Read the book: «Звёздная Кровь. Изгой VII»

307.

Я чувствовал, как поджарое, мускулистое тело моего породистого цезаря пружинит и играет подо мной, легко неся вниз по крутому серпантину. Он не просто бежал – он помогал себе крыльями, азартно и яростно вереща, почуяв кровь. Его когти острые, как заточенные кинжалы, рвали плотно утоптанную землю тропы, взметая тучи пыли. Мощные крылья с каждым взмахом били по воздуху, создавая небольшие вихри, швырявшие в стороны мелкие камни и сухие листья, когда он, завывая от предвкушения, перескакивал через валуны и промоины, что попадались на пути. Рядом, тяжело дыша и матерясь сквозь зубы, неслись остальные – та самая горстка отчаянных защитников, решивших, что лучше сдохнуть в последней, безумной атаке, чем покорно ждать, пока эти твари перелезут через стены и вырежут всех в поселении. Яростный, первобытный рёв вырывался из наших глоток, сливаясь с пронзительными, темпераментными воплями наших боевых птиц и резким свистом рассекаемого воздуха. Казалось, горы откликались и вторили на нашему боевому кличу.

Песчаники, ещё мгновение назад казавшиеся несокрушимой, надвигающейся волной дикой ярости, теперь превратились в панически мечущуюся, вопящую и неуправляемую толпу. Наша дерзкая, самоубийственная вылазка застала их врасплох, в самый неудобный момент – когда они начали отступать и смешались. Дисциплина, и без того у этих дикарей хромавшая на обе ноги, сломалась окончательно, а первобытный страх взял верх над остатками разума. Они бежали, спотыкаясь, толкая и давя друг друга, бросая примитивное оружие – копья, дубины, топоры с каменными наконечниками, грубые тесаки из железа. Я видел, как один, особенно крупный, споткнулся, и по нему тут же пробежало с десяток его соплеменников, не обращая внимания на предсмертные хрипы. Что ж, их проблемы – наша удача.

Мы врезались в их смешавшиеся, беспорядочные ряды, как раскалённый клинок в студень. Моя «медвежья» сабля – тяжелый, изогнутый кусок неизвестного экзоресурса – пела свою мрачную песнь победы, описывая вокруг меня смертоносные, сверкающие дуги. Лезвие с почти ленивой лёгкостью проходило сквозь грубую, задубевшую кожу врагов, с отвратительным хрустом разрубая кости и вспарывая внутренности. Горячая, тёмная кровь брызгала во все стороны, щедро орошая моё лицо и видавшую виды куртку тёплыми, липкими каплями. Запах этой крови бил в ноздри, вызывая тошнотворный спазм. Мой Породистый, тоже не оставался безучастным зрителем – его мощный, усаженный зубами клюв с глухим треском проламывал черепа направо и налево, когтистые лапы с лёгкостью вспарывали незащищённые животы, а могучие удары крыльев, сбивали с ног и ломали кости всем, кто оказывался в пределах досягаемости. Я мысленно похвалил себя за выбор скакуна – его эффективность в этой мясорубке была едва ли не выше моей собственной.

Рядом со мной, с безумным, хищным блеском в единственном зрячем глазу, Драк, этот старый бандитский атаман, палил из своих здоровенных, покрытых замысловатой гравировкой револьверов почти в упор, превращая головы незадачливых песчаников в кровавое крошево и ошмётки мозгов. Его головорезы, разношёрстная компания отпетых мерзавцев, вооружённые чем попало – от тесаков и топориков до заточенных пик, – рубили и кололи направо и налево, явно упиваясь этой кровавой баней. Их лица искажала ярость и азарт скоротечного боя. Даже старатели, мирные трудяги, большинство из которых, я был уверен, впервые в жизни держали оружие не для охоты, а для убийства другого разумного существа, сражались с отчаянной, звериной храбростью. Они палили из своих стареньких винтовок и револьверов, а когда заканчивались патроны или враг подбирался слишком близко, орудовали штыками и прикладами, как тяжёлыми дубинами. В их глазах читался не только страх, но и решимость обречённых, собравшихся продать свою жизнь подороже.

Вся сцена вокруг напоминала оживший кошмар, адскую мясорубку, запущенную на полную мощность. Дикие крики боли и предсмертной ярости, булькающие хрипы умирающих, рёв наших цезарей, похожий на скрежет металла, сухой треск выстрелов – всё это слилось в одну оглушительную, сводящую с ума какофонию. Узкий серпантин, по которому мы спускались, стремительно превращался в багровую, скользкую реку, усеянную изуродованными телами убитых и корчащихся в агонии раненых. К счастью, пока что это были вражеские тела. Запах свежей крови, едкого пота и горького пороха был таким густым и тяжёлым, что, казалось, его можно было резать ножом. Мы неслись вперёд, не чувствуя усталости, оставляя за собой кровавый след из трупов и обломков оружия, гоня перед собой жалкие остатки некогда грозного штурмового отряда. В такие моменты легко поддаться иллюзии всемогущества.

Но эйфория от этой молниеносной, почти безупречной контратаки испарилась так же быстро, как и возникла. Когда мы прорвались сквозь основную массу панически бегущих песчаников и наша импровизированная кавалерия, если можно так назвать этот сброд, рассыпалась в нестройную, растянувшуюся цепь, преследуя отдельные, разрозненные группы врагов, стала очевидна вся безрассудность нашей затеи. Несколько десятков всадников, пусть даже таких отчаянных, как мы, против тысяч – это была даже не капля в море, а плевок в океан. Песчаники, видя нашу вопиющую малочисленность и то, что первоначальный, яростный запал нашей атаки начал иссякать, стали постепенно останавливаться, оглядываться, а затем и перегруппировываться. Их вожаки, здоровенные, покрытые шрамами самцы, оправившись от первого шока и унизительного бегства, яростно ревели, ударяя себя кулаками в грудь и призывая своих воинов к отпору. Их гортанные крики, полные первобытной злобы, эхом отдавались от скал.

И они, бес бы их побрал, откликнулись. С отчаянием загнанного в угол, но всё ещё опасного зверя, несколько сотен самых отъявленных, самых здоровых и злобных головорезов развернулись и бросились в контратаку.

– Назад! – заорал я, что было сил, перекрывая нарастающий шум боя.

Голос сорвался на хрип, но я продолжил, чтобы дошло до всех.

– К стене! Все к стене! Быстро, мать вашу!

Приказ, похоже, прозвучал вовремя. Ещё мгновение промедления – и мы могли увязнуть, а потом нас бы окружили и просто растерзали. Всадники под моим началом с трудом развернулись и сломя голову помчались обратно, отстреливаясь на ходу. Но песчаники были уже угрожающе близко, их стрелы и короткие метательные дротики со зловещим свистом проносились вокруг. Несколько старателей и пара бандитов из отряда Драка с криками рухнули со своих сёдел, пронзённые вражеским оружием. Мой Породистый взревел от боли и ярости, когда тяжёлый, зазубренный дротик с силой вонзился ему в мясистую часть крыла.

Ситуация стремительно становилась критической. Нас догоняли. И тут, словно божественное вмешательство, которого я давно перестал ждать, снова появился паромобиль. Он, лязгая гусеницами, выполз из-за очередного поворота серпантина, его громоздкий, неуклюжий корпус почти полностью преградил путь контратакующим песчаникам. И спаренный пулемёт, установленный на крыше, снова заговорил, изрыгая ливень из свинца и огня. Под градом пуль атакующие дикари дрогнули, и яростный напор захлебнулся, ряды смешались, превратившись в мечущуюся, вопящую от боли и ужаса массу. Это дало нам драгоценные мгновения, чтобы оторваться от преследователей и укрыться за спасительной, массивной каменной стеной поселения. Огромный каменный диск, служивший воротами, со скрежетом закрыл проход, отрезая нас от ярости песчаников. Мы были в безопасности. Пока что.

Мы потеряли двоих из банды Драка и троих старателей. Ещё несколько человек были ранены, но, к счастью, не тяжело – в основном царапины и ушибы. Мой Породистый тоже пострадал, но рана на крыле, как выяснилось после беглого осмотра, оказалась неглубокой, хотя и болезненной. Моя Руна Жизни быстро остановила кровотечение. Техномагия, доставшаяся мне в этом проклятом мире, снова сослужила добрую службу. Мы отбились. На этот раз. Но какой ценой, и надолго ли? Мысли, словно назойливые мухи, крутились в голове.

308.

Ами и Чор встретили меня за воротами. Ам'Нир'Юн, обычно сдержанная и холодная, дочь степного вождя, на этот раз не удержалась. Спрыгнув с крыши своего паромобиля с удивительной ловкостью, она бросилась ко мне и крепко, почти отчаянно, обняла. Её тёмные, густые волосы, собранные в тугой узел на затылке, пахли пороховым дымом и машинным маслом. Я неловко, почти рефлекторно, похлопал её по спине, чувствуя, как напряглись мышцы от неожиданности. Чёрт, я отвык от таких проявлений… человечности? Чор Комач, мой синекожий, низкорослый проводник, щурился от удовольствия, но в его маленьких, хитрых глазках плясали весёлые, довольные искорки. Он с явным, почти детским удовольствием осматривал пару трофейных тесаков с костяными рукоятями, которые умудрился каким-то образом подобрать на поле боя во время нашей вылазки. Старый контрабандист и мародёр, что с него взять.

За этой немой сценой молча, поджав губы, наблюдала Мико, стоявшая чуть поодаль, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Её лицо, обычно подвижное и выразительное, сейчас было похоже на застывшую маску, но я не мог не заметить, как плотно она сжала тонкие губы и как опасно сверкнули её зелёные глаза, когда Ами прижалась ко мне. Кажется, назревал новый конфликт, и на этот раз – не с песчаниками, а куда более тонкий и, возможно, более разрушительный. Внутренний. Женская ревность – страшная сила, способная разрушить и не такие союзы. Я мысленно выругался. Только этого мне не хватало.

– Рассказывай, Кир! – Ами наконец отстранилась, внимательно, почти по-матерински, осматривая меня с ног до головы, словно ища новые дыры в моей одежде.

– Что? – удивился я. – Вы всё видели…

– Как ты умудрился вляпаться в такую знатную заварушку?

– Мы уж тут грешным делом подумали, ты тут мирно чаи гоняешь с местными длинноногими красотками, – поддакнул Камач, набивая курительную трубку дымтравой, – да медитируешь под Троном Вечности, а ты, оказывается, умудрился влипнуть в самые настоящие полномасштабные боевые действия. Опять спасаешь мир, или просто скучно стало?

Я криво усмехнулся, ощущая, как ноют мышцы и как липнет к коже засыхающая кровь.

– И то, и другое… Скука и лень – два двигателя прогресса… или регресса, это с какой стороны посмотреть…

Вкратце, стараясь не вдаваться в излишние кровавые подробности, поведал им о наших недавних злоключениях – о похищении Юлины, спасении Драка и Мико из лап этих пустынных ублюдков, о неожиданном появлении целой армии песчаников, об осаде поселения. В общем, всё, вплоть до нашего сегодняшней, прямо скажем, отчаянной контратаки. Чор слушал, задумчиво поглаживая свою редкую бородёнку и время от времени хмыкая себе под нос. Ами хмурилась всё сильнее с каждой моей фразой, её взгляд становился серьёзным и расчётливым.

– Тактика у них, конечно, как у стада бешеных мабланов, которых пнули под зад, – задумчиво протянул Чор, когда я закончил свой сумбурный рассказ.

Он сплюнул на землю и продолжил.

– Прут напролом, не считаясь с потерями. Но их много. Очень, очень много. И они злые, как стая голодных пустынных волкеров после недельной принудительной диеты из песка и собственных хвостов. Ты уверен, что мы сможем их тут удержать, Кир? Может, стоило всё-таки… того… пока не поздно, смазать пятки и драпануть? Тут, знаешь ли, и без нас хватает желающих героически помереть.

– Мы остаёмся, Чор, – спокойно ответил я. – Я дал слово этим людям. К тому же…

Я красноречиво кивнул на массивные, хоть и не слишком высокие, стены поселения, на которых уже суетились люди, готовясь к новой атаке.

– …у нас есть кое-какие шансы. Особенно теперь, когда они знают, что мы можем огрызаться.

– Шансы – это, конечно, хорошо, – Ами согласно кивнула. – Но на одних шансах, далеко не уедешь. Эти твари будут лезть на стены, пока не перебьют всех нас до единого, или пока сами не сдохнут от голода и болезней. Ваша идея с укреплениями и активной обороной – правильная. Нужно заставить их сидеть под этими стенами как можно дольше. У такой огромной, неорганизованной оравы рано или поздно неизбежно начнутся серьёзные проблемы с провизией и водой. Им придётся распылять свои силы, отправлять крупные отряды на фуражировку. И вот тогда…

Чор громко, демонстративно и весьма скептически хмыкнул, явно не разделяя её оптимизма. Ами, смерив его коротким, пристальным взглядом, от которого синекожий жулик слегка съёжился, продолжила. В её тёмных глазах на мгновение мелькнул холодный, хищный огонёк:

– Тогда мы сможем бить их по частям. Уничтожать эти фуражные отряды, устраивать засады, изматывать их мелкими, но болезненными укусами. Главное, чтобы у нас самих хватило еды, воды и патронов, чтобы пересидеть их. Это будет долгое, изнурительное противостояние на истощение, Кир. И далеко не факт, что мы в этой гонке на выживание окажемся выносливее и удачливее.

– А Юлина? – резко, почти выкрикнула Мико, до этого момента молчавшая и лишь сверлившая Ами раздражённым взглядом.

Она шагнула вперёд, вызывающе глядя на Ами снизу вверх.

– Она может не дожить до вашей хвалёной «победы на истощение», пока вы тут будете свои драгоценные запасы считать и стратегические планы строить! Её там эти… эти твари… каждый день… они…

– Лес рубят – щепки летят, девочка, – Ами даже не удостоила Мико взглядом, продолжая смотреть на меня, но её голос прозвучал так, словно по камням тяжело лязгнули стальные траки паромобиля. – Иногда приходится жертвовать малым, чтобы спасти большее. Такова суровая цена любой победы, да и простого выживания. Или ты всерьёз думаешь, что жизнь одной какой-то девчонки, пусть даже и твоей подруги…

Мико злобно сверкнула своими зелёными, как болотные огни, глазами, но, к моему удивлению, промолчала, лишь резко отвернувшись и сплюнув на пыльную землю. Этот жест был красноречивее любых слов. Ами холодно, почти незаметно, кивнула, словно принимая её молчаливый вызов, но я успел заметить, как напряглись и заходили желваки на её высоких, аристократических скулах. Она была Восходящей, дочерью вождя, женщиной, привыкшей к беспрекословному уважению и немедленному подчинению. Выходка какой-то там оборванной старательницы, пусть и с характером, явно пришлась ей не по нраву. Я внутренне усмехнулся – кажется, к моим многочисленным проблемам добавилась ещё одна, классическая. Две самки не поделили альфа-самца. Хотя на роль альфы я никогда не претендовал, предпочитая держаться в тени, но, видимо, аура опасности и власти, даже нежеланной, делала своё дело.

– Я, пожалуй, пойду поохочусь немного, – Чор, обладавший чутьём на изменение атмосферы, почувствовав, что грозовая туча взаимной неприязни на мгновение рассеялась, решил тактично и поспешно ретироваться.

Он подхватил свою винтовку «Найторакс» и привычным движением проверил надёжный оптический прицел. – Может, удастся подстрелить пару-тройку этих пустынных мабланов. А то от этой вашей бобовой каши, Кир, у меня уже не только изжога, но и серьёзное несварение желудка…

Я молча кивнул. Чор, несмотря на свою невзрачную внешность и сомнительные моральные принципы, был великолепным стрелком, настоящим снайпером-самородком, мастером своего дела. Каждый его выстрел, бил точно в цель. В условиях начавшейся позиционного противостояния, когда каждый патрон был на счету, его уникальные навыки были поистине бесценны. Пока он на стене, я мог быть относительно спокоен за этот сектор.

Когда душная, липкая ночь, пахнущая кровью, дымом и страхом, окончательно опустилась на израненное поселение, на счету невзрачного, синекожего коротышки Чора уже числилась пара десятков подстреленных песчаников. Я видел вспышки и слышал его выстрелы. Он работал методично, без лишней суеты, как опытный мясник, разделывающий тушу. Я сменил его на нашем импровизированном наблюдательном пункте – небольшом, едва заметном скальном уступе, нависавшем над долиной. Лагерь культистов, раскинувшийся внизу, ярко и вызывающе светился в густой темноте сотнями костров, словно россыпь злобных, красных глаз. Они снова затянули свои жуткие, гортанные песни, от которых кровь стыла в жилах, и били в свои примитивные барабаны, обтянутые грубой кожей. Но в их песнях и ритме барабанов уже не было той первобытной, наглой уверенности, что прошлой ночью. Наша дерзкая вылазка и меткие выстрелы Чора, похоже, несколько охладили их пыл.

309.

Я активировал Скрижаль, и на поверхности тускло засветились символы. Выбрал Руну Огненного Шара – одну из самых разрушительных и эффектных в моём арсенале, несмотря на её бронзовый ранг. Время пришло. Больше тянуть и изображать из себя благородного защитника слабых не имело никакого смысла. Нужно было показать этим дикарям, что Посёлок Старателей – это не лёгкая, беззащитная добыча, которую можно взять голыми руками. Что за каждую попытку взять его штурмом, за каждую каплю пролитой здесь крови, они заплатят страшную, непомерную цену. Бронзовый глиф, соответствующий выбранной Руне, вспыхнул на Скрижали ярким, обжигающим светом, на мгновение ослепив меня. Я прищурился, выбирая цель. Мой взгляд остановился на самой большой группе костров, расположенной в самом центре вражеского лагеря, где, судя по всему, располагались их вожаки и шаманы – сердце этой первобытной гадины. И я, не колеблясь ни секунды, послал сгусток огненной стихии туда.

Огненный шар, сорвавшись с моей протянутой ладони, с низким, вибрирующим гудением, похожим на рёв разъярённого дракона, пронёсся над тёмной, спящей равниной, оставляя за собой мерцающий, багровый след, и врезался в самую гущу палаток и грубых шалашей из шкур. Взрыв, как ни странно, был не таким уж и громким, скорее глухой хлопок, словно лопнул гигантский пузырь. Но эффект… эффект превзошёл все мои самые смелые и кровожадные ожидания. Огромный, ослепительно-яркий огненный гриб, клубясь и переливаясь всеми оттенками багрового, взметнулся к чернильному, беззвёздному небу, на несколько долгих мгновений осветив весь вражеский лагерь и окрестности жутким светом. Палатки и шалаши, сделанные из сухих веток и легковоспламеняющихся шкур, вспыхнули, как соломенные чучела, мгновенно превращаясь в гигантские, ревущие факелы. Дикие, нечеловеческие крики ужаса, боли и предсмертной агонии донеслись до нас даже сквозь разделявшее нас расстояние. Я видел, как мечутся между горящими строениями тёмные фигурки, как они падают, охваченные пламенем, и катаются по земле, пытаясь сбить огонь.

Я криво усмехнулся, чувствуя, как на лицо выползает холодная, хищная улыбка. Это было только начало. Прелюдия к настоящей симфонии разрушения, а ночь ещё длинна и полна возможностей. Методично, один за другим, по откату Руны, не давая врагу опомниться, посылал огненные шары во вражеский лагерь, теперь уже целясь по скоплениям костров, по большим тентам, под которыми, как я предполагал, угадывались их скудные склады провианта и импровизированные загоны для скота. Каждый новый взрыв вызывал новую волну паники и хаоса в рядах песчаников. Они метались, как обезумевшие муравьи в разорённом муравейнике, между горящими палатками, отчаянно пытаясь спасти своё жалкое имущество и как-то потушить стремительно распространяющиеся пожары, но огонь, подпитываемый сухим деревом и ветром, был неумолим.

Я отдавал себе отчёт в том, что это самый настоящий геноцид. Холодный, расчётливый и абсолютно безжалостный. Но, к своему удивлению, не чувствовал ни капли жалости или раскаяния. Эти дикари, эти фанатики, поклоняющиеся кровавому демону, сами выбрали свою судьбу. Они пришли сюда, чтобы убивать, грабить и разрушать. Они не заслуживали ни снисхождения, ни пощады. И я щедро давал им то, чего они так страстно хотели – войну. Тотальную, беспощадную войну на полное уничтожение. И в этой войне, я собирался победить. Любой ценой. Мои собственные моральные терзания, если они и были, я засунул куда подальше. Сейчас не время для рефлексии. Сейчас время выживать и побеждать.

К рассвету, когда первый робкий свет окрасил небо, от некогда шумного и грозного лагеря песчаников остались только дымящиеся, почерневшие следы пожаров и обгоревшие, изуродованные трупы, источавшие тошнотворный запах горелого мяса. Те немногие, кому посчастливилось уцелеть в этом огненном аду, не дожидаясь полного рассвета, поспешно снялись с места и отступили глубже в пустыню.

Кажется, на этот раз мы действительно победили. Не просто отбились, а заставили их оставить поле боя за нами. Я смотрел на дело рук своих, и внутри что-то неприятно скреблось. Да, они были врагами. Да, они пришли убивать. Но то, что я сделал… это было за гранью. Или, может, никакой грани уже не осталось в этом мире? Просто есть мы, и есть они. И кто-то должен умереть, чтобы другие жили. Сегодня умерли они. Что будет завтра? Я устало потёр глаза, но расслабляться было рано. Нужно было закрепить успех. Песчаники отступили, но они могли перегруппироваться, зализать раны и вернуться. Их нужно было преследовать, добить, рассеять остатки, чтобы у них и мысли не возникло сунуться сюда снова. А для этого мне нужен был Драк и его банда.

Я нашёл Драксама Тина в небольшом, полуразрушенном доме на окраине Посёлка, который тот присмотрел себе под штаб. Дом был неказистым даже по местным меркам – кривые стены, залатанная крыша, выбитые окна, затянутые какой-то грязной тряпкой. Я ожидал, что атаман разбойников выберет себе что-то попредставительнее, побольше, побогаче. Но Драк, похоже, руководствовался какими-то своими, одному ему ведомыми, соображениями.

Он сидел на грубо сколоченном табурете посреди единственной комнаты, заваленной всяким хламом, и задумчиво разглядывал трещину на потолке. Его единственный глаз был прищурен, в уголке рта торчала потухшая самокрутка. Рядом, на таком же шатком столе, стояла бутылка с мутным самогоном и стакан.

– Не самый шикарный дворец для грозного атамана, – заметил я, входя внутрь.

Драк обернулся. Его лицо было мрачным, как туча перед грозой.

– А, это ты, Кир, – он махнул рукой, приглашая присесть. – Да какой тут дворец… Так, развалюха. Но…

Он запнулся и продолжил:

– …здесь я когда-то жил. С семьёй.

Я удивлённо приподнял бровь. Драк и семья? Это как-то не вязалось с его образом безжалостного бандита.

– Здесь? – я обвёл взглядом убогую обстановку. – Не очень-то похоже на уютное семейное гнёздышко.

– Тогда всё было по-другому, – Драк тяжело вздохнул, его единственный глаз затуманился воспоминаниями. – Был дом. Был сад. Была жена… Дочка… Мы жили небогато, но… счастливо. Я работал на руднике, старался как проклятый, чтобы прокормить их. Думал, вот-вот разбогатею, куплю большой дом, увезу их отсюда, из этой пыли и нищеты… А потом… потом пришли они.

– Кто «они»? – спросил я, хотя уже догадывался, о ком идёт речь.

– Управляющий рудником, – Драк скрипнул зубами, его кулаки сжались так, что побелели костяшки. – Толстопузый ублюдок, который считал себя хозяином жизни. Он положил глаз на мою жену. А когда она ему отказала… он обвинил меня в воровстве, подстроил всё так, что я оказался виноват. Меня избили, выгнали с работы, отобрали дом… А жену… жену он… – Драк замолчал, его голос сорвался. Он отвернулся, чтобы я не видел его слёз.

Я молчал. История была стара, как мир. Сильные мира сего всегда творили беззаконие, пользуясь своей властью и безнаказанностью. Мелкий чинуша из Единства, не подозревая того, сам создал легенду о благородном разбойнике – одноглазом атамане, держащим свою банду отморозков в железном кулаке. Исход, впрочем, был предсказуем.

– И что было дальше? – спросил я, когда Драк немного успокоился.

– А что могло быть дальше? – Драк усмехнулся, но усмешка получилась горькой. – Я ушёл в Пустошь. Собрал таких же, как я – обиженных, озлобленных, потерявших всё. Мы стали грабить караваны, нападать на посёлки. Мстили. Всем. За свою сломанную жизнь. За своих…

Он снова запнулся.

– Потом я вернулся сюда. Нашёл этого ублюдка-управляющего. И… – Драк провёл пальцем по горлу, единственный глаз сверкнул холодной яростью. – С тех пор я здесь и не бываю почти, но когда появляюсь, захожу в этот дом. Сижу и жду… Не знаю чего… Может, того, что когда-нибудь… когда-нибудь всё изменится.

Он замолчал, уставившись в одну точку. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только жужжанием мух.

– Интересная история, Драк, – сказал я наконец. – И очень… поучительная. Но я пришёл к тебе не за этим.

Драк встрепенулся, словно очнувшись от тяжёлого сна.

– А зачем? – спросил он, его голос снова стал жёстким и деловым.

Взяв бутыль, наполнил стакан и не торопясь его опустошил.

– Мне нужно, чтобы ты поднял своих парней, – сказал я. – И преследовал отступающих песчаников. Нужно добить их, рассеять, чтобы они больше не сунулись сюда. Ты же понимаешь, что если мы их сейчас не остановим, они вернутся. И тогда нам всем придёт конец.

Драк на мгновение задумался, потом его лицо озарила хищная улыбка.

– А вот это дело! – он хлопнул себя по колену. – Давно пора было проучить этих выродков! Я уж думал, ты так и будешь сидеть за стенами, как суслик в норе. А тут такое… веселье! Мои парни будут только рады размять кости!

Он вскочил на ноги, его усталость и уныние как рукой сняло.

– Эй вы, лежебоки! – заорал он, высунувшись в окно. – Подъём! Есть работа! Да такая, что потом несколько лет будете байки травить!

Снаружи послышались сонные голоса, ругань, потом – оживлённый гомон. Банда Драка просыпалась, предвкушая новую добычу и новую резню.

Драк обернулся ко мне, его единственный глаз горел азартом.

– Ну, что, Кир? Ты с нами? Или будешь отсиживаться здесь, пока мы будем веселиться?

– Нет, Драк, – я покачал головой. – С ног валюсь. Нужно отоспаться. Вы не рискуйте там понапрасну. Расстреливайте их издалека. Ну… Не мне тебя учить. Буду ждать вас с победой. И с добычей.

– Будет тебе и победа, и добыча! – Драк подмигнул мне. – Уж мы постараемся!

Он выбежал из дома, выкрикивая команды и подгоняя своих людей крепкими выражениями. Я проводил его взглядом, потом повернулся и вышел на улицу. Утро обещало быть жарким. Во всех смыслах.

Вернувшись в кантину, первым делом покормил своих медвежат, которые уже успели изрядно подрасти, ещё не настоящие звери в силе, но их игры становились все опасней. Они радостно заурчали, увидев меня, и с аппетитом набросились на предложенное мясо. Потом я напился воды, осушив залпом целый кувшин, и, не раздеваясь, завалился спать на свою койку, сняв только кирасу, шлем и сапоги.

Спал тревожно, урывками, просыпаясь от каждого шороха и снова проваливаясь в тяжёлую дрему. Перед глазами стояли картины вчерашней бойни, лица убитых песчаников, искажённые гримасой ужаса, горящие палатки, метавшиеся в панике фигуры. Я видел всё это словно со стороны, отстранённо, как будто смотрел старую хронику о далёкой и бессмысленной войне. И одновременно ощущал на себе липкий пот страха, вкус крови на губах, запах гари и пороха, въевшийся в кожу. Я убивал. Много. Хладнокровно и эффективно. И это не вызывало во мне ни раскаяния, ни сожаления. Только усталость и тупую, ноющую боль в душе. Что-то сломалось во мне. Причём давным-давно, возможно даже до Единства. Может быть тогда, когда я впервые взял в руки оружие и переступил черту? И с тех пор эта трещина становилась всё шире и глубже, грозя поглотить меня целиком. Стану ли я когда-нибудь снова нормальным? Смогу ли забыть прошлое и начать новую жизнь? Или так и останусь Кровавым Генералом, проклятым героем, обречённым вечно нести на себе бремя пролитой крови, скитаясь по выжженным мирам, пока кто-нибудь, наконец, не оборвёт мою никчёмную жизнь? Вопросы, на которые не было ответов. Только тяжёлая, давящая пустота внутри. И осознание того, что я уже никогда не буду прежним.