Read the book: «Слабоумие и отвага», page 5
Когда через некоторое время в лесу стих шум, гам, хлопки и завывания, бабуля заковыляла прочь от своей избушки. Путь был неблизкий, а она давно уж не могла показать прежнюю прыть. Когда она добралась до места сражения, Змей спал на траве свернувшись калачиком, грелся под летним солнцем. Но приближение старушки Змей не пропустил, подскочил, расправил кожистые нетопыриные крылья, выгнул шеи зашипел. Все три головы поднялись и покачивались, пуская дымы из пастей, демонстрируя тонкие раздвоенные языки.
– А ну цыть! – прикрикнула бабка. – Ишь чё удумал, шипеть на меня! Мал ещё!
Она грозно трясла над головой своей клюкой. Змей возвышался над старушкой едва ли не вдвое.
– Брысь! Брысь, кому говорено!
Горыныч словно уменьшился, сдулся, заюлил, заметался и юркнул в сырую нору в земле, оставив поле боя за бабулей. Старушка огляделась кругом, взглянула на измятую, истерзанную траву, покрытую красными каплями.
– Что ж ты, Змей, и косточек не оставил от добра мо́лодца, – недовольно поморщилась она. – Тольки мокрое место и осталось. А ить я ж ему говорила! Я ж его упреждала! Уж даже уговоры уговаривала. Я ж ему меч-кладенец чуть не силой впёхивала! Нет, уж коль втемяшится в башку какая блажь, так и колом её оттеда не выбьешь.
Старушка подцепила клюкой чёрную штуковину, валявшуюся на траве и точнёхонько запулила её в кусты.
– Беретта, – передразнила она. – Тьфу! Вот взял бы кладенец, глядишь и вернулся в деревню героем.
