. То есть, ты понял, что это означает, да? Космонавт в не-российском скафандре убит российским инструментом… Другая новость связана с окончанием комплексного исследования „консервы“, в которую было помещено тело неизвестного. Вчера я получил официальное заключение, согласно которому Акчурина работала с этим трупом, она запечатала контейнер своими печатями, отпечатки её пальцев и биологические следы сняты с его поверхности. Таким образом, можно считать доказанным, что именно Акчурина отправила на Землю труп неизвестного под видом тела Регины Баженовой. Непонятен смысл этой манипуляции, а кроме того, непонятно, для чего тело Баженовой после официального вскрытия было оставлено на борту „Академика Королёва“. Ну и само-собой, непонятно откуда возле Сатурна может появиться бесхозный труп. Коллеги из Европейского Космического Союза молчат, как партизаны. Молчат и китайские товарищи, не забываем, что как раз месяц назад через систему Сатурна проходил их корабль и притом на небольшой скорости. Теоретически, с него мог соскочить человек, либо его выкинули в космос принудительно. В общем, никто не сознаётся в исчезновении своего космонавта и в этом вопросе за истекшие сутки ясности не прибавилось. На этом я прощаюсь и напоследок ещё раз попрошу тебя быть максимально осмотрительным.»

Сообщение закончилось. Я не без внутреннего удовлетворения подумал о том, что правильно поступил, не послав Панчишину видеозапись с золотым шаром. Генералу вместе с Министром «Роскосмоса» предстоял в высшей степени неприятный доклад Президенту и если бы перед ним он получил моё сообщение с вопросами о странной игрушке, то наверняка схватился бы за голову. Решил бы часом, что Порфирий Акзатнов умом тронулся после удара по голове. Нет уж, в такой ситуации надо до последней возможности оставаться ледоколом и руководствоваться принципом «были бы мозги – было бы и сотрясение». Не зря ведь аксиома советской космонавтики гласит: чем меньше ты грузишь начальство, тем легче твой собственный калоприёмник.

Некоторое время я продолжал смотреть в иллюминатор, наблюдая за тем, как величественно серп Сатурна заполняет собою область обзора. База сейчас входила в зону тени и большая часть планеты пряталась в темноте. Когда солнечный свет будет полностью перекрыт, россыпи звёзд и Млечный путь станут особенно ярки. Кроме того, на неосвещенной стороне планеты, особенно в приполярных областях, иногда появлялись растягивавшиеся на десятки тысяч километров полярные сияния, различимые из космоса. Те, кто видел, говорят, что шоу очень занимательное, надо будет как-нибудь выделить полчаса и попытаться рассмотреть…

База сейчас входила в зону тени и большая часть планеты пряталась в темноте. Когда солнечный свет будет полностью перекрыт, россыпи звёзд и Млечный путь станут особенно ярки.

Хотя, вообще-то, для начала следовало бы узнать, видны ли вообще полярные сияния с широты и высоты стояния операционной базы. А то попаду в глупейшее положение, сказав где-нибудь неосторожно, что хочу их увидеть, не покидая станции, а потом окажется, что это в принципе невозможно из точки размещения «Академика Королёва»!

Где-то там, с другой стороны Сатурна, никогда не видимая с борта операционной базы, находилась орбитальная база Европейского Космического Союза. «Гершель» был много меньше «Королёва» и располагался ближе к плоскости колец. Европейцы не пытались заниматься добычей полезных ископаемых, поскольку так и не смогли решить проблему скоростной транспортировки грузов к Земле. Зато они деятельно рыскали по спутникам в системе Сатурна и активно вели исследование самой планеты. Как ни крути, а таинственный космонавт, чья голова оказалась просверлена российским инструментом, должен был быть оттуда, с другой стороны Сатурна, с «Гершеля».

Разумеется, если он не соскочил с китайского «Великого похода», или если его не выпнули оттуда принудительно, как весьма здраво предположил Панчишин.

Вадим Королёв зашёл за мной, чтобы вместе позавтракать. Командир выглядел спокойным, видимо, за те часы, что я спал, он трезво осмыслил ситуацию и взял себя в руки. За пару минут, что потребовались нам для преодоления ста пятидесяти метров «синего» коридора, он рассказал самое интересное, чему стал свидетелем после моего ухода из медицинского отсека:

– Я потребовал от Капленко и Нефёдовой сохранения тайны как самого факта смерти Акчуриной, так и результатов судебно-медицинской экспертизы, которую они проведут. Так что какое-то время нам удастся скрывать случившееся от экипажа. Но понятно, что это продлится не очень долго, вряд ли более сорока восьми часов. Причину смерти определили быстро, даже до собственно вскрытия. Рентгеновский снимок показал обширное смещение трёх позвонков шейного отдела в сторону левого плеча.

– Левой рукой ударили. – понял я. – Если, конечно, она лицом к лицу с убийцей стояла.

– Да, если смотреть со стороны стоящего лицом к лицу, то направление удара для бьющего – слева направо. Удар был сильный, шансов никаких не оставил, шею свернул, как курёнку… прости Господи! Следов борьбы нет, ни защитного травмирования, ни повреждений одежды – ничего такого. Просто ударили один раз и убили. Наши врачи кровь взяли на анализ – яды, медикаменты, снотворное – но и без всяких веществ картина выглядит достаточно очевидной. Самое интересное…

– Да?

– Акчурина была беременна. Седьмая или восьмая неделя – точно будет указано в официальном акте.

– Известно с кем она поддерживала интимные отношения?

– Разумеется! С Завгородним Андреем Николаевичем.

В памяти всплыло худощавое лицо мужчины, молчаливо сидевшего в Ситуационном зале по правую руку от меня в дальнем конце стола. Поскольку этот человек присутствовал при встрече со мною, стало быть он имел несокрушимое alibi. Что ж, интересно…

– Это руководитель одной из экспедиций? – уточнил я на всякий случай.

– Да, Второй экспедиции. Они ведут добычу прямо из кольца.

– Надо будет с ним поговорить.

– Тогда придётся… – Вадим не закончил фразу, поскольку мы вошли в помещение кают-компании и кто-то в дальнем углу зычно гаркнул:

– Командир в отсеке!

Присутствующие – а их в эту минуту оказалось в помещении человек восемь – мгновенно вскочили и стали навытяжку. Ритуал этот остался с тех дремучих времён, когда космос по преимуществу осваивался военными, и космонавты, даже будучи без погон, всё равно оставались в погонах. Я отметил подсознательно, что присутствующие таращились не столько на Королёва, сколько на меня, что было, в общем-то, вполне понятно, принимая во внимание моё давешнее эпохальное явление экипажу с разбитой головой.

– Прошу садиться. Мы здесь на правах голодных. – проговорил Королёв, давая понять, что наше появление продиктовано самой что ни на есть бытовой причиной. Я молча кивнул и улыбнулся присутствующим, демонстрируя элементы лояльности и доброго расположения духа, и встретился в ответ с весьма заинтересованными взглядами. Что ж, я, по-видимому, успел стать отчасти популярной персоной!

Кают-компания оказалась помещением весьма внушительных размеров на дюжину столов, причём с большим запасом свободного места. Её размеры явно свидетельствовали о планах конструкторов значительно увеличить в будущем численность экипажа. Интерьер соответствовал уровню хорошего видового ресторана, только из огромного иллюминатора открывалась панорама не на сумеречную коралловую лагуну, а феерический Млечный путь. Операционная база только-только вышла из тени планеты, поэтому разноцветные бриллианты звёзд были видны особенно хорошо. Вид призрачной звёздной дорожки всегда непроизвольно будил во мне тревогу и рождал беспокойные мысли о грядущем. Но в эту секунду я неожиданно поймал себя на мысли, что чувствую себя совершенно счастливым человеком, поскольку в отличие от бессчётных поколений предков сумел подняться к звёздам.

Вид призрачной звёздной дорожки всегда непроизвольно будил во мне тревогу и рождал беспокойные мысли о грядущем. Но в эту секунду я неожиданно поймал себя на мысли, что чувствую себя совершенно счастливым человеком, поскольку в отличие от бессчётных поколений предков сумел подняться к звёздам.

Пройдя вдоль длинной шеренги раздаточных автоматов, мы с Вадимом набрали полные подносы снеди, которую лишь условно можно было считать «космической». На самом деле рацион стационарных операционных баз уже давно во всём соответствовал уровню самых пристойных едален – от копчёностей и разносолов, до десертов, свежих фруктов и напитков. Королёв, похоже, подумал о том же.

– Всё-таки, наши нормы снабжения изменились невообразимо, – пробормотал он. – Десять тонн на человека в месяц – это избыточно! Правда, это вместе с водой, но всё равно очень много. Мы месячный лимит по продуктам питания выбирали дважды – и это за все годы функционирования.

– Да уж, – я не мог не согласиться, – вспомни, каким был рацион двадцать лет назад, когда мы с тобой только начинали летать…

Уселись мы за самый дальний столик, чтобы своим присутствием не мешать общению остальных членов экипажа.

– Ты что-то хотел сказать, когда мы входили, – напомнил я Вадиму. – Что-то про Завгороднего.

– А, да! У него сегодня плановый вылет на промысел. Через… – Вадим скосил глаза в иллюминатор, в углу которого горела индикация места и времени базы. – через три часа двадцать минут.

– Отлично, я полечу с ним.

– Что это ты удумал? – удивился Королёв и, не дожидаясь ответа, тут же решил. – Я лечу с тобою.

– Нет, ты со мной не отправишься. Не надо доводить доброе дело до безумия, на борту «бульдозера» мне ничто не угрожает. В конце-концов, за моё здоровье будет отвечать Завгородний – ведь он будет командиром «челнока» – вот пусть и отвечает! – отмахнулся я. – Если я погибну – он отправится в дом с клетчатым окошком до конца своих дней. Причём, бесславно и с позором!

– Э-э… – Королёв явно смешался, но отступить не пожелал. – Не надо демонстрировать свою брутальность и отвагу таким образом.

– Я не брутальность демонстрирую, а знание «Кодекса». Командир отвечает персонально за жизнь каждого из числа находящихся на борту управляемого им корабля. Персонально и каждого… номер статьи помнишь?

– Ну, тогда и меня надо отправлять на нары… Учитывая случившееся с тобою и Акчуриной. – буркнул командир, на что я тут же не без внутреннего удовольствия ответил:

– Да ты не торопись! Надо будет, тебя тоже определят… когда у нас в России тюремных нар не хватало?!

Вадим поперхнулся квашеной капустой с брусникой. Эффект мне понравился, признаюсь. Пару секунд я наблюдал за тем, как командир операционной базы вытирал салфеткой сопли и слюни, затем мягко съехал с острой темы:

– Я не знаю, как ты ешь квашеную капусту с брусникой – это же чистая кислота! Подойди к аккумуляторной батарее, выпей из неё серной кислоты – эффект для желудка будет тот же… даже вкуснее покажется. Добей желудок, посыпь капусту красным перцем!

Вадим пыхтел, потел, работал салфеткой, затем отбросил её в мусороприёмник и очень аккуратно пробормотал:

– Ты издеваешься надо мной, что ли?

– Никто тебя в тюрьму сажать не собирается, – успокоил его я. – Но и ты, пожалуйста, не заостряй тупые углы. Тебе не к лицу пафосная защита моей жизни. Я сам справлюсь, поверь, у меня это дело получается неплохо. Это понятно?

– Понятно…

– На борту «бульдозера» мне ничего не угрожает, – продолжил я свою мысль, но Королёв меня опять настырно перебил:

– Тебе и в медицинском отсеке ничего не угрожало, однако же…

Но вот тут я его остановил без всяких санитментов:

– Хватит – это не обсуждается!

Командир засопел, но обижаться ему было не на что, как говорится, избегай панибратства и панибрат избежит тебя…

– Мы сейчас отправимся в центральный пост, – спокойно продолжил я, давая понять, что не заметил мимолётно возникшей неловкости. – Поговорим с дежурной сменой, посмотрим видеозаписи из коридоров, заглянем в протоколы срабатывания замков – глядишь, наш маленький детективчик сам-собой и распутается. Расскажи, пожалуйста, кто там сейчас дежурит?

– Смены из двух человек по двенадцать часов несет персонал из группы аварийно-спасательных работ и дежурного обеспечения. Всего их шесть человек – три пары. Старший группы, седьмой её член, Олег Афанасьев, присутствовал вчера на встрече в Ситуационном зале.

– Да-да, помню…

– Работа у них ответственная, но рутинная. Сидят пристёгнутые к параллельно-блокированным креслам, то есть одновременно встать не могут, если надо выйти, то только по-одному. Аварий и катастроф у нас, к счастью, не бывало – три раза приходилось выполнять уклонение при астероидной угрозе, один раз имела место грубая ошибка пилотирования при стыковке и навал грузового корабля на полужёсткий корпус… Кроме того, дважды возникали незначительные технологические сбои в аффинажном производстве, ну, там… перегрев, расплав термоизоляции печи… мелочь в сущности, у нас этих печей более сотни! И все эти неприятности, заметь, имели место за четыре года безостановочной работы! Даже чуть более четырёх… – поправился командир. – Сейчас на дежурстве находится та же самая смена, что заступала во время нападения на тебя. Так что поговорим очно, всю документацию посмотрим, какую душа. Признаюсь, я и сам хотел бы кое-какие вопросы задать…

– Спасибо за познавательный рассказ, но я так и не услышал, кто же там сейчас дежурит?

Однако, услышать ответ на этот незамысловатый вопрос мне явно было не суждено. Потому что до моего слуха донеслась реплика, явно адресованная ушам ревизора «Роскосмоса».

– Ваша честь, можно ли задать вам принципиальный вопрос?

Поскольку «вашей честью» в кают-компании мог быть только я, вопрошающий имел намерение обратиться именно ко мне. Голос был очень приятный – звонкий, ясный, отчётливый каждым произносимым слогом, звучал он как капель… такими голосами в театральных постановках обычно произносят самые важные монологи. И даже не в каждом театре, ибо актёров с такими голосами на все театры не хватит.

Вопрос задала женщина, которую я заметил ещё будучи в дверях отсека. Худощавая, с высокой талией, явно отличная спортсменка, правильными чертами лица и той специфической бесовщинкой во взгляде, что сразу выдаёт женщину-провокатора. Когда такая разговаривает с мужчиной в момент обналичивания месячной зарплаты, мужчина автоматически пытается прикинуть как далеко эта зарплата позволит его фантазиям зайти? Не потому, что мужчина порочен, а просто потому, что так работают наши рефлексы. Скажем прямо, задавшая вопрос дама была очень красива. Женщины-космонавты все красивы – это одно из условий психоэмоционального комфорта команды, но именно эта была просто сногсшибательна. Да… Именно так!

– Принципиальный вопрос подразумевает принципиальный ответ? – уточнил я на всякий случай. – Или допустимо принципиальное молчание?

– Хотелось бы услышать ваше мнение о предстоящем полёте «Юрия Долгорукого». – пояснила дама. – Некоторые члены нашего маленького коллектива подали заявки на участие в проекте и имеют собственное мнение о некоторых его аспектах. Интересует ваше суждение.

– А какую связь вы усматриваете между мною и запланированным через год полётом «Юрия Долгорукого»? – я решил немного затупить ситуацию, поскольку примерно понимал, каким должен быть ответ на заданный мною вопрос.

– Во-первых, вы только-только прилетели с Земли. Во-вторых, вы из центрального аппарата «Роскосмоса», а стало быть ближе к главному источнику всех новостей. В-третьих, мы узнали, что вы тоже подали заявку на участие в экспедиции.

– Вот как? Вы не поленились с Сатурна отправить запрос за семьдесят световых минут, чтобы уточнить, не подавал ли Порфирий Акзатнов заявку на участие в полете?

– Ну это же открытая информация. – спокойно парировала дама.

Я оценил прямодушие. Стало быть, про меня тут уже стали наводить справки!

– А в вашей «открытой информации» сообщается, что я уже зачислен в состав экипажа? – уточнил я на всякий случай.

– Конкурса ещё не было! – подал голос мужчина, сидевший напротив моей собеседница и внимательно прислушивавшийся к разговору. – До первого из пятидесяти четырёх конкурсов ещё два месяца!

– Это пожалуйста, – мне пришлось согласиться. – Я ведь и не утверждаю, что конкурс прошёл и я его выиграл. Я лишь сказал, что я зачислен в основной состав и спросил, известно ли вам об этом?

Повисла тишина и я решил воспользоваться моментом. В конце-концов, мне необходимо было начинать общаться с членами экипажа напрямую и завязавшийся разговор предоставлял мне для этого замечательную возможность.

– Давайте сдвинем столы, возьмём пива – алкогольного или безалкогольного, кто какого хочет – и поговорим о наборе экипажа для предстоящего полёта «Юрия Долгорукого». – предложил я. – Тема эта для «Роскосмоса» очень актуальна и я понимаю ваш интерес.

Уговаривать никого не пришлось, что, в общем-то, несложно понять – в небольших коллективах люди обычно весьма заинтересованно относятся к новым собеседникам. Буквально в три секунды мы сдвинули ближайшие столы, так что места хватило всем. Компания подобралась довольно большая – помимо Королёва и меня ещё семеро человек – четыре женщины и трое мужчин. Все рядовые члены экипажа, мне прежде официально не представленные, но проблем в общении это не могло создать, поскольку у каждого на клапане нагрудного кармана красовался идентификационный жетон.

Моё предложение было понято буквально и все дружно взяли пива. Я тоже себе не отказал в этом удовольствии, хотя и имел большие планы на ближайшие часы.

– «Юрий Долгорукий» будет первым из пяти серийных земных кораблей, отправленных к другим звездным системам. – бодро начал, запустив в себя добрый глоток холодного живого пива. – Концепция межзвёздных перелётов, принятая «Роскосмосом», думаю, всем вам хорошо известна: летящий к дальней звезде корабль вылетает раньше, а направляющийся к ближней – стартует позже. Поэтому «Долгорукий» должен направиться к звезде Барнарда, а отправляющийся в полёт через год «Князь Владимир» – в систему Центавра.

– Если не произойдёт переназначения целей. – аккуратно заметил молодой мужчина с серебряным жетоном «Анатолий Шастов, группа МТО». Анатолий, стало быть, числился в группе материально-технического обеспечения и даже – вполне возможно! – тридцать три дня назад размещал герметичный бокс с неизвестным трупом на борту транспортного корабля, отправлявшегося на Землю. Надо будет запомнить Толика, возможно, нам предстояла очень познавательная беседа весьма интимного свойства.

– Да, замечание вполне корректно, – согласился я, – Вся программа построена таким образом, что любой корабль может отправиться к любой звезде… Ну, разумеется, в разумном удалении. В Туманность Андромеды на двенадцати сотых световой скорости никто, разумеется, лететь не собирается. У нас в ближайшей перспективе будет пять кораблей и… сколько целей?

Я сделал пафосную паузу, намереваясь вовлечь присутствующих в беседу.

– Девять. – выдохнули мои новые знакомые. Я даже несколько удивился синхронности ответа.

– Замечательно, стало быть, вы все владеете скрытой интригой. У нас девять целей на удалении до десяти световых лет и пять кораблей. Поэтому переназначение целей, конечно же, возможно. Но мы готовы лететь к любой цели, не так ли?

– Мы даже столы сдвинули и пиво налили. – с самым серьёзным выражением лица ответила та самая сногсшибательная дама, что затеяла со мной разговор три минуты назад. На её серебряном значке я мог прочесть «Татьяна Авдеева, группа движения».

– А кто из вас вообще подавал заявку на участие в программе межзвёздного перелёта? – догадался я задать самый важный вопрос.

Вверх поднялись семь рук. Стало быть, заявку подал каждый. Тут я даже крякнул.

– Отдаю должное вашей пассионарности и харизме, – только и нашёлся я что сказать. – Комплекс Христофора Колумба греет ваши души!

– А ещё комплекс Росинанта. – многозначительно заметил Толик Шастов.

– Росинант, вроде бы, не из этого анекдота. Он из того, который про Дон-Кихота, – заметил я, хотя не чувствовал себя полностью уверенным. – Итак, у нас пять кораблей, каждый из которых реализует один и тот же алгоритм перелёта: старт с околоземной орбиты, мягкий разгон с ускорением всего один «g» до тридцати пяти тысяч километров в секунду продолжительностью сорок пять суток, затем перелёт продолжительностью несколько десятилетий и последующее торможение на протяжении опять же-шь сорока пяти суток. От концепции «корабля поколений» было решено отказаться в силу… м-м… скажем мягко, гуманитарных соображений.

– Это потому, что первое поколение – самое мотивированное – умрёт в полёте, не дожив до прибытия к цели? – уточнила Татьяна.

– Не совсем. – я несколько замялся, подыскивая слова. – Хотя дело, разумеется, в мотивации экипажа. Первое поколение за сорок пять пятьдесят или даже шестьдесят лет не умрёт полностью, некоторая часть космонавтов доживёт до прибытия. Проблема в другом: второе и третье поколения скорее всего окажутся менее мотивированы для решения исследовательских задач. Поскольку в первое поколение будут отобраны кандидаты с очень высоким интегральным человеческим капиталом, то аналогичный показатель второго поколения – и тем более третьего – будет значительно ниже. Это, в общем-то, аксиома, которая сейчас не оспаривается никем из организаторов полёта. Поэтому «Роскосмос» сделал ставку на то, чтобы к конечной цели прибыли и приступили к работе именно те люди, которые покинут Землю. Отсюда родилась идея разделить экипаж на пятьдесят четыре группы, каждая из которых будет бодрствовать один год плюс-минус месяц-два, а остальное время находиться в состоянии принудительного медикаментозного сна. Группы будут сменять друг друга на протяжении всего полёта. В результате экипаж за время перелёта постареет всего на один год. И прибудет к цели практически не постаревшим. Красиво, да?

Народ, сидевший рядом со мной, слушал внимательно и молчаливо хлебал пиво. Я чувствовал, что вопросов у собеседников немало, тем более, что я сообщил им кое-что такое, чего до этого они вряд ли могли от кого-то услышать.

– То есть «Роскосмос» не очень-то верит в человеческую природу? – не без ехидства пробормотал Толик Шастов.

– Скажем прямо, особых оснований верить в неё нет. – парировал я. – Не забываем, что космонавты – люди во всех отношениях отборные. Лучшие из лучших. А вот дети космонавтов… кхм… уж какие уродятся. А внуки будут ещё хуже, не сомневайтесь! Мы стоим перед реальной перспективой того, что люди принесут к звёздам вовсе не помыслы о постижении тайн мироздания и создании резервной базы для спасения цивилизации, а свои пороки, страхи, тупость, лень и эгоизм. Всё то, что называется деградацией. Наш собственный эгоизм – это самое страшное, что может ждать нас в космосе.

– М-да, забавно, а мы-то думали, что наши руководители-планировщики отказались от схемы «смены поколений в полёте» лишь для того, чтобы мы могли увидеть чужую звезду.– задумчиво сказала Татьяна. – Оказалось, что всё намного прозаичнее… Спасибо, хоть глаза нам, наивным, открыли.

– Вы-то сами что думаете? – подала голос молчавшая до того девушка со значком с надписью «Юми Толобова, грппа ДРМ». Гравировка означала, что девушка приписана к Группе дальней разведки и мониторинга, а стало быть летает по ближним и дальним окрестностям Сатурна.

– Насчёт чего?

– Насчёт того, что человеческий капитал второго поколения окажется хуже, чем первого. – негромко пояснила вопрос Юми.

Я вспомнил, что читал её личное дело во время перелёта, её отцом являлся космонавт, этнический русский, а матерью – японка, радиофизик по профессии. Так что вопрос девушки был до известной степени личным – она являлась космонавтом во втором поколении.

– Мне кажется, что проблема второго и в особенности третьего поколения, родившихся в космосе, окажется двоякой: с одной стороны, мы увидим людей, которые на голубом глазу скажут родителям «мы не просили вас посылать нас к звёздам, мы бы очень хотели жить на Земле». И в этом своём желании они будут совершенно правы. Ведь родители приняли решение за них, не оставив выбора, а вот имеют ли родители подобное моральное право? Помимо этого, проблема поколений может оказаться и совсем иного рода: мы можем получить потомков, которых один мой хороший знакомый назвал… э-э… – тут я запнулся, не зная, как корректнее выразиться. – «поколением крыс». Люди, выросшие в условиях ограниченного объёма корабля – пусть даже и очень большого, но всё равно весьма ограниченного – могут оказаться напрочь лишенными «комплекса Колумба». Они могут рассуждать так: зачем высаживаться на чужие планеты? зачем строить небольшие и не очень-то комфортные базы-поселения? зачем рисковать, покидая корабль? Ведь корабль даёт всё необходимое, фактически воспроизводит сам себя – от воды, до главной энергетической установки, которую можно построить полностью с «нуля» в корабельных условиях. Другими словами, зачем вылезать из норы, если в ней тепло и сухо…

– Вы хотите сказать, что носители «комплекса Колумба» никогда не договорятся с «поколением крыс»? – уточнил Толик.

– Мы обсуждаем покуда чисто умозрительную ситуацию, но как кажется, конфликт интересов может оказаться непримиримым. И если в один далеко не прекрасный день «крыс» на борту корабля станет больше «колумбов», то миссия окажется проваленной даже не начавшись. Заметьте, мы пока даже не рассматриваем ситуации с внезапным осложнением обстановки на борту из-за неких случайных факторов, нештатных ситуаций, типа, аварии, столкновения с метеоритом или, скажем, эпидемией. Речь о конфликте, обусловленном сугубо внутренними причинами.

– Кстати, мысль про эпидемию на борту межзвёздного корабля отдаёт радикальной новизной. – подала голос молчавшая до того дама со значком «Анна Ширстова, группа МТО». – Поясните, пожалуйста, что имеется в виду, какая такая пандемия может поджидать космонавтов в паре световых лет от Солнца: чума? проказа? сифилис, может, какой энурез или сколиоз?

Дамочка ёрничала и это выглядело в тот момент неуместно. Я почувствовал сквозившее в её словах раздражение, хотя и не мог понять его причину. Поэтому ответил максимально корректно:

– Считается, что все, находящиеся на борту межзвёздного корабля, будут жить в условиях исключительно высоких стандартов чистоты. А это может привести к деградации иммунной системы. А потому цветение в оранжерее какой-нибудь лилии сорта «лоллипоп» при попадании в систему вентиляции её запаховых маркеров может привести к аллергическим реакциям. С самыми серьёзными последствиями. Это всего один пример нештатной ситуации из тысяч возможных! Медицинский департамент «Роскомоса» приравнивает последствия конкретно этой ситуации к эпидемическим.

– Это всё интересно, – подала голос примолкнувшая было Татьяна Авдеева, та самая, что обратила на себя моё внимание провокативной талией и звонким голосом. – Но имело бы смысл рассказать обо всех этих необычайных домыслах участникам проекта. Устроить публичную дискуссию. Кому, кстати, ещё пива?

Я не отказался и Авдеева принесла мне ещё один ледяной бокал. Перед собой поставила такой же.

– А как вы умудрились попасть в экипаж «Юрия Долгорукого» до официального конкурса? – спросила Татьяна. В ту секунду, когда она пододвигала бокал с пивом, наши пальцы соприкоснулись. У неё была холодная рука и длинные красивые музыкальные пальчики. Она вообще была вся такая занятная, что на неё хотелось бы посмотреть в другой обстановке.