– Нет, всё понятно. Он Авеля любил. А Каина нет. Хотя он тогда ещё ничего плохого не сделал.
– Яму видней. – бабушка уже пожалела, что согласилась на эту беседу, но я не унимался:
– Каину стало очень обидно. Это ведь нечестно со стороны деда не любить одного из братьев безо всякой причины. Каин убил Авеля. Бог наказал его сурово и выгнал из рая. Но тот взмолился: «Ведь первый же встречный убьёт меня!», так?
– Истинно так! – согласилась бабушка.
– Но кто же мог быть этим первым встречным, если кроме него и его родителей других людей на Земле ещё не было?
– Ох, отстань, Лёнькя! Што ты ко мне привязался? – диспут ей надоел совершенно.
– А уже в следующей строке сказано: «И познал Каин жену свою. И родила она ему…» много кого. А откуда она взялась, жена эта? Ведь Еву Бог сделал для Адама из его ребра, а для Каина он никого не делал?
– Иди к бесу! – вскипела бабушка – Надоели вы мне богохульники. Вместе с сестрой твоей. Всё бы вам только глумиться над священным писанием! Запомни: скоро настанет конец света. Все вы сгорите в геенне огненной, все до единого!
Тут уж мне стало обидно до комка в горле:
– Как ты можешь говорить такое, ведь мы же внуки твои! Неужели тебе даже не жаль нас будет?
– Жаль-не жаль, а тут уж ничего не поделаешь… – покачала она головой.
– Эх, бабушка… Ну скажи тогда хотя бы, почему дед так не любит мою маму?
– Почему же не любит? Просто нрав у него такой… суровой.
– Суровый? А куда эта суровость девается, когда он со своим сыном всегда таким медовым становится? Может просто моя мать не его родная дочь?
– Хватит мести языком, Лёнькя! Не язык-от – помёло…
– А почему же тогда она родилась, когда дед уже два года как в армии был?
– Так ведь он в отпуск приезжал! И вообще, – не лезь не в своё дело. Не всё тебе знать полагается. Больно соплив ишшо…
– Ба, мне очень надо это знать.
– Ладно, ступай с Богом! Узнаешь ужо. – она перекрестила меня двуперстным крещением. Мне сразу стало не по себе. Холодок пробежал по спине. Сделалось так неуютно, что захотелось выбежать из дома. Вышел. Вокруг ни души. Ни в саду, ни на улице.
«Ужо» – какое восхитительное слово! Его совсем не используют теперь. Но из всех старинных словечек, какие я слышал от бабушки, оно моё самое любимое. Несмотря на краткость, оно имеет множество значений и смысловых оттенков в зависимости от контекста, места в предложении и даже интонации, с которой произнесено. Оно может означать «скоро», «после», «позже», «потом», «когда-нибудь» и даже «никогда».
Например, если после вопроса: «Бабушка, когда ты пойдёшь в магазин?», ты услышал: «ужо пойду», то это означает «скоро пойду». А если докучливая соседка спросила: «Когда можно к тебе заглянуть покалякать?», а в ответ прозвучало: «Приходи ужо», то это скорее всего означает – «Мол, заходи конечно, но позже когда-нибудь, а лучше никогда».
Ну, делать нечего, пойду докучать деду. Его непросто вынудить тратить время на меня, но я-то знаю правильный подход. Он может без конца говорить о войне, которую прошел с самого начала до конца – освобождал Румынию, Белоруссию и Польшу, брал Берлин, а после капитуляции Германии ещё сражался и под Прагой, где миллионная группировка эсэсовских войск отказалась сдаваться и продолжала сопротивление. По многу раз он перечитал мемуары всех наших генералов и маршалов. Многие из них он мог цитировать наизусть целыми абзацами. Это было его слабое место. Сейчас я решил сделать заход со стороны Румынии.
– Я читал, что без румынских нефтепромыслов Гитлер не смог бы вести войну с Советским Союзом – начал я.
Дед оторвался от чтения какого-то журнала:
– Не смог бы. Как и мы не смогли бы обойтись без бакинской нефти.
– Так может наши стратеги что-то проглядели, и мы могли бы захватить их раньше лета сорок четвёртого?
Я понимал, что вопрос глупый и заранее знал ответ на него, но он нужен был мне только для перехода к главной теме. Дед был заместителем командира автомобильного батальона по технической части и закончил войну в звании майора. Он занимался не столько стратегией, сколько ремонтом техники. Но сейчас его интересовали вопросы тогдашней политики и её скрытые пружины. Возможно, ему было интересно переживать всё снова и снова, но с пониманием общей ситуации и всей складывающейся тогда обстановки. Видя, как бы с высоты птичьего полёта, движение армий и осознавая заново свою роль в этом процессе.
Моего вопроса дед не оценил. О начал сердиться, а мне только этого и надо было.
– Ладно, – сказал я примирительно – ведь ты же Румынию освобождал. И нефтепромыслы эти. Расскажи, как было дело.
– Да как тут про это расскажешь?
– Ну, расскажи просто случай какой-нибудь интересный.
– Лето было, жара. Мы тогда под Плоештом стояли… Што так рассказывать? Всё очень просто было. Я сам не знаю как быстро мы по Румынии шли. Как мы его растрепали под Яссами. так он и сдался. А нам сказали идти, ну мы и шли. У меня тогда немецкий бронетранспортёр был. Я на нем – везде. Надо – он у меня и как тягач был, надо ехать – он у меня машина. Да…
Дед вытер привычным движением большого и указательного пальцев уголки рта.
– Ну, а тут командир говорит: «Давайте в разведку. Надо разведать». Ну, мы едем. А у меня пушка на этом, на бронетранспортёре и два пулемета – один крупнокалиберный, другой такой. Едем. Нас шесть человек было. А мне ведь в щель-то не видно ничего. Что там щель-то? Ведь – вот, и всё. Да… Я говорю: «Ваньк!» – старшему лейтенанту. Он у меня связист был. Ну и стрелок. Я говорю: «Ваньк, давай стекло поставим?» – «Давай». Ну, мы открыли люк-то, ну и вот это, стекло-то поставили. А оно восемь сантиметров толщиной. Пуля его не пробьет. Да… Чтобы ехать-то удобнее было. Ну, едем… Я говорю: «Ваньк, что это там такое?». А там что-то – вышки какие-то и бараков полно. Подъезжаем. Стреляют… Я говорю: «Вроде как лагерь». Ну, мы дали из пушки по вышке-то. Ну, они забегали. Ага, забегали, значит, да… Ну, мне старший лейтенант-то и говорит: «Ну что, рыскнём?». Я говорю: «Рискнём». А там ведь ворота – три ряда колючей проволоки. Я говорю: «Не должно под напряжением быть». Там ведь и охраны-то нет. Ну, было с десяток человек. Да… А нас-то всего – шестеро. Ну, я рванул, значит. Проскочили мы вовнутрь и давай поливать по вышкам-то. Ну, они и разбежались. Тут кукуруза кругом была. Они – в кукурузу. Ну тут мы смотрим, а в бараках-то люди. Кожа да кости, чуть живые. Тут траншеи, а в них – трупы.
Ну, мы по рации передали… Тут наши подъехали. Тут и чекисты наши. Их там в кукурузе всех собрали. Вот, теперь командир меня вызывает и спрашивает: «Как же вы решились-то прорваться в середину?». А я говорю: «Так вот – рыскнули». Он и говорит: «Э-эх, безголовые!».
А в другой раз нас в кукурузе той обстреляли. Под Плоештом опять. Тут идет наша артиллерия. Артиллеристы-то – кто идет, кто сидит, а кто курит. А тут сто человек немцев из кукурузы по нам огонь открыли. Ну, тут рукопашная вспыхнула! Был у нас армян, – парень здоровый – што-ты! Мясник! Ну тут, значит, как мы им да-али! А Мусосьян-то – как он их! Ох и парень! Они бежать, а он догоняет, берет его за голову, да как даст об землю – с него и обутки – не знай-куда!