Падение в небеса, или «Все будет хорошо!»

– Так, в четверг я, вам, обязательно позвоню, – втянул в себя посетитель протянутую конечность подобно потревоженной улитке и мягко заскользил к выходу.

– Да, да. Позвоните, – подтвердил Иван Иванович, хватая трубку спасительного телефона, требовательно зазвеневшего на столе. – Да? Кто? Ты? Почему ещё не начинал!?. Кто сказал?.. Я говорю, заливайте! Понял меня?.. Чтоб сегодня же всё было залито. Я с тебя спрашивать буду. Понял?.. Лично, – начал вразумлять кого-то в обычной своей деловой манере, совершенно не заметив, как гость покинул его кабинет.

«Это же надо, какой нахал, – подумал он, опуская трубку на место, – Чтобы я ещё помогал ему получить лицензию! Ну, и молодежь пошла…»

* * *

Лиза уже третий день болела. Не простудой и не иной понятной современной медицине болезнью. Её недуг находился в области иного плана, официальной науке неведомого, запретного, можно сказать, еретического, выходящего за рамки материалистического понимания Мира. Такой недуг хорошо иметь где-нибудь на Тибете или в Индии. Там им никого сильно не удивишь. Там мудрый, седой брахман или лама сразу определит причину, и успокоит страдальца добрым напутствием и молитвой. У нас же дела обстояли несколько иначе. Европейцы как-то не привыкли доверять внутренним ощущениям и больше полагаются на так называемые объективные показатели медицинских приборов, то есть на то, что можно получить в результате инструментального измерения. Иначе говоря, если что-то невозможно исследовать при помощи линейки и лупы, то этого в Мире не существует. Такой подход дает ряд преимуществ в работе с грубой материей и позволяет максимально приспособить её под свои нужны. Но он отстраняет человека от понимания сути происходящих явлений, превращая окружающую его Природу в черный ящик, наблюдение за которым составляет набор статистических данных с условно выведенными закономерностями.

Лизу терзали воспоминания. Не свои, не о той жизни, пусть не длинной, но реальной, проходящей на глазах родных, близких и друзей, а какие-то иные, чужие, наведенные ярким лучом из тёмных глубин подсознания прямо перед её внутренним взором. Они постоянно и неотступно следовали за ней, словно прорываясь сквозь фон собственных картин прошлого. Поражали своей нереальностью, удивляли, пугали и настораживали. Иногда, будто накопив силы, они неожиданно возникали перед глазами яркие, контрастные, реалистичные и полностью выбивали из повседневности, бросая куда-то вниз, в хаос раздирающих душу переживаний. Правда, такое повторялось не часто, но с завидной периодичностью примерно четыре раза в год на протяжении всей жизни, насколько она себя помнила, на несколько дней погружая в состояние раздвоенности, а иногда и просто плотно окутывая сознанием иной личности. В этот период она терялась в окружающей обстановке, утрачивала нить происходящего, не узнавала родных и хорошо знакомых людей.

Три раза её пытались лечить и даже помещали в психиатрическую больницу. Однако никакого результата это не приносило. Приступы быстро, бесследно проходили, и она снова становилась такой, какой все привыкли её видеть, то есть самой собой, или той, какая наиболее устойчиво в ней утвердилась с самого первого дня появления на свет. Но те воспоминания, что терзали её в период обострений, не забывались. Они странным образом продолжали жить в ней, находясь в глубине памяти, заслоненные новыми реальными эпизодами, как живут кадры просмотренных кинофильмов или сюжеты прочитанных книг, несколько отстраненно, но рядом, готовые в любую минуту выскочить на свет.

На этот раз всё проходило не так остро, но как всегда мучительно, смешивая события из разных жизней в один пестрый клубок. Два дня Лизу не выпускали из дома. Так всегда делали в таких случаях. Продержали на транквилизаторах. На утро третьего дня она вполне нормально осознала себя в той обстановке в какой проснулась: в своей комнате, среди знакомых вещей. Встала, умылась, привела себя в порядок, провела долгую беседу за завтраком со своей мамой Екатериной Павловной и, убедив её в адекватности своего восприятия Мира, вышла в магазин за новой заколкой. Благо он располагался возле самого дома. Но там, в обувном отделе, всё вновь началось.

Утро, завтрак, разговор с мамой, выход из дома, даже дорога до магазина – всё это словно исчезло из памяти. Вместо этого она отчетливо, до последней детали, помнила иные события, ужасные, всколыхнувшие её всю до основания, совершенно разбившие жизнь, такую, казалось бы, восхитительную, можно сказать, сказочную, что так удачно складывалась и вот-вот должна была начаться, быть может, сегодня, прямо сейчас, в эту самую минуту, когда она сидит здесь в незнакомом магазине, среди чужих людей, говорящих на ином, непонятном ей языке. Как она здесь оказалась? И как хорошо, что она оказалась именно здесь. Подальше от этого монстра в людском обличии, что так искусно притворялся порядочным человеком. Как такое могло случиться, что она едва не стала его женой? Что бы тогда с нею стало? Если бы она вчера сохранила спокойствие, то, возможно, сейчас стояла бы рядом с ним возле алтаря, стала бы его женой, затем родила бы ему наследника и вошла бы в семью самой аристократической фамилии Англии, оказалась бы одной из них и могла бы легко называть тётушкой саму королеву.

Её всю передернуло от отвращения при воспоминании о вчерашних событиях, и она еле сдержалась от того, чтобы её не стошнило.

Как могла она так ошибаться! Да и кто не ошибся бы на её месте, когда он был так очарователен, так мил, так романтично ухаживал, так искушал своим положением и богатством. Кто бы устоял на её месте? Умный, сильный, обаятельный. Он так сильно вскружил ей голову, что будущее представлялось безоблачным, напоенным любовью и благополучием. Если бы не так сильно, то возможно и падение не стало бы таким ошеломительным. Нет, сказка про Золушку – это не про неё. Хотя в начале, казалось, совершенно иначе. Как хорошо всё начиналось… Прогулки, цветы, опера. Вечеринки с друзьями, яхта, старинный замок с галереей портретов предков в тяжелых золоченых рамах, дорогие подарки, помолвка и затем бесконечный банковский счет. Настолько емкий, что она на третий день обладания им потеряла ощущение реальности. Ей даже не приходилось доставать кредитную каточку. Продавцы отдавали приглянувшуюся вещь так, стоило ей только зайти в магазин и указать на неё пальцем. Счета приходили потом, прямо к нему, в его банк, и он ни разу не обмолвился о каком-либо превышении.

И вот наступил этот вечер. Вчерашний, последний перед их свадьбой. Уже вся многочисленная родня со всего мира съехалась в фамильный замок, завершались последние приготовления, в последний раз отрабатывались детали старинного церемониала венчания и её, утомленную хлопотами и пребывающую в сильном волнении пригласили на последний ужин, накрытый на двоих в отдельном флигеле, куда до этого она ни разу ещё не заходила. Приглашение принес слуга, карлик, милый и веселый, как ей казалось, человечек. Он же проводил до места, длинным, гулким коридором с бесконечными переходами.

Жених, как всегда безупречно одетый, встретил её возле двери, сдержанно поцеловал руку и подвел к небольшому столу, сервированному на две персоны фамильным серебром, стоявшему в центре каменного помещения старинной части замка. Плотно зашторенные окна, старые, пыльные гобелены и два кресла с высокими спинками возле стола завершали мрачную обстановку странной комнаты, освещенной двумя большими золочеными канделябрами.

На ней вечернее платье с глубоким вырезом, бриллиантовое ожерелье на шее, подчеркивающее белизну девичьей гладкой кожи.

– Милая, обычно перед свадьбой принято проводить мальчишники. Но мне это мероприятие представляется слишком скучным. И потом это будет не справедливо по отношению к тебе. Поэтому я решил открыть тебе маленькую тайну, прежде чем, ты, окончательно вступишь в нашу семью. Присаживайся, – усадил её в кресло, – Вина?

– Тайну? Как интересно, – оживилась она, – Какую? Я люблю тайны.

– Тебе придется узнать много разных тайн. Но эта – самая главная. Ты, умеешь хранить тайны?

– Как могила.

– Хорошо сказано. Сейчас всё узнаешь, – загадочно улыбнулся он, наполняя вином её серебреный бокал, – Помнишь месье Николя, нашего садовника?

– Нет.

– Впрочем, у нас их несколько. Всех даже я не знаю. Но этот – француз, и он отличился. Представляешь, он украл у нас золотые часы. Пытался сбежать.

– Какой негодяй.

– Ты же знаешь, какие у нас высокие требования к персоналу. Чтобы получить работу в поместье нужно пройти довольно жесткий отбор. И, тем не менее, несмотря на все наши требования, случается и такое. Впрочем, его поймали. Сейчас он здесь. Ты можешь с ним познакомиться.

– Зачем?

– Для того чтобы познакомиться с тайной. Джим, голубчик, пригласите месье Николя, – отдал он распоряжение карлику и тот ввез в помещение провинившегося садовника крепко привязанного к креслу-каталке.

Но это оказалось не обычное кресло. Оно было усиленно крепкой спинкой со специальным приспособлением, плотно фиксирующим гладко выбритую голову пациента в неподвижном положении.

– Вот, позволь, милая, представить тебе месье Николя. Он любезно согласился порадовать нас своим участием. Как видишь, он молод, здоров и образован. Если я не ошибаюсь, вы, кажется, окончили Сорбонну, месье Николя?

– Да. В прошлом году, – словно очнулся садовник, – Отпустите меня, пожалуйста.

– Зачем, вы, украли часы? – поинтересовалась она.

– Я не крал. Это какая-то ошибка. Честное слово.

– Вы, кажется, по специальности ботаник, месье Николя? – заметил молодой лорд.

– Да. Я ботаник.

– Что же, вас, привело к нам? Вы не смогли найти работу у себя на родине?

– У вас очень хороший сад. В нем много редких растений. Мне интересно у вас работать.

– Зачем же, вы, украли часы? – снова поинтересовалась она.

– Я не крал. Это ошибка.

– Это не важно. Месье Николя спортсмен, не правда ли?

– Да. Я был чемпионом по спринту. Я очень хорошо бегаю.

– У месье Николя отменное здоровье. Ты же знаешь, дорогая, как мы трепетно заботимся о здоровье наших работников. Регулярные осмотры. Профилактика. Бесплатное лечение. Всё это важно. Важно заботиться о том, чтобы работники никогда, ничем не болели. Вы же сейчас ничем не болеете, месье Николя?

– Я здоров. Я могу работать. Я ни на что не жалуюсь.

– Вот видишь. Он здоров. Он умен. Он хорошо себя чувствует. Джим, голубчик, приступайте к делу, – отдал распоряжение хозяин своему карлику, все это время молча стоявшему за спиной связанного садовника.

Тот тут же вскарабкался на маленькую приставную лесенку, приготовленную, видимо, заранее, и оказался прямо над гладко выбритой головой пленника. Приставив к его виску какой-то аппарат черного цвета, чем-то напоминающий электрическую бритву, он стал медленно обводить голову по окружности, образуя на белой коже тонкий надрез подтекающий красными капельками быстро сворачивающейся крови.

– Что он делает? – возмутилась она, видя, как нервно морщится несчастный француз.

– Не волнуйся ему совершенно не больно. Вам же не больно, месье Николя?

– Как-то неприятно покалывает, – произнес тот, испуганно вращая глазами.

– Зачем это всё? – обратилась она к жениху.

– Сейчас увидишь, – загадочно произнёс он, наполняя вином второй бокал, – Давай, дорогая, выпьем. За нас, – предложил тост, – За наше единство.

Она пригубила. Вино оказалось густым, терпким и сладким, как кровь.

Тем временем карлик закончил свое дело, сунул странную машинку в карман и с ловкостью опытного хирурга откинул в сторону отпиленную крышку черепной коробки вместе с белым кожным покровом, явив на свет оголенный головной мозг несчастного садовника.

Ей стало дурно.

– Посмотри, милая, как он прекрасен, – подошёл к жертве молодой лорд, – Как он светится изнутри здоровьем и силой. Разве это не чудесное зрелище?

У неё не нашлось слов выразить своё возмущение и подкативший к самому горлу панический страх.

– Что у меня там? – поинтересовался испуганный француз, – На что, вы, там смотрите?

– У вас, месье Николя, имеется уникальная возможность увидеть свой мозг и убедиться в том, что он у вас есть. Редко кому при жизни выпадает подобное счастье, – заметил хозяин замка, – Покажите ему, Джим, это сокровище.

Карлик поднес к пленнику большое овальное зеркало. Тот глянул и увидел свою располовиненную голову. Его мозг бугристыми извилинами возвышался над срезом черепной коробки.

– Что вы со мной сделали? – возмутился он как-то вяло, без особой настойчивости в голосе, как дежурный воспитатель, обнаруживший мелкую шалость чужого ребенка, – Немедленно верните голову на место.

– Полно вам, месье Николя, лучше расслабьтесь. Сейчас вы испытаете огромное наслаждение. Как и я, – с этими словами молодой лорд погрузил в его мозг серебряную ложку и, зачерпнув кусочек мозговой ткани, отправил её себе в рот.

Она увидела, какое счастливое выражение обрело лицо её избранника, когда он медленно вкушал это ужасное лакомство. Она увидела как то место, откуда он извлек свою ложку, тут же наполнилось кровью. Но лицо несчастного при этом обрело такое умиротворение, словно его освободили от гнетущего, тяжкого бремени.

Последнее, что она помнила, это были слова:

– Дорогая, попробуй. Это удивительно вкусно.

Очнулась она в своей комнате. На кровати. Часы показывали половину первого ночи.

Рядом стоял карлик Джим.

– Выпейте. Вам станет легче, – участливо преподнёс он высокий, тонкий, хрустальный стакан с водой.

Она выпила и откинулась на подушки. Ей снова стало дурно. В голове побежало и она, словно провалившись в какую-то пропасть, оказалась тут, прямо в обувном отделе универмага, в окружении безвкусно одетых людей, что-то обсуждавших между собой на непонятном ей языке, рассматривавших ужасные туфли на полках, спокойно входивших с улицы и выходивших обратно, совершенно не озабоченных какой-либо тревогой или страхом. Воздух, наполнявший помещение, показался спертым, душным и был напоён такими неприятными запахами, что у неё даже закружилась голова.

* * *

Лиза присела на скамейку, пытаясь понять, что она здесь делает и как она тут очутилась. Не сон ли это? Ущипнула себя за бедро и, осознав боль, поняла, что находится наяву, что всё, что её окружает, является реальностью. Но как такое могло произойти? Как в один миг она, вдруг, переместилась сюда, в этот неизвестный ей магазин дешёвой одежды? И кто облачил её в эти жалкие обноски? Откуда взялись эти потёртые джинсы? Как на ней могла оказаться эта вульгарная блузка? И кто обул её в эти ужасные, разношенные босоножки? Она взглянула на себя в зеркало и ужаснулась. На неё смотрело малосимпатичное лицо незнакомой молодой девушки явно лишённое не только элементарного ухода, но и аристократизма.

– Боже мой! – вскрикнула она на весь зал, закрывая лицо руками, – На кого я стала похожа!

– Что такое? – всполошились продавщицы.

– Что случилось? – обратились на неё покупатели.

– Что с моим лицом? Что он со мной сделал! – восклицала она на чистейшем английском языке и её, естественно, никто не понимал.

Но внимание проявили многие. Некоторые стали живо интересоваться, что так обеспокоило молодую, милую иностранку и чем они могут ей помочь? Но она только повторяла: «Что он со мной сделал?» и «На кого я похожа!»

– Сумасшедшая какая-то, – заключила пожилая, видная дама, явно администратор этого магазина, явившаяся на шум из-за двери с табличкой «Служебное помещение».

– Ага. С дуба рухнула, – поддержал один из покупателей, хихикнув.

– Житья нашего вкусила, – печально заметил кто-то.

С эти мнением сочувствующие явно согласились и, понимая бессмысленность дальнейшего общения, снова обратились к своим прерванным делам, тем более, что иностранка заметно утихла и только всхлипывала, вздрагивая острыми плечиками на своё отражение в зеркале.

Участие незнакомых, говорящих на непонятном языке людей, словно прошло мимо. Она практически ни на кого не обратила внимания, да и не поняла обращенные к ней слова. В это момент ей отчетливо вспомнилась одна мимолетно брошенная им фраза. Тогда она показалась ей шуткой, ибо ничто не предвещало беды. Все веселились. Ласковый, морской ветер овевал лица. Они шли на яхте и он, в капитанском кителе, отдавая какие-то распоряжения команде, вдруг, бросил в её сторону: «Не будешь слушаться, превращу в жабу». Все посмеялись. Но теперь она, вдруг, осознала, что он с ней сделал.

«Неужели он исполнил свою угрозу? Как он мог! После всего, что между нами было! После всех слов и обещаний! После всех вечеров и приемов! После разговора с самой королевой! Подлец! Негодяй! Колдун!.. Неужели он колдун!?. Боже, как мне теперь жить!.. Что со мной будет!?. Надо найти его. Вымолить прощение!..», – завертелось в голове, и в этот момент прямо перед глазами предстал карлик с маленьким букетиком ландышей, показавшийся ей удивительно походим на Джима, налепившем зачем-то себе под нос смешные, черные усики.

– Это вам, – произнес он, протягивая ей цветы.

«Джим!?.. Сам пришёл!..», – чуть не вскрикнула она от удивления.

Решение в голове сложилось моментально.

– Немедленно отведи меня к нему, — она крепко схватила его за руку, не обращая никакого внимания на преподносимый букетик.

Коротышка не ожидал такой резкой реакции со стороны девушки.

– К кому? – недоуменно поинтересовался он на понятном ей языке.

– К своему хозяину, – уточнила Лиза.

– У меня нет хозяина. Я сам по себе, – пояснил маленький человечек.

– Джим, прекрати кривляться, и отведи меня к нему. Немедленно! – приказала она.

– Во-первых, меня зовут не Джим, а Дмитрий Кириллович. Во-вторых, у меня нет хозяина. Я – свободный человек. И, в-третьих, отпустите мою руку, мне больно. Вы меня с кем-то спутали, – нагло заявил карлик.

Но такое объяснение её явно не удовлетворило.

– Слушай, Джим, – наклонилась она к нему, продолжая крепко сжимать его запястье, – Нацепи, ты, на себя хоть тридцать усов и назовись кем угодно, я тебя всё равно узнаю. Зачем он тебя послал? Где он? Отведи меня к нему. Мне нужно с ним поговорить.

– Ладно, – согласился, вдруг, карлик, – Если вы так настаиваете, я вас к нему отведу. Тем более, что он здесь рядом. За углом. В кафе. Разбирайтесь с ним сами. Лично мне это всё порядком уже надоело.

Она отпустила руку маленького человечка, поднялась со скамейки, и они вышли из магазина на улицу.

Лиза не узнала этой части города. Здесь ей бывать ещё не приходилось. Она с удивлением окинула взглядом широкий проспект, засаженный высокими, зелеными тополями, и цепочку выстроенных вдоль него длинных, блочных, обшарпанных, многоэтажных домов, удивительно похожих друг на друга. Их остекленные витринами первые этажи занимали различные магазины и заведения. Из одного из них они и вышли на улицу. Замусоренный тротуар, странные модели припаркованных рядом автомобилей и, главное, атмосфера, наполненная непонятным внутренним напряжением, передававшимся через лица прохожих, подействовали на неё крайне угнетающе.

– Где мы? – спросила она провожатого, следуя за ним к соседнему зданию.

– Где, где – в Караганде, – проворчал тот кратко, но уточнил, – В Питере, где же еще?

– В каком Питере? Где это?

– Вообще-то, в России.

– Как в России? – она даже остановилась от неожиданности.

– Обыкновенно. Он всегда тут был. А вы где хотели бы оказаться?

– В России!.. Я нахожусь в России?!.

– Ну, да. Где же ещё!

– Ты врешь! Этого не может быть!

– Я вру? Я вру! Пошли, – карлик махнул рукой в сторону ближайшего дома, предлагая подойти к нему, – Вот, взгляните на вывеску. Вы, читать умеете? – показал на первую попавшуюся им по дороге металлическую, прямоугольную табличку, прикрепленную к его фасаду слева от железной двери коричневого цвета, – Видите адрес этого учреждения? «Россия, Санкт-Петербург, проспект Косыгина» – прочитал вслух, – Видите? Я что сам её сюда пришлепал, что ли? Я вру…

– Боже… Этого не может быть!

– Я рад, что сумел сообщить вам что-то новенькое. Однако, нам вот туда, – показал на стеклянную дверь кафе, расположенного на первом этаже соседней, блочной многоэтажки, – Практически мы пришли. Он там.

Лиза медленно направилась в ту сторону, ошеломленная невероятным известием. Сознание отказывалось верить в реальность происходящего. Как она смогла в один миг оказаться в России?.. Она вспомнила, как однажды её могущественный жених произнес, обращаясь к своим приятелям: «Я всегда говорил, что нет страны хуже России, и нет людей, хуже русских». Вот почему, превратив в жабу, он отправил её сюда, к этим самым варварам – русским!

«Колдун. Это колдун», – стучала в голове мысль. Теперь это стало ей окончательно ясно. Но главное заключалось не в этом, главное заключалось в том, что он тоже находится здесь. Следовательно, у неё ещё оставалась надежда признать его власть над собой и прекратить этот кошмар. Быть может даже превратить это всё в шутку. Хотя, нет. Это не шутка. Это демонстрация могущества. Но для какой цели? Неужели, для того, чтобы, раздавив, вернуть её обратно? Вернуть? После того, что она видела? После того, что она о нём знает? Как это возможно? Неужели он думает, что она сможет вернуться к нему и станет такой же, как он? Станет поедать живой человеческий мозг и испытывать от этого наслаждение!?

Её всю передернуло от отвращения. Нет, это невозможно. Это исключено. Она этого никогда делать не будет. Она просто не сможет этого сделать. Следовательно, она никогда не станет подобной ему. Потому, что она – другая. Но какая? Такая, как сейчас: страшная жаба в старых обносках, выброшенная на обочину человеческой цивилизации? Навсегда лишенная всех своих роскошных платьев, домов, бриллиантов, машин, денег, всей своей красоты и молодости, и того комфорта, уюта и респектабельности, что окружали её в последние годы, то есть всего того житейского счастья, в котором она просто купалась, греясь в лучах избранности, без чего дальше просто не мыслила своего существования? Неужели это всё можно оставить? В один миг лишиться всего и не сойти с ума?

Ну, почему он не может просто вернуть её обратно, в милую Англию и оставить в покое! Может, его можно будет уговорить сделать это? Она же никому, ничего не расскажет. А если и расскажет, то кто этому поверит! И вообще, в чём она перед ним виновата! Неужели сейчас ей предстоит сделать этот страшный для себя выбор? Сейчас, здесь, в эту минуту? Стать таким же, как он, или остаться такой, какая она сейчас есть?

«Жаба я или жизни достойна? – думала она, — Вот в чём вопрос! Как выбрать? На что решиться? И то плохо, и это как-то не хорошо».

Она посмотрела на свое отражение в стеклянной двери кафе и едва сдержала накатившие слезы. Так жалко ей себя стало, что сердце в груди сжалось от боли.

«Может, ничего страшного в этом нет? – невольно проскользнуло в голове, – Подумаешь, съел какой-то кусочек. Тот сам был виноват. Зачем он украл эти часы?».

Неужели из-за такого пустяка стоит терять всё, к чему она так стремилась? Оно уже было так близко, что оставался всё один шаг до восхождения на вершину мира. Быть может, всё-таки, стоило это сделать? Просто взять и попробовать. Может, это оказалось бы не так уж и плохо? Не так уж и страшно? Может, это действительно оказалось бы вкусным?

– Так, мы идем? – вырвал её карлик из оцепенения.

Она пропустила его вперед и вошла следом. В прокуренном, плотном воздухе, прогретом солнцем через большие витринные окна, остро пахло подгоревшим кофе. Его варили тут по-турецки в металлических турках на горячем песке. Видимо, заведение пользовалось большим успехом, так как свободных мест практически не наблюдалось. Карлик провёл её вглубь зала к столику возле окна, утопающему в ярком солнечном свете. За ним одиноко потел за чашечкой кофе какой-то молодой человек. При их приближении он поднялся с места, обнаружив довольно высокий рост, и приветливо заулыбался.

Вытянутая, тинейджерская, застриранная футболка тёмно-синего цвета с непонятными надписями через широкую грудь, протертые джинсы, грошовые часы на руке, курчавая неопрятная голова, наглое выражение лица – все, буквально всё во внешнем его облике не соответствовало образу коварного колдуна.

Лиза в недоумении останавливаясь перед ним.

Карлик молча положил на столик букетик ландышей, всё ещё находившейся в его руке, вскарабкался на рядом стоящий стул и произнёс, обращаясь к парню, по-русски:

– Вот, привел. Сам с ней теперь разбирайся.

Тот, продолжая широко улыбаться, протянул ей свою здоровенную ладонь:

– Привет. Вы меня помните? Я рад, что, вы, согласились придти. Меня зовут Николай. Мы с вами встречались в кабинете вашего отца несколько дней назад. Помните?

Лиза ничего не поняла из того, что он ей сказал, и его рука осталась висеть в воздухе.

– Кто вы? – поинтересовалась она по-английски.

– Николай. Меня зовут Николай, – повторил молодой человек, немного смутившись, – Мы с вами уже встречались. Помните? Вы зашли в кабинет, а я там сидел…

Он опустил руку на стол и неприятно поморщился, видимо, вспомнив, что так же поступил и её отец при их встрече.

– Кто это? – обратилась она к слуге, поскольку высокий парень явно не понимал человеческой речи.

– Это тот, кого вы хотели видеть. Это он меня к вам послал. Всего-навсего попросил вручить вам цветы. Вот с ним теперь и общайтесь, – как-то нагло произнес тот, схватил со стола вторую чашку, понюхал её и проворчал на непонятном ей языке, – Это, ты, мне взял? Да? Совсем остыло, пока я тут с ней возился.

Повисла неудобная пауза. Перед ней стоял явно не он. Но тогда кто? Быть может тот, кого он послал, дабы узнать: что с ней стало, не сошла ли она с ума? Но для такой миссии хватило бы одного Джима. Зачем нужен второй? А, может, второй совсем не второй? Может… он первый? Может… это и есть он? Но почему он в таком виде?.. Но в каком же ему быть виде в чужой стране? Ясно, что он изменил свой облик для того, чтобы его не узнали. Он же колдун. Он это может. Значит, это и есть он. Но тогда почему он говорит на непонятном ей языке? Почему ведёт себя так странно, как совершенно невоспитанный человек, словно не знает, кто перед ним стоит? Или он намеренно притворяется? Хочет сохранить инкогнито? Хочет сначала узнать её настроение и только потом раскрыться? Что ж… пусть так.

Лиза решила подыграть, сдержанно улыбнулась и присела на стул.

– Передайте ему, что мне очень жаль, что всё так получилось, – произнесла она, – Я не имею к нему никаких претензий. Я ни на что не претендую. Я только прошу его вернуть меня обратно. Я обещаю, что никто ничего не узнает. Я умею хранить тайны. Я никому ничего не скажу. На этот счет он может быть совершенно спокоен.

Курчавый парень недоуменно хлопнул глазами, наклонился к Джиму и тихо спросил:

– Что она сказала? Ты, понял?

– Она сказала, что ей очень жаль, что всё так получилось, и что она ни на что не претендует, – перевел тот, соблюдая конспиративность общения, – Только просит что-то вернуть. Но никому ничего не скажет.

– Чего вернуть?

– Не знаю, – пожал карлик плечами, – Сам у неё спроси.

Николай выпрямился, широко улыбнулся и молвил, обращаясь к девушке:

– Вы, знаете, мы тут с моим другом обычно говорим по-русски. Особенно за чашкой хорошего кофе. Может, перейдем на родную речь? Не возражаете? Вы, кофе хотите?

Лиза строго посмотрела Джима.

– Что он сказал? – спросила на понятном ей языке.

– А ты не поняла? – нахально ухмыльнулся тот.

– Джим, я просила тебя больше не кривляться. Что он сказал? Что он от меня хочет? Что тут вообще происходит? Кто этот человек? Джим, скажи, это он тебя ко мне направил? Да? Тогда где твой хозяин? Мне нужен твой хозяин. Где мне его найти? Джим, ради всего святого, объясни мне это всё, – горячо воскликнула Лиза.

Дмитрий Кириллович устало пожал плечами, тяжело вздохнул и произнес:

– Ну, сколько можно вам говорить, что я не Джим. Почему, вы, все время называете меня Джимом? А это мой старый, школьный товарищ. Зовут его Николай. Он хотел, чтобы я подарил, вам, вот этот букетик. Сам, видимо, постеснялся это сделать. Поэтому послал меня. Видимо, хочет познакомиться с вами поближе. Таким, вот, образом. Что тут не понятного? Только я, вам, зачем? Что, вы, меня всё время мучаете? Хватаете за руку! Называете Джимом. Ну, ладно, называете Джимом, это ещё терпимо, но зачем голос на меня повышаете. Будто я вам чем-то обязан. Разбирайтесь между собой сами. И вообще, говорите нормально, чтобы, вас, все понимали. У, вас, что, игра между собой такая: сегодня говорим по-английски. Так, сообщаю, по-английски он понимает плохо. Вообще не понимает. Учился в школе неважно. Сам бы он вам в этом не признался. Но теперь, вы, об этом знаете. Так что можете его больше не мучить и спокойно переходить на русский.

– Я русский не понимаю, – ответила Лиза.

– Конечно. Так я, вам, и поверил. Кончайте придуриваться.

– Я не придуриваюсь! Не смей мне грубить! – стукнула она кулачком по столу.

– Знаете что, ребята, мне это всё надоело, – громко заявил маленький человечек на родном ему языке, – Выясняйте свои отношения сами. Пошёл я отсюда. У меня своих дел до чёрта. Она ещё кричать на меня будет! Да, пошли вы все к чёртовой матери.

С обиженным видом он слез со стула и пошёл к выходу, оставив на столе недопитую чашку холодного кофе.

– Димыч, ты, что! – недоуменно вскинул вверх руку высокий парень, – А кофе?

Тот только отмахнулся, мол, ну, вас…

– Куда он пошёл? – поинтересовалась она.

– Э-э… – глубокомысленно произнес парень, провожая глазами выходящего из кофе друга и не решаясь остановить его, – Как это будет… Слушай, – обратился к недоуменно смотрящей на него девушке, – Давай я ещё кофе закажу, а?

Но она его явно не поняла и предложила:

– Если Джим нам больше не нужен, то, может быть, нам стоит поговорить открыто? Полагаю, нас никто не услышит. Мы вполне можем здесь всё обсудить. Садитесь и мы всё обсудим.

– Я говорю, кофе! Понимаешь? Кофе, говорю, хочешь? Пить, – Николай поднес к своему рту пустую чашку и слегка опрокинул её, будто пил, – Пить, пить. Кофе? О`кей?

Она согласно кивнула головой.

Парень широко улыбнулся, взял со стола букетик ландышей и протянул его Лизе.

– Позвольте преподнести, вам, этот букетик чудесных, весенних цветов. Извините, что всё так путано получилось. С этого, конечно, нужно было начинать. Ну, в общем, это вам.

Его красноречивый жест не нуждался в каком-либо переводе. Лиза сочла за благо принять подарок.

– Спасибо, – произнесла кратко.

Вдохновленный двойным успехом высокий парень поспешил сделать заказ.

Лизу охватило волнение. Карлик почему-то ушёл. Этот тип, называвший себя Николаем, двинулся к стойке. Она осталась одна. Так чего доброго они все разбегутся, и она, ничего не выяснит, останется здесь с носом, с эти уродливым, острым носом, рассекающим худое, бледное лицо на две перекошенные половины.