Глазами маски

Глава 4. Актерские рефрены

Из камерного зала, служившего в прямом назначении чем-то вроде репетиционной, а во всех других – местом тайных сходок, доносились голоса.

– Мы все здесь талантливы, но по-разному, понимаешь? – Хэпи с любопытством заглянул в кроткие глаза Верти.

– Да. Но в чем измеряется эта разница? – произнес он с растерянной улыбкой.

– Хм… – Серьезность Хэпи пропала.

– Ага-а-а, – протянул Верти, перебирая в пальцах тяжелый крест, с которым не захотел расстаться, отдавая костюмеру рясу. – Однако разве тебе его не жалко? Гордас всегда болезненно переживает свои неудачи.

– Неудачи? – повторил Хэпи с налетом скепсиса. – Все его неудачи оттого лишь, что он не хочет признавать таланта в других.

В зал вошел Руфус:

– Вот как! – громко произнес он. – Ты удивительно проницателен, Хэпи. Ты обо всем можешь дать верное суждение. – Молча пробравшись через ряды кресел, Руфус подошел к сцене и, вглядываясь в лицо Хэпи угольными глазами, тихо добавил: – Интересно…

Что именно было интересно Руфусу, Хэпи не понял, однако решил выяснить. Поднявшись на скамью, стоящую посреди сцены, он замер, опустил глаза и ровным голосом произнес:

– О, я не достоин вашей похвалы премудрой. – Сорвав со лба цветную косынку, Хэпи закрыл лицо руками. Темные волосы разметались в беспорядке.

Руфус покачал головой и хотел было что-то сказать, но Хэпи жестом остановил его, продолжая свою игру:

– Полно, полно. Зачем вы дразните меня признаньем? – Разочарованные ноты потонули в мрачной торжественности.

Верти понимающе закивал.

– Весело у вас тут, – смущенно улыбнулся Руфус. – Стоит просто появиться вблизи сцены, и вокруг тебя само собой начинает разворачиваться театральное действие. А я только хотел сказать, что ты угадал с Гордасом.

Сколько Хэпи ни приглядывался к Руфусу, эта фигура оставалась для него в тени неразрешимых загадок. В качестве лучшего друга Азраила тот появился в жизни их труппы полгода назад. Он часто присутствовал на репетициях и самих спектаклях, отпуская добросовестные замечания и остроумные комментарии в адрес молодых актеров. Хэпи не раз удивляло, с какой легкостью Руфус проникал в театр, словно бы у него имелись билеты на все спектакли, репетиции и даже трудовые будни на много лет вперед. Квентин, Верти и Сола в отличие от Хэпи, ни о чем не задумывались, воспринимая Руфуса, как должное, вроде каприза Азраила, который мог бы позволить себе хоть сотню таких друзей, передвигающихся по его великим стопам. Гордас с первых дней появления Руфуса решил играть в увлекательную игру «Кто это такой?», упрямо не запоминая ответов на сотни раз поставленный вопрос. Хэпи часто ему в том подыгрывал. В зал влетела Сола, взволнованная, с растрепанными волосами:

– Что тут у вас происходит? – спросила она на лету. – А, понятно, – заметив Хэпи, стоящего на скамье, произнесла она с издевкой.

– Привет, Сола, – кивнул Руфус.

– Привет, – не замедляя стремительного шага, бросила она в его сторону.

– Что за оказия, Сола? – непринужденно поинтересовался Хэпи, продолжая стоять на скамье.

– Вальсам идет, – ответила Сола угрожающе. – Верти, на сцену, живо!

В следующее мгновение все трое уже стояли на сцене, подобно шахматным фигурам в порядке затруднительной партии. Один Руфус остался в зрителях. Он сел в первый ряд и, подпирая голову руками, принялся наблюдать. Но не успели фигуры начать ходы, как в зал вошел статный мужчина средних лет. Его лицо выражало настороженную сосредоточенность, словно бы он каждую секунду ожидал нападения из-за угла, удара в спину или подножку. Черные блестящие волосы были гладко зачесаны. Глядя на сцену, он остановился и строго произнес:

– Что репетируем?

Все переглянулись. Верти выронил крест. Хэпи, словно нехотя выйдя из образа, ответил небрежно с улыбкой мастера:

– Отрабатываем немые сцены.

– Вот ты где! – В зал неожиданно ворвался Гордас и, никого не замечая, стремительно направился к сцене.

Руфус продолжал сидеть в кресле первого ряда, ничем не выдавая себя. В полушаге от него стоял Вальсам, тоже никак не замечая чужого присутствия.

– Гордас! – шепнула Сола, кивнув в сторону Вальсама.

Но Гордас не слышал.

– Где твоя косынка, Хэпи? – начал он с резким раздражением. – Я всегда думал, что ты под ней прячешь золотой рог или метку богов, или клеймо адского пламени… что ж ты так оплошал, нельзя героям обнажать свои лбы, свои тайны. – Гордас подошел к сцене, подобрал сорванную Хэпи косынку и подал ему. – Иначе все поймут… – он снизил голос до предупредительного шепота, – …что-тайны-то и нет вовсе.

– Гордас! – еще раз попыталась Сола.

– Я смотрю, ты тоже без короны, – холодно ответил

Хэпи, принимая из его рук косынку. Вальсам мрачно зааплодировал:

– Продолжайте, Гордас. Почему вы не отвечаете?

– Позвольте… – хотел было Хэпи, но Вальсам, даже не повернувшись в его сторону, не дал ему продолжить, перебив нежно: – Где Азраил?

– На бис желают кликать королей, – заключил Хэпи, спрыгивая со скамьи и на ходу затягивая косынку на лбу.

– «Я видеть его хочу», – произнес Вальсам нетерпеливо, продолжая игнорировать реплики Хэпи.

– Видите ли, – ожила Сола.

Хэпи незаметно вышел из зала.

* * *

По гранатовым стенам расползалось живое пламя. Хищные морды вырисовывались из оранжевого огня, оскаливали зубы, когтистые лапы впивались друг в друга. Тела причудливых существ сплетались в жаркой бойне. Разбрызгивая огненные капли, пламя ревело. Рыжеволосый человек сидел посреди хищного огня, опустив голову на руки. Едва наброшенная на плечи черная материя подчеркивала неестественную бледность кожи. Глаза, по-прежнему пустые, ничего не выражали. В них не было уродства, напротив, они очень подходили этому мистически страстному лицу. Мраморные руки с выпиленными длинными пальцами были крепко сцеплены на груди. Жизнь давалась ему с трудом. Мелкая дрожь сводила тело, и неземной звук, покорявший рабскому служению слух, был лишь стоном, с которым вырывалась на волю тяжесть шевелящегося дыхания. Равнодушно взирая на разворачивающуюся драму и заглушая треском драгоценный голос, оранжевый огонь поднимался по стенам колодца, подобно винтовой лестнице. По ней двигались две тени. Перемещаясь медленно и бесшумно, казалось, они что-то искали. Хищные морды, высовываясь из пламени, скалили блестящие зубы, шипели, задирая когтистые лапы, но так и не осмеливались дотронуться. Тени остановились напротив небольшой трещины, внезапно возникшей в гранатовой плоскости. Быстро увеличиваясь, та создавала проход. Можно было заметить красные подтеки, застывающие кровавой смолой, словно бы это была не стена, а живое существо, которое разрывало свою плоть. Тени нагнулись и проскользнули внутрь. Тотчас стена затянулась. Рыжеволосый человек хотел их окликнуть, позвать к себе, но не знал, как: дарованный драгоценный голос ему пока не подчинялся. Он встал на ноги, сделал несколько шагов – очередная судорога жгучей болью свела тело.

* * *

Идя по коридору, Хэпи вдруг остановился и, вонзив указательный палец в стену, закрыл глаза. В голове возмущенной толпой проносились звенящие мысли. Он часто замечал, что удача – не на его стороне, но в последнее время ему приходилось особенно трудно. И хотя у Хэпи имелось собственное мнение относительно таланта, слова Гордаса пробудили умело забытые чувства. Недовольство ролями, что он играл в этом театре, с прежней силой поднялось из глубин души. Хэпи был упрям: однажды решив не выпрашивать ролей, а заслужить их, получить по праву, он следовал этому, не отступая ни на шаг. Хэпи измерял талант исключительно на своих придуманных весах, где сила тяжести начинала действовать лишь при добавлении удачи, стечений обстоятельств, совпадений. Все это вместе весовой примесью растворялось в чистом таланте, и только тогда он тяжелел и перевешивал. Но разве будет честным весовой поединок, когда в одном случае талант чистый, а в другом он с примесью? Хэпи знал ответ, и оттого казался спокойным за свою судьбу, да и за все происходящее вокруг.

Указательный палец старательно выписывал мысли на грубой стене.

Хэпи холодно усмехнулся, произнеся вслух:

– Бог? Или все-таки его шут? … А вообще может ли быть шут у бога?

Иногда Гордас бывает прозорлив.

«Божий шут». С особой аккуратностью Хэпи вывел эту подпись под всем им написанным на стене.

– Хэпи, тебе не кажется, что палец прежде должно было обагрить кровью? – приятный голос оборвал мысли Хэпи:

– Квентин, поэтам пристало красться разве что за музами. Ты с кемто меня перепутал… – в словах его был легкий сарказм.

Перед Хэпи стоял голубоглазый юноша с волосами темного теплого цвета, которые доходили ему до поясницы. Они были хитро перетянуты в несколько рядов жесткой лентой. Издалека тонкий, стройный Квентин походил на девушку. Правда, и вблизи, в чертах его лица, голубых глазах и голосе улавливалась такая миловидность, что многих это сбивало с толку.

– Хэпи, ты вправе ругать меня: я стаю раздумий твою распугал… – Квентин сладко улыбнулся. – О чем это ты тут так красноречиво размышлял? – спросил он, глядя на пустую стену, перед которой стоял Хэпи.

– Да так… – рука Хэпи медленно соскользнула вниз по стене.

Квентин откашлялся:

– Гордаса не видел? Я что-то никого найти не могу, все куда-то разбежались. А где Сола, ты не знаешь? – как-то неуверенно спросил он.

– Ага… – многозначительно произнес Хэпи.

Квентин смущенно отвернулся:

– Что?

– Сола… где же я ее видел? … – Хэпи дотронулся рукой до лба. По коридору зазвенели легкие шаги, навстречу им с победной улыбкой и с ворохом листов в руках шла Сола.

– Сола, – притворно удивился Хэпи, – а мы о тебе и думать забыли.

– Я теперь величина, – прошептала она загадочно. – О чем это ты, Сола? – ласково спросил Квентин.

– Вальсам заинтересовался моей пьесой, хочет ее поставить.

– Ну-у-у… – Хэпи развел руками.

– Не знаю, что и думать, – привычное добродушие проступило на лице Солы.

– А, что тут думать? – с наигранным недоумением смотрел на нее Хэпи. – Можно ли отказаться, когда сама судьба тебя ангажирует?

– Это Вальсам-то – судьба? – смутился Квентин. – Да, с ним рукой подать до пьедестала… – пробормотал он в сильном волнении.

На лице Хэпи появилась скептическая гримаса:

– «Вот только избавьте меня от этих приступов ревности», – произнес он со вздохом и медленно пошел прочь по коридору.

– А он ведь прав… – Квентин затуманенно смотрел перед собой. – Сама судьба ангажирует…

– Что? – обиделась Сола и, резко отвернувшись, быстро пошла в противоположную от Квентина сторону.

– Он лишь курьер твоего таланта, и только! – страстно закричал Квентин ей вслед. – Помни об этом!

* * *

Азраил вышел из театра.

– Азраил, – окликнул его Руфус, – сбегаешь? – За его плечами привычно висел гитарный футляр.

– Ты всегда так внезапно появляешься… – Азраил выглядел уставшим.

Руфус подстроился под его шаг:

– Я тороплюсь. Хотел лишь спросить, как ты себя чувствуешь? – Он пристально посмотрел на Азраила.

Я еще не прожил и трети жизни. Беспокоиться о моем здоровье по меньшей мере странно. Не находишь? – Азраилу не хватало сил на улыбку.

– Просто ответь, – попросил Руфус.

– Так же, как и вчера, – пожал плечами Азраил.

– Тебя трудно понять. – Руфус о чем-то напряженно думал. Азраил вздохнул:

– Наверное, на премьере я действительно вел себя странно. Прости, если напугал. Умирать пока не собираюсь. Время неподходящее.

– Что? Время? – рассеянно переспросил Руфус.

– Может быть, когда-нибудь мне повезет, и я умру на сцене. Умру в прекрасном кадре жизни.

– Роли, не жизни, – поправил Руфус, – есть разница. А что, в твоем прошлом нет таких сцен, в которых хочется остаться навсегда?

Азраил задумался, что-то припоминая:

– Есть, но это другое.

– Может, ты, Азраил, просто так думаешь, а подвернется та красивая, идеальная сцена, тебе и умирать не захочется? – Руфус был чрезвычайно серьезен.

Азраила это развеселило:

– Если я буду в ней задействован, захочется.

– То есть жить ради игры в единственной сцене?

– В сцене, что останется вечной, – кивнул Азраил.

Глава 5. «На бис желают кликать королей»

Когда за окнами ветхого здания догорал сытый красками день, и прохладный воздух тянулся к туману, а туман – к уставшему вечеру, в театре наконец стало тихо. Последний зритель взял последнее пальто из гардероба, и последний посторонний шаг на сегодня перешагнул порог. В театре остались только свои – актеры.

– Азраил? – позвал Хэпи, войдя в небольшую продолговатую комнату. Вдоль и поперек она была заставлена опорами, на которых висели вешалки с театральными костюмами.

Азраил сидел на самом верху приставной лестницы и не шевелился.

– Гроза пронеслась уж как три часа тому… – аккуратно вышучивая мысль, начал было Квентин.

– Сейчас идет в малом зале, – перебив его аккуратность, уточнил Хэпи.

– Ты нас оставил, бросил, нас забыл, – с обидой продолжал наступать Квентин, на ничего не отвечавшего Азраила.

– Но нам не отмолиться за тебя: на бис желают кликать королей, – вошел в роль и Хэпи.

– Не отмолиться? – задумался Квентин. – Смотри, это слеза, что по щеке его струится? – вдруг испугавшись своей рифмы, оборвал он на полуслове. – Ты что же, Азраил, ты же… – Квентин не мог договорить.

Хэпи изменился в лице:

– Кто-то умер? – Даже в такие моменты сарказм не отпускал его.

– Я актер, но прежде – человек. Иногда актер не в силах переиграть в себе человека, – холодно ответил Азраил. Его глаза блестели от слез. На лице проступала бледность, добавляя тонким чертам керамической хрупкости. – Увы, все живы, – улыбнулся он грустно.

– Что произошло, Азраил? – растеряв вдруг все оттенки поэзии, спросил Квентин. – Вальсам уже несколько дней как занят Солой, ее пьесой, но о тебе он думать не забыл, и ежечасно суетится: «где ты»? Ты долго будешь здесь еще скорбеть? Да и о чем тебе скорбеть? Хэпи пожал плечами, с упреком заметив Квентину:

– Ты что ж, поэт, ослеп? Перед тобой – влюбленный.

– Земного зренья мало для поэтов, – со вздохом оправдался тот.

– Полно упражняться в остроумии, – перебил Азраил.

Хэпи согласно кивнул:

– Что ж, мне спорить нет нужды. – Он вышел из комнаты.

– Не слушай его… – выдохнул Квентин. – Хэпи всех последнее время влюбленными величает. Не знаю, что с тобой, но слоняться призраком по театру… ты даже на репетицию не пришел…

– Уже репетиция? – Фарфоровые брови изогнулись в удивлении.

– Не совсем… – замялся Квентин, – мы только роли подбираем, ты же знаешь, это долго.

– Я должен уехать, – вдруг сказал Азраил.

– Что? – Квентин от неожиданности задохнулся в вопросе, потеряв на выдохе голос.

– Успокойся.

– Вальсам ведь нас за тобой прислал!

– Не стоило, – в тоне Азраила была усталость, – возвращайся и скажи, что мне срочно пришлось уехать…

– Как я объясню твой побег? – растерялся Квентин.

– Попробуй на словах, на пальцах. Да как хочешь, – проговорил Азраил, спускаясь с лестницы.

Но Квентин не сдавался:

– Я беспомощен пред обманом этим, —жалостно простонал он. —Я не смогу…

– Беспомощен? – оборвал Азраил, спрыгнув с лестницы. – Откуда только ноты такие берутся… Зачем ты беспомощен? – Приблизившись к Квентину, вкрадчиво спросил он.

Квентин, казалось, ничуть не внял его высокой риторике: – Сбежишь, что делать мне?

– Придумай, что ли.

– То не рифма, – хмыкнул Квентин.

– Придумай в рифме, будет веселей. И вот еще что, это твое? – Азраил протянул Квентину алую ленту.

– Да, – неуверенно взял ее Квентин, – где ты… Я так долго никак не мог найти…

– Ага, – прошептал Азраил и направился к двери.

– Азраил, не уходи вот так, объясни, в чем дело.

– Дело? Сам не знаю. Хочу выяснить. Ты случайно Руфуса не видел?

– Сегодня нет, – быстро ответил Квентин. – Но Азраил, постой…

– Прощай, – произнес Азраил и вышел из комнаты.

* * *

Полупрозрачные тени окутывал мягкий туман. То он становился непроглядным, то вдруг рассыпался на пушистые хлопья. Откуда-то доносилась мелодия – только одна фраза на языке неземных нот. Печальные звуки ходили по кругу, не находя выхода из кольца грусти. Тени спустились ниже, брезгливо разводя свободными рукавами. Здесь причудливый туман был плотнее, на него даже можно было опереться. Над ними высились мощные серебряные колонны, плавный наклон которых создавал иллюзию свода. Огромные ярусы в виде полукружий уходили вверх, теряясь в высоте.

Эти ярусы целиком были заполнены книгами. Отражаясь от величественных колонн, туманный свет рассеивался. Мелодия оборвалась. Тени замерли, озираясь по сторонам.

Из глубины пространства к ним навстречу вышел человек. Длинные белесые волосы падали на мощные плечи и грудь, покрытую легкими пластинами. Лицо, привлекательное своей строгостью, не выражало никаких эмоций: сжатые губы и глаза с прямым, проникающим в мысли взглядом. Лоб его венчала тонкая полоска, похожая на расплавленный металл. Она переливалась, оставляя на всем радужный след.

– Гилт, – прошумели тени, – до тебя трудно добраться.

– Так задумано. В этот раз я не участвую. Однако лишних фигур игра не допускает. Библиотека – единственное место, где я могу чувствовать себя в безопасности, – произнес Гилт с непроницаемым лицом.

– Ты кого-то боишься? Зачем создавать столько препятствий на пути сюда?

Тени дрожали от гнева.

Гилт не удостоил их ответом, задав свой вопрос:

– Что вам нужно?

– Это наше дело.

– Но вам не пробыть здесь и нескольких минут без меня, – спокойно возразил Гилт, сделав шаг им навстречу. – Так повторю вопрос: что вам нужно?

– Нам нужна книга.

– Какая? Хроник прошедших игр – великое множество. Так какая книга вам нужна?

Тени переглянулись, видно было, что этот вопрос поверг их в смятение:

– Милорд не говорил… – Начали они глухо.

– Значит, вам подойдет любая?

– Да, – кивнули тени. – Любая хроника игры.

– Если вы думаете, что милорд посвящает только вас в свои планы, вы заблуждаетесь, – сдержанно продолжал Гилт. – Зачем ему книга?

Тени молчали.

– Вам это неизвестно, – Гилт усмехнулся.

– Не делай вид, что это известно тебе, – холодно отчеканили тени.

– Отчего же? Книга станет ловушкой для носителя. Хитрый ход. Каждая хроника – это живые воспоминания наблюдателей. Если их прочтет носитель, он угодит в ловушку.

– Откуда ты знаешь? – механический голос стал растерянным.

– Это – не тайна. Так поступила сама игра, защитив моего брата.

– И ты говоришь об этом без тени сожаления, предатель?

– Все верно, – Гилт медленно моргнул, – и без меня милорду вряд ли бы удалось осуществить свой план с книгой, ведь вход сюда вам запрещен.

– Отдавай книгу, Гилт, и не жди благодарности.

– О, конечно. Кстати, вам известно, что подобный фокус с хроникой игры можно проделать лишь один раз?

– Нам все известно!

– Все? Тогда… – Гилт щелкнул пальцами. Где-то высоко над ними из стройного ряда книг выдвинулась одна.

* * *

 
– Дата жизни, дата смерти —
Все пустое, все ничтожно.
В средиземной круговерти —
Разных душ сердцебиенье…
 
 
Жесткий саван, грубый саван
Цвета кожи кожей тлеет.
Я прижизненно усталый,
Мертвый я и онемелый…
 

Квентин торопливо шел по коридору, опустив глаза.

Испуганные слова находили свою рифму. Одинаковые шаги задавали им бешеный ритм. Еще движение, и он в кого-то врезался. Мысли рассыпались, что-то загремело об пол. Квентин глухо застонал от боли. Машинально пробормотал:

– Извините… – Посмотрев на паркет, он заметил большой металлический крест. – Верти! – не поднимая глаз, закричал Квентин. – Все никак не выйдешь из образа?

Перед ним стоял Верти:

– А разве рифма может идти подряд? – заискивающе спросил он. – Ты, даже когда зол, не забываешь слова в рифмы одевать, – голос Верти возвысился, и теперь от него действительно тянуло монашеским басом.

– Верти, у нас – новая пьеса.

– Новая, как же, – Верти улыбнулся, – трагедия в комических лицах.

– Перестань! Чем тебе пьеса Солы не по вкусу?

– Да остынь ты. Пьеса как пьеса, – миролюбиво рассудил Верти.

– Что это значит?

– Что? Она прекрасна. То и значит. – Верти опять улыбнулся, – Сола твоя прекрасна.

– Мне надо идти. – Квентин заспешил вперед.

– Постой, – остановил его Верти, подбирая с пола упавший крест. – Где Азраил? Я видел его сегодня в театре. Он придет?

– «Вот что, широкоплечий друг мой, не добавляй мне в слезы соли», – произнес Квентин с драматическим пафосом.

Верти покачал головой:

– Беги, беги, да от Вальсама вряд ли убежишь. Он, кстати, – в главном зале, ожидает тебя.

В ответ Квентин раздраженно хмыкнул, направив упрямые шаги в сторону главного зала.

– Слушай! – прокричал Верти ему вслед, – а лучше так:

 
Я ведь умственно отсталый,
Мертвый я при жизни нервной.
 

Но Квентин к счастью этого не мог расслышать, уже перелетев два лестничных проема и коридор. Его длинный, перетянутый в несколько рядов лентой хвост с мягким шелестом летел за ним.

Из величественно распахнутых дверей главного зала доносились голоса. Квентин шагнул на бархатную дорожку. На сцене под приглушенным светом стояли Сола и Вальсам. В руках последнего была кипа исписанных бумаг, один из листов лежал на полу. Квентин для большей убедительности приложил аж два указательных пальца к губам, дабы сохранить свое появление в тайне и осторожно пошел по пустым рядам, обходя оживленные кучки собравшихся. И пока Сола продолжала декламировать пьесу в стихах, ему удалось подобраться к сцене незамеченным. Квентин сложил теперь два указательных пальца крест на крест и как будто бы ждал ответа на свой нелепый жест. Однако Сола сразу поняла, в чем дело:

– Хэпи там, – прошептала она, махнув в сторону занавеса. Квентин воздушным шагом, который позволял ему незначительный вес, проскользнул за сцену. На полу сидел Хэпи.

– Хэпи! – позвал Квентин.

Тот поднял на него встревоженные глаза:

– Я тут хронометрирую пьесу Солы, – решил пояснить он, – пока – пара часов без антракта.

– Вот что, – Квентин выдохнул и, собравшись с тревожными мыслями, произнес неуверенно, – пропали мы, друг.

– Как здорово, что ты заметил, – улыбнулся Хэпи. – Где, кстати, Азраил? Даже с тобой не пошел?

Квентин сел на пол рядом с Хэпи, заглянул ему в лицо и тихо, боясь испугать самого себя, произнес:

– Азраил уехал.

* * *

Огромная книга опускалась с высоты. Еще в полете углы ее начали расходиться, высвобождая трепещущие страницы.

– Возьмите эту. – Книга опустилась прямо в руки Гилта. – Любопытный сюжет, – произнес он, по-прежнему не выражая эмоций.

– Откуда ты так много знаешь о планах милорда? – Заволновались тени.

– Я был поставлен им в известность задолго до вас. Иначе как бы вы вошли сюда?

– Лжешь. Ты мог подслушивать, ты всегда где-то поблизости, – грубо бросили тени. По их полупрозрачным плащам начал расползаться серебряный свет. – Ты за нами следишь!

– Слежу? Возможно. – Гилта будто бы это все забавляло, ледяная улыбка блуждала по его лицу, отдавая жестокостью. Словно каменная статуя, стоял он, спокойный, недвижимый, стоял и наблюдал.

– Ты не прост. Нет тебе доверия. – Плащи теней уже до половины были разъедены серебряным светом.

– Точно. – Гилт прищурил глаза и моргнул, замедляя это движение до черты той самоуверенности, за которой – только безграничная власть. – Однако я не ставлю себя на одну плоскость с вами. Может, я и поменял сторону, но по-прежнему остаюсь созданием совершенно другого мира.

– Предатель! Предал однажды, можешь предать и снова!

Гилт холодно усмехнулся:

– Сколько побед вы одержали благодаря мне? Думаю, милорд ценит это.

Тени пристыженно замолчали.

– Вам следовало бы поторопиться. Библиотека серебряного мира – еще не ваша территория. Если не поторопитесь, скоро от вас ничего не останется. – Гилт протянул им книгу и отступил в глубь пространства, затерявшись среди колонн.