– Но я не вижу!.. – захрипел Стефан, цепляясь за разорванный ворот его рубахи.
– Здесь темно, – повторил Томаш, отмахнувшись от друга.
Он на четвереньках пополз в сторону Генриетты, чтобы ещё раз постараться хоть сколько-нибудь успокоить её. Нащупав её руку, он попытался обнять её за плечи, но девочка отшатнулась от него, заливаясь слезами.
– Томаш, я не вижу, – повторял всё Стефан, царапая окровавленными ногтями стену.
Прошло довольно много времени. Все в подземелье спали или лежали тихо, стараясь не стонать. Томаш, однако, не мог сомкнуть глаз, не смотря на то, что последние силы он истратил, убаюкивая Клауса. Сон отлетел от него благодаря беспокойству Стефана и больше не возвращался. Мысли тоже покинули Томаша. Постепенно тьма перед его глазами начала приобретать форму, по подземелью поплыли разноцветные круги, замелькали радужные зайчики, голова закружилась, появилось чувство, что сидишь не на полу, а на потолке, и редкие всхлипывания и сопение раздаются откуда-то снизу. Из дальнего угла темницы выплыла яркая белая точка. Она всё приближалась и приближалась к Томашу, пока не оказалась перед его носом в виде шара размером с небольшой горшок. Мальчик долго молча вглядывался в это видение, не шевелясь и не меняя выражение лица. Затем он услышал голос, который, как это ни было странно, исходил из шара. «Иди за мной, – сказал шар, – я выведу тебя и твоих друзей». Томаш послушно пополз за шаром, наткнувшись то на Генриетту, то на Стефана с Клаусом. Он разбудил их всех и дал знак следовать за ним. Шар, мерцая, плыл по воздуху немного впереди, слева, всхлипывая, ползла Генриетта, сзади держался Стефан, а рядом с ним фыркал «брысь» маленький Клаус.
Через некоторое время они упёрлись в дубовую дверь подземелья. «Ждите здесь», – сказал шар и исчез. Что-то щёлкнуло снаружи, затем раздался вопль ужаса, который мог бы перебудить всех узников, но почему-то никто не шевельнулся, возможно, все уже давно привыкли к крикам. Через минуту появился шар. «Толкайте дверь», – приказал он. Дверь открылась, и все четверо вышли из темницы. В слабом свете догоравшего факела Томаш увидел сидящего стражника. Его глаза были широко открыты, из перерезанного горла хлестала кровь. «Кто это его так?» – подумал про себя Томаш. «Это он сам себя», – услышал он голос шара, звучавший с иронией, и тут же по коридору прокатился звонкий смех, от которого все четверо вздрогнули. Но они продолжали следовать за таинственным светящимся шаром, не произнося ни слова, пока перед ними не возникла другая массивная дверь, над которой шар завис и стал бледнеть. Томаш услышал голос: «Ступайте вверх, по обходной галерее пройдите до третьей башни, спуститесь в подвал и выйдите через погреб по тайному ходу». «А ты?» – тихо спросил Томаш. «Мне нельзя дальше», – сказал шар и совсем растворился в воздухе.
– Вы слышали, куда нам надо идти? – спросил с надеждой Томаш у своих спутников.
– Я ничего не вижу… Наверно я и ничего не слышу уже… – проговорил Стефан.
– Брысь! Брысь! – зашипел в темноте малютка Клаус.
Генриетта ничего не сказала, она только всхлипнула и отрицательно покачала головой. Отчаяние совершенно завладело Томашем. Он один едва расслышал слова неведомого шара, и на друзей полагаться было бессмысленным. Оставаться на месте было опасно, но и идти навстречу неизвестности не менее рискованно.
– За мной, я знаю дорогу, – с уверенностью прошептал Томаш, открывая дверь.
Все последовали за ним. Хотя на самом деле мальчик почти не знал, куда их ведёт, ему важно было успокоить остальных, да и себя тем, что они ищут выход из этого ада. Четверо детей ползли по грубым каменным глыбам, стараясь двигаться бесшумно в кромешной темноте. Томаша снова стали покидать силы. Он слышал слова шара будто бы во сне, и эти слова походили на галлюцинации, вызванные страхом и голодом. Уж не сон ли всё это? На самом ли деле поднимается Томаш по винтовой лестнице в поисках спасения, или только ему так кажется? И может он лежит сейчас на холодном полу темницы среди искалеченных физически и духовно людей и умирает? Конечно, ведь побег слишком хорош, чтобы быть истиной, это должно быть чудом, но чудес нет и быть не может. Он бредит, и сознание уходит от него.
Чья-то холодная рука коснулась в темноте руки мальчика, и сознание мгновенно вернулось. Он и правда был на лестнице, напротив поблёскивали заплаканные глаза девочки, сзади слышалось тяжёлое дыхание друга и брата.
– Томаш… – раздался слабый голосок Генриетты, – обещай, что не бросишь меня…
– Не брошу… – прошептал он и попытался прижаться к ней поближе.
Ему было страшно. Но уже не за себя он переживал, а за тех, кто был рядом. Томаш спешил, карабкаясь по липкой и скользкой лестнице, он не слышал, как Генриетта горячо признавалась ему в своих чувствах, не слышал жалоб Стефана и фырканья брата. Он хотел как можно скорее оказаться на воле. Наконец перед ними забрезжил свет. Пройдя в открытую дверь, дети оказались под сводами обходной галереи. На ней никого не было, так как бароны отослали большинство своих людей в ночные разъезды по землям соседей.
Стареющий месяц довольно хорошо освещал стены и башни замка, застывшие угрюмыми чёрными монстрами. Дети благополучно миновали первую башню. Они старались ступать бесшумно, затаив дыхание, ожидая, что вот-вот наткнутся на злую стражу или ужасного барона. За каждым камнем им мерещился враг. Люди неожиданно вырастали из темноты, пугая детей чуть ли не до крика, но к счастью оказывались всего лишь кучей хлама. Перед второй башней все замерли. Тишина резала уши. Вдруг не с того не с сего Клаус закричал: «Брысь! Брысь! Брысь!». В эту же секунду из башни вышел тот самый щуплый человечек, что ещё утром вместе с бароном напал на деревню. И он, и дети застыли от неожиданности, возникло минутное замешательство. Никто не успел опомниться, как Томаш схватил рогатину, стоявшую у стены, и, что было сил, ударил ей недруга в грудь. От неожиданного удара тот отшатнулся и упал, сорвавшись со стены, однако успел ухватиться за камни кладки. Зависнув над внутренним двором, вымощенным булыжниками, он взмолился о пощаде. Хриплый голос слуги барона дрожал, было ясно, что он долго не продержится.