Рассказы, как мертвые женщины

– Э… – начал было скунс.

– Я, кстати, уточню, – сказал росомаха. – Безопасности не нашей вашей, в смысле твоей и моей, а стаи вообще.

– Вертикаль…

– В жопу вертикаль. Вертикаль я сам поливаю и рощу, я говорю про соседние берлоги. Мы вообще готовы к наводнению? И они готовы?

– Конопатим щели, – ответил скунс. – Всё по госту. Ещё надеемся предотвратить. Рекрутинг работает на полную катушку. Собираем беженцев с соседних опушек, для жертвоприношения не хватает еще пары миллионов. Но, мы фильтруем, конечно, страху нагоняем.

– Славно, славно, – замурлыкал росомаха.

У Ильи по спине побежали мурашки. Медведь притих, и скосив глаза, поглядев в сторону Ильи.

– Кстати, дорогой мой, – сказал росомаха, – пора бы подумать и о собственной безопасности.

Он засунул лапу под стол и, по всей видимости, нажал на кнопку. Загорелась красная лампочка под потолком берлоги. Через несколько секунд зазвонил эбонитовый телефон на столе. Медведь снял трубку.

– Да, я подал сигнал тревоги. Что за беспорядок я вас спрашиваю, почему в кабинете посторонние? Да, вызывайте немедленно!

Всё это время скунс сидел неподвижно, глядя на росомаху. При последних словах он громко сглотнул. Вслед за ним сглотнул Илья. Надо было что-то делать, куда-то бежать, но Илья не мог пошевелиться. Мысли в голове кувыркались. Крутились и вертелись, как лесная мошкара.

Вдруг раздался страшный удар, с потолка берлоги посыпалась земля, замерцала красная лампочка. Следом за ударом, похожим на тектонический толчок, послышалось шуршание, и в тусклом свете зеленого абажура возникли две странные тени.

Они были похожи на сгустки черного дыма и издавали низкочастотное урчание. «Потоптавшись» сперва на месте, тени двинулись в сторону Ильи. Они подхватили его под руки. Илья почувствовал адский холод, и стон самопроизвольно сорвался с его губ. Затем снова было движение на высокой скорости, затем хлопок, и темнота.

Илья очнулся, когда за окном было уже совсем темно. Голова раскалывалась, к горлу подступала тошнота. Немного оклемавшись, он поднялся с пола.

Включив свет в ванной, Илья сполоснул лицо. Всё пережитое показалось ему страшным сном. Чтобы проверить, он закатал рукава рубашки. На обоих плечах красовались жуткие кровоподтеки. Не долго думая, Илья взял мусорный пакет и стал собирать в него всю, накопленную за долгие годы, эзотерическую литературу.

– Но, ведь мусор нельзя выносить затемно, – сказал Илье внутренний голос.

– Суеверия, – ответил ему Илья.

Сад

Кто-то позвонил в дверь. Илья подскочил с кровати. Засунул ноги в штаны, а туловище в рубашку. Как он ненавидел такие моменты. Время между шестью утра и полуднем, для него лучшее время для сна. А, лучшее время для бодрствования – между четырьмя и пятью часами утра, особенно летом. Природа затихает: ни людей, ни машин, ни птиц. Девственная тишина. Уже светло, но солнца ещё не видно, только ты один на один со спящим миром. В пять начинают петь птицы, и солнце вот-вот появится. Выйдешь на балкон, куришь. Хочется спать, кровь – словно застыла в жилах, но душа… Душа далеко.

– Иду я, иду. – Крикнул Илья потенциальному гостю.

Сколько там время? Без двадцати одиннадцать? Ладно, ещё куда ни шло. Так всегда, как только он сладко спит после ночи проведённой за компьютером (игры, интернет, проза), кто-нибудь приходит. Из энергосбыта, из жилтреста, ошиблись квартирой, политагитаторы, беженцы, свидетели иеговы, друзья с похмелья…

В дверь трезвонили не прекращая. Значит кто-то свой. Илья, на всякий случай, засунул пару Пентхаусов под диван, вдруг родители… Что там ещё стряслось?

Илья посмотрел в глазок. Иван Иваныч. Илья открыл дверь. Иван Иваныч, сутулый, быстрый, буквально влетел в квартиру, схватил Илью за руку и стал трясти. Глаза его блестели, лицо исказила жуткая гримаса – Иван Иваныч улыбался.

– Илюша здравствуй, Илюша здравствуй… – запричитал он.

Илья выдернул руку и поплёлся на кухню, растирая помятое от сна лицо.

– Илюша, я нашел… Сад… помнишь я тебе говорил? – сказал Иван Иваныч. Голос его дрожал.

Илья включил чайник и стал насыпать в кружку растворимый кофе и сахар.

– Кофе будешь? – спросил он.

– Буду, – сказал Иван Иваныч.

– Сколько сахара? – спросил Илья.

– Четыре, – сказал Иван Иваныч.

Закипел чайник. Илья залил кипяток, размешал сахар и подал кофе Иван Иванычу. Иван Иваныч осторожно взял кружку. Его руки тряслись.

– Ну, помнишь, я тебе рассказывал? – спросил Иван Иваныч. – Я знал… Я верил… Это не сон… Я нашел его…

– Что нашел-то? – спросил Илья, спросони рот совсем не ворочался.

– Сад, тот самый сад. – сказал Иван Иваныч.

– Типа, райский штоль? – спросил Илья.

– Нет, – сказал Иван Иваныч – мой сад, мой. Сад который {…}

Илья не разобрал последнее слово, но переспрашивать не стал.

– Там деревья, каких ни видывал, ни кто, – продолжил Иван Иваныч – а на них плоды. Плоды с ароматом. Вокруг тишина. Ни души. Только по ночам не спокойно. По ночам там страшно, как-то не уютно. И ещё ночью ветер…не могу объяснить.

Иван Иваныч отхлебнул кофе. Илья заметил, что он дрожит мелкой дрожью, этот странный человек. «Кого он мне напоминает? На кого-то он похож?» – подумал Илья.

Допили кофе молча.

– Илья, – сказал Иван Иваныч, – Илюша. Я хочу показать тебе свой Сад.

Илья промолчал.

– Собирайся. Поедем, – сказал Иван Иваныч.

«Может не поехать?» – подумал Илья. Ещё он подумал о ветре, о листьях и ещё, почему– то, о грушах.

– Ладно, поехали…

Они ехали за город. Иван Иваныч вцепился в руль. Он то и дело проезжал на красный сигнал светофора, и вообще нёсся как ненормальный. «Так и убиться можно» – подумал Илья и закурил. Иван Иваныч свернул на просёлочную дорогу. Зашумела галька под колёсами. Вокруг ели и лиственницы. Минут через пятнадцать они остановились. Илья посмотрел на Иван Иваныча.

– Всё, – сказал тот, – дальше пешочком.

Они вышли на тропинку, ведущую под горку. Минут через десять ходьбы, Илья услышал журчание воды. Тропинка вывела их к ручью. За ним начинался сосновый бор. Когда Илья вошел в него, ступил ногами на мягкую подстилку из опавших сосновых иголок, он почувствовал какую-то необъяснимую тревогу. Смесь страха, зловещего предчувствия. Реальность словно немного раздвоилась.

«Как тут темно, – подумал Илья. – Словно в доме, старом, тёмном».

Кое-где, на земле встречался мусор. Бутылки, консервные банки, металлолом, порванная одежда, шприцы. Илья увидел кустик с ягодой, но срывать не стал. Впереди маячила спина Иван Иваныча. Он шел быстро, наклонив голову, и что-то постоянно бурчал себе под нос.

Наконец, они подошли к высокому бетонному забору с колючей проволокой наверху.

– За этим забором – Сад, – сказал Иван Иваныч. – Пойдём, здесь есть дверь.

Они прошли чуть-чуть ещё вдоль бетонного забора и остановились перед массивной узкой дверью с облупившейся краской. Иван Иваныч выудил из кармана ключ.

– Входи! – Иван Иваныч открыл дверь и указал рукой Илье.

Илья вошёл. Сначала он не понял, что творится вокруг. Он обернулся. Иван Иваныч запер дверь за собой и посмотрел на Илью.

– Это мой Сад, – сказал он и обнажил два ряда гнилых зубов.

Илья огляделся. Это был Сад. Да, именно Сад. С деревьями и плодами на них. Страшно воняло. Илью затошнило. Деревья были сколочены из брёвен, досок. Хаотично, без какой– либо системы. Сотни деревьев и на каждом плоды – привязанные верёвками тела. Мужчины, женщины, без одежды, некоторые без кожи. У кого-то не было рук, у кого-то ног. Капала кровь, кишели черви. Илья обернулся посмотреть на Иван Иваныча.

– Я вкушал плоды сии! – сказал Иван Иваныч.

Это многое объясняло.

– Хочешь стать грушей на моём дереве? – спросил Иван Иваныч.

Он вынул откуда-то огромный стальной тесак и с воплем бросился на Илью.

Кроличья нора

Михаил медленно, тяжело встал с кресла. За тридцать минут до того как встать с кресла, он в это кресло сел. Сел просто так, без всякой цели. Михаил не устал, он сел в кресло не для того чтобы отдохнуть, не для того чтобы посмотреть телевизор, телевизор он не смотрел уже два дня; он сел в кресло, даже не думая, что он садится в кресло. Надо сказать, что Михаил, до того как сесть в своё кресло, ни чего не делал. То есть, он делал что-то, но ни чего конкретного он не делал. Он не готовил ужин. Он не убирался в квартире. Он не смотрел телевизор, не слушал радио, не ел, не пил. Михаил ходил в кухню.

Да. Перед тем, как сесть в кресло, Михаил ходил на кухню. Он ходил на кухню, не думая, что он идёт на кухню, цели у него не было. Он просто пошел на кухню и всё. Нет, не всё. Надо отметить, что он даже не подумал: пойду-ка, схожу на кухню. Нет. Михаил проснулся, а он спал перед тем, как пойти на кухню, даже не спал, а дремал. Еле-еле, забывшись тяжелым, без всяких там сновидений сном. Вот он проснулся, не протёр глаза, не потянулся, не зевнул. Медленно снял с себя одеяло, встал и пошел на кухню. Не в ванную, не в туалет, а именно на кухню, но без всякой цели. Он не проголодался, просто встал с кровати, надел тапочки (не потому, что пол холодный, и не по привычке, ноги сами попали в тапочки) и медленно, потихонечку, невразумительно шаркая тапочками по полу, побрёл на кухню.