Вскипит земля, коль та наступит на неё, земля, что люди, некогда, своею называли. И прокричит сестрица та, свою эпистолу, всяк живности, покуда её черви не сожрали. И подойдя ко всем и каждому, щерясь тишком, в их головы свой глас лукаво изречет. Дрянное детище своих творцов, ваш срок на сей обители, совсем уж скоро истечет. Явились мы, её очистить от того, что в ваших душах, давно уже сгнивает и течет.
***
С коварством и кокетливо, нагой ступала госпожа, иного эспоса и звонкой пустоты. С улыбою заботливой, елейным голоском, она ввергала всех до смертной немоты. Подобно тающим ветрам, её убор взмывал к верхам, густою ароматною дыминой. Обрушивая в миг, смог горестный на земли черные, несметной, колкою лавиной. Окутывая легкие землян, как гуща дымных пауков, сухой, прозрачной паутиной.
Раскрывши вежды свои черные, светящие рдяным огнем, завыла дева оголенная. И пали слезы наземь, въедаясь в недра тверди той, что на погибель обреченная. И разлились по сторонам, подобно рекам и морям кислотным, залив тела земные. Сжирая плоть, что подвернется на пути, бросая опосля места витые и пустые. Стирая напрочь, все следы седьмых детей, паля своим огнём все нити временные.
А после, стихнет все внезапно, не шепота, ни вопля, ни мольбы, гапившей к небесам. Все будет мутным, непонятным, и лишь у трех сестер, клич бегло пронесется по устам. У врат встав исполинских, десницы, протянув к ним слаженно, взывать они приступят. К тому, кой братом им приходится, по крови и когнатству, чьи цепи они вскоре срубят. И самого свирепого из всей квадриги первородных чад, они с величием пробудят.
И дрожью вдруг заплачет твердь мирская, дав трещину, на сотни горизонтов пополам. И каждый, сохранивший суть свою, да внемлет он невнятным и аморфным голосам. Звучащим из глубин вселенских врат, велящих рты свои заткнуть, послушливым рабам. И клич сестер, снесет нетленный пут, свободу брату даровав, нещадному до жути. И будет он столь кровожаден и жесток, что даже сестры убоятся, его садистской сути.
***
И взмыв на гору смрадную, облепленную прахами людскими, глашатая вскричала. На столь, что ор её всю землю трижды обогнул, сдирая шкуру с человека до крови. И нестерпим был этот рёв, и громогласная сестрица, лукаво скалясь не смолкала. И человечишки бросались кто куда, словно потерянные в луже мёда муравьи. Кидаясь оземь, лбы ломая, друг друга, втаптывая в прах, как туча дикой саранчи.
И вскоре крик глашатай стих, и стихли ветры, угасли звуки, канувшие в тишину. И шёпотом заговорила та сестра, шепча туманные слова, своим молчаньем в глубину. И отклик прозвучал, из звонкой пустоты, напевом сладострастным, и пугающим. И поступью высокомерной, явилась взору та сестра, чей вид был истинно желающим. Кой с радостью она, глумясь и изгаляясь, являла всяк дух последний испускающим.