«Ни почести, ни славы»

Text
Read preview
Mark as finished
How to read the book after purchase
Font:Smaller АаLarger Aa

– Салон причесок, Ждановская 40. Миша у меня к тебе просьба по пути сюда узнай, кто Печёрский район ведет. Меня интересует дебош в Лермантовском переулке, в доме под снос. Да, всё, фамилия следователя, ход расследования общим всё, что накопаешь.

Виктор выключил телефон, и уже серьёзно Фролу:

– Минут через сорок за нами приедут. Так, что у тебя есть время изменить свой убогий вид. Мастер уже освободился, – Виктор кивнул в сторону рабочего зала.

Фрол встал, протянул журнал Виктору.

– Пока мне будут делать джентльменский вид, найди себе подходящий имидж, а то шибко серьёзен.

Виктор взял журнал.

– Спасибо друг.

– Не за что.

Фрол поковылял к мастеру.

Виктор уже ему в след:

– Стригись и думай, что делать будим. Может всё к черту и домой.

Фрол не ответил.

В просторном гостиничном номере четверо. Двое молодых ребят из шестого отдела украдкой любопытствовали фигурой одноногого. Он переодетый и мастерски поправлен парикмахером, уже не напоминал несчастного из драмы уличных ужасов. Серый костюм и строгий цвет черной рубашки подходил к образу тайного агента, но не инвалида на одной ноге. Все четверо в креслах, за круглым столом, за коньяком и легкой закуской. Фрол никак не мог допить коньяк. Он делал маленькие глотки, наслаждаясь вкусовым букетом. Он вертел бокал перед глазами, умиротворяясь игрой цвета и солнца.

Виктор не выдержал его ребячества, прервал тишину:

– Фрол, возвращайся.

Фрол опустил бокал, зажал его в ладонях, посмотрел на Виктора.

– Ты услышал всё, – продолжил Виктор.

– Всё, – спокойно ответил Фрол.

– Твоё решение?

– Хотелось бы продолжить знакомство с Викторией Александровной.

– Проверить себя?

Фрол пригубил коньяк, сделал глоток.

– Скорее всего, вернуть себя. По бумагам я, как бы и муж ещё.

– Где же её найдёшь, она птица пугливая. Кстати, – Виктор посмотрел на ребят, – откуда, наша Вика опасность почувствовала.

– Паж её, шустрый малый. Он как мусорщик всё под белый лист, а тут оказия, не досмотрел. Да и мы не вовремя с вопросами. Вот вам и бега, – Михаил окинул всех взглядом, продолжил, – хотя, хочу заметить интуиция у неё на высшем уровне.

– Чутьё её, вот-вот на задворки побежит, – тихо сказал Фрол, потупив взгляд себе под ноги.

– Это почему же, – удивился Виктор.

Фрол лишь хмыкнул:

– Розыск на неё не объявлен, зачем же красоте, да ещё с деньгами взаперти сидеть. Обеды, ужины в дорогих ресторанах это как дань себе красивой. Сбежит интуиция, не выдержит высокомерия.

Миша удивленный такой логикой, вставил свою заметку:

– Фрол Арсеньевич с таким успехом можно и заграницу. Всё своё у неё с собой, зачем ей по лезвию ходить.

– А лезвия ведь нет. Вернее оно есть, но оно с нашей стороны. На её стороне профессиональная осторожность и одни вопросы. А так, как она женщина гордая и не любительница оставлять за собой шлейф грязного прошлого, то вопросы, на которые надо ответить, ой, как её будут мучить. Выходит, что заграница должна подождать, если хочет спать спокойно.

– Хорошо.

Виктор налил себе коньяк, уютно умостился в кресле.

– Это оставим молодёжи. Тем более что у них в арсенале имеется маленькая зацепка.

Ребята удивленно переглянулись.

Виктор посмотрел на ребят, глотнул коньяк и с лёгкой укоризной, высказался:

– Шеф у вас ребята золотой человек, всё дал вам. Весь свой опыт, разжевал, разложил. Вот только логики, размышлений вам не хватает. Всё же делаете правильно. Когда первый раз к Чернявской Виктории Александровны с вопросами приходили, под домом машины все переписали?

– Да.

– Да.

Ребята ответили в один голос.

– Тогда размышляйте. Помните, что театр начинается с вешалки, а сыск с мелочи.

Михаил засуетился, похлопал себя по карманам, пошарив внутри пиджака, вытащил блокнот. Листает записи, находит нужную запись.

– Горького 23, четыре подъезда. Всего шесть машин.

– Три часа хватит?

Виктор посмотрел на часы.

Ребята встали, Михаил, пряча блокнот, ответил:

– Да, тут-то дел на полтора часа, ни больше.

Виктор одобрительно кивнул.

– Тогда на другие полтора часа загляните в аэропорт. Закажите на послезавтра два билета рейс двести шестьдесят.

Михаил посмотрел на Фрола, тот задумчив, будто не слышит, потом на Виктора, дернул плечами:

– Закажем.

Ребята вышли.

– Ты прав, мстить за измену, за любовь, за жизнь нам не дано.

Проговорил Фрол, даже не взглянув на своего друга.

– Человеки. – Виктор поставил коньяк. – Любить, ненавидеть смысл их жизни. Ты и я мы выше этих понятий. Мы подымаемся вверх, смотрим вниз и нам совсем неинтересна эта мышиная возня. Потому, что наша философия рассудительна и спокойна. Мы ждем смерти лишь для того, чтобы идти дальше.

– Значит наш мир без солнца, – ответил Фрол, посмотрев Виктору в глаза.

Виктор выдержал его взгляд, взял опять рюмку, откинулся на спинку кресла, сделал глоток.

– Что, такое солнце?

– Это правда, которую не спрячешь.

– Но зачем она нам, ведь с ней тяжело идти.

– А не трусость ли это?

– Трусость, когда бегут. Трусость чувство. Слабость человеческая.

Разговор прервала мобильная связь.

Виктор поднял трубку.

– Говорите.

Он слушал, молча и долго.

Фролу эти минуты показались длинными, стало скучно и как-то одиноко. Допив коньяк и сунув в рот дольку лимона, он погрузился в свои мысли.

Не хотел, но наглая родившаяся память опять показала глаза, её, губы, её. Он с ней в тот последний вечер. Она в приподнятом настроении лукаво стреляет в его сторону. Он открывает шампанское. Отказаться не возможно, она просит ласково, за её удачу, за её экзамен. Потом после первого бокала кладёт свою руку на его, у него дрожь по телу, по всем фибрам. Она просто просит посмотреть его прошлое. Он уходит, приносит альбом старых фотографий. Последнее, что он помнит это глаза, уже холодные, эти губы в злой улыбке.

– Ну, вот кажется и всё.

Услышав голос Виктора, Фрол вернулся.

Виктор допил коньяк, потянулся за лимоном и уже с кислым привкусом во рту, повёл разговор:

– Справедливости ради лучше будет отдать, все наши негоразды, уголовному розыску. Ребята хорошо чувствуют след. Только, что разговаривал с майором Зацепиным, его отдел ведет твоё дело. В принципе все ясно. С появлением нас в открытой форме, решающий ход за ребятами с УГРО. Интересующий меня вопрос, да и наверно тебя тоже, это тот парень из сквера. Тот, кто убивает взглядом. Вопрос я таки решил.

Фрол посмотрел вопросительно на Виктора. Виктор в знак удивления расширил глаза.

– Парень навряд ли будет в боевом состоянии. Сотрясение надолго уложило его в кому. Охранное агентство «ВИКИНГ», где он по нашим сведениям состоял на службе, отрицает любое знакомство с ним. Против «викинга» никакого компромата, работают честно или очень стараются вести себя честно. Хвала им, это им удается. Бумаги, которые они упустили, задевает их авторитет, но нисколько не открывает завесу грязных дел. «У нас все чисто, у нас никакой утечки», только и твердят. Конечно, было бы интересно заглянуть на их кухню. Сколько у них ещё таких воинов, а самое интересное, кто их готовит?

У Фрола загорелись глаза.

– Так может, заглянем. Как говорил наш шеф, «Идущий на смерть, всегда бессмертен».

Виктор посмотрел на Фрола и, скривив свою физиономию, промолвил:

– Шумно будет, да и оперов жалко. Они ведь только начали мусор разгребать. Ты я смотрю, всё остаться норовишь. Скажу тебе как друг. Не парься.

Потом через несколько секунд уже в другой интонации глядя в окно, добавил:

– В царстве слепых и кривой король.

Фрол в недоумении взглянул на Виктора.

– Это ты о чём?

– О чувствах. Вот почему-то Стендаля вспомнил. Его кристаллизацию. Он, видишь ли, утверждал, что любовь, какая бы она не была, остаётся в нашем сознании, в нашем сердце маленькими кристаллами. Они на всю жизнь, они мучают и терзают. Только беда человеку, если кристаллизуется вся душа, слеп он. А слепому зеркало ни к чему.

– Не хорошо другу аллегориями говорить. Да ты не бойся, я в своё зеркало в любом состоянии посмотрю. А Стендаля в своё время не любил. Особенно его вздохи и ахи, по той, что за шторой, чужой и неприкасаемой.

Виктор перевел взгляд с окна на Фрола.

– Неужели? Последние часы у тебя одни чувства.

– Я точку хочу поставить, одну и жирную.

Они встретились взглядом.

Виктор посмотрел на часы.

– Тогда подождём. У ребят ещё два часа. Надеюсь, им удастся тебе помочь.

Машина еле передвигалась по загруженному проспекту. День перевалил на вторую половину, город суетился машиной возней. Каждому хотелось срочно и быстро, но чем больше город, тем больше этих срочностей, больше машин которые цветной полосой теснились по узким улицам и широким проспектам.

 

Николай пристроил своего дорогого мерина во второй ряд, немного расслабился, потянулся к кондиционеру.

– В этом змеином потоке можно задохнуться от жары и смога.

– В этом медляке ты самый счастливый. – Миша посмотрел на своего друга. – У тебя есть кондиционер.

Развернулся к сидящим на заднем сиденье, Фрола и Виктора. Тех явно разморило.

– А вы Фрол Арсеньевич недооценили Викторию Александровну. Её пресловутая интуиция взяла всё-таки верх над своим высокомерным эгоизмом.

Фрол лишь развел руками.

– Знаешь, Миша, форма здравого смысла являет собой квадрат, сдвинуть который очень трудно. Форма женщины это шар, куда он покатится никому не известно.

– Вы господа знатоки сильно глубоко не мыслите, это не тот случай, когда надо включать мозги.

Виктор, расправил своё затекшее тело.

– Викторию Александровну просто кто-то хорошо проинформировал. Иначе такую беготню понять не возможно. Посудите сами. На десять утра заказан и уже оплачен дорогой салон, а в девять срочная продажа машины. Заказ перенесен на двенадцать, в десять же приобретения новой машины. Не исключено, что при этом обретение не появился и новый паспорт личности. Возникает вопрос? Они, то есть Виктория Александровна, в салон причёсок едут на новой машине и с новым именем. Нет, тут явный звонок друга. Друга не откуда-нибудь, а…, ну Михаил продолжайте мою мысль. Делаю вам Михаил поправку на ветер, Виктория по нашему портфельному делу не проходит.

Секунду Михаил смотрит на Виктора.

– Если вы Виктор Андреевич клоните в транспортный отдел, то прошу прощения, вы ошибаетесь. Я поиск в компьютере сам производил. Никто об этом не знает. Ведут её, наши ребята утечка там не возможна.

Фрол улыбнулся. Виктор заметил насмешку, его просчет был на лицо.

– Старший по званию ошибаться не может. Звонок в этом деле присутствует и хоть, что вы мне не придумывайте, но её бегство связано только с чьим-то уведомлением.

Виктор исправил свою ошибку правильной, трезвой мыслью.

Миша отвернулся. Фрол пожал плечами, действительно такая срочность со стороны Виктории была чем-то оправдана. Звонком или женской интуицией теперь это не важно. Важно, что она бежит.

Мишин телефон внезапно заиграл гимн бывшего СССР. Он поднес трубку.

– Да…, понял…, спасибо ребята.

Он спрятал телефон и, произнёс:

– Новая, красная «Шкода», и знакомая, красивая женщина, но уже с новым паспортом и с новым именем, мчится на большой скорости по улицы Волгоградской. Через два светофора она будет выскакивать на нашу главную, и мчаться в противоположную сторону. В противоположной стороне у нас аэропорт. Ребята ждут указаний их старенькое Жигули по главной за ней не бегун. Нас же, как видите от встречной, разделяют одни ограждения.

Молчания, но ненадолго.

Фрол оборвал тишину:

– На въезде Волгоградской прижмись к ограждениям, я выйду. Вы развернётесь и заберете меня на той стороне.

Голос Фрола прозвучал спокойно и осмыслено. Даже Виктору, не доверявшему сейчас другу, голос Фрола внушил какой-то странный покой. Он властно положил свою ладонь Николаю на плечё. Николай сразу же вывернул влево, придав своему мерину скорость, обойдя несколько машин. Через минуту мигая аварийками, они высадили Фрола.

Фрол стоял на середине бегущего потока и спокойно смотрел на другую сторону, где с второстепенной ждали своего зеленого десятки машин. Им хотелось быстрее выскочить с такой узкой Волгоградской на такую широкую трёх полосную главную. Дорогу, которая в свободном потоке мозаикой разносит автомобили по разным уголкам большого города.

Светофор заиграл огоньками и несколько машин с Волгоградской, набирая скорость, выскочили на главную. Красная «Шкода» не появлялась. Фрол не знал, что предпримет при встрече, мысль не давала четкого ответа, в голове мельтешили лишь куски каких-то справедливых наказаний. Но какое наказание будит первым, что он выберет.

Светофор выдавливал из Волгоградской всё новый и новый поток. Фрол ждал, ждал в глупом ожидании замершего истукана, ждал, выбирая свою кару.

Когда появилась красная «Шкода», Фрол был еще в сомнениях. Ему хотелось просто остановить её, и просто пощёчиной уголовного права, наказать.

Горел красный. Волгоградская замерла. Миниатюрная иномарка уткнулась в белую разделительную полосу, притихла в ожидании.

Он обдал её взглядом.

Виктория почувствовала его взгляд, замельтешила глазами по сторонам и вдруг перед собой через поток бегущих машин увидела силуэт. Силуэт показался ей огромным, каким-то расплывчатым призраком, которого полосовали машины, а он стоял и смотрел ей в глаза. Это было глаза в глаза, это были мысли в мыслях.

Её обдал холод, холод пробежал по позвоночнику, как-то невольно затряслись ноги. Нога произвольно надавила на газ. От такой неожиданности двигатель глухо заревел.

Сидящий рядом Алексей, мирно покуривая, подскочил и с тревогой посмотрел на Викторию.

Виктория уже лицом тянулась к стеклу, ухватив ладонями руль.

– Что с тобой мать, – только и успел сказать Алексей?

Машина рванулась с места, так и не дождавшись, разрешение постового светофора.

Фрол просверлил её взглядом насквозь. Он не хотел ничего плохого только сказать мыслями, – «ты не права», сказать, – « что я живой и вся твоя гнусная жизнь так коротка и такая неправильная», а потом просто отпустить.

Но, встретив её глаза в испуге и ненависти, увидев её злобу, выскочившую из неё такой гадкой Химерой, что ему, Фролу лишь и оставалось позвать мыслями, – «иди ко мне».

Её судьбу решил тяжелый грузовик. Он на огромной скорости расколол легкую дамскую «Шкоду», выскочившую на запрещенный красный.

Ребята ехали на максимальной по третьей полосе. Виктор смотрел в окно, где мелькающие разноцветные автомобили теснились на второй, пытаясь выскочить на третью скоростную полосу.

Голос Николая прозвучал, разочаровано, но на задумчивого Виктора его возглас не произвел никакого впечатления. Он как будто все давно знал, всё давно слышал.

– Ну, вот опять аварийная возня, – произнес Николай, приостанавливая своего скоростного мерина.

– Что опять чьё-то горе выскочило на красное.

Михаил отреагировал в своей шуточной форме, впялившись в окно.

Николай осторожно провёл машину вдоль скопившихся, помятых автомобилей покачивая при этом головой, произнёс:

– Ничего себе цепная реакция, такое ощущение, что все в один миг задремали.

– А ты как думал трасса скоростная, тут Коля, коль один гаву поймает, то и все её ловят. Попробуй на такой скорости на метре свои мысли поймать.

Миша говорил, рассматривая через окно степень аварийного происшествия.

Тяжелый грузовик, молча, стоял на середине кольцевой. Его развернуло поперек, закрыв при этом две крайние полосы. Удар столкновения был настолько сильным, что переднюю оторванную часть легковушки, откинуло на несколько метров. Заднюю же её часть подмятыми, искаженными частями зажевало и протащило по асфальту грубое, тяжелое, грузовое создание.

Автомобили, звучно играя клаксонами, спешились к одной полосе. Они осторожно объезжали огрызки и осколки, железа и стекла. Они любопытствовали, открывая окна, вглядываясь в кровь, в испуг и в два безжизненных тела, которые в мертвом оцепенении застыли в красном скелетном остове.

Ребята проехали молча. Они узнали красную изуродованную «ШКОДУ», узнали и черные, прикрывшие руль в крови волосы, её, ту, которая так и не успела убежать.

Повисшая испуганная немота в салоне заставила Виктора хоть как-нибудь оправдываться. Он долго подыскивал слова, долго искал длинную оправдательную речь, но как это всегда бывает в таких случаях, выдал лишь одну фразу:

– Может так и лучше. Может так справедливее. У неё было много желаний, а как известно мешок желаний не имеет дна. Хазарский горшок. Парни из шестого, так и не поняли последние его слова о каком-то горшке.

Фрол тяжело перебирал костылями посередине двойного потока. Там впереди дорога сливалась с горизонтом. Там впереди дорога шумела, играла разноцветной бегущей массой, бегущей на него, убегающей от него. Он влачил своё тело, и думал, что вся так и жизнь с шумом и цветом на тебя и от тебя.

Его забрали без единого слова, просто машина остановилась, просто открылась дверь, и он просто сел и уехал.

На другой день уже в аэропорту перед самой посадкой, Михаил протянул Фролу папку и связку ключей. Фрол удивлённо посмотрел на Михаила.

Тот, сдвинув плечами осторожно, произнёс:

– Извините Фрол Арсеньевич квартира Виктории Александровны всё-таки ваша. Нам она как бы и незачем, а вам будет куда возвращаться. Это ваш город.

Виктор посмотрел на растерянного Фрола.

– Наверно это будет правильно, – сказал он и положил на плечо друга руку.

– Знаешь, жизнь это сон, иногда захочется этот сон увидеть заново.

Они посмотрели друг, другу в глаза.

Самолёт взмыл в небо, унося в голубовато-серую прохладу воспоминания жаркого лета. Лето, которое было на макушке…….

КАВКАЗ

– Ас-саляму алейкум.

– Уа-алейкум ас-салям.

Они встретились на окраине Черкеска в новой пельменной из холодного синеющего стекла. При въезде в город стёкла пельменного заведения так задорно играли с солнцем, что всё движущее в город перед её ликующим ликом тут же останавливалось чувствуя нестерпимое желания поесть. Пельмени тут всегда были на славу. Просторный светлый зал с высокими квадратными стойками мог принять без суеты, по-домашнему на скорую руку и местных, и заезжих. Больших бесед и теплых длинных встреч тут было мало, на этой стороне города люди всегда спешили. Во всём были виноваты горы, они первые приносили в эту окраину весну и холод. От того и люд здесь как червь спешащий и раздражителен. Пельменная лишь успевала вдыхать голодных и тут же выплёвывать сытых. Сего дня было не людно, два кавказца да кучка солдатиков из местной части с аппетитцем уплетавшие горячие пельмени.

Горцам никто не мешал. Медленно переваривая пельмени, смачивая их уксусной настойкой, они тихо говорили:

– В станице открыли школу сержантов. Брат говорит, что носильщика тебе найдёт крепкого и здорового.

– Я выхожу через неделю пусть не торопиться. Осла тоже надо выбирать с умом. Тропа у меня слишком узкая повернуть назад на ней невозможно.

– Выберем Аслан, выберем. Мы тебя никогда не подводили.

– Пусть будет так.

При выходе Аслан искоса посмотрел в сторону солдат. Солдатиков человек шесть, не вмещаясь за маленьким квадратом, они дружно теснились, сыто улыбаясь друг другу.

– Дембеля. Ты посмотри, какие они натёртые и сытые, от таких свободой за километр несёт. Брату передай таких мне не надо. Пусть из духов выбирает, они чаще ломаются.

– Что ты Аслан, дембель это уже документ он исчезнуть просто так не может. Его дома ждут.

– Верно говоришь, умно вот и решай сам.

Аслан уже в возрасте с густой чуть поседевшей бородой с глазами тяжёлой печали и усталости. Он высок и, несмотря на свою внутреннюю грусть, держится молодцевато и гордо. О его собеседнике такого не скажешь, тот интеллигентно выбрит и подстрижен. Лицо от подбородка до лба очень правильной формы в глазах ни усталости, ни тревоги только задумчивость, глубокая и какая-то мудрёная. Если бы не молодость такому выражению хочется всегда верить.

Под вечер с гор потянуло прохладой, это снежные вершины начинали плакать. Весна дышала теплом всё настойчивее. Горы просыпались и пели, только под вечер уставшие они отдавали ветру застоявшуюся прохладу и тот нёс её в город.

Аслан потянулся к воротнику.

– Не могу, привыкнут к городу, в нём даже весна остывает под вечер.

– Не удивительно твой мир ближе к солнцу

Аслан усмехнулся:

– Мой мир…

Целую зиму Фрол Куракин привыкал к образу одноногого. Хотя одноногим сейчас его назвать было бы не совсем правильно. Взамен костылей он получил лёгкий импортный протез и трость с янтарным набалдашником. С таким атрибутом Фрол сразу же входил в очень редкую категорию спецагентов. Любая придуманная легенда на его имя имела очень выгодную сторону. Трость от Виктора, протез от главного и от себя печальную качающую походку творил образ одинокого забытого воина или простого клошары. Все две версии можно было вписать в его личное дело.

 

Фрол учился и старался меньше думать о лете на макушке. Ребята из шестого отдела сдали его квартиру в бессрочную аренду, правда, иногда звонками возвращали его память в тот летний зной. Оказывается, после той страшной аварии Виктория всё же выжила, и эта жизнь заставляла Фрола думать. Когда Виктор был рядом, мысли работали в служебном порядке. Подготовка Виктора в длительную командировку забирала уйму времени. Фрол готовил план, разыгрывал роль, копаясь в истории и в законе той страны, куда должен был ехать Виктор. Но когда Виктор покинул своего друга, память стала просыпаться и беспокоить Фрола.

С Виктории сняли все обвинения, у следователя не нашлось не одной серьёзной зацепки, чтобы усадить прекрасное создание за решётку. Все её аферы с квартирами были документированы и в законе, на счёт же нравственной нормы прокурор на суде смог лишь упрекнуть взглядом. Фрол бесился, хотя знал, что на практике умные аферисты всегда выходили из зала суда с гримасой полного удовольствия.

Можно было вернуться и с лёгкостью разрушить, стереть её образ, закрыть её глаза, местью заколоть своё сознание и успокоиться. Школа не давала на это права. Даже если у тебя забирали половину сердца, ты как Христос должен терпеть. В центре всегда чтили подвиг Христа.

Обладая небесной тайной, в совершенстве владея психической энергией, Иисус мог испепелить всех своих недругов. Иисус мог не идти на крест. Иисус мог посмеяться над своими врагами, но Он не сделал это, Он разрешил распять Себя, ибо его Отец написал Ему будущее.

Школа, в которой учился Фрол, было местом не мести, за её стенами учились смотреть в будущее.

«Мы не вмешиваемся в ход истории. Мы не останавливаем прогресс. Мы не воюем. Мы философское объединение тайно участвующее в процессе. Мы иллюминаты».

Так всегда любил говорить учитель.

«Вы, – при этом он сверлил каждого своим взглядом, – просвещенные».

Такая серьёзность с примесью оккультизма не давала Фролу спокойно продолжать свою жизнь. Всё чаще в его глазах появлялась усталость. Внутреннее не удовлетворенное его «я» стучало в душу и тихо незаметно для его самого мутило сознание. Фрол понимал, что, то лето вместе с красивой авантюристкой осталось не законченным и, это будет висеть над ним и корить и смеяться над его «я», над его волей. Фрол даже счёл считать себя заложником Фрейдовской амбивалентности. Он и по правую руку и по левую. Главный был вторым человеком после Виктора, который знал всю его летнюю одиссею. Обладая острым профессиональным чутьём, заглянув Фролу в глаза, он почувствовал, что месть рано или поздно износит его душу, порвёт нервы и сделает лучшего ученика в робота исполнителя без какой либо логики.

Обязательная программа медитации, существующая в центре, выгоняла из тела блажь, но не останавливала память, в которой не было точки. Большой ошибкой было то, что школа не ставила перед собой задачу изучать сердце. Любовь, как мощнейшее невидимое оружие свободно шагающая через приграничную зону будоража сознание своей независимостью, стало для иллюминатов печальным открытием. Зная всё, зная обо всём, школе пришлось наспех стряпать новый параграф, кристаллизации.

Ранней весной, Андрей Павлович решил послать Фрола на Кавказ. По оперативным сводкам горные трудно проходимые тропы всё чаще стали служить контрабандистам. Если раньше в год по ним следовал один или два курьера с сибирским золотом, то сейчас по узким тропам мог следовать уже караван. Самое удивительное это то, что всё чаще караван появлялся с другой стороны. У пограничников были свои секреты с большими ушами, но они слышали лишь одинокие шаги. Горы неохотно делились тайной, для пограничников они запросто на рассвете показывали лишь кучку маленьких облачков похожие на большой караван. Всё продолжалось бы и дальше в таком же духе, если бы не случай с винтокрылыми братьями. Как-то на рассвете вертушка с погранзаставы, с трудом переваливаясь через перевал, наткнулась на не большую группу контрабандистов. Задержание так бы и осталось в протокольном отчёте, если бы не груз, который состоял из двадцати автоматов, китайского производства. В центре сразу же всполошились, но куда и кому следовал арсенал так, и осталось загадкой. Местные горцы выполняли только вьючную работу, остальное им было не ведомо. По всем заставам летели депеши, усилить наблюдение, расширить секреты. Горы на это лишь эхом смеялись, где это видано, чтобы кавказские хребты обложить людским глазам. Трудновато однако будет прыгать с вершины на вершину, где даже винтокрылому монстру и то кислорода не хватает.

Фрол сразу же выдвинул версию о перевороте, уж слишком большое количества золотого песка стало просачиваться за бугор. Золото в таком количестве в ювелирные мастерские не принимают, его явно обменивают на автоматы и пистолеты. За таким потоком стоял кто-то, у кого есть четкий рассчитанный план. Андрей Павлович принял его мысли, всё выглядело именно так. Где-то, кто-то начинал серьёзную игру.

Отдохнув после зимы, станица набирала всё больше зелёных красок. Проснулась земля, задышали теплом бугорки и камни. Горы заслезились светлыми ручьями, горы обхватили долины и уже не желали отпускать тепло. Весна!

В части, где находилась сержантская школа новый не большой набор. Сотня солдатиков, которые уже год изнашивали казенные сапоги, призваны в станицу для дальнейшей учёбы. Сержантов не хватало. Кавказ возводил небесный защитный купол, и все строительные отряды, участвовавшие в этой гигантской стройке, требовали своих годовалых маленьких командиров. Ребятам из Черкеска повезло, вместо старой вылинявшей от солнца дырявой палатке их поселили в осунувшуюся и зашарканную казарму. И если молодым ученикам из палаточного городка приходилось целыми днями выгонять из своих шатров местных ядовитых пауков и посыпать свежим песком узкие дорожки, то казарменным приходилось утром и вечером драить полы. От такого ухода казарма всегда пахла мокрой доской и застоявшейся хлоркой. Кто мог придумать загнать в глухую станицу сержантскую школу, от которой по всей округе воняло кислой кухней и сосновыми дровами. В такой дыре может хорошо устроиться только гауптвахта, что она с удовольствием и сделала, огородившись высоким забором.

Будущие сержанты из славян неохотно зубрили свою науку, быть взводными в своих приписных частях и нести всю ответственность за разгильдяйство своих же годков, было делом бесперспективным. Христос и тот с неохотой появлялся в своём родовом имении, ибо не одно чудо ему там не удавалось. Наверное, с тех пор по миру и гуляет апостольское выражение, «Нет пророка в своём отечестве». Такое сильное, правильное небесное выражение не трогало малые народы, узбеки и армяне, таджики и азербайджанцы с удовольствием командовали в свих ротах, пряча в своём сознание, великое тщеславие. Видать у них в аулах желтая полоска на пагоне высокий чин. Они то и составляли ячейку рьяных носителей сержантской муштры, от чего ежедневно грызлись со славянским составом.

В одной из таких перебранок Пашка из Черкеска не выдержал и затеял драку с малым народом. Азиаты тут же ответили кляузой, за что Пашку упекли на губу. После издевательств за высоким забором, Пашка ещё пуще возненавидел всех степных кочевников, и вместе с ними дембелей с красными пагонами. Для него, годка, шибко унизительно было каждые шесть драить полы на ненавистной гауптвахте.

– Раз, два! Раз, два!

– Налево! Направо!

Звучит команда, гудит плац, для новобранца всё было бы понятно – курс молодого бойца, но для стройбатавца с годовым стажем, позвольте!

Если правда, что Бог отделил людей от зверей речью и разумом, а от ангелов гневом и похотью, то тут в повседневной муштре становится непонятно советский солдат, куда клонится больше. Скорее армейские казармы напоминают скопище тварей, зверей одиночек. Тут кроты и волки, крысы и шакалы и не одного почитателя ангельского слова. Враньё, что армия закаляет тело и строит в душе отечество. Душа здесь в заколоченном гробу, а тело постоянно ноет от напряжённых нервов и мышц.

Паша это уяснил ещё, будучи духом. Ему ученику художественной школы с первых минут стало ясно, что о своём мастерстве в армии лучше не вспоминать. Будь таким как все простым, деревянным, а если надо то и крепкой железкой. Но только не профессиональным художником. Художнику привольней живётся скорее в тюрьме, армия же его имеет все двадцать четыре часа.

– Раз, два! Раз, два!

– Налево, на право!

После обеда рота принималась учить устав. Каждую его страничку, каждый его пункт будущий сержант должен не только выучить, но ещё и сохранить в памяти, как один из совершенных языков солдатского, обязательного братства. Над таким можно лишь посмеяться, уставной язык давно в стройбате не действует, – «мы звери, мы рычим, мы кусаемся».

Пашка зверь, бунтарь одиночка, со своими он ещё ладит, с другими старается совсем не быть. Особенно по утрам, когда рота только, только начинает просыпаться, он старается незамеченным перевалиться через открытое окно и пуститься в одиночную пробежку. Это ему доставляло больше удовольствия, чем на подъёме вместе с ротой делать совместные приседания и слушать при этом гимн своей родины.

В такой всеобщей казарменной неразберихи, где отсутствует перекличка, Пашкин финт оставался всегда на задворках. До торжественного символа социального единства Паша уже далеко от казармы. Государственный гимн часто звучит без него.

Каждое утро Паша делал пробежку до горной реки и обратно. Река, как и станица, носила одно название, она была по-весеннему полной, быстрой и уже здоровой (без глины и песка, что несётся из гор, с грязным снегом делая первые речные потоки мутными и тяжёлыми). Тут на её зелёных не очень высоких берегах Пашка разминался, растягивая мышцы, отжимаясь на кулаках, и дышал полной грудью, загоняя в свои лёгкие кубы чистого горного воздуха.

В одно такое тихое весеннее утро Пашка в одних галифе и сапогах как обычно вывалился из казарменного окна. Солнце уже налилось золотом, солдатская кухня начинала приятно пахнуть сосновым дымом, и в дали горы разрывая ранний туман, томились в ожидании человеческого эха. Два километра и Пашка около реки. Окружённый водой и горами, рокотом потока у ног и большой тенью от гор на плечах. Свобода с пустыми берегами и одиноким клёном, свобода на тридцать минут.

You have finished the free preview. Would you like to read more?