Когда Адам окончательно поправился и смог вернуться к охоте, жизнь стала потихоньку налаживаться. Начало теплеть, откуда-то появилось много живности и птиц. Зацвели цветы, и снова без труда можно было находить грибы и ягоды. Памятуя о нападении волков, Адам сделал из толстых веток загородку, которой они могли перегородить вход в пещеру. И по ночам спали теперь совсем спокойно. Мужчина чувствовал себя все более уверенно в окружающем мире. И вновь начал повторять, что Саваоф вовсе не смеялся над ними, когда говорил, что создал их царствовать.
Однажды он с загадочным видом позвал жену, чтобы что-то показать. Недалеко от дома он вкопал в землю засохшее дерево, которое увешал черепами убитых им животных.
– Это будет наше с тобой дерево памяти, – сказал мужчина. Ева удивленно на него посмотрела.
– Дерево памяти о боге и том, что он нас создал, – пояснил он. И неожиданно поклонился дереву.
– О великий, – со страстью произнес он. – Мы никогда не забудем то, что ты для нас сделал. Храни нас и мы восславим твое имя.
Мужчина, знаками показав Еве, чтоб не уходила, куда-то убежал и вскоре вернулся, держа в руках мясо, которое женщина собиралась сохранить на завтра. Он с благоговением сложил его у основания дерева и снова поклонился.
– Прими этот скудный дар, о великий, в знак того, что все, включая нас, принадлежит тебе, – почти пропел Адам.
Ева взглянула на мужа как на сумасшедшего.
– Зачем этому мертвому дереву наша еда? Что ты будешь есть завтра, если не повезет на охоте? – недоумевая, спросила женщина.
Адам возмущенно взглянул на нее и замахнулся. Он никогда раньше не угрожал Еве и уж тем более не пытался ударить. Заметив ее испуганный взгляд, он смутился и спрятал руку за спину. Испуг в глазах Евы сменился обидой.
– Что же ты убрал свою руку? – спросила она. – Ты ведь хотел меня ударить. Так бей же. Чего испугался? Или вообще убей. А потом скажешь, что так пожелал твой бог, это сухое дерево с вонючими черепами.
Адам отшатнулся как от удара.
– Не смей глумиться над святым, женщина, – угрожающе произнес он. Его лицо потемнело, а глаза заблестели. Он хотел что-то добавить, но, сдерживая себя, только шумно вздохнул. И был момент, когда люди даже опасались друг на друга взглянуть. Затем Адам как-то поник, похоже, исступление оставило его. Ева, не скрывая облегчения, уже собралась уйти, когда муж, удерживая, взял ее за руку. Женщина со страхом на него взглянула. Но прежней ярости в его взгляде не было.
– Как ты не понимаешь, – торопливо, как будто его кто-то подгонял, заговорил Адам. – Ведь бог создал все. Это он воплотил свой замысел в сущее, а значит, во всем есть крупица его воли. И в тебе, и во мне, и в этом высохшем дереве. И оно – часть его творящего слова. Задумайся, оглянись – во всем есть бог.
Ева непонимающе на него посмотрела.
– Это не объясняет, зачем тебе понадобилось это дерево.
Адам тяжело вздохнул.
– Да далось тебе дерево, – в сердцах воскликнул он. – Разве дело в нем? Это мог быть и камень, или что-нибудь еще. Я хочу, чтобы у нас был знак нашего союза с создателем. Я знаю, он всемогущ и поймет, что это место и дерево посвящены ему. Как поймет и то, что мы помним о нем и хотим искупить вину.
Ева не стала вступать в дискуссию. Она просто подумала, что в семье появился еще один «рот» и надеялась, что еды хватит на всех.
С того дня она заметила, что ее отношения и Адамом стали меняться. Тот стал более замкнут и молчалив, хотя вроде бы никаких осложнений с появлением дерева памяти у них не возникало. Еды хватало, и Адам не скупился на дары святилищу. Да и сама Ева привыкла относить к нему недоеденное. Как то в шутку она сплела венок из цветов и повесила его на одну из веток. Адам, увидев это, расчувствовался и нежно поцеловал жену в щеку. Той даже стало неудобно.
Но мужа она стала видеть намного меньше. Если раньше, поймав добычу, он торопился домой, то сейчас приходил уже затемно и даже иногда отказывался есть, говоря, что перекусил в лесу. Ева переживала, но ничего сделать не могла. Она стала искать себе новые занятия. И преуспела в обустройстве быта. Она часто ходила к озеру ловить рыбу. И как-то сообразила, что из гибких лиан можно сделать ловчую корзину. Она долго трудилась, и ее задумка удалась. Ева похвасталась новшеством, но Адам лишь равнодушно кивнул, и она обиделась.
Берега озера были глинисты. Ева, сидя у воды, лепила из нее разные фигурки. И заметила, что, высыхая, они твердеют и сохраняют форму. Она лепила чаши и пыталась носить в них воду, но они быстро ломались. Она уже хотела отказаться от этой затеи, но однажды осколок чаши попал в костер и после этого затвердел как камень. Поняв, что, обжигая, можно делать посуду прочной, она решила многие задачи домашних нужд.
И все равно Ева понимала, что они с мужем в чем-то живут очень отдельно. Приходя и поев, он уходил к своему дереву и долго с ним разговаривал, размахивая руками. Ева же занимала свой день хлопотами по хозяйству и изобретательством. Научившись делать посуду, она загорелась идеей выращивать ягоды рядом с домом. Методом проб и ошибок она дошла до мысли, что ягодные кусты можно пересаживать с места на место, если сохранить их корни и посадить в такую же, как до этого, землю. И вот неподалеку от озера появились несколько кустов малины и брусники.
Ева не хотела признаваться, но в изменившихся взаимоотношениях с мужем хуже всего было то, что он перестал искать соития, хотя недавно, когда он только оправился от раны, на него просто удержу не было. А сейчас он старался реже на нее смотреть и избегал к ней притрагиваться. Однако обмануть ее было нельзя. Она видела, что он ее хочет и мучается от этого, но тот, тем не менее, держался, сколько мог, и лишь иногда, совершенно изголодавшийся, набрасывался.
Как-то, утомленные любовью, они лежали на груде листьев. Адам, как всегда, был страстен и нежен и сейчас умиротворенно лежал с бессознательной улыбкой. Набравшись храбрости, Ева тихонько спросила:
– Милый! Почему ты себя терзаешь? Я тебя люблю, и мне нравится чувствовать тебя в своем лоне.
Она неожиданно рассмеялась.
– Ты можешь меньше беречь свой отросток и давать ему больше работы.
Адам подхватил ее смех, но тут же посуровел. Он помолчал, а когда заговорил, было видно, что сказанное дается ему с трудом.
– Я поступаю так, – сказал он, – потому что, когда я с тобой, я забываю об отце. А я этого не хочу.
Ева отвернулась и горько заплакала.
Когда Ева поняла, что Адам избегает близости с ней по каким-то «высшим» соображениям, она затаила обиду. У нее в голове не укладывалось, что их живую, никому не мешающую и принадлежащую только им радость можно было променять на какого-то бога, пусть даже и великого. Ладно бы Яхве был здесь, рядом, но ведь его и след простыл. Он отрекся от них. Он, великий отец-создатель, не пошевелил и пальцем, когда людям, его детям, не раз угрожала смерть. И Ева тоже стала избегать соития, отнекиваясь усталостью и плохим самочувствием. А когда и соглашалась, незаметно клала под себя острый камень, который больно колол ее и не давал получать удовольствие. А потом и на самом деле от плотской любви отвыкла и думала о ней, как о докучливой обязанности.
В то утро она почувствовала себя плохо. Ее тошнило и несколько раз вырвало. Она подумала, что это связано с плохой едой, и по опыту решила, что нужно просто какое-то время перетерпеть. Но рвота и тошнота повторились и на следующий день, и на третий. Женщина ослабла, с трудом ходила за водой и готовила пищу. Во рту все время сохло, и хотелось пить.
Адам вначале не придал болезни Евы значения, но, видя, что состояние ухудшается, не столько испугался, сколько рассердился. Он успел привыкнуть, что дома его ждет отдых, что все готово к его приходу, и ему оставалось поесть и идти к своему священному дереву. И тут все пошло наперекосяк. Однажды Ева вообще не смогла ни сходить за водой, ни приготовить еду, а пролежала целый день в углу пещеры. Адам, пришедший с охоты, не говоря ни слова, принес воду и приготовил что-то на костре, но не преминул заметить:
– Вечно ты жрешь не то, что я, а всякую дрянь. Вот и болеешь.
Ева обиделась. Она вспомнила, как не отходила от мужа, когда он болел.
Адам забыл или сделал вид, что забыл, что жена всегда отдавала ему лучшие куски, довольствуясь остатками. А с появлением дерева памяти ее очередь стала вообще третьей.
Со временем все же тошнота и рвота начали проходить, но Ева с испугом заметила, что у нее начал расти живот. И хотя чувствовала она себя лучше, вид живота ее пугал. Встревоженная, она обратилась к мужу. Он с глубокомысленным видом ответил ей:
– У тебя, когда рвало, от напряжения лопнула кишка. Заметила ведь, что рвота прекратилась? Это от того, что она накапливается внутри живота. Поэтому он и растет.
Ева пришла в ужас и решила, что на этот раз точно умирает. Так и сказала Адаму. Тот посмотрел на бледную, с отекшими глазами и распухшим животом жену, и на его глазах появились слезы. Он поцеловал ее в лоб и тихо произнес:
– На все воля божья.
А Ева неожиданно для себя самой рассмеялась.
Прошло несколько дней, и как-то Ева почувствовала, что в ее животе что-то шевельнулось. Она страшно перепугалась: может, это признак смерти?.. Но и не похоже было, что она умирает. А движения в животе становились чаще, как будто в нем росло и шевелилось что-то живое.
– Да ведь у меня там растет маленький человечек, – неожиданно осенило Еву. Она побежала поделиться предположением с мужем. Тому не хотелось отказываться от диагноза с накоплением рвоты, но, прислонив руку к животу и почувствовав, что ее что-то толкнуло, Адам согласился, что жена, может, и права. Признав беременность, он только выиграл. В последнее время ему приходилось много помогать Еве, она ведь болела, но теперь ситуация изменилась. И он радостно воскликнул:
– Спасибо, о великий, что не забываешь нас, – он дружески пихнул женщину в бок. – Видишь, глупая, бог на нас уже сердится меньше. Он дает нам возможность продолжить род. И я знаю причину. Он, наконец, заметил, что мы чтим его и носим дары к дереву памяти. – И на мгновение замявшись, Адам продолжил: – Значит, у тебя все же это не болезнь. Поэтому завтра я уйду на охоту и вернусь поздно.
Ева не сказала в ответ ни слова. И назавтра, страдающая от одышки, делала свою работу. К приходу мужа было все готово, хотя сама женщина без сил валялась на ложе из листьев.
Так и продолжалось еще долгие недели. Появившиеся на ногах отеки мешали ходить. Но Ева терпела и не жаловалась. Вряд ли сейчас, глядя на нее, кто-нибудь узнал ту красавицу, которая заставляла трепетать сердце бога Самаила. Но в ее состоянии были и свои плюсы. То ли из-за ее непривлекательного вида, то ли по каким-то другим причинам, но Адам мужского интереса к ней не проявлял. Ева этому была только рада, но в глубине души все-таки едко подумала: «Небось, снова поймал козу. Первая любовь всегда самая прочная. Коза и говорить не умеет, а только блеет и слушает. Идеальная жена».
Но козы у Адама не было. Тот эпизод жизни он даже стеснялся вспоминать. Он любил Еву. По-своему, эгоистично. И хотя она сильно потеряла в красоте, но и сейчас он, может, и меньше, чем раньше, но продолжал ее хотеть. Дело было в другом. В физическом воздержании от любимого человека он видел способ доказать богу серьезность своих намерений заслужить прощение. В возложении на себя и соблюдении запретов он видел путь искупления совершенного в Эдеме греха.
А у Евы стала набухать грудь. Она догадалась, что начало накапливаться молоко. И как-то она заметила, что ей стало легче дышать. До нее дошло, что живот стал меньше давить. Он опустился вниз.
Она почувствовала боль, когда несла домой чашу с водой. Боль была такой острой, казалось, что она не успеет добежать до кустов, но она так же быстро, как и началась, прекратились. Ева было успокоилась, но боли возникли снова, вызывая желание избавиться от чего-то находящегося в животе, и опять прошли. Она догадывалась, что это, наверно, начались роды, но знать, все так, как нужно, или что-то не ладится, ей было не дано.
Адам был на охоте. Но, по странной прихоти, ей больше всего хотелось, чтобы с ней был не он, а Самаил. Он, всемогущий бог, объяснил бы все, что надо, помог бы и успокоил боль.
Ей хотелось пить. Приступы болей становились все чаще, дольше и острее. Перестав сдерживаться, Ева начала кричать, и ей стало легче. Она почувствовала, что по ее ногам потекла жидкость. Женщина перепугалась. Она в страхе села, но то, что вылилось, на кровь было непохоже. Ева с облегчением вздохнула. Но ее живот словно взбесился. Она не переставая кричала. Сознание начало затуманиваться, когда она почувствовала, что из нее что-то вывалилось на пожухлые листья. Через короткое мгновение она услышала тонкий прерывистый плач. Болей больше не было.
С трудом сев, она разглядела крохотного человечка, мальчика, со смешными, не такими как у них с Адамом пропорциями, большой головой и маленькими ручками и ножками. Малыш продолжал заливаться плачем, а Ева не представляла, как к нему подступиться. Ее не оставляло ощущение, что не все сделано, и ребенка нужно успокоить. Она увидела, что из животика малыша выходит какая-то гибкая трубка, оканчивающаяся черно-красным пупырчатым куском. Может быть, эта трубка мешает младенцу? Она боялась навредить, но все-таки рискнула и зубами перекусила ее. Вытекло немного крови, но не более того.
Ребенок продолжал плакать. Ева взяла его на руки, и на мгновение мальчик затих. Женщина было обрадовалась, но тот тут же завопил вновь. В Еве нарастало возмущение. Она была усталой, измученной, ей хотелось пить, а это неизвестное ей существо не давало покоя. У Евы появилось искушение ударить новорожденного головой о камень, а потом отнести и положить его под дерево памяти.
Но тут почему-то женщина вспомнила, как нежно самки животных ухаживают за своими детенышами. И как те доверчиво сосут их молоко. Вспомнив о молоке, она поднесла ребенка к груди. Почувствовав сосок, малыш жадно вцепился в него. А прикосновение его губ неожиданно вызвало у женщины почти эротическое удовольствие. И она решила пока не разбивать ему голову.
Когда Адам вернулся, он застал измученную, с синевой на пол-лица под глазами Еву, которая держала что-то завернутое в заячью шкурку. Еда не была приготовлена, а костер едва тлел. Мужчина сбросил с плеча связанные части туши убитой косули и раздраженно сплюнул на пол.
– Я там бегаю по лесу, чтобы добыть хоть какую-то еду, а ты даже не удосуживаешься ее готовить? – и он угрожающе поднял палец вверх. Но Адам лукавил. Он действительно обычно тратил на охоту долгие часы, однако не сегодня. Эту косулю добыл не он. Он случайно наткнулся на рысь, которая как раз собиралась ею пообедать. Адам выстрелил в зверя из лука и ранил в лапу, и рысь предпочла убежать. А он отрезал лучшие куски от своей добычи и, к собственному удовольствию, смог посвятить день любимому делу. Тому, из-за которого он и приходил так поздно домой. Адам строил новое и тайное святилище Саваофа.
Его первый мистический восторг, охвативший после установления дерева памяти давно прошел, и теперь оно казалось хотя и важным, но недостаточно весомым доказательством его верности. А ему каждой клеточкой тела хотелось служить богу и совершать в его честь поступки. Он долго думал, что бы такое сделать, и, глядя на величие угрюмых, ощетинившихся острыми углами скал, принял решение. Мужчина начал строить рукотворную скалу с пещерой, где он мог бы спокойно общаться со своим господином и приносить ему настоящие дары, а не жалкие объедки со своего стола.
Это была титаническая задача, но человек не боялся трудностей. Презрев усталость и боль натруженных мышц, он таскал камень за камнем, и поначалу бесформенная груда стала приобретать очертания. Он много раз плакал от обиды, видя, как его творение, достигнув какой-то высоты, разваливается, и камни, как будто насмехаясь, катятся вниз. Намучившись перестраивать, Адам додумался заливать промежутки между валунами смесью глины и воды, которая, засохнув, удерживала кладку. И дело стало налаживаться. В конце концов, он добился своего, построив нечто похожее на перевернутую половинку скорлупы ореха с отверстием наверху, через которое Адам мог видеть небо. Он выложил в середине очаг и поддерживал в нем огонь, свидетельствующий о его вечной любви к богу.
…И в этот день он просидел, довольный принесенными дарами, у костра алтаря, ведя с повелителем безмолвную беседу, наполненную словами обожания и просьбами о прощении.
Ева подняла на мужа усталые глаза и безразлично пожала плечами.
– Похоже, ты теперь будешь готовить еду себе сам, – сказала она. – Он отнимает у меня почти все время, – добавила Ева, показав Адаму на сверток.
В это время послышался тихий писк.
– Ну, вот опять, – мрачно проговорила Ева и сунула грудь в сверток.
У Адама округлились глаза.
– Что это? – с глупым видом спросил он.
Ева усмехнулась.
– Твой сын, Адам. Теперь ты можешь говорить, что тоже кого-то сотворил.
Адам с опаской приблизился и осторожно заглянул в сверток. В нем лежал чернявый, крохотный мальчишка, который, закрыв глаза, блаженно сосал грудь матери.
– Это мой сын? – почувствовав, как его начинает распирать от гордости, спросил Адам.
Ева посмотрела на мужа как на слабоумного.
– Нет, я нашла его на берегу озера, – с иронией ответила усталая женщина.
– Мой сын! – дурашливо повторил Адам. – О великий! Благодарю тебя.
– Я чуть не умерла, когда его рожала, – с тенью пережитого страха сказала женщина. – Это было так больно.
– Да? – безо всякого интереса переспросил Адам. – Но ведь все обошлось.
– Мой сын! – снова с восторгом проговорил он.
– Жаль, что ты не знаешь древний язык, – насмешливо сказала Ева. – Как же ты без помощи Саваофа сумеешь подобрать ему имя? Это тебе не зверей называть.
Адам, довольный собой, приосанился.
– А вот и знаю, – ответил он. – Помнишь, Саваоф назвал тебя Евой, что значит вторая? Ты ведь тогда не знала, что была еще и Лилит. И ты – вторая. Но, чтобы не путать тебя, он объяснил, что ты вторая не поэтому, а потому что я, Адам, – первый. Но это не так. Я – Адам, что значит «смертный». А повелитель мне объяснил, что, если бы хотел назвать меня на древнем языке «первым», то я стал бы Каином.
Адам перевел дух.
– Так пусть мой сын и будет Первым. Я нарекаю его Каин.
Но спать новоиспеченный отец в первую же ночь переполз в другой конец пещеры. Ева же практически не спала. Она было провалилась в сон под вечер, но вскоре проснулась от надрывного крика сына и сердитых возгласов мужа. Малыш обиженно плакал, а Адам орал:
– Ты заткнешься, наконец, или нет?
Еве снова захотелось избавиться от этого мешающего и принесшего ей столько боли существа. Это было так легко. Отнести его на озеро и бросить в воду или оставить в лесу, чтобы не пачкать руки кровью. Она уже живо представила себе, как он сучит в воде ручками и потихоньку захлебывается. Но из чистого упрямства, желая насолить мужу, с трудом поднялась и взяла на руки Каина, который сразу перестал плакать.
– Смотри, – со злостью сказала она Адаму, – от тебя ни в чем нет проку. Одно беспокойство.
– Зато от тебя много, – обиженно ответил Адам.– Что-то я не помню, чтобы даже самый замухрышный козленок так жалобно и постоянно блеял, когда рядом с ним его мать.
Воспоминание про козлят было очевидной ошибкой Адама. Ева встрепенулась. Ее глаза торжествующе и зло заблестели.
– Козлята, говоришь, – издевательски проговорила она. – Ты, наверно, имел в виду ягнят. Хотя, может, я и не права. Это ведь ты у нас специалист по жизни с козами. Жалко, что мы ушли оттуда. Твоя подружка поди уж родила. Интересно, кто у нее получился? Полукозел или получеловек?
Адам буквально захлебнулся от возмущения, но потом смешался и замолчал.
А у женщины началась каторга. Ева, отбросив кровожадные мысли об убийстве сына, желая доказать мужу и, главное, себе, что может быть настоящей матерью, решила во что бы то ни стало вырастить Каина. Первые месяцы был просто ужас. Каин часто плакал и требовал внимания. Если и спал, то недолго. И дело было не только в том, что мешал людям. Раздающийся из пещеры плач делал их жизнь менее безопасной. Он привлекал хищников. Опасность грозила не только мальчику, но и взрослым. Временами Ева решала проявить характер и не подходить к плачущему ребенку, но тот продолжал хныкать и, в конце концов, или у нее, или у Адама не выдерживали нервы.
По своей инициативе Адам редко подходил к сыну. Чувство гордости за себя хотя и осталось, но проявлялось только отношением к сыну как к собственности. Потребности взять на себя часть ответственности за Каина у мужчины не возникало. Брать на себя женские обязанности, чтобы помочь Еве, он не собирался. Мужчина был охотником и защитником, не более того. Изредка подходя к Каину, Адам выдавливал из себя улыбку и обещал тому, что, когда он вырастет, отец сделает из него настоящего мужчину.
Потихоньку мальчик рос, начал сидеть, потом ползать, а наконец, и ходить. К радости Евы, у которой становилось все меньше молока, он начал пытаться есть взрослую пищу, и у него стали появляться зубки. Теперь его можно было оставлять надолго одного в безопасном месте, где он спокойно играл. Главное было не забыть, чтобы в пределах досягаемости было что-нибудь съедобное. Самое удивительное, Ева почувствовала, что начинает привязываться к малышу и даже о нем волноваться, когда уходила на озеро ловить рыбу. Она попробовала брать его с собой. И незаметно, подрастая, Каин стал ее помощником. Он ловко излавливал рыб, и так же, как она, любил изобретать.
А вот отца он понимал плохо. Может, потому что видел его редко. Тот появлялся поздно, когда его уже тянуло в сон. А когда приходил, то часто ссорился с матерью. Мальчик прислушивался, чтобы понять, о чем речь, но, хотя большинство слов он знал, смысл сказанного ускользал от него. Часто повторялись непонятные слова: «великий Саваоф» или «повелитель». Каин вообще-то побаивался отца. Тот почти всегда был хмур и неулыбчив, в его глазах тлел какой-то беспокойный огонек. Хотя бывали дни, когда он совершенно менялся, становился добродушным и даже шутил. И тогда Каин чувствовал, что он его почти любит. Но такие дни бывали нечасто.
Любопытный Каин заметил, что хорошее настроение у отца появляется тогда, когда он ночью перед этим зачем-то ложился на Еву и вибрировал всем телом. Когда Каин первый раз тайком увидел это, он перепугался и даже с головой накрылся шкурой оленя. Он подумал, что строгий отец в темноте, чтобы он не видел, за что-то наказывает мать. Но в конце концов не выдержал и взглянул снова. Выражение лица Евы удивило ребенка. Она не была похожа на человека, которого наказывают. У Каина мелькнула мысль: то, что с ней происходит, ей приятно. Наконец, отец успокоился и, поцеловав Еву, заснул, а та с облегчением вытащила из-под себя довольно крупный камень. Мальчик удивился и, не удержавшись, спросил:
– Мам! Что ж ты не попросила отца остановиться? Тебе же было неудобно.
Ева, не знавшая, что ребенок наблюдал за ними, смутилась.
– Спи уже, – резко сказала она. – Не лезь не в свои дела.
В другой раз Каин подсмотрел, как она тайком от Адама сама подкладывала под себя камень. И, решив, что, может, так и надо, он выкинул это из головы и перестал подсматривать за родителями.
Каину было лет семь, когда отец сказал, что возьмет его на охоту. Мальчишка пришел в восторг. И хотя обожал мать, он понимал, что когда-нибудь, как и отец, станет мужчиной, а значит, должен научиться всему, что умеет Адам. Ева отнеслась к идее отца без энтузиазма. Ведь Каин, несмотря на малый возраст, ей сильно помогал. Вообще она относилась к сыну довольно надменно, постоянно напоминая ему, что он обязан ей всем, и как она настрадалась, рожая и вскармливая его. Бесхитростный мальчишка знал в жизни только одну женщину, свою мать. И что бы та ни говорила и как бы ни ворчала, беззаветно ее любил. Именно она кормила его, промывала его раны и даже изредка обнимала, чтобы успокоить. Он ей был предан, как отец своему таинственному Саваофу.
Ева же не могла не чувствовать немое обожание сына и мучилась угрызениями совести. Она была не дура и понимала, что сознательно подавляет свои естественные материнские инстинкты. Но Каин был сыном Адама, променявшего ее на своего Саваофа. Этого она мужу простить не могла, и получалось, что мальчик расплачивался за натуру своего отца.
Тем утром отец рано разбудил Каина. Мать уже тоже не спала.
– Поднимайся, – грубовато сказал Адам. – Нам скоро уходить.
А затем, немного смущаясь, дал сыну маленький лук со стрелами.
– На. Это тебе, – скрывая непонятное волнение, проговорил мужчина. – Теперь у тебя есть, чем охотиться.
Каин на мгновение замер в немом изумлении. Отец сделал ему лук, такой же, как у него самого. Каин получил свой первый в жизни подарок. И он радостно запрыгал, насмешив Еву. Но внезапно ее уколола ревность. Какой бы сын ни был, он принадлежал только ей. А не ему. И она непонятно для мальчишки почему-то недобро проворчала:
– Нечего радоваться. Тоже мне горе-охотник. Ешь скорее, не задерживай отца.
Удивившись недовольству матери, Каин шустро сжевал кусок мяса и проглотил несколько ягод. И они ушли.
Конечно, он и раньше бывал в лесу, тайком сбегая от матери. Но глубоко заходить не осмеливался, помня рассказы родителей о страшных зубастых хищниках, и особенно надоевшую ему историю про то, как Адама с матерью чуть не задрали волки. И как они чудом спаслись, а отец едва не умер от раны. Мальчик до мельчайшей черточки помнил очертания некрасивого, багрового шрама, выступающего на плече у отца. Еще бы, он демонстрировался ему десятки раз.
…Они быстро углубились в чащу, и Каин, видя, как со всех сторон их окружают деревья, со страхом думал, как они найдут дорогу домой. Но вида не показывал. Он боялся, что его строгий отец, победитель хищников, догадается, что он боится.
Через некоторое время они вышли на просторную полянку, и Адам знаком велел Каину остановиться. Мужчина, показав на дерево, стоявшее шагах в двадцати от них, снял с плеча лук и, прицелившись, выстрелил. Стрела вонзилась точно в середину ствола.
– Теперь попробуй ты, – велел он сыну.
Каин, стараясь во всем подражать отцу, натянул тетиву и пустил стрелу. Получилось не так уж плохо. Стрела не сорвалась, а полетела в нужном направлении и чуть задела хвостовым оперением дерево. Каин испуганно взглянул на отца. Он думал, что его сейчас начнут ругать. Но произошло нечто необычное. Отец ласково потрепал его по макушке.
– Совсем неплохо для начала, – похвалил он. – Но целься лучше. Ты должен чувствовать, куда полетит стрела. Представь, что она кончик твоего пальца, которым ты должен дотронуться до цели.
Каин попробовал еще раз и еще. И у него получалось все лучше. Он потренировался еще немного, и они пошли дальше. Мальчик после удачных упражнений с луком почувствовал себя намного свободнее и с интересом расспрашивал отца о жизни в лесу и повадках животных. А тот, радуясь случаю разнообразить скуку своих одиноких походов, с удовольствием рассказывал. Внезапно Адам резко остановился и жестом приказал Каину замолчать и замереть. Вначале мальчик ничего не услышал, а потом в тишине возник странный, то ли мычащий, то ли рычащий звук. Адам осторожно приблизился к зарослям ельника и старался сквозь ветви разглядеть что-то, а потом поманил сына. За молодыми деревьями копошились медведица с маленьким медвежонком, который смешно прыгал вокруг нее, обдирала с куста ягоды. Ветер дул в сторону людей, и животные их не чуяли.
Адам, велев сыну сидеть на месте и взяв наизготовку копье, стал медленно подкрадываться к медведице. В другой раз он, может, и не рискнул бы начать охоту, но сегодня ему до крайности хотелось показать сыну, какой он сильный. Пока ему везло. Заросли позволили приблизиться достаточно близко, и в то же время между деревьями было достаточно места, чтобы как следует размахнуться для броска. С секунду, ловя центр тяжести, Адам покачал копье в руке и с силой кинул, мгновенно бросившись на землю, чтобы скрыться из вида. Раздался негромкий хлопок пробиваемой кожи, и острие глубоко вонзилось в бок медведицы под ее левой передней лапой. Раздался громкий рев боли и ярости. Медведица начала биться и пытаться зубами достать торчащее из нее древко. Испуганный медвежонок, жалобно повизгивая, вертелся возле нее. Рана была смертельной, и на глазах людей животное стало быстро терять силы, упало и через некоторое время затихло. Несчастный, недоумевающий медвежонок так и остался стоять рядом с матерью, время от времени тыкаясь носом в ее морду. Адам с победным криком вскочил и подбежал в Каину. Тот на протяжении всей этой сцены сидел ни жив, ни мертв.
Когда мальчик увидел медведицу, ее размеры, клыки и когти, то страшно перепугался. Ему казалось, они с отцом так шумели, что та не может не знать о их приближении и только притворяется, что не замечает людей, а на самом деле выжидает момент, чтобы наброситься на них. У него было мелькнула успокоительная мысль, что она наверняка в первую очередь нападет на отца, ведь в нем больше мяса, но потом вспомнил, что вначале гибнут слабые. А значит, съедят первым его.
Но медведица, похоже, действительно людей не замечала и, увлекшись, лакомилась ягодами. И внимание Каина переключилось на медвежонка. Он был такой забавный. Мальчику даже захотелось его погладить. Но в это время отец бросил копье. И от рева медведицы у Каина застыла кровь в жилах. Он разглядел боль и страх, наполнившие глаза зверя, и кровавую пену, которая выходила с ревом из пасти.
Каин был уже достаточно большой и знал, что в мире происходит странная вещь. Живые организмы исчезают. Он проверял это не один раз. Он срывал цветок, и тот засыхал и превращался в труху. Он ловил бабочек, они ведь такие красивые, но из любопытства отрывал им крылья, и они переставали двигаться. Он хлопал рукой по комару, и от него оставалось только кровавое пятно. А как-то раз он набрел на заросшую тиной лужу, в которой без умолку квакали бесчисленные лягушки. Каин поймал одну из них и долго с интересом разглядывал. Она была влажной, прохладной и немножко скользкой, а ее лапки настойчиво отталкивали его руку, когда он пытался перехватить ее поудобнее. Лягушка все-таки вырвалась и упала на землю. И Каин раздавил ее ногой, с отвращением глядя, как из нее полезли червеобразные кишки. В этот момент мимо проходила мать, которая, заметив, что он делает, странным тоном спросила: