Игра слов

В то утро Кристина сидела перед трюмо почти без одежды как-то особенно долго. Было ли причиной этого неудачный макияж левого глаза, или просто мне казалось, что время тормозит еще сильнее, чем я? Или причина в том, что сегодня меня впервые очень настораживают женщины, которые стремятся отлично выглядеть? Сегодня мне кажется, что они просто пытаются себя подороже продать.

Почти каждое утро рабочего дня Кристина брала у меня деньги из кошелька. Немного брала, тысячу рублей, иногда две. Когда она рылась по карманам в поисках кошелка на моих глазах, она всегда бросала вопросительный взгляд на меня. Интересно, она так спрашивает разрешения взять деньги или просто просит побыстрее сказать ей, куда же все-таки запропастился мой кошелек? Не знаю, в ответ на этот взгляд я просто улыбался, и такой ответ Кристину всегда устраивал. Она, конечно, зарабатывала немного, и тратила на косметику больше, чем ей платили на показах и фотосессиях. Первые дни я сам всегда совал ей по карманам тысячные бумажки. И поэтому, когда она шарила по моим карманам, это выглядело, будто она избавляет меня от необходимости самому давать ей деньги. Когда вдруг в кошелке денег не было, Кристина ни разу не заговаривала об этом, а просто на следующее утро снова открывала мой кошелек. На третий день, максимум на четвертый, в моем кошелке снова появлялись деньги, и Кристина продолжала снова брать понемногу. Они ни разу не попрекнула меня тем, что из-за этих пауз безденежья чего-то не смогла купить, и я это очень ценил. Конечно, она постоянно просила меня что-нибудь ей подарить, но всегда делала это почти в шутку, не настаивала, никогда из-за этого не портила настроения ни мне, ни себе, всегда просила что-то очень реалистично доступно, и, в конце концов, я с удовольствием ей это дарил.

Интересно, что изменится, если в кошелке не будет денег неделю? Две недели? Мы ведь с Кристиной никогда не говорили о деньгах, не планировали вместе крупные покупки, зарубежные поездки… Как она говорит о деньгах? Как жена или как проститутка? А что ты знаешь о том, как жены говорят о деньгах? И готов ли ты рисковать тем миром, который тебя в данный момент устраивает?

Я давно уверен в том, что денежные отношения – самые честные. Меня пугают женщины, которых не радуют деньги. И так-то женщины совершенно непредсказуемы, а с теми, кто не любит деньги и подарки, теряешь даже ту чуть ли не единственную возможность сделать что-то наверняка беспроигрышное. Я вдруг впервые подумал о том, что деньги всегда сильнее, чем слова, помогали мне влиять на женщин. И, судя по тому, что чем дороже машина, тем красивее женщина, которая в ней сидит, деньги помогают всем – и мужчинам с деньгами, и женщинам без денег. Когда у меня бывали приступы лени или просто не было времени на ухаживания, деньги всегда помогали мне обратить на себя внимание. Они были подземным ходом в осажденную крепость. Или формой подкупа того, у кого были ключи от городских ворот. И я почему-то никогда не задумывался над разницей между «подкупить» и просто «купить»? Может, зря не задумывался?..

Я встал с постели, достал из кошелька тысячу рублей, подошел к трюмо, поцеловал Кристину за ухом, чуть оттянул резинку трусиков и прижал ею голубую купюру. Недавно в стриптиз-баре я в каком-то угаре почти также совал деньги в трусики стриптизершам.

Это кольцо на безымянном пальце левой руки Кристины я заметил не сразу. Сначала я просто подсознательно удивился белому цвету металла. Подсознательно удивиться – это значит обратить внимание на что-то важное и долго уговаривать свое сознание не придавать этому значение. Как долго вам удается такое? Мне удается очень долго, минуты три…

– Католики на этом пальце носят обручальные кольца…

«Кто тебя зовет в жены, Кристина?» – спрашиваю я.

– Кто сегодня придает хоть какое-то значение тому, на каком пальце что носить? – отвечает Кристина.

– Ты всегда обожала золото.

«Кто тот счастливчик, кто хочет сделать тебя счастливой сильнее, чем я?» – спрашиваю я, будто это на самом деле меня интересует.

– Это всего лишь серебро, – улыбается мне Кристина.

– Или платина?

«Что в нем особенного, кроме того, что он богаче меня?» – интересуюсь я.

– Зато это не автомобильная гайка, – Кристина не хочет отказывать себе в праве уколоть меня.

Я взял Кристину за руку, чтобы посмотреть на свет сквозь яркий прозрачный камешек.

– Блеск бриллиантов всегда тебе к лицу…

«Откуда он у тебя?» – спрашиваю я.

– С подружкой случайно заскочила в ювелирный. Не могла удержаться. Я всегда говорила, что ты ничего не понимаешь в бриллиантах. Потому что это не бриллиант, а всего лишь цирконий.

Вы можете отличить с первого взгляда бриллиант от циркония? Я не могу…

– Хоть это не бриллиант, но все равно ярко смотрится. Правда? Тебе нравится? – воркует Кристина.

Я не верю, что это ее покупка. Человек, который привык к подаркам, сам делает такие покупки крайне редко. И если это действительно чей-то подарок Кристине? И если я знаю, что это не мой подарок? Как себя вести? Расстраивать себя и ее подозрениями? Пытаться поймать ее на лжи?

На каждый мой вопрос у Кристины находится ответ, и пока для меня это важнее того, что ответы Кристины мне не нравятся.

Я оттягивал встречу со Стасом как только мог, но моя интеллигентская привычка выполнять обещания, с которой я безуспешно боролся несколько последних лет, все-таки взяла верх. Я заехал к Стасу на работу уже поздним вечером. В бизнес-центре почти никого не было. Мы уселись в удобные кресла в огромном гулком холле, свет был приглушен, где-то рядом булькала вода фонтана.

Я в последний раз попытался уйти от разговора:

– Никогда не любил играть в карты.

– Потому что никогда не играл на деньги, – жестко ответил Стас.

Я смирился.

– Давай начнем с того, что я гарантированно выиграю у тебя десять рублей, – тоном волшебника начал Стас. – У тебя есть десять рублей? Выкладывай. Это небольшая плата за те знания, которые ты сейчас получишь. Теперь доставай монету, у которой есть орел и решка. Давай, я проверю, что это действительно настоящая монета, а не какая-нибудь крапленая с двумя орлами, которую ты специально носишь с собой, чтобы обыгрывать таких олухов, как я.

Становилось весело, и это понемногу начинало примирять меня с реальностью.

– Давай договоримся, что если сейчас выпадет орел, то я тебе плачу десять рублей. Если решка – то десять рублей платишь ты. Согласен?

– А у меня есть выбор?

– Конечно, нет. Но сейчас не об этом. Бросай…

Монета из-под потолка упала на пол, забилась в истерике и легла орлом вниз.

– Я безропотно отдаю тебе десять рублей, – сказал Стас.

– Давай закончим на этом. Будем считать, что я обогатился.

– Нет, ты обязан сыграть со мной еще. Но теперь я ставлю двадцать рублей, а ты тоже двадцать рублей – свою десятку и мою десятку. Бросай…

Монета снова упала орлом вниз.

– Нет, не орел…

– Сам вижу.

– Я не о монете. Я – о тебе.

– Ты обязан со мной сыграть еще раз. Теперь я ставлю сорок рублей, и ты – тоже сорок рублей.

Монета опять легла орлом вниз.

– Нет, я не остановлюсь. Я ставлю восемьдесят рублей.

Монета упорно ложилась орлом вниз.

– Ставлю сто шестьдесят…

– У тебя денег хватит?

И снова монета легла орлом вниз.

– Моя следующая ставка – триста двадцать рублей.

Стас пересчитал выигранные мною деньги, тщательно разложил на столе свои деньги и решительно сказал:

– Бросай…

– Может, ты бросишь. А то, когда я у тебя выиграю квартиру, будешь говорить, что я бросал как-то неправильно.

– Нет, бросай ты. Это принципиально.

– Ладно, раз ты настаиваешь…

Наконец-то, с шестой попытки монета легла орлом вверх, и Стас не без гордости сначала убрал в кошелек свои деньги, потом мою пачку, в которой на самом деле лишь десятка была его выигрышем.

– Какова вероятность того, что орёл не выпадет никогда? Я посчитал. Вероятность того, что орёл не выпадет первым же броском, составляет один к двум. Вероятность того, что орёл не выпадет ни первым, ни вторым броском – один к четырем. Дальше вероятность уменьшается в геометрической прогрессии. Из трёх бросков – 1/8, из четырёх – 1/16… из десяти – 1/1024. Таким образом, вероятность того, что орёл выпадет хотя бы один раз за десять бросков, составляет более 99,9%. Можно ли утверждать, что я почти наверняка выиграю в такую игру десять рублей? Конечно, можно: вероятность 0,999 близка к стопроцентной. Но для этого нужно, во-первых, чтобы ты согласился играть на таких условиях, а во-вторых, иметь достаточный запас денег: ведь к десятому броску, если орёл не выпадет раньше, я уже заплачу тебе 5110 рублей (10+20+40+80+160+320+640+1280+2560), а величина ставки в десятом броске составит 5120 рублей – итого 10230 рублей.

– Ну, и кто же согласен играть на таких условиях?

– Казино. Любое казино. С рулеткой дело обстоит точно так же, если ты ставишь на так называемые равные шансы: красное-чёрное, чёт-нечет, больше-меньше. Разница лишь в том, что вероятность выпадения каждого из этих шансов составляет чуть меньше половины – не 1/2, а 18/37, за счёт того, что на рулетке есть zero. На самом деле, бросая монету, есть вероятность того, что она останется стоять на торце.

– Если бы все было бы так просто, казино давно обанкротились бы, а они, как видишь, процветают.

– Да, здесь есть нюанс. Я зашел в казино, и понял, что против этой системы сделано. Игорное заведение имеет простой способ не допустить превращения игры в скачку со ставками, где игрок был бы практически обречён на выигрыш, вот каким образом: верхний предел ставок в казино ограничивается! Между минимальной ставкой и максимально разница в 50 раз. Начиная с двухсот рублей я не могу поставить на красное или черное больше 10000 рублей. Минимальны и максимальные ставки на разных столах разные, но расстояние между ними такое же – в 50 раз. То есть у меня есть возможность увеличивать ставку восемь раз.

– Все, можно считать наш фокус с разоблачением состоявшимся, все по домам.

– Да подожди ты. Подумай, само ограничение верхнего предела ставок есть доказательство того, что система, основанная на принципе увеличения ставок, представляет для казино опасность. Как ты думаешь, почему в казино мне не хотят разрешить поставить больше десяти тысяч рублей? Думаешь, у них не хватит денег рассчитаться? Но в соседнем VIP-зале Вы можете сделать ставку двадцать тысяч рублей и даже сто тысяч! Денег, скорее всего, хватит. Дело в другом – в соотношении максимума и минимума. Там, где можно поставить сто тысяч, минимальная ставка на красное или черное – две тысячи рублей. Иначе шансы на выигрыш стали бы непозволительно высоки. Казино боится этой системы – вот главный вывод.

– Но как при таких правилах иметь возможность поставить с увеличением десять раз подряд?

– А кто заставляет начинать ставить с первого хода? Можно начинать ставить на красное после того, как шарик упадет четыре раза на черное. А такое бывает довольно часто. В казино у каждого стола есть электронное табло, на котором показаны пятнадцать или даже шестнадцать последних выпавших чисел. Не надо ничего запоминать и записывать. Просто смотри и начинай ставить с того момента, с которого сочтешь нужным. Я прикинул, что, начиная ставить с тысячи рублей на равные шансы и имея в кармане пятьдесят тысяч, при быстрой игре за час можно выиграть тысяч восемь-девять. Больше шестидесяти тысяч за рабочий день… Ты когда-нибудь столько зарабатывал?

– Я не верю в то, что так легко можно выиграть. Когда я бросаю монету или запускается шарик, то будет орел или решка, будет красное или черное – это абсолютно не зависит от результата предыдущего броска. Рулетка – это ведь слово женского рода… Про женскую логику есть хороший анекдот. Теперь я буду давать тебе задания, ладно? Скажи, какова вероятность встретить живого мамонта на Невском проспекте?

– Никакой вероятности.

– Ответь мне: это также невероятно, как то, что монетка сто раз подряд упадет орлом вниз?

– Еще менее вероятно.

– Не горячись. Представь, что не только в фильме «Парк Юрского периода» смогли из комара клонировать доисторических животных, но так случилось на самом деле. Можешь представить? Напрягись. Это даже легче, чем бросать монетку.

– Допустим, представил…

– Теперь допусти вероятность того, что мамонты ведут себя примерно также, как слоны.

– Допустил.

– Тебе знаком тот исторический факт, что несколько веков назад, когда кто-то из наших царей получил в подарок слона, его на самом деле провели по Невскому проспекту.

– Да, я читал об этом.

– То есть, теоретически появление живого мамонта на Невском проспекте возможно. С какой вероятностью?

– Допустим, с такой же, как выпадение монетки орлом вниз двести раз подряд. Или двести пятьдесят раз…

– Не будем спорить о цифрах… Важное другое: твой ответ – это типично неправильный мужской ответ! Любая нормальная женщина скажет, что вероятность встретить мамонта на Невском проспекте пятьдесят на пятьдесят: или встречу, или нет! А ведь рулетка – женского рода…

Повисшая пауза затягивалась в тугой узел.

– Все, пока! Я обещал поговорить с тобой о том, как обыграть казино: я поговорил. Обещание выполнено. Ты меня не убедил.

– Слушай, кончай со мной играть словами. Ты обещал мне помочь…

– Я обещал только выслушать тебя.

– Для игры мне нужны деньги и нужен… В общем, ты мне нужен.

– Больших денег у меня нет, я еще за машину полностью не рассчитался… А грабить казино я не пойду: разве я похож на самоубийцу?!

– Тогда я пойду грабить казино один.

Я понял, что в этот момент мне Стаса было не остановить. И любое сегодняшнее сопротивление только усиливало бы его стремление пуститься в рулеточную авантюру. У меня оставался только один шанс остановить Стаса – начать выжидать этот шанс. Быть рядом и ждать. Затаиться как охотнику и ждать подходящего момента, чтобы свернуть его с этой рискованной дороги.

– Хорошо, давай как перед любым важным делом или крупной покупкой возьмем время для охлаждения. Давай две-три недели просто походим по казино, поиграем по мелочи, понаблюдаем за этими дурацкими табло, порассуждаем о превратностях фортуны, познакомимся с игроками, с девчонками, которые шарик бросают… Просто попробуем хорошо провести время. Более того, я готов финансировать наше участие в этом просмотре вертепов азарта: выделяю тысячу долларов. Выигрыш пополам, проигрыш вернешь, когда сможешь, то есть никогда. Но обещай, что за эти три недели ни о каком экшене по-крупному ты даже напоминать мне не будешь. Согласен?

– Согласен.

Стас на прощание пожал мою руку крепче обычного.

Ему уже было под сорок, но в нашей конторе его все почему-то звали просто Веничкой. Это абсолютно не вязалось с ним: высоким, толстым, крикливым и, главное, недоступным в восприятии. И дело даже не в том, что он постоянно громко ругался матом, а в том, что матерные слова были почти единственно понятными словами в его лексиконе. Более того, по матерным словам многие только и понимали, что Веничка хотел сказать на самом деле.

Матом он почти не ругался только при общении с шефом, клиентами и со мной. Не думаю, что это была какая-то его привилегия по отношению ко мне. Просто в большинстве случаев мне удавалось его понимать даже в том случае, когда он выражался иносказательно, и поэтому использовать мат в наших беседах особого смысла не имело. Когда я еще работал журналистом, мне приходилось много общаться с врачами и учиться их циничному языку. Самым простым было освоить словечки типа «вертолет», что означало гинекологическое кресло, и «лыжники» – так врачи называли стариков, ходивших с палочками и шаркавших тапочками. Когда я сам начал понимать, что «наркоз по Кальтенбруннеру» – это недостаточное обезболивание, а «консервы» – это больные, которых лечат консервативными, то есть нехирургическими методами, врачи меня зауважали и даже налили спирта. Не думаю, что мне открылись тайны профессионального сленга, но после врачей разговаривать с представителями любых других профессий, даже с программистами, было намного проще. Наверное, поэтому в какие-то моменты я понимал Веничку настолько хорошо, что мы могли себе позволить беседы даже на нерабочие темы.

Я всегда знал, что компьютерщики – не от мира сего, но Веничка даже на их фоне выделялся особой прямотой и незлым презрением к миру непосвященных. В конторе он не занимал каких-то высоких должностей, он просто отвечал за то, чтобы работали все созданные нами сайты, электронная почта, внутренняя сеть, единая база данных и все остальное инетовское обеспечение нашей деятельности. Ни один важный вопрос, связанный с Интернетом, не мог быть решен без участия Венички. Почти для всех разговоры с Веничкой были испытанием на сообразительность и психологическую устойчивость, и потому наши многочисленные дизайнеры, журналисты, агенты настраивались на вынужденные разговоры с Веничкой заранее, некоторые даже готовили конспекты, но в большинстве случаев это не спасало их от мата и долгих попыток понять то, что они услышали.

На нашем официальном сайте Веничка рядом со своим официальным именем и перечнем обязанностей честно написал, что в простонародье, то есть внутри нашей конторы, его зовут просто Веничкой, и что без особой на то необходимости клиентам лучше напрямую его не беспокоить, чтобы случайно не нарваться на ненормативные технические термины. На этом же сайте нашего юриста он назвал менеджером по борьбе с российским законодательством, а шефа – генеральным менеджером по работе с людьми. Шеф долго пытался вернуть себе свою официальную должность, но Веничка упорствовал:

– Вы, шеф, ведь не считается своих сотрудников персоналом, кадрами или просто быдлом, что собственно одно и то же. Вы управляете людьми. Несовершенными, но все-таки людьми. Поэтому с ними надо работать. В этом и заключается ваша должность и, если желаете, то и ваша миссия.

После таких слов шеф смирился с неофициальным названием своей должности.

Веничка получал самую высокую зарплату. Только шеф и он имели отдельные кабинеты. Только он мог приходить когда угодно и уходить когда угодно, конечно, при условии, что в конторе ничего не подвисает. И такое особое положение было для многих предметом зависти, и я не был исключением.

– Хорошо тебе: ты незаменим и можешь себе позволить приходить к обеду, материться и работать в отдельном кабинете.

– Если ты незаменим, то тебя никогда не повысят, – ответил Веничка, и впервые в его голосе мне послышалась грусть.

– Зачем тебе повышение, ты и так здесь почти самый главный?

– Глюкало замучило и глюкодромы надоели, – резанул Веничка, что, если я правильно понял, означало, что ему надоело возиться с компьютерами и компьютерными программами.

– А по мне так самое сложное – это пытаться управлять людьми. Вещи более благодарны вниманию к себе. И даже если они ломаются, то делают это честно, без кривляния и ультиматумов.

– Недружественные интерфейсы настое… – задумчиво произнес Веничка. – Надо в этой конторе провести оптимизацию.

– Выбросить все, что плохо работает?

– Я тоже не знаю, как это сделать.

В кабинет к Веничке неосторожно заглянул наш коммерческий Серега:

– Тут один очень важный клиент спрашивает, можно ли на его сайт закачать все его рекламные видеоролики?

– Невозможно, если задачу будут ставить мудаки.

Серега не стал задумываться над тем, кого Веничка назвал плохим словом.

– И еще он спрашивает, сколько времени нам потребуется, чтобы сделать это.

– Год, – ответил Веничка.

– Никогда, – перевел я Веничку.

Серега озадаченно сел на первый попавшийся стул и приготовился слушать матерную тираду, но я опередил Веничку:

– Наш уважаемый программист сейчас хочет спросить у тебя имя клиента, чтобы вспомнить, может ли его сайт поддерживать видеофайлы или придется этот сайт оптимизировать. Еще Веничка хочет знать хотя бы приблизительно общую продолжительность рекламных роликов, которые надо загрузить на сайт. Только после этой информации можно понять, сколько времени займет решение поставленной задачи.

Серега благодарно вышел.

– Зачем ты помешал мне надругаться над ним? – с укором в голосе спросил меня Веничка.

– Я и сам уже жалею о том, что лишил себя удовольствия услышать язык подворотен, возведенный тобой в ранг искусства.

– Напрасно иронизируешь, – Веничка сегодня был на удивление лиричен. – Мат богат эпитетами и очень выразителен. Нет такой чистой и светлой мысли, которую было бы невозможно выразить в матерной форме. Мат очень удобен при разговоре с непонятливыми людьми. Он строг и точен, поэтому военные так любят отдавать команды именно матом. Это очень живой и веселый язык. Русская речь без мата превратилась бы в доклад. И самое важное: мат незаменим, когда кончаются слова.

– Про мат я наверняка знаю только то, что, когда у меня ужасное настроение, кричать матом намного дешевле, чем идти к психоаналитику.

Домой я вернулся раньше обычного и увидел Кристину, которая аккуратно укладывала вещи в большой чемодан.

– Ты меня кидаешь?

– Как ты мог такое подумать?! – мило проворковала она, в этот момент ее явно сильнее волновало содержимое чемодана. – Я улетаю к маме… Не провожай меня. Я позвоню…

– Ты не говорила мне, что уезжаешь?

– Говорила, но ты забыл.

Когда тебе надо соврать о чем-то не очень важном, то проще всего сказать, что твой собеседник забыл этот разговор.

– Когда тебя встречать?

– Я же сказала, что позвоню. Но не раньше, чем через две недели.

– Почему ты не хочешь, чтобы я тебя проводил? У тебя большой чемодан…

– Неужели тебе не приятно, что хотя бы часть хлопот я беру на себя?

– Ничего приятного в этом нет. Приятное и нормальное как раз заключается в том, чтобы помогать…

– И все равно не провожай меня.

В ее голосе скользнуло раздражение. Если забота начинает раздражать, то, значит, тебе не хотят быть обязанным или просто что-то скрывают.

– Передавай маме привет от меня.

– Непременно, – чуть театрально сказала Кристина.

Именно таким тоном я всегда вру.

– Ты неплохо выглядишь! – вдруг произнесла Кристина.

Мало что может быть обманчивее женского комплимента. Так женщина обычно решает поддержать твои силы перед тем, как нанести смертельный удар. Если бы она действительно считала, что я неплохо выгляжу, то уже делала бы мне минет.

Я посмотрел Кристине в глаза: она выдержала мой взгляд. Кристина уже уложила все вещи и смотрела на меня с видом сытого хищника, который раздумывает, съесть ли ему кролика сразу или сначала поиграть с ним.

– Но походить в спортзал и покачать пресс тебе не мешало бы…

Если женщина начинает подчеркивать твои недостатки, то только для того, чтобы оправдать свой новый выбор.

Кристина уже чуть приоткрыла рот, чтобы сказать следующую фразу, но тут зазвонил телефон, такси уже было у подъезда, Кристина выскочила за дверь быстрее, чем я успел подхватить ее чемодан…

Я плюхнулся в кресло игрушкой, которой только что досыта наигрались и не сломали даже не из жалости, а только потому, что не хватило времени. А, может, меня специально не стали доламывать, мол, вдруг еще пригожусь? Я почти физически ощущал, как меня пососали и выплюнули, но от чувства гадливости меня спасало то, что я почему-то не хотел всерьез задумываться над всем этим. Сначала я подумал о том, что Кристина была по-своему великолепна в этом прощании, что я не ожидал, что у нее хватит ума говорить двусмысленными фразами. Но потом я понял, что двусмысленные фразы рождаются у женщин не в уме, а в каком-то другом органе, о существовании которого все догадываются, но никто точно не знает. Хотя отъезд Кристины был похож на побег, я сразу попытался найти в нем положительные стороны, и вдруг понял, что их на удивление много. Во всяком случае, теперь не надо ломать голову над тем, как объяснить Кристине, почему теперь по вечерам я буду ходить со Стасом в казино, а не водить ее по ресторанам, клубам и кинотеатрам.

Я позвонил Стасу:

– Как это ни противно признавать, но я готов сегодня предаться разврату и пойти с тобой играть в рулетку.

Наш первый выигрыш в казино, около ста долларов, Стас решил поделить не поровну, а по-честному. Половину он забрал себе, чтобы купить Иринке ее любимую черную икру и бутылку французского вина, а на вторую половину выигрыша мы вместе пошли в ресторан, который располагался здесь же, в казино, этажом ниже.

– Казино – это потрясающий феномен! – громко почти прокричал на весь зал Стас, и, если бы этот ресторан не принадлежал казино, нам наверняка сделали бы замечание. – Казино – оплот свободы выбора в нашем жестко детерминированном мире. Здесь ты постоянно можешь выбирать. А ведь выбирать так важно! И это на самом деле так редко происходит! Ты не можешь выбирать родителей и детей. Ты обычно только раз в жизни выбираешь профессию и любимую футбольную команду. Ты только несколько раз в жизни выбираешь себе жен и дома. Все остальное решают за тебя. А когда речь заходит о свободном времени, то большей несвободы для мужчины сложно представить.

– Начальник говорит тебе, когда у тебя отпуск, жена решает – где, – пробубнил я.

– Вот именно… Старые афоризмы хороши как выдержанное вино.

Я уже понял, что Стас затащил меня сюда, чтобы продолжить читать лекцию о пользе казино.

– Главная свобода заключается в том, что ты можешь идти играть или можешь не ходить – у тебя есть право выбора. А если ты сделал выбор в пользу «прийти», ты сразу получаешь огромное количество вариантов выбора во время игры. Ты можем ставить фишки на рулетке, когда шарик уже крутится. В блек-джеке ты сам решаешь брать или не брать еще одну карту и точно знаешь, что дилер остановится на семнадцати. В покере ты тоже ведешь игру: покупаешь карты, сбрасываешь… Конечно, это только имитация выбора, но вполне реалистичная: здесь живыми деньгами вознаграждается правильный выбор и деньгами наказывается выбор неправильный. Словом, радуйся выигрышу и огорчайся неудачам. Если ты идешь за эмоциями, а не за деньгами, то казино – это классный экшен.

– Но мне не нравятся актеры этого экшена. Они – злые. Они кричат и матерятся сильнее, чем на футболе. Но на футболе люди от негатива избавляются. А здесь, мне кажется, покупают негатив за собственные деньги.

Стас быстро опьянел, спорить не стал и уехал покупать икру. Возвращаться в опустевшую квартиру мне не хотелось. Я снова поднялся в казино, сел за рулеточный стол, взял фишки самого маленького достоинства, иногда делал ставки, иногда пропускал броски, иногда заставлял фишками все поле, потом, когда проиграть захотелось сильнее, чем выиграть, начал ставить по десять-пятнадцать фишек на единственное поле.

Статный колоритный кавказец, у которого, казалось, даже под дорогим костюмом есть кинжал, как зачарованный смотрел на мои упорные попытки проиграть оставшиеся деньги.

– Слушай, дорогой, почему ты всегда ставишь только на 36?

– Это мой день рождения.

Мир, еще мгновение назад озадачивавший его, снова стал простым и понятным:

– Правильно делаешь, – подмигнул он мне. – Я то же люблю ставить на свой день рождения.

В тоже мгновение шарик забился в маленькой ячейке с цифрой «36». У кавказца опять на минуту потерялся смысл, но мне было уже не до него.

– Вам сегодня везет, – улыбнулась мне крупье, отсчитывая выигрыш. На бэйдже я прочитал ее имя – Майя.

– Поздравляю вас! – еще раз улыбнулась она.

У Майи лицо, которое ждет и даже ищет повод улыбнуться приветливой улыбкой уверенного в себе человека. «Такая улыбка – почти единственное спасение несимпатичных девчонок», – подумал я тогда.

– Поздравляем! Поздравляем! – донеслось с разных сторон от сотрудников казино.

Я понял намек и чуть картинно бросил несколько фишек на стол:

– На чай!

Потом бросил еще пару фишек:

– На сахар!

– Спасибо! – как эхо раздалось с разных сторон.

Я посмотрел на Майю. На безымянном пальце левой руки еле заметно блеснуло колечко с небольшим камешком. «Почти как у Кристины…», – не мог не подумать я.

Майя еще раз улыбнулась:

– Правда, поздравляем, не из-за чаевых, просто так.

Я собрался уходить, когда уже светало.

У рулетки действительно все-таки есть загадка. Вот катится шарик, сталкивается с отбойниками, на исходе сил перекатывается через бортики… Вот он перевалился через бортик, и упал в ту цифру, на которой ты поставил максимальную ставку. Твой выигрыш один к тридцати пяти, и ты богач в этот день. Несколько таких попаданий, и ты свободен. Ты можешь день, неделю, месяц не ходить на работу, есть в лучших ресторанах и, возможно, даже съездить куда-нибудь к морю. И все это время жить с надеждой, что в следующий раз тебе тоже повезет, и твоя беззаботная свободная жизнь продлить до старости, которой не будет. Во всяком случае, именно так ты думаешь о старости в этот момент. Перекатывается шарик через бортик, и ты можешь делать то, к чему стремишься в своей обычной жизни, вкалывая по десять часов, не понимая начальников, идя на конфликты, мирясь с давно нелюбимыми женщинами… Ты очень зависишь от них: начальников, бизнес-партнеров, женщин… Ты миришься с этой зависимостью ради того, чтобы добиться того же самого, чего ждешь от рулетки: нескольких дней свободы в окружении комфортных идей, любимых людей и красивых вещей. Так от чего же лучше зависеть – от этого шарика, который может и не перевалиться через бортик, отделяющий его от твоей максимальной ставки, и от людей, которые тебе несимпатичны уже потому, что от них зависит все самое светлое в твоей жизни?

Под утро мне все сильнее хотелось зависеть от шарика.

Весь день мне попадаются на глаза влюбленные парочки. Сегодня их на удивление много: десятки парочек, сотни, кажется, что весь Петербург состоит только из двадцатилетних влюбленных парочек. Они целуются, когда на светофоре переходят улицу перед моей машиной. В пробке они идут со скоростью потока, почти все время напротив моей машины, и целуются, целуются… Однажды я не выдержал, со всей дури посигналил, девчонка вздрогнула, как испуганный воробушек, а парень долго крутил мне пальцем возле виска.

Какое они имеют право целоваться?! А что делать тем, кто сейчас не имеет такой возможности? Куда подевались бабушки? Куда делись мужики в возрасте за сорок? Почему не гуляют пенсионеры, ведь прогулки так полезны для здоровья? Почему сегодня мир состоит только из очаровательных девчонок и влюбленных парочек?

Я, конечно, понимаю, что парочек сегодня не больше, чем в любой другой день. Но раньше я их не замечал, а сегодня они бросаются мне в глаза, как собаки на кошек. И каждая парочка болью укола тупой иглой напоминает мне о странном отъезде Кристины. Является ли боль обязательной в отношениях между мужчиной и женщиной и такой же естественной как радость? Или это сигнал болезни?

Когда-то врачи учили меня уважать боль, ведь именно болью человеческий организм сигнализирует о том, что где-то внутри что-то сломалось и необходимо лечение. «Боль дает тебе шанс», – говорили они.