После Колымских рассказов Шаламова потянуло меня на Архипелаг. Читала его давно, еще в зеленом возрасте и самиздатском варианте. Сейчас прочитала, как по новой. Жуткое впечатление, конечно. Знаю, что есть много дискуссий по поводу "преувеличений" Солжа, его неточной статистики (впрочем, откуда ж ей точной-то быть по тем временам?). Но даже если десятая доля из того, что он написал верно, картина рисуется настолько ужасающая, что дальше некуда. А я точно знаю из истории собственной семьи, что верна не десятая доля, а гораздо больше.
Не скрою, коробили меня время от времени его максималисткие высказывания - Солж ведь в душе явно не Чехов и даже не Сахаров, и как человек он мне не очень симпатичен (а уж многие последующие его домостроевские работы я даже обсуждать не хочу!) Но в Архипелаге и других его первых вещах он "повернул глаза зрачками в душу", как сказала бы гамлетова мама Гертруда, а на это необходимо и мужество, и долгое раздумье над судьбами страны. Не будучи сам очень терпимым человеком, в Архипелаге он чудесным образом преподнес миллионам урок терпимости.
Читаю в некоторых комментах, какой он растакой врун, и что не было этого ничего, и диву даюсь. Впрочем, для некоторых представителей страны, вновь охваченной кольцом врагов внешних и - что еще более интересно! - внутренних, такая реакция, наверное , неудивительна. Солженицын - классик лжи и предательства! Подобные статьи нередко увидишь на Нете. И пишут их наши люди, дети и внуки как сидевших, так и помалкивающих (а также охранявших, наверное). И что любопытно - критикуя отдельные положения книги и личные черты и недостатки автора, ведь нередко подспудно делают вывод, что вообще все, о чем он писал, никогда не случалось. И снова с пеной у рта, какой он такой сякой . Вот от этого становится и грустно и страшно... Да какая разница, какой он был сякой редиска, если он один из немногих поднял вопросы проклятые и так до конца и не разрешенные в нашей стране?
Великая книга, назвать которую «литературным шедевром», означало бы преуменьшить её значение. Это – кусок страшной, обжигающей правды. Книга основана на воспоминаниях реальных людей, переживших ужасы репрессий, поэтому трудно ожидать от неё беспристрастности научного труда, но и взгляд со стороны жертв сталинской мясорубки – это тоже часть общей картины, изнанка истории, о которой так не любят вспоминать нынешние любители Сталина. Едва ли стоит ожидать приятного, легкого чтения, однако же читатель сможет не только узнать о событиях далекого уже прошлого, но и разобраться в корнях многих сегодняшних российских проблем.
Книга написана тяжёлым, сбивчивым и порой слишком эмоциональным языком. Автор очень многословен, произведение очень длинное. Читается трудно и долго. В эмоциональном плане оно полно негативизма и сосредоточено исключительно на мрачных и отрицательных сторонах Советского Союза: бедность и нищета, пьянство и воровство, бандитизм, тюрьмы и концлагеря, запреты, цензура, страх, мрак и рабство. Возможно, Солженицын был слишком предвзят и слишком сгустил краски. Но доля правды в его откровениях должна быть. Книга полезна и достаточно интересна в плане изучения прошлого России. Автор поднимает множество мрачных, удивительных и болезненных подробностей, о которых не пишут в официальных учебниках. Однако слепо верить автору на слово не стоит. Где-то он перегибает. Отдельный момент — это восторженные чувства Солженицына по отношению к царской России. Якобы при царе и жизнь была лучше, и правосудие мягче. Сомнительно и странно. Как к этому относиться, каждый решает сам.
Страшная и неудобная правда. А для тех, кто осмеливается писать негативные отзывы и уличать Нобелевского лауреата во лжи, можно поделать лишь на миллионную долю не оказаться в подобной ситуации, которую прошли 20 миллионов репрессированных. Либо их родственников по пикантным причинам не затронуло это горе. И кстати, посетите в Москве музей ГУЛАГа на 1 Самотёчном переулке и непременно с аудиогидом … Великолепный проект для поколений – ЧТОБЫ ПОМНИЛИ .
Книги на сложные темы - книги неоднозначные. Как можно их оценивать? С какой точки зрения? Поднимется ли рука написать, что книга бездарна только потому, что стиль ее рваный, написана она человеком далеким от литературы и сочинительства? Надо ли петь книге дифирамбы только потому, что затрагивает эта книга социально-значимые темы, проблемные места истории? Это на совести каждого читателя. Лично я такие книги стараюсь не оценивать вовсе. Но вот с книгами Солженицына все иначе. И темы у него острые. И пишет он так, что читать интересно, словно не сухие сводки и цифры перед тобой, а увлекательнейшее приключение. Но как относиться к тому, что в этих книгах написано? Ведь на самом деле это факты вовсе, не информация, донесенная до читателя. В каждом предложении, в каждом абзаце видна неприкрытая авторская позиция. Весь замысел книги подчинен авторской точке зрения и эта точка зрения его является смыслообразующей. Совершенно ясно и понятно, что в каждой строке книги (или, как сам Солженицын озаглавил свое творение, - в “опыте художественного исследования” ) сквозит личная обида думающего человека и неприкрытый сарказм (насколько эти слова вообще применимы к людям, прошедшим через лагеря). И вот этот-то сарказм как раз не дает отнестись к фактам серьезно, по крайней мере мне. Так что моя оценка книги, это прежде всего оценка стилистическая, авторская. Содержательно-смысловая часть книги не требует оценки, как мне кажется. Это страницы истории, с которыми нужно познакомиться, нужно знать. Их нельзя оценивать по шкале понравилось-не понравилось как увлекательный фентезийный роман-эпопею в трех томах.
Книга написана на собственном опыте автора. Но не хватило бы этого опыта на три тома. Да и опыт самого Солженицына ужасен, да не так ужасен как у многих героев повествования (это понимаешь, читая книгу - там есть с чем сравнить). Поэтому в исследования включены рассказы людей, с которыми автор встречался, с которыми переписывался, о судьбах которых знал. Три тома. Сотни, тысячи страниц людского горя в рамках отдельно взятых семей. Но пропущены они через призму солженицынского “я” - и от этого в каждой истории ты видишь не отдельного человека, а автора. И вроде бы книга о разных людях, разных местах и разных судьбах, да только то тут, то там пробивается в тексте становление Александра Исаевича Солженицына: от молодого лейтенанта Солженицына (бывшего офицера, ныне арестованного, отказавшегося нести чемодан при наличии арестованных рядовых и пленного немца) через работу в шарашке, где у него была возможность общаться, читать и думать, через учительствование в богом забытом колхозе в Средней Азии, позволявшее ему писать, пусть даже ночами, до Солженицына-диссидента, Солженицына-обвинителя. И кажется мне, что будь в книге чуть меньше автора - книга бы от этого только выиграла, стала жестче, правдивее, сильнее. И в этом плане, один день Ивана Денисовича мне удалось прожить, а с географией и этнографией островов архипелага ГУЛАГ только познакомиться.
Три тома рассказов о ГУЛАГе. И не только. Здесь еще и обо все, что оказалось за границами архипелага. О революции, НЭПе и войне. О колхозах и экономике, в том числе и лагерей. Об украинском самоопределении (как ни странно, некоторые страницы, написанные в 60-х оказались, что говорят, на злобу дня). О жизни, или нужно говорить о существовании, там и на воле в разные периоды истории СССР. Об арестованных и ссыльных, о былом и настоящем, о старых и малых. О работниках труда физического и умственного и о неработниках вовсе.
Солженицын попытался вписать свое художественное исследование в стройную логическую схему, выраженную в делении на главы и темы. Но не всегда это ему удавалось: это заметно по повторам, историям заключенных и ссыльных рассказанных в нескольких главах, отклонениям от основной мысли. И даже эти повторы, несостыковки, сбивчивая речь в годами выверенной книге показывает насколько важна она была для автора, насколько тема эта рвалась из него на страницы романа, чтобы быть рассказанной и прочитанной.
Больше всего удивляет в самом начале иронический, саркастический, юмористический даже тон книги. Автор всё время подшучивает, смеётся и высмеивает поступки, которые совершались в описываемых событиях. Подшучивает над надзирателями, над политиками, над вождями и т.д. В принципе, это можно сразу же себе и объяснить, ведь улыбка она как оскал, это защитная реакция. Автор не сколько подшучивает, сколько огрызается, высказывая своё недовольство и агрессию. Этим всем книга мне очень напомнила Олег Радзинский - Случайные жизни . Хотя я понимаю, что, конечно же, наоборот в хронологическом порядке. В Архипелаге Гулаг очень много перечислений, что и понятно, описывается достаточно продолжительная эпоха, с достаточно разнообразными/однообразными событиями. Перечислению подлежат фамилии, должности, профессии, эпохи, даты, названия лагерей, места событий, виды пыток, виды наказаний и расстрелов. В одном предложении может смешаться и реальный факт, который подтверждён какими-то документами и личный опыт автора, и какая-то вымышленная история, и ситуация основанная на достаточно известных событиях. С одной стороны, это больше углубляет в ситуацию, с другой стороны, запутывает. Всё-таки, я бы хотела чтобы личный опыт автора, документально подтвержденные факты и вымыслы автора были отдельно. В идеале вообще отдельными книгами. Но тогда пришлось бы постоянно возвращаться в упоминаемые эпохи, события, чтобы сверить с фактом и личным опытом. А так, это всё вместе, рядом. В общем, оба варианта меня не устраивают, либо всё смешивается, либо нужно смешивать самостоятельно. В итоге книга для меня художественная, ибо вымысел преобладает, а личный опыт и документальные события как-то теряются. Много места отведено оправдываю собственных книг, разъяснению почему все именно так, а не иначе в Александр Солженицын - Матрёнин двор , А. Солженицын - Один день Ивана Денисовича и прочее. Выглядит больше как большая обида и оскорбление и ответные на это оправдания. С другой стороны, теперь есть материал (у меня в голове) можно приступить и к этим книгам. Больше всего в книге расстраивает очень много повторов, иногда оправданных, но редко. В основном, как прием, что ничего не меняется, но это лишь захламляет книгу. Еще книгу захламляют постоянные отсылки и цитаты из: Антон Чехов - Остров Сахалин , Макаренко и что уж совсем на мой взгляд странно (и неуместно), художественные тексты Достоевского. Не смотря на все вышесказанное, книга читается легко, разве что перегружена повторами и лишними вещами.
В художественном плане слабая книга. Она не дотягивает до уже знакомых мне солженицынских произведений. Меня во многом раздражала стилистика авторского языка: - замена буквы с на з в словах: обезпечить, безпомощных, забезпокоились и тому подобное; - слова: девчёнка, семячки и так далее; - выражения: «не смаргивает солгать», «сгожались нам очень», «черезо что же возить их» и многие другие. Одно дело, когда на эту тему Солженицын пишет исследовательскую работу, и совсем иное впечатление, когда он просто вводит их в художественно-публицистический роман. Не живут они в книге естественно, а выглядят нарочито, а отсюда фальшиво. Досаждало авторское давление, бесконечные авторские реплики, с помощью которых он пытался усилить впечатление, сконцентрировать читательское внимание на каких-то моментах (особенно этим грешат первые две части) и достигал обратного эффекта. Мне, как читателю, не нужен поводырь, и с умственно-глотательными рефлексами у меня все в порядке.
Тем не менее, Солженицын единственный кто попытался обобщить историю ГУЛАГа. Эта неподъемная тема, да еще в период отсутствия возможности использования исторических, статистических документов оказалась объективно легко подвержена критике. Кроме того, в книге немало моментов, эпизодов, утверждений, порождающих несогласие, недоверие, осадок. Для примера, хотя бы один: готовность сбежавшего политического, ну или почти готовность, пожертвовать жизнью другого (вольного) человека во имя спасения своей, вызвала лично у меня чувство, как будто по моей совести прошлись наждачной бумагой.
Как бы то ни было, главное при обсуждении темы ГУЛАГа - чтобы вместе с водою из купели не выплеснуть и ребенка. Не надо кидаться в крайности. Автор лжет?! Не было массового раскулачивания со ссылкой?! Не было депортации целых народов?! Не отправляли повально в фильтрационные лагеря солдат, попавших в плен в период ВОВ?! Не было того огромного количества реабилитированных в 50 годы с формулировкой «отсутствие состава преступления» ?! Не были врагами народа, не оттрубили свое тот же Варлам Шаламов, Евгения Гинзбург, Лев Гумилев, Дмитрий Лихачев, Сергей Королев, Петр Вельяминов, Георгий Жженов и многие, многие, многие?! Значит и они лгут?! Значит лгут и мои родные, родившиеся кто в средней полосе России, кто на Украине и оказавшиеся в конечном итоге на постоянном жительстве (не по своему желанию) в Пермском крае, - крае, активно использовавшимся ГУЛАГом.
Я не отношусь к огульным хулителям всего советского, но признаю, что каждый имеет право на свою правду, на собственное мнение, - красные, белые, население Западной Украины или Белоруссии, той же Прибалтики, не чувствующие что их «освободили» в 1939 или те, кто считал себя пострадавшим от советской власти.
Уж вроде бы я была готова к теме ГУЛАГа и все же. Несмотря на все огрехи, ляпы, недоработки – сильная книга. Вот такое противоречие.
Я полагаю, что при всех проблемах с текстом и всех недостатках Александра Исаевича, всерьез оценивать книгу которая отражала посильно историю и при этом делала историю нам тут всем не по чину.
Нет в русской литературе более спорной (и оспаривающейся) и неоднозначной работы чем «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. В настоящее время превалирует скорее отрицательная оценка этой работы – громят её и за недокументальность, неточность, неправдивость, даже почитатели Солженицына называют «Архипелаг» - «сборником лагерных баек». И это не говоря о мировоззренчески сомнительным сочувствиям автора власовцам и полицаям. Поток положительных отзывов в сторону этого произведения значительно тоньше и эти отзывы носят осторожный характер. И я примкну к этому осторожному крылу читателей.
«Опыт художественного исследования» - так озаглавил автор жанр работы в её названии, что уже подразумевает ненаучность и отход от документалистики. Художественное исследование подразумевает определенный элемент недостоверности. Но все же восприятие Солженицыным ареста, тюрьмы и прочего, вряд ли сильно будет отличаться от восприятия обычного лагерника. Все те истории, что покажутся читателю, не побывавшему в тех местах, нелепыми, возможно, каждым лагерником принимаются за «чистую монету» и на веру, потому что от режима, который бросил их на четверть века «ни-за-что» и чуть ли не на верную смерть в лагеря, можно ожидать чего-угодно.
На новосибирской пересылке в 1945 конвой принимает арестантов перекличкой по делам. " Такой-то!" - "58-1-а, двадцать пять лет." Начальник конвоя заинтересовался: "За что дали?"- " Да ни за что." - "Врёшь. Ни за что - десять лет дают!
Здесь лагерный миф и байка мешается с реальностью, виденной и прочувствованной. Подвергать сомнению слова самого Солженицына или других известных сидельцев, что приводились в этой работе, нет никаких оснований, но все-таки люди есть люди. Они могли что-то додумать, что-то придумать, какие-то сведения просто ходили из рук в руки до такой степени, что превращались во что-то невообразимое (как, например, метод допроса обвиняемого женщиной-следователем посредством своего стриптиза, который приводится автором). (В этом плане Солженицыну сами чекисты развязали руки, по его мысли, своей методикой ведения следствия – «пускай обвиняемый сам докажет, что преступления в котором он обвиняется не было». Он заявляет, будучи осуждён ни-за-что, своё моральное право на использование таких же приёмов.) Да, статистические данные, приводимые Александром Исаевичем голословны, да, исчисление потоков на ГУЛАГ и антипотоков с ГУЛАГа в точности не мог знать Солженицын. Но вся голая статистика и большая часть публицистических сетований автора не самое интересное и не самое важное, что находится на этих страницах. Важно кое-что другое.
Лёжа в постели и попивая кофе, приятно рассуждать, дескать, да, были репрессии и людей садили в тюрьму за анекдот (ведь можно же было анекдот и не рассказывать!), зато Россия из страны аграрной превратилась в индустриально-развитую. Да, кого-то расстреливали за какую-то деятельность, которой может и не было, ну, зато государство укрепилось и мы победили в войне. Да, такое было и это, наверное, плохо, но ведь не носило это прям такой уж массовый характер, ведь никто из твоих родных не был ни репрессирован, ни расстрелян. «Архипелаг ГУЛАГ» рушит эти представления и заставляет пережить вместе с миллионами сидельцев все стадии уголовного преследования. Арест, пытки, доносы, заключение в изоляторе, каторга – 10, 15, 20, 25 лет, а некоторые сидели и по 30 лет по совокупности. Солженицын фантазирует, а вдруг тебе не повезло. Тебя хватают на улице, на работе за донос, за критику советской власти или просто так, и, если в период следствия не потеряешь большую часть своего здоровья, которая помогла бы тебе пережить десять лет каторги, то можешь всё-таки считать себя счастливцем. «Архипелаг ГУЛАГ» несёт в себе чистый, яростный посыл автора – показать простого человека, за которым приезжает опергруппа и его жизнь меняется коренным образом. В этой эпопее выписаны сотни человеческих судеб, в некоторые с трудом верится, но остальные поражают своей правдивостью и ужасом.
Созданная во тьме СССР толчками и огнём зэчечких памятей, она должна остаться на том, на чем выросла.
Цель Солженицына – раскрыть глаза читателю и это одна из немногих книг, которой это удается. Почувствуй. Испугайся. Поставь себя на место обвиняемого, подсудимого, осуждённого. Каково бы было тебе? И все статистики, графики, победы производства или войн кажутся бессмысленными, если такое могло происходить с простым человеком. Государству, которое допускало подобное, оправдания быть не может.
Критика этого романа вполне обоснована. «Архипелаг ГУЛАГ» - не пойми что. И не художественное, и не документальное произведение. Вроде бы и нет свойственных роману ходов, характеров и структуры, нет документальной точности, а весь документальный материал – пара статей да лагерные истории заключённых. В «Архипелаге» множество сугубо публицистических рассуждений и отступлений, но считать его - неимоверно разросшейся статьёй или сборником статей, язык не повернется. Правы те, кто говорит о сомнительной достоверности работы. Но все же, несмотря на это, как мне кажется, в этом труде заключена огромная правда и истина, в которой был до конца убеждён Александр Исаевич. А если уж хотя бы он один был убеждён в этой истине, то есть основания любому человеку к ней прислушаться.
Стержень «Архипелага» это личные воспоминания Солженицына о своём аресте, следствии, допросе, отбывании наказания. Пожалуй, эти автобиографические куски лучшее, что выходило из-под пера Александра Исаевича. Пятая часть «Каторга», которая почти полностью состоит из восприятия Солженицыным отбывания им наказания в Казахстане – лучшая во всём «АГ». Её красота не в достоверности кошмара, а в надежде, которую дарит бывший сиделец. Надежду на то, что человек может бороться, может что-то противопоставить античеловечной машине принуждения – побег, восстание, мятеж, война. Финал этой части нерадужный, но это самая оптимистичная часть работы. Здесь и лагерное начальство присмиряется заключенными, и блатные видят силу «политических». Все остальные части крайне пессимистичны. Особенно первая.
В первой части Солженицын представляет читателю следствие. Мне она показалась слабоватой. Главы, касающиеся ареста и следствия Солженицына, конечно, – превосходны. Однако в ней содержатся самые скучные и неубедительные главы всей работы – «закон-ребенок», «закон мужает» и прочее. К примеру, в главе «закон мужает» АИ приводит выдержки из сборника обвинительных речей прокурора Крыленко (будущий председатель Верховного суда СССР) и комментирует их с усмешкой и издевкой. Совершено скучно и без толку. Но именно первая часть ставит один из главных вопросов всей книги – кто он этот Следователь, ломавший и избивавший невиновных? Как он оправдывался перед собой, перед людьми? Почему ему не вернулось возмездие?
Кому-кому, но следователям-то было ясно видно, что дела - дуты! Они-то, исключая совещания, не могли же друг другу и себе серьёзно говорить, что разоблачают преступников? И все-таки протоколы на наше сгноение писали за листом лист? Так это уж получается блатной принцип: "умри ты сегодня, а я - завтра!"
Хотел бы Солженицын умолчать, указав, что все они поголовно мерзавцы и подлецы с рождения, но не может. Потому что сам помнит, как, будучи офицером, гонял солдат и пользовался благами офицерства. Гордился тем, что он выше остальных, отдаёт приказания и даже дед-солдат с ним на «вы», а он со всеми на «ты». В карательных органах та же система подчинения человека, как и в армии. Невозможно не нарасти гордости на сердце, невозможно отказаться от положенных по закону послаблений. Поразительны слова Солженицына о том, что, быть может, пойди он на службу в НКВД, то мог бы и сам оказаться в рядах, мучающих людей, и почитал это за нормальное явление жизни.
Меня поставили в четвертую пару, и сержант-татарин, начальник конвоя, кивнул мне взять мой опечатанный, в стороне стоявший чемодан......то есть как чемодан? Он, сержант, хотел, чтобы я, офицер, взял и нес чемодан? То есть громоздкую вещь, запрещённую новым внутренним уставом? А рядом с порожними руками шли бы 6 рядовых? И - представитель побеждённой нации? Так сложно я всего не выразил сержанту, но сказал: - я - офицер. Пусть несёт немец.
Идеология дает оправдание злодейству рассуждает Солженицын и в этом находит причину твердости комиссаров, истреблявших людей. Идеология даёт моральное (в собственных глазах) Право отнимать жизнь, калечить и топтать.
И это наше наследство. Нынешняя следственная и судебная система правопреемница не имперской, а советской традиции. Нельзя забывать это. Имперская правовая традиция, отражённая в трудах классиков художественной литературы (тех же Толстого и Достоевского) была разрушена до основания. На её месте воздвигнута Революционная Необходимость. Необходимость переросла в данность, а затем в закостенелую привычку. Сегодня в России применение уголовного закона по аналогии запрещено, а откровенно политических статей в УК РФ не предусмотрено… Однако ШИЗО – штрафной изолятор (термин, придуманный большевиками), например, до сих пор существуют. Чего уж говорить о бесправии заключенных попадающих в некоторые исправительные колонии (термин тоже времён СССР). В сознании обывателя укоренилось представление о тюремном наказании, как о Каре за преступление (да и не должно быть виновному удобно, должен страдать!) и прочее-прочее. СССР оправдывал существование столь жестоких методов «искоренения преступности» идеологией. Идеология пала, да только методы кое в чём остались прежние.
Одна из моих любимых частей «АГ» - четвертая, озаглавленная «Душа и колючая проволока». В ней АИ отдаётся размышлению о том, как нужно было прожить жизнь за решеткой. Он говорит, что всем нам с детства навязывают мысль, что важен лишь результат, материальное - сколотить партию, победить в политической борьбе, первым полететь в космос, Выжить. В этой связи не важны методы достижения, а лишь сам полученный «фидбек». Солженицын высказывает свою истину - важен не результат, а дух, ни то, что сделано, а как. Ни что достигнуто, а какой ценой. Для лагерника известна цель - выжить ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ, а чтобы выжить нужно стать стукачем, предать товарищей, таким образом, устроиться в «тёплое место», нужно гнуться, угождать, подличать. АИ заявляет на это свой протест. Да, приятно овладеть результатом, но не ценой потери человеческого облика.
Лишь отказавшись от идеи «выжить любой ценой», человек остаётся человеком в лагере. В «Душе и колючей проволоке» Александр Исаевич благодарит заключение под стражей за 8 лет выживания, потому что это бесценный опыт, перевернувший его существо и сделавший его таким, каков он есть. Однако сам же себе возражает, ведь те, кто умер за колючей проволокой, вряд ли могут быть благодарны палачам.
Особенное внимание Солженицын уделяет блатным. «Умри ты сегодня, а я завтра», «соседа раздевают – молчи, тебя разденем завтра». С ненавистью, с отвращением он высказывается об этом пласте тюремного населения. Фраер или «каэр» для них не человек, а инструмент, его нужно использовать, а потом выбросить. Это самая сплочённая часть тюремного населения, благодаря чему в заключении им «всё дозволено». Рассуждения Солженицына натолкнули меня на мысль близости советского большевизма и «блатоты». Блатные считались для советского государства социально-близкими. В чём же выражалась эта близость, если даже само государство признавало его? Блатной разденет фраера догола на морозе, если сам будет замерзать, чтобы согреться, здесь прослеживается воплощение основного принципа – «умри ты сегодня, а я завтра». Советские чекисты же всех, так называемых «контрреволюционеров-антисоветчиков», отправляли в лагеря на десятки лет на каторжные работы, чтобы самим не оказаться на их месте, в случае отказа от выполнения своих обязанностей. Чем не блатной принцип в действии? Близость выражается в общности - все как один, и спасают только друг друга, остальные пускай погибают и умирают. (АИ говорит о том, что осуждённые чекисты получали несерьёзные сроки и отбывали наказание на удобных должностях лагерных «придурков»). В таком ключе, блатные и, правда, социально-близкие по своей сути советскому государству. Не случайно в фильме «Хрусталев машину!» Германа главного героя, в условиях террора 30-х годов, сперва «опускают» сотрудники правоохранительных органов, а затем блатные. Сотрудники ГБ и блатные сращиваются в одно целое - в орган подавления неблагонадёжных масс населения.
Самые обругиваемые и неоднозначные части этой работы связаны с власовцами и полицаями. Солженицын пытается по-новому взглянуть на русский коллаборационизм как явление. Высказывая не только мысль о том, что это было естественным поведением людей при безальтернативном выборе, но и что человек, у которого близкие люди были либо расстреляны, либо репрессированы, не мог относиться иначе к советскому государству, как с ненавистью, и с радостью шёл в ряды завоевателей Родины. Он оправдывает переход на сторону немцев, говорит о том, что порывы этих людей были чисты. Вспоминает своего знакомого, который в годы войны работал на немцев на оккупированной территории, и то, как он был в своё время поражён этим фактом. Спустя годы он иначе осмысляет это, понимая, что его знакомый с супругой могли лишь ненавидеть советскую власть, поскольку провели десятки лет в тюрьме по «политической» 58 статье УК.
Я хотел страницами этими напомнить, что для мировой истории это явление довольно небывалое: чтобы несколько сот тысяч молодых людей в возрасте от двадцати до тридцати подняли оружие на своё Отечество в союзе со злейшим врагом. Что, может, задуматься надо: кто ж больше виноват - эта молодёжь или Отечество?
Вопрос сложный и до сих пор, спустя 80 лет после войны, народ не готов поставить его на повестку дня, что уж говорить про времена первого издания «Архипелага ГУЛАГа».
Пускай в этой книге достаточно слабых моментов, пускай она стала рупором пропаганды идей самого автора. Но она даёт возможность прикоснуться к сознанию невинно-осуждённого заключённого. При помощи «АГ» можно взглянуть на мир глаза «каэра» времён СССР и ужаснуться. Это главная и великая заслуга этого произведения, которая оправдывает многие её недостатки.
Книга равносильная удару.Оглушительному удару,удару от которого трудно подняться и осознать,что сейчас произошло.Крик,выстрел. Погружение в кроваво-грязную воду в которой находиться не можешь и до берега не доплыть.Очень сильное,фундаментальное произведение,которое на меня произвело неизгладимое впечатление.
Reviews of the book «Архипелаг ГУЛАГ», 87 reviews