Отряд «лосей» пробил две очень приличные лыжни – ни лыжи не проваливались, ни палками не приходилось искать точки упора. Да и самих «лосей» след простыл – чешут где-то впереди, прут через снежную целину и останавливаться не собираются. Как и было договорено, Тойво и Оскари старались избегать крутых спусков в овраги, преодолевая их по пологой дуге. Для лыжника подъем не опасен – в него забираешься, пока дыхание не сбивается и мышцы не начинают дрожать – привычное дело. Для лыжника опасен спуск – при падении можно запросто не только руки-ноги переломать, но и лыж лишиться. Что тогда лыжнику делать? А делать тогда нечего.
Все бойцы бежали попарно не только для того, чтобы чувствовать локоть товарища, но и для того, чтобы контролировать своего соседа против обморожения. Мало ли у него уши большие, и вылезли они из-под лыжного шлема, так что тот и не заметил! Этого допустить было никак нельзя. Без уха воевать весьма и весьма затруднительно.
Как бы ни медленно передвигался отряд «коней», но при выходе на озерные просторы, впереди смутными далекими силуэтами начали просматриваться «лоси». Конечно, может быть при движении в лесу среди мачтовых сосен их просто не было видно, но в планы Антикайнена никак не входило догонять своих товарищей. Поэтому он сказал в никуда «привал пятнадцать секунд».
Его шутку оценили: воинство встало и громко задышало. Над ними взвился пар, как облако, но никто не предпринял попытку завалиться на снег.
– Можно подкрепиться и попить, – сказал он.
Для питания во время марша они предусмотрели сухофрукты, чищенные грецкие орехи и маленькие прессованные шарики из риса с мясом. Для питья – фляги с глюкозой, ну и вода. Конечно, все время этим делом питаться было нельзя, но на бегу поддержать силы, или, как говорили сами курсанты – поддержать штаны – вполне хватало.
Пока все складывалось неплохо, пока никто не отстал, но пока не было врагов.
– До Поросозера доберемся – там большой привал и ночевка, – по цепи передал свое распоряжение Тойво. – Проверить себя и друг друга на предмет обморожения, потертостей.
В мороз кататься на лыжах – одно удовольствие. Разгорячишься, пар валит, щеки наливаются румянцем – просто прокламация здорового образа жизни.
В сильный мороз бежать на лыжах – то еще удовольствие. Сразу же начинают чертовски мерзнуть руки, даже несмотря на то, что они в рукавицах, и все пальцы пока еще вместе. Если пойти на поводу у своего заволновавшегося организма, начать согревать руки, дыша в рукавицы теплом изо рта, то на некоторое время наступает облегчение: типа, отогрелся. На самом деле это только кажущееся потворство. Во-первых, теряется уйма времени, во-вторых, при очередном отогреве, вдруг, обнаруживается, что мизинец отморозился к чертям собачьим. В-третьих, начинает колотить крупной дрожью все тело. Все – начинаешь замерзать. С морозом шутки плохи. Если не обнаружить поблизости теплое жилище – с некоторыми пальцами можно распрощаться, или незаметно впасть в состояние регрессии. Бац, и насморком заболел! Или просто умер.
Все дело в кровообращении. У кого-то оно лучше, у кого-то хуже – в зависимости от организма, но оно есть у любого лыжника. Да что там – лыжника, оно у любого человека имеется. Когда тело движется, мышцы сокращаются, кровь циркулирует. Замерзли руки – чепуха, скоро вместе с разогнавшейся по всему организму кровью поступит тепло и к кончикам пальцев. Только надо потерпеть и не останавливаться.
Зимний день был в самом разгаре. Еще немного – и солнце будет падать прямо в ночь. Тойво не питал особых иллюзий по поводу сверхскоростного прохождения маршрута. Если бежать по лыжне, то за час можно вполне одолеть пятнадцать километров. Это при условии, что двадцать килограмм на плечах не висят, и кроме этих самих пятнадцати километров дальше ехать не надо.
При пешем ходе можно одолеть за тот же час шесть километров.
Его расчетное время со всеми нюансами типа кратких привалов и непредвиденных ситуаций – десять километров в час. Итого получалось, что добраться до Поросозера они смогут не быстрее, чем за семь часов. Но входить в деревню днем нежелательно. Под покровом темноты – куда как удобнее, не будет лишних глаз.
«Лоси», если их бег ничто не нарушит, окажутся возле населенного пункта еще засветло. Опытные бойцы Кумпу и Вяхя проведут рекогносцировку, наметят места ночевок, да и с питанием разберутся. Им и отдыхать больше надо – пробивать лыжню не каждому под силу. А завтра уже снова в путь.
Если бы не форсированная лыжная подготовка, всем пришлось совсем бы туго. Тойво оглядел своих бойцов: пока никто не выглядел безнадежно уставшим. Но все равно правильнее было бы снизить скорость. Тренировки тренировками, но на деле всегда вскрываются неучтенные обстоятельства.
– Отставшие есть? – спросил он у командира первой роты Хейконена.
Тот отдал распоряжение по цепи и вскоре получил отчет.
– Никак нет, все курсанты налицо, – сказал он.
Ну, это еще только начало. Двигаться по озеру проще, однако монотонность хода может сыграть дурную шутку, которая называется «расконцентрацией». Лыжник внезапно перестает понимать, как отталкиваться палками, как переставлять ноги и вовсе заваливается набок. Это, конечно, в первую очередь, признак усталости. Но также признак того, что у человека отключилась голова со всеми его мозжечками. Взгляд делается пустым, речь – невразумительной, лыжник, словно бы, засыпает.
Да так, в принципе и есть на самом деле. Спят же красноармейцы при движении колоннами. Все остановились, а некоторые продолжают идти, натыкаются на товарищей и валятся им под ноги с громким молодецким храпом. Только дружеский пинок под дых возвращает человека в чувство.
Здесь пнуть не удастся – лыжи мешают. А лыжи в их рейде на вес золота. Запасных – усилием красноармейцев из Средней Азии – не имеются.
– Всем приготовиться! – скомандовал Антикайнен. – Пятнадцать секунд прошли пятнадцать минут назад.
Его распоряжение поддержали командиры взводов и отделений, и вскоре они снова двинулись в путь. Длительные остановки нежелательны, потому что разгоряченные организмы от этого принимаются мерзнуть с удвоенной скоростью.
Тойво, задавая темп, постарался чуть сбавить обороты. Нечего выкладываться пока это не является принципиальным делом. Все равно и этот скоростной режим покажется кому-то высоким. И из деревни Поросозера назавтра в тыл к врагам уйдут не все красноармейцы, что сегодня туда придут. Антикайнен, как и его командиры, были настроены отобрать из ста семидесяти бойцов, выдвинувшихся в рейд, настоящих «красных шишей», физически и психологически годных для передвижения в этом белом безмолвии.
«Ших-ших», – шелестят лыжи. Идти приходится попеременным ходом, лишь изредка сбиваясь на одновременный бесшажный. Бесшажным получается быстрее, одновременно отталкиваясь обеими палками, но и сил тратится больше. В пеших маршах красноармейцы зачастую поют строевые песни. Это, вероятно, их стимулирует. В лыжных переходах царит молчание. Только дыхание и шорох лыж. «Шиш-шиш», – говорят лыжи. «Красный шиш», – поправляет их Тойво.
Крепкий с ночи мороз нисколько не прекратился. Кажется, что даже усилился. Но это только кажется. Под сорок градусов – плевок на лету замерзает. В такую погоду опасны любые длительные прогулки на свежем воздухе.
Понятно, что зимой холодно. Когда же очень холодно – это значит, что в наш мир лезут твари не из нашего мира. Температура при этом всегда падает. Даже летом, когда, вдруг, опускаются туманы. Таков закон природы, закон сохранения энергии, энтропия и энтальпия. Во время войн всегда стоят суровые морозы. Во время войн льется кровь, во время войн все вокруг насыщено страданием. Это не может не привлекать тех тварей, потому что нашим страданием они живут. Чем древнее земля, тем древнее и переходы, тем проще вскрыть дверь между мирами. Колдуны и ведьмы сильнее всего именно здесь.
Тойво посмотрел на часы и не увидел циферблата. То ли обмерз, то ли запотел изнутри. И полоска берега скрылась в сплошном морозном мареве. Лишь бы товарищи «лоси» с пути не сбились! Когда никаких ориентиров – блуждать по льду озера можно до посинения. Но Вяхя опытный лесной скиталец, компас – его второе «я».
Где-то по левую руку видна посреди белого пространства какая-то точка, и она перемещается. Это живая точка. Это, наверно, зверь. Зверь, величиной с точку – что ему в такой холод собачий делать на льду?
Тойво сошел с лыжни, уступая пальму первенства Хейконену и Каръялайнену. Заиндевелые шлемы, очерченные инеем глаза, они поняли, что останавливаться не следует, и пробежали мимо. Плечи подняты, попеременные движения рук и ног размерены – парни выглядят, как снежные демоны. Кристалликами льда заросли все маскхалаты и задубевший на холоде вещмешок. Даже автоматы Федорова, стянутые ремнем к спине, кажутся глыбами льда. Таким только с этой самой пальмой и бежать.
Следом за ними также размеренно и без суеты пробежали пара за парой другие «красные шиши». Пока никто не дергается, и это не может не обнадеживать.
Тойво достал из притороченного к левому боку подсумка монокуляр фирмы «Spyglass» и направил его в сторону зверя-точки. Черт, все равно ни черта не видно, словно в туман смотришь. Чертыхайся не чертыхайся, а оптика на морозе работает неважнецки – стоит приблизить к глазу, сразу начинает запотевать.
Мимо прошли «ломовые лошади». Если бегущие впереди были просто «конями», то этим парням приходилось тащить за собой сани с провизией и прочими необходимыми для долгого похода делами. Их меняли часто, но все равно каждой новой паре приходилось несладко.
Тем не менее выработанная и отрепетированная в Кавголово стратегия себя оправдывала полностью. Для боевого столкновения она, конечно, не годилась, но для быстрого и эффективного перемещения боевой группы «красных шишей» из точки «М» в точку «П» работала на все сто процентов. Или даже больше, если учитывать нечеловеческий мороз.
Отвергнув, как неосуществимую, идею подсмотреть за далекой тварью, Тойво подумал, усмехнувшись, как хорошо, что они не взяли с собой голубей.
Приказ Седякина требовал, чтобы каждый день тому отправляли отчет. Кокетливая дописка «в меру возможностей» не значила ничего. Какие могут быть возможности в тылу врага при отсутствии телеграфа, почтового сообщения и курьерской службы? Каждый день отправлять бойца с донесением: прошли первый миллион километров, уничтожили первый миллион неприятелей, местное население встречает с хлебом-солью? В штабе Седякина суровые генералиссимусы предлагали воспользоваться голубиной почтой. Предложение было, как водится у генералиссимусов, в ультимативной форме. Они истово верили, что какой-то мифический голубь устремится в морозное небо и в два взмаха крыла прилетит к родной голубятне на Васильевском острове. Они истово не верили, что при минусовых температурах даже вороны не летают – холодно им. Сядут возле воробьев, нахохлятся и милостыню у прохожих требуют.
Так что, дорогой товарищ главнокомандующий, не видать тебе ежедневных отчетов, как собственных ушей. Менее всего это интересовало Тойво. Более всего, как оказывается, интересовала жизнь товарищей. Ну, а потом, своя жизнь. И деньги, по определению.
– Передай по цепи: привал! – снова вернувшись в лыжню и догнав впереди идущих, скомандовал он.
8. Все ближе к врагу.
В Поросозеро пришли к сумеркам. Несмотря на совсем невысокий темп на последних десяти километрах отряд здорово растянулся. Все «кони» превратились в «собак». Потому что устали, как собаки. Командирам отделений пришлось замыкать колонну на подходе к деревне, подгоняя тех, кто совсем выбился из сил. С некоторых даже снимали вещмешки и оружие, чтоб тем было легче передвигаться.
После переклички убедились, что отставших и заблудившихся не имеется, можно идти отдыхать.
«Лоси», первыми ворвавшиеся в деревню, расстарались: и выставили караулы, и договорились с местными жителями о постое, еде и даже бане. Тойво Вяхя прекрасно ориентировался на местности и прямиком вывел весь отряд к Поросозеру, не пришлось делать какие-то лишние километры. Медведь Кумпу руководил прокладкой лыжни, словно для ответственных международных соревнований.
Деревенские власти сначала отнеслись к красноармейцам не очень, чтобы дружелюбно: об их визите они ничего не знали, а, как говорится, «незваный гость хуже татарина». Но, получив гарантии, что все затраты им будут возмещены интендантской службой Красной Армии, успокоились. Не особо они, конечно, верили в возмещение, но любые обещания всяко были лучше, нежели какие-то контрибуции и воровство, обозначенное новомодным словом «реквизиция». Деревенская власть – это староста и счетовод Вотруба20, хотя – нет – просто счетовод.
Бань на всех красных шишей не хватило, поэтому пришлось пользовать их в несколько заходов. Каждый командир отделения придирчиво рассмотрел у своих подчиненных ноги на предмет потертостей, а потом доложил по инстанции. Инстанция донесла информацию до Антикайнена и его заместителя Кумпу.
– Пожалуй, нам предстоит сделать выбор, – сказал Тойво.
– Пожалуй, следует предложить добровольцам остаться в Поросозере, – предложил Оскари.
У пятнадцати человек были обнаружены не просто потертости, а настоящие водяные мозоли на ногах. Или валенки достались им некачественные, или просто не повезло. Уповать на сбившиеся портянки не мог никто, потому что портянки были решительно исключены из гардероба несмотря на возражения хозяйственников-уставников.
Никого из прошедших школу шюцкора среди натертых ноги не было. Это обнадеживало.
В общем, когда прошли все банные процедуры, закрепленные ужином, Тойво собрал всех своих красных шишей на вечернюю поверку. Объяснив в двух словах, что сегодняшний марш – всего лишь прелюдия перед настоящими переходами, он сказал:
– Предлагаю всем, кто не вполне уверен в своих силах, остаться здесь, а потом двигаться пешим порядком на соединение с регулярными частями Красной Армии.
– Это всего лишь мера предосторожности, – добавил Оскари. – Нельзя сделаться дополнительной обузой для товарищей, когда условия потребуют форсированного передвижения и мгновенного боевого контакта с врагом.
– Кто сомневается – поднять руку! – сказал Каръялайнен.
Прошло пару минут, ни одна из рук не поднялась. Дальше ждать было бессмысленно. Мороз и потребность отдыха – чего тут переминаться с ноги на ногу.
– Вольно, – распорядился Антикайнен. – Разойтись.
Все разошлись, а командиры засели в доме, где предстояло ночевать Тойво, на совещание.
– Итак, определимся с ночным караулом, – начал командир и вежливым взмахом руки отправил за печку бродившую по столу хозяйскую кошку. Та сразу вспомнила, что у нее дела и начала строить планы, как пойти мышковать в подпол. – Заступят те, кто завтра с нами не пойдет.
– Трое разводящих и шесть постов, по часу каждый караул. В связи с морозом не думаю, что целесообразно держать народ более, – сказал командир первой роты Хейконен.
– Верно, – согласился Оскари. – Тогда кого выберем-то?
– С мозолями – всех, – наклонил голову Каръялайнен. – Еще по отделениям решить, всяко командиры определились, кому совсем тяжко.
Взводные тотчас же предоставили расклад: кто и как себя проявил по маршруту.
– Шюцкоровцы среди уставших есть? – спросил Антикайнен.
– Имеются, – вздохнул Каръялайнен, еще ниже опустив голову.
– Ну, ими пренебрегать нельзя, – заметил Тойво. – У них опыт, знания. Это поможет втянуться в долгие переходы.
Командир второй роты вообще опустил голову на стол и булькнул.
– Спит, подлец, – зачем-то шепотом сказал Хейконен. – Сморило.
– Бросьте его к, – Антикайнен на миг смешался, чуть не упомянув свиней. – К кошке бросьте его. Пусть отоспится.
Каръялайнена под руки отвели к печке и уложили на приступок, на котором обычно спали дети и старики. Кошка обрадовалась компании, решила не идти в подпол, обняла командира первой роты, как родного, и притворилась спящей.
– Товарищи, в темпе, – предложил Кумпу. – Решим и разойдемся. Все человеки, все устали.
В общем, по всем раскладам вышло, что сегодня всю ночь будут караулить 34 человека – они же завтра остаются в Поросозере.
Взводные командиры убежали выставлять начальников караулов и караульных, остальные завалились спать. Кри, блин, кра, блин, кру, блин – все, блин, спим, блин.
– А тварь-то наблюдает, – сонным голосом сказал Оскари, разместившийся ввиду своего роста на полу.
Тойво, который устроился на лавке, хотел переспросить, но язык отказался шевелиться. Он успел еще подумать, что как замечательно, что ни начальника училища Инно, ни комиссара Ровио с ними нет. Кто привык командовать не привыкнет слушать.
Утро оказалось тяжелым. Мышцы болели у всех, причем у всех – разные. Разве что пресс одинаково отдавал весьма болезненными ощущениями у каждого.
– Мышца болит – значит, растет! – хорохорился выспавшийся Каръялайнен.
– Ага, – проворчал Хейконен. – Вернемся домой с отращенными пузами.
Курсанты, которых решили оставить в деревне, не протестовали. Дело-то житейское! Они сдали лыжи, автоматы, вооружились трехлинейками, которые тоже были в отряде, без сожаления расстались с белыми маскхалатами, и старший получил первое донесение Тойво, которое надлежало в краткие сроки отправить Седякину. Способ отправки не оговаривался.
«Лоси» ушли первыми, хотя часть пути к деревне Лазарево должна была пройти по узкой санной дороге в одну колею. Тем не менее далее намечался поход по лесу, что было само по себе достаточно большим испытанием. А расстояние до Лазарево было примерно таким же, что и с Масельги до Поросозера. Это была уже пограничная территория, белые шиши затаились где-то поблизости.
Для пущей важности, километров через десять, Тойво сыграл тревогу. Мышцы к этому времени уже перестали ныть, вошли в рабочий режим, так что можно было побаловаться.
– Враг слева! Развернуться в цепь вперед! – крикнул он, отмечая, как его слова дублируются командирами взводов и отделений.
Красные шиши разом повернули налево, срывая с плеч автоматы, делая быстрые шаги и падая под прикрытие стволов сосен, осматриваясь. Пулеметные расчеты мигом выдернули и привели в боевую готовность пулеметы. Впрочем, вряд ли удалось бы из них стрелять – уж больно сильный был мороз!
– Доложить рекогносцировку! – посыпались команды от взводных.
– Первое отделение – враг не обнаружен!
– Второе отделение – враг не обнаружен!
– Пулеметный расчет – готов к стрельбе, цели не выявлены!
Ну, и так далее. Если столкнуться с лахтарит лицом к лицу, то все получалось по боевой науке. Но кто сказал, что финны воюют по боевой науке? Школа шюцкора – вот их стратегия. В условиях города, открытой местности она бесполезна, зато в лесу – она оправдана на все сто процентов.
Красноармейцы, поднявшись на ноги, двинулись цепью в сторону мифического врага, готовые вступить в бой в любую секунду. Тут уж не до условностей, типа мороза. Любого наземного противника они обнаружат и сметут перекрестным кинжальным огнем.
А не наземного? Тойво обратил внимание, что те его бойцы, что когда-то подобно ему получившие выучку шюцкора, дула своих автоматов держат направленными на кроны сосен. Правильно, опасаться следует, в первую очередь «кукушек» и их прицельного боя по командирам.
Все, дальнейшего углубления отряда от маршрута допускать не следует.
– Отбой тревоги! Вернуться на позиции!
Курсанты нехотя поворачивались вспять – уж больно хотелось популять в лахтарит, уж больно не хотелось снова нудно и утомительно брести на лыжах.
Сразу же начали поступать доклады о том, что сделано, что видено и что можно еще предпринять. Антикайнен принял информацию к сведению, но обсудить ее с кем-то сразу не мог: заместитель его, Кумпу, сейчас чешет где-то по лесу, лыжню прокладывает. Так, это неправильно – в случае реальной встречи с реальными белыми шишами, те попытаются выявить и уничтожить командира любой, так сказать, ценой. Нужен заместитель здесь, в маршевом отряде, среди «коней».
– Командир взвода Суси! – сказал он. – Назначаетесь начальником штаба нашей группы. Заместителем остается товарищ Кумпу.
– Яволь, мин херц, – ответил Суси. Точнее, просто подумал так, на деле отделавшись уставной фразой. Большая должность – больше ответственности. Это он помнил еще по подразделению шюцкора в Иматре, которым командовал в свое время.
– Всем бойцам объявляется благодарность за слаженность и оперативность действий! Молодцы, красные шиши!
– Ура, – ответили те и снова выстроились в походном порядке. Бодрости у них добавилось: конечно, монотонность убивает не только любовь, монотонность убивает само ощущение жизни. На днях предстоит проверка в условиях, когда обратной дороги уже не будет.
Тойво опять укололо острое чувство вины перед своими товарищами. Укол пришелся бы прямо в сердце, если бы он не увернулся: изгнанным из родной Суоми парням просто необходимо было встретиться со своими обидчиками – чтобы сразиться с ними и победить. Так что кольнуло где-то под лопаткой, да и забылось.
Один доклад привлек его внимание. Красноармейцы из пулеметного расчета, будучи в самом хвосте колонны, разворачиваясь в атакующий строй, заметили, как дернулся в лесу какой-то зверь. Дернулся и удрал, породив лишь снежные брызги из-под копыт. Один из шишей не поленился и дошел до того места, где этот зверь стоял. Так вот, копыт у него не было, зато были лапы весьма зловещего вида – как у матерого волка. Только вот передние конечности, если судить по следам, были несколько шире расставлены, нежели задние. Или грудь у него очень широкая, или это не волк. «Тварь какая-то», – сказал боец, а Тойво тотчас вспомнил, что сказал о твари вчера перед сном друг Оскари. Типа – наблюдает кто-то.
Да и сам он видел странного зверя на занесенном снегом льду посреди озера. Впрочем, тут нет так уж и далеко до загадочной горы Воттавары с камнями-менгирами и скрученными деревьями. Почему бы какому-нибудь животному не мутировать?
Однако больше волновать должны двуногие твари финского подданства.
Оставшуюся часть маршрута проделали на одном дыхании, даже почти догнали «лосей». Им, конечно, пришлось туго: лавировать между деревьев, выбирать наиболее пологие спуски с встречающихся горок, которых здесь было немало, да еще и держать курс на крошечную деревеньку Лазарево.
Мороз, пожалуй, угнетал даже больше, чем вчера. Единственной радостью было лишь то, что снег в такой жесткий минус не выпадает, да и ветра нет вовсе.
Иной раз из-под снега с шумом взмывали встревоженные тетерева, бестолково сослепу метались туда-сюда и улетали куда-то прочь, в свое тетеревиное завтра. Их можно было настрелять на ужин, но Антикайнен еще в самом начале пути запретил громкие разговоры, не говоря уже о выстрелах не по делу. Помимо дичи только белки, сердито цокая, показывались на сучьях осин и елей. Лес вымерз, как вымерз и весь мир.
В Лазарево разместилось едва ли с десяток домов, так что с приходом отряда здесь, вдруг, сделалось многолюдно. Местные жители занимались, в основном, охотой и рыбалкой. Старики, женщины и дети. Взрослых мужчин почти не было. Питались тем, что добывали сетями, силками и запасали летом и осенью.
– А куда мужчины делись? – удивлялся Тойво. – Война что ли всех подобрала?
Оказалось, не война, а образ жизни. Здесь жили люди, которые добывали себе пропитание вдалеке от родных очагов. И зимой, и летом уходили мужчины к Белому морю на промысел. Летом нанимались сельдь ловить, зимой – морского зверя бить. И добираться-то до морского берега – все ноги стопчешь – а все равно уходили. Потому что так было заведено.
Деревня хирела, много ли справят хозяйство женщины и подростки? А мужики все равно сбивались в ватаги – и ходу! Туда идут, вошь на аркане ведут, обратно – кому как повезет. Дома отдыхают, бражку лакают, солеными грибами закусывают. Отдохнут, в банях отмокнут – и снова в путь. «Зато не коробейничают!»
Из беломорских деревень, да архангельских поселков коробейники по всему северо-западу шастают. Уходят мужчины, запасшись всякой чепухой в коробе, и торгуют ею по базарным дням, меняют на другую чепуху. «Вы кто такие будете?» «Поморы мы». «А что торгуете, поморы?» «Иголки, нитки, ситечка отрез».
Сваренной солдатской кашей наелись все жители Лазарево, взявшие на постой красноармейское воинство. Белофиннов они не видели, те обходили захудалую деревеньку стороной – стратегического значения не имела, с местных жителей не поживиться.
– Ну, что будем делать? – вопросил командиров Антикайнен, когда они собрались вечером на беседу. Совещанием это назвать никак не получалось – дисциплина, конечно, была, вот субординации – никакой, потому что обучались все одному и тому же в одном и том же учебном заведении. – Мы, типа, уже в тылу врагов, оккупировавших Советскую Карелию. Завтра выдвинемся на Гонги-Наволок, а там – рукой подать и до Пененги, где, вполне вероятно, финнов преизрядно.
– Предлагаю двигаться дальше двумя группами, – сказал Суси.
– Предлагаю предложение товарища Суси поддержать, – согласно кивнул Кумпу. – Каждая рота пойдет своим путем.
Конечно, чем меньше народу, тем больше кислороду. Но помимо этого возрастает мобильность отряда. Да и скрытность тоже.
– А «лосей» нам выделите? – поинтересовался командир первой роты Хейконен.
– Само собой: пятнадцать человек во главе с Вяхя пойдут с тобой, остальные со мной – двинутся перед Каръялайненом, – сказал Кумпу.
– Пора бы уже и разведчиков пускать по маршруту, – снова добавил Суси.
Вот ведь каким рассудительным сделался волчара21! Все собравшиеся с уважением посмотрели на парня из Иматры. А Тойво мысленно похвалил себя за то, что назначил такого человека командиром штаба.
Итак, порешили, что завтра с утра выйдут две группы. Первая рота двинется через озеро Талвис, что севернее, вторая – через озеро Чиасъярви. В Гонги-Наволоке отряд вновь соберется, чтобы разведать пути к Пенинге, а потом – как вдарить по деревне! Ни одного белофинна упускать нельзя. И развлечение, и проверка шишей в настоящих боевых условиях.
– Давайте споем по такому случаю! – торжественно предложил Каръялайнен. – Интернационал!
– Да пошел ты в пень! – подавляя зевок, сказал Оскари. – Сам пой, что хочешь, хоть Марсельезу, а других под такое дело не впрягай.
– А какие слова в этой Марсельезе? – спросил командир второй роты, но от него только отмахнулись: шел бы ты, в самом деле, в пень, певец несчастный!
– Ладно-ладно, – нисколько не обиделся тот, ушел к своему ночлегу и, не выдержав, вполголоса в сенях взвыл:
It was a Monday,
A day like any other day.
I left a small town
For the apple in decay.
It was my destiny.
It's what we needed to do,
They were telling me
I'm telling you22.
Это был понедельник.
День, как и все другие дни.
Я покинул маленький городишко
Ради гниющего яблока23.
Это была моя судьба.
Это то, что мы должны сделать,
Говорили они мне,
А я говорю вам24.
– Да впустите же кошку! – закричали из дома сразу несколько голосов, и Каръялайнен, зажав рот рукой, вошел к товарищам.
– Что это было? – сразу же спросили товарищи.
– Душа поет, – ответил командир роты, не убирая руки.
– И что пел?
– Марсельезу, – он наконец-то снял ладонь с лица и прислушался: а не поет ли его рот сам по себе? Да, вроде бы, нет – только желудок следка подвывал, переваривая гороховую кашу с беконом.
Все было тихо, как бывает тихо только такой морозной ночью. Люди, пригревшись под овчинами, спят. Животные в хлеву стараются не шевелиться, чтобы спасти то тепло, которое сохраняется у них в стойлах. Дворовые собаки, запущенные по такому холоду в хлев, свернувшись клубками, дремлют. Коты гуляют сами по себе, но в такую погоду всеми правдами-неправдами пробираются в дома и там, в укромном углу возле печки, смотрят свои кошачьи сны.
И лес замер: животные пытаются не замерзнуть, да и птицы – тоже. Все, как было испокон веку, все, как подсказывает инстинкт.
Лишь одно существо, презрев и мороз, и луну, и борьбу за крохи тепла, брело под звездным небом, чтобы вновь найти свою стаю. И потом всей стаей возликовать, как они это умели делать в предвкушении живой крови. Существо молча подняло свою голову к небу и, не в силах сдержаться, громко и протяжно закричало. Крик был похож на стон, полный тоски и злобы. Глаза у твари сверкали красным светом, а клыки в пасти матово блестели, словно отражая лунные блики. Какое-то неприятное дикое существо из дикого-дикого леса.
9. Финские шпионы.
Прощание с Лазарево было скоротечным. Ушли «лоси» и разведчики, а потом за ними отправились оба отряда. Только ребятишки махали руками вслед красным шишам, да некоторые молодые женщины, отважившиеся попытать мимолетное женское счастье, вытирали краешками платков уголки глаз, чтобы слезинки не примерзли к их щекам.
К вечеру девятого января оба отряда должны были встретиться в деревне Гонги-Наволок. Кто быстрее придет – тот и дартаньян. А кто вторым будет – тот, стало быть, не дартаньян. В общем, дартаньяном быть круто!
Антикайнен распределил себя в один отряд вместе со старым другом Кумпу, возглавившим «лосей» второй роты Каръялайнена. Суси, как начальник штаба, пошел с ротой Хейконена. Они пожали друг другу руки и умчались, рассеивая по воздуху тончайшую снежную пыль.
Лазарево осталось загибаться посреди карельской зимы, медленно сползая в свое невеселое будущее.
В дни коллективизации всех мужиков-промысловиков загонят в колхоз и запретят шляться к Белому морю. И это, вроде бы, спасет деревню, но потом случится одна война, потом почти сразу – другая, потом помрет Сталин, а в деревне будет все больше заколоченных домов. Сгинет Лазарево, как и тысячи карельских деревень. Но она умрет безболезненно, потому что умрет до «перестройки». Другие же, несчастные, будут агонизировать под мудрыми взглядами сменяющих друг друга президентов, пугая этими агониями администрации местных самоуправлений. Life, как говорится, is life.
Компактность отряда, его слаженный лыжный ход должен был проявить, по идее, всех хромых и ущербных, потому что, чем меньше людей, тем больше каждый из них был на виду. Хромых и ущербных не оказалось. Все чесали по лыжне и не морщились. Мышцы болеть перестали, отработанные до автоматизма смены впереди и позади идущих способствовали сохранению сил. Словом, если раньше отряд Антикайнена считался «красными шишами», то теперь он таковым и сделался.
Местность становилась все более пересеченной. Начали встречаться даже скальные образования, напрочь лишенные снега. Где-то здесь было, так называемое «Массельгское щелье» – горный кряж, высота которого была под сто метров. Где-то возле Пененги, вообще, на 409 метров возвышалась гора Лысая, неспроста так прозванная. Но ни на кряж, ни, тем более, на гору шиши лезть не планировали.