Семена лжи
О том, почему мы верим слухам и как они могут нас погубить.
Я помню 3 апреля. Необычно сухой и солнечный день в Петербурге. Помню первые новости о взрыве, на которые я, поглощенный работой, не обратил внимания. Помню, как начались новостные трансляции и пришло осознание, что случилось что-то серьезное. Как на улице становилось все больше людей. Их было много, слишком много для разгара буднего дня. Озабоченные, стеклянные, смотрящие куда-то в пустоту глаза, нервные смешки. Страха не было, была лишь атмосфера всеобщей напряженности. Будто что-то тяжелое повисло над Невой, над нашими головами. И еще было очень много сосредоточенных, словно окаменевших лиц: тогда каждый молча считал слишком долгие гудки, желая лишь одного – услышать голос. Помню, как с наступлением ночи гигантский город онемел от пробок: бесконечные реки белых и красных огней. И огромные, колоссальные толпы людей, которые шли через мосты, пешком, домой, на другой конец города. Помню, как заполночь ехал домой и отправил сообщение человеку, которого тогда ненавидел. Просто чтобы знать, что с ней все в порядке.
И я помню слухи, которые появились почти сразу: про второй взрыв, про теракт в Москве. Слухи, распространявшиеся в том числе и благодаря интернет-СМИ, которые вбрасывали информацию из «неподтвержденных источников», опровергали ее, затем выкладывали новую и снова ее опровергали. И споры этих сплетен и домыслов мгновенно разлетались по бесчисленным диалогам, конференциям, группам и чатам, мусолились и пережевывались, заражая все больше и больше людей. Кто-то срывался в истерику: моя подруга звонила и в слезах доказывала, что новость про взорванную маршрутку – правда, что ее знакомая видела все своими глазами. Но второго взрыва не было, впрочем, как и паники. Однако не попасть в этот информационный водоворот было просто невозможно. И чем больше поступало информации, неважно, правдивой или лживой, тем сильнее становилось ощущение какого-то давления, будто ты все глубже и глубже погружаешься в темную толщу воды. Голова тогда словно находилась в тисках, которые медленно сжимали твои виски.
Слухи. Каждый человек опутан паутиной слухов и домыслов. Мы сталкиваемся с ними каждый день: сальные сплетни коллег по работе, фейковые новости в Twitter, теории заговора. И, попав в эту сеть, мы начинаем плести ее сами: делать репосты, трепать языком после третьей стопки, даже не задумываясь, насколько правдива эта информация. Казалось бы, что может быть более сомнительным, чем слухи? Однако подчас именно этим сомнительным клокам информации, выдранным непонятно откуда, верят больше всего. Причем верят искренне. Не голосу людей с золотыми звездами на погонах и не пресс-релизам информагентств, а перепискам в Telegram и постам во «ВКонтакте». Недавнее исследование, опубликованное в журнале Science, доказывает, что лживая информация действительно разлетается по интернету гораздо быстрее правдивой. И если «достоверную информацию видит не более 1000 человек», как говорится в том же исследовании, то «липовые новости получают охват от одной до 100 тысяч читателей».
В этом нет ничего удивительного. Фейковые новости более сенсационны, они получают больший отклик. Заголовки кричат нам в лицо: «Тебе лгут! Правда здесь! Верь только мне!» Новость о том, что погибших не 60, а 300 человек, вызовет больше эмоций. А то, что эта новость исходит от источника, который якобы знает правду, вызовет еще больший интерес. Мы всегда с любопытством относимся к чужим тайнам и секретам. Именно поэтому многим нравятся байки, городские легенды и теории заговора: в них не обязательно верить, но они чертовски интересны. И подкупают они не только своей загадочностью, но и псевдоподлинностью: якобы это не плод воображения писателя-фантаста или сумасшедшего, а то самое тайное знание, настоящая правда, которую от тебя скрывают. И если сеть конспирологических теорий в спокойное время плетется медленно, то во времена великих потрясений паутина слухов и домыслов начинает разрастаться просто катастрофическими темпами, втягивая все больше и больше людей. Слух становится эдакой «байкой на стероидах». Анаболиком являются шок и сильные эмоции, испытываемые людьми. Способность к критическому анализу информации снижается, и это позволяет слуху мутировать все больше и больше. А интернет становится благодатной почвой, которая разносит заразу практически мгновенно. И чем больше людей узнают какой-либо слух, тем больше и прочнее становится его корневище.
Причем, чтобы семена этого сорняка взошли, не нужно армий ботов или масштабного вброса дезинформации. В 2016 году через мессенджеры начала распространятся информация, будто бы Дальний Восток ждет ужасное землетрясение. «Будут разрушены здания каменной постройки. Не обойдется без человеческих жертв». И хотя это был лишь текст неизвестного происхождения в мессенджере, с официальным опровержением пришлось выступить представителям Института тектоники и геофизики Дальневосточного отделения РАН и регионального управлении МЧС. Как выяснилось позднее, автором текста оказался предсказатель Владимир Даллас, и никаких усилий для распространения текста он не прикладывал. К тому же в первоначальном тексте, который Даллас опубликовал на своей странице во «ВКонтакте», четко говорится, что это всего лишь предсказание, и что автор «подключен к информационному полю Земли». В рассылке же эти фразы были убраны. Да и назвать предсказателя медийной личностью, мнение которой может быстро разлететься по интернету, нельзя: у Владимира всего 55 друзей и 168 подписчиков. Несмотря на то что недавние слухи о количестве жертв в Кемерове вроде бы были целенаправленным вбросом, за ними тоже стоял только один человек – пранкер Евгений Вольнов. Фейковые сообщения о масштабе трагедии появлялись и после теракта в Манчестере в 2017 году. Тогда издание Washington Post выяснило, что троллям потребовалась всего пара аккаунтов в Twitter для того, чтобы слухи начали распространяться.
Казалось бы, обрубить корневище слухов может один надежный источник, которому люди верят. Медиа, объективно освещающие события. В конце концов, государство – огромный маяк, который может указать путь к истине, пролить свет на происходящее. Но когда из телевизора ежесуточно льется лишь поток нечистот и лжи, когда продажные газеты нужны только для того, чтобы написать, как очередной заплывший от жира чиновник извинился перед царем-батюшкой, кому остается верить? Министру, который шесть раз подряд заявлял, что «дно российской экономики достигнуто» и вот еще чуть-чуть – и наступит светлое прекрасное завтра? Или усатому миньону, который говорит, что, оказывается, в России нет олигархов? Врать-то можно бесконечно, только вот вопрос, будут ли тебе верить. И когда слова очередной официально-высокопоставленной говорящей головы становятся синонимом лжи и пропаганды, пресечь распространение слухов, какими бы нелепыми и нежизнеспособными они ни были, становится просто невозможно.
Тем не менее, потребность в информации никуда не девается. И если доверие к официальным сообщениям утрачено, начинает действовать принцип «от обратного»: если говорят, что жить скоро станет лучше, жить станет веселее – значит, нужно запасаться тушенкой и патронами. В такой ситуации поиск истины становится блужданием впотьмах, поиском пути на ощупь. Человек в минуты страха, обезумев от информационного голода, жадно кидается на все, что может хоть как-то прояснить ситуацию. Ведь в кризисные моменты потребность в информации возрастает многократно. Но путеводные звезды, которые вроде бы должны помочь выйти к правде – те же СМИ или заявления чиновников, – воспринимаются как фонарик удильщика: приманка монстра, который пытается увести тебя с дороги, обмануть и запутать. И человек уходит еще дальше от них, в темноту, добровольно опутывая себя сетью слухов, сплетен и домыслов. Ведь мы не любим неопределенности. Мы хотим знать, что думает о нас возлюбленная, какая погода будет завтра и что произошло в мире за минувшую ночь. Будущее, которое предопределено хотя бы на бумаге, каким бы ужасным оно не было, пугает гораздо меньше безвестности. Как сказал персонаж Хита Леджера: «Знаешь, что я заметил? Никто не паникует, когда все идет согласно плану… даже если план чудовищен».
Но сила слуха даже не в том, что он становится единственной альтернативой. Слух, как правило, передается нам от живого человека, который испытывает страх, зависть, похоть или радость. Это не сухое сообщение на мертвоканцелярском языке от министерства правды – это живая информация, заряженная эмоцией, да еще и полученная от реального человека. Источник в наших глазах тоже является человеком, пусть и абстрактным «братом из ФСБ» или «знакомой, работающей в морге». А обсуждение не дает переживанию угаснуть. И ядром слуха, благодаря которому он становится таким живучим, является именно эмоция, тот эмоциональный посыл, который она несет. Мы можем даже и не доверять сплетне или сплетнику, но эмоциональное зерно обязательно передастся нам и заставит нас хоть на минуту задуматься – может, это действительно правда? А значит, слух будет жить и дальше.
Чувства же часто говорят гораздо громче, чем разум. Ведь чтобы верить в то, что ты чувствуешь, не нужны никакие доказательства. Интуиция, беспочвенная ревность, страх полетов, которые, по статистике, безопаснее поездки на автомобиле. Да, в моменты штиля еще можно сохранять хладнокровие, отделяя сухие факты от эмоций в псевдодостоверной обертке. Но чем больше людей заражены страхом, эйфорией или яростью, тем сложнее сопротивляться. И тем сильнее эмоции заглушают голос рассудка: вера в слух становится еще сильнее.
На следующее утро на платформе стояли лишь я и полицейский. Было чувство какого-то дискомфорта, которое возникает в огромных пустых помещениях. Поезда грохотали в пустоту. Немногочисленные пассажиры то и дело нервно отрывали глаза от экранов смартфонов. Ближе к центру города народу становилось больше. Но станции, залитые искусственным оранжевым светом натриевых ламп, все равно больше походили на древние подземные святилища, куда забрели редкие паломники. Было страшно. Ты осознавал, что этот страх иррационален, что он абсолютно никак не связан с реальностью, однако это ничуть не помогало. Просто было страшно спуститься и не подняться.
10.04.18
И инфицировать эти паразиты могут всё общество разом. Почему-то искренне веря, что у этого организма, огромного, но незримого, есть какое-то совершенно определённое лицо, мы в то же время отказываемся признать, что этот организм может ментально заболеть: гигантский голем в маске тут же рассыпается на миллионы мельчайших «я». Но правда в том, что с ума сходят не только по одиночке.
Пандемия безумия. Часть 1
О заразительном психозе и том, как весело сходить с ума всем вместе.
Ох и прекрасное же было время – Средневековье! Рыцари-братоубийцы, кровавые религиозные войны, эпидемии холеры, чумы и сладковатый дым священных костров инквизиции. И, конечно же, засилье духов, чудовищ и прочей нечисти, обитающей в тёмных крестьянских черепушках. Подчас эти бесы овладевали умами бедных крестьян и вызывали массовые помешательства, заставляя тысячи людей кататься по земле в дьявольских корчах, инфернально смеяться и самоистязать себя. Только вот такая одержимость была не следствием нашествия легиона демонов, и даже не результатом отравления спорыньёй. Все объяснялось гораздо интереснее.
Надо сказать, летописи действительно донесли до нас реальные истории демонических помешательств, котороым одновременно подвергались сотни и даже тысячи людей. Например, в Германии конца XIV века бушевала эпидемия пляски Святого Витта. Многие христиане верили, что танец перед статуей этого святого дарует исцеление от болезней и крепкое здоровье. Однако, чем крепче становилось поверье, тем повальнее становились и пляски. В какой-то момент они превратились в настоящую танцевальную лихорадку, по сравнению с которой сегодняшние рейвы, набитые чумными объ*босами – лишь детские утренники. Эпидемия захлестнула всё западное побережье Рейна и дошла до территории современных Нидерланд. Начав танцевать люди подчас просто не могли остановиться и падали без сил. По похожему сценарию развивалась и эпидемия Тарантеллы в XVI веке в Италии, с тем лишь отличием, что Тарантелла была народным танцем и по преданию могла защитить от укуса тарантула.
Не удивительно, что вспышки безумия часто списывали на козни сатаны, особенно если они разгорались в обители господа. Так, в XVII веке сразу две эпидемии одержимости начались во французских монастырях. В 1610 году, в женском монастыре урсулинок, что в небольшом прованском городе Экс, монахини неожиданно пали на пол и стали биться в конвульсиях. В страхе от того, что дьявол ступил на порог дома отца небесного, монахинь изолировали. Затем они были переданы инквизитору Михаэлису, который молитвами и заклинаниями пытался избавить женщин от бесноватости. Вот какое зрелище предстало глазам Михаэлиса:
«Во время заклинания Вельзевул продолжал терзать Магдалину, то с силою бросая её на живот, то опрокидывая на спину; до трех или четырёх раз он принимался душить её за горло. За обедом демоны продолжали истязать её постоянно, пригибая ей голову к земле, а за ужином они её пытали в течение целого часа, выворачивая ей руки и ноги с такой силой, что у неё кости трещали и все внутренности переворачивались; окончив истязания, они погрузили её в такой глубокий сон, что она казалась мертвой».
Еще более массовый психоз произошел в Луденском монастыре через 14 лет. Монахини падали одна за одной, начинали биться в конвульсиях и выкрикивать слова на неизвестном языке. Заклинания не помогали и вскоре эпидемия перекинулась на сам город Луден, дошла до соседнего города Шинон. Десятки крестьян будто бы разом обезумели, и церковные священники денно и нощно служили мессы и произносили молитвы, дабы избавить жителей от дьявольской напасти. Вести о помешательстве дошли даже до королевского двора, и, по приказу святой инквизиции, всеочищающий огонь приблизил одного незадачливого «колдуна» к царствию божьему.
И хотя монахини, придя в себя, клялись и божились, что на них наслали демонов, такие заразные психозы – вовсе не проделки сатаны или темных магов. Мы привыкли, что душевнобольной не заразен: в его слюне нет бацилл безумия, а кашель не распространяет заболевание. Однако это не совсем так, и мама Дяди Федора была не права: сходить с ума можно не только по одиночке. В психиатрии это называется «индуцированным бредовым расстройством». Такое расстройство возникает у двух или более эмоционально связанных людей: гуру и ученика, кумира и подражателя, влюблённых или просто кучки сильно-увлеченных друг другом людей. При этом, чтобы «заразиться», совершенно не обязательно находиться с помешанным в одной комнате или же знать его лично, неважно и содержание бреда. Если человек верит и доверяет источнику (или индуктору) бреда и обладает повышенной внушаемостью, если душевнобольной в глазах этого человека является авторитетом, то человек увидит хоть лукавого, хоть сексуальную демонессу. Или демона, чем черт не шутит. Более того, у реципиента (человека, который «заразился» психозом) бред становится более правдоподобным, а значит и более заразительным. И, при определённых обстоятельствах, такие расстройства могут перерасти в настоящие психические эпидемии.
При этом совершенно не важно, верите ли вы во всю эту чертовщину или нет. От психоза толпы порой не могут защитить даже остро заточенный ум и развитые навыки критического мышления. В XVIII веке в столице Франции появилось движение конвульсионеров: религиозная секта последователей Франциска Парижского. В какой-то момент по городу прошел слух, что могила этого святого исцеляет недуги, и к кладбищу начали стекаться паломники со всего города. Не известно, даровал ли труп Франциска исцеление, однако многие верующие, охваченные пламенем религиозного экстаза, падали на землю и начинали биться в конвульсиях (отсюда и пошло название движения). Чтобы исцелиться, многие сектанты сами доводили себя до припадка в лучших традициях вечеринок Маркиза Де Сада (который, правда, родится только через пять лет): неистово смеясь, они прилюдно топтали друг друга, колотили палками, рвали кожу клещами и прижигали калёным железом. Причем в конвульсии впадали не только сектанты, которые сознательно доводили себя до такого состояния, но и случайные свидетели бесчинств. Припадкам подвергались даже образованные аристократы, которые скептически относились к такого рода чудесам: например, советник парламента Луи-Базиль Карр де Монжероном, который иронично относился к конвульсионерам и даже мсье Фонтене, придворный секретарь Людовика XV.
Просвещенная Русь, кстати, тоже не отставала от загнивающей Европы. На земле славян были распространены случаи кликушества, первые сообщения о которых датируются 17 веком. А упоминания о группах бесноватых встречаются в хрониках начиная с 9 века. Вот как описали одну из вспышек кликушества очевидцы:
«В хуторе Букреевском Екатеринославской губернии весною 1861 года на людях появилась болезнь, от которой заболевающие падают без чувств на землю и одни из них хохочут, другие плачут, некоторые лают по-собачьи и кукукают по-птичьи и в припадке болезни рассказывают, как они попорчены и кто еще через несколько суток будет поражен такою болезнью, причем некоторые из предсказаний скоро сбывались. Пораженных такой болезнью 7 душ».
Вспышки бесноватости, которые распространяли французские конвульсионеры или же русские кликуши вполне подходят под современное описание психических эпидемий. Причем, такие массовые психозы могут принимать самые разные формы: демонических плясок, как это происходило в Германии и Италии, конвульсий во французских монастырях или даже массовых приступов неконтролируемого смеха, как это произошло в Танзании, в 1962 году. Начавшись в женской школе-интернате, через месяц эпидемия смех распространилась далеко за пределы его стен: помимо этой, были закрыты ещё 14 школ. Более тысячи человек испытывали неконтролируемые приступы смеха, которые могли длится до 16 дней. А Пинежский район Архангельсой области вообще издавна страдал от весьма специфической формы кликушества – «икотной заразы», то есть приступов неконтролируемой икоты. Последняя вспышка такой икоты была зафиксирована в 1970-х годах.
Самое интересное, что во время психической эпидемии помутнение сознания возникает не из-за наркотика, ядовитого укуса или истязающей болезни – физически человек вообще может быть здоров. Американские неврологи Ханна и Антонио Дамасио высказали гипотезу, что одержимость смехом в Танзании вызвал вирусный энцефалит. Однако никаких доказательств того, что это была именно инфекция, так и не нашли: приступы смеха сопровождались болями и обмороками, но ни одного летального исхода зафиксировано не было. К тому же, через 18 месяцев эпидемия исчезла так же внезапно, как и началась. Вирусной природе смеха противоречит и то, что припадкам подверглись только юноши и молодые девушки, взрослых же (например, те же учителя в школах) эпидемия не затронула.
И хотя больной индуцированным бредовым расстройством действительно может стать нулевым пациентом при возникновении психических эпидемий, он – лишь искра, недостаточная для возникновения пожара. Чтобы расстройство развилось в целую эпидемию и бациллы безумия перекинулись на окружающих, необходима ещё и подходящая среда: общество, пропитанное стрессом. И средневековье создавало просто идеальные условия для распространения пандемии безумия: сон разума рождал чудовищ, которые этот разум затем и пожирали. Многочисленные суеверия и страхи брали в тиски человеческую психику, а обилие догм и запретов смиряли личность. Подавленными чувствами, желаниями и эмоциями питались неврозы, которые зрели в головах людей. На это наслаивались и плохие условия жизни, которые только способствовали развитию стресса. Известно, что в Танзанийском интернате условия содержания учениц были не многим лучше, чем во французских средневековых монастырях. И эти неврозы, словно бомба замедленного действия, вспыхивали в самый неподходящий момент и что пожар безумия начинал распространятся почти что молниеносно, выливаясь в демонические пляски, корчи, самоистязания или же смех и икоту. Массовость и схожесть симтомов объясняются еще проще: на напуганного человека корчи или бред умалишенного производили сильнейшее впечатление и в критический момент он просто воспроизводил то, что видел или слышал ранее. Вот как объяснял заразность кликуш и конвульсионеров социолог Н. К. Михайловский:
«…весьма обыкновенное явление, что за одной кликушей следует их несколько. Всякого рода судороги и конвульсии вообще сильно действуют на зрителей и очень часто вызывают целую вереницу подражателей».
Не мудрено, что во время таких массовых сумасшествий видеть полчища чертей (или, наоборот, всевозможные чудеса) могли целыми деревнями. Бесы действительно были. Только вот поднимались они не из геенны огненной, а из бездны человеческого подсознания. Но вот человечество ступило в двадцать первый век: звездолёты штурмуют отвесные марсианские утёсы, а движения механических существ становятся всё плавнее и естественнее. Казалось бы, кандалы суеверий и предрассудков давно сброшены, демоны побеждены, но не лучом церковной лампады, а светом разума. И вроде бы психические эпидемии должны кануть в лету, так же, как и эпидемии оспы. Однако правда в том, что купировать массовый психоз в эпоху широкополосного интернета стало ещё сложнее, ведь источником заражения может стать ваш смартфон. Во второй части я наглядно покажу, какой разрушительной может стать информационная чума в XXI веке и что человечеству стоит опасаться не супервируса из застенок секретной лаборатории злого гения, а пандемии безумия.
06.12.18