Пустота

– Данные с научных приборов зонда идут, но, пока мы не сбросим внешнюю обшивку, они бесполезны, скорлупа блокирует работу большинства датчиков.

– Понял, пока этого достаточно.

Мы все замерли в напряжённом ожидании, «Ахиллес» – так назывался зонд, стремительно падал в воздушную оболочку газового гиганта, готовясь вот-вот соприкоснуться с ней. Он летел чуть впереди и ниже нас, для удобства наблюдения я заранее развернул корабль носом в сторону его предполагаемого входа в атмосферу. Я внимательно всматривался в клубящееся под нами марево, надеясь увидеть плазменный шлейф.

– Зонд начинает испытывать аэродинамическое воздействие, – сказал Рик.

– Какова высота? – спросил профессор.

– Почти на тридцать километров выше расчётной.

– Похоже, атмосфера несколько плотнее, чем мы ожидали, – сказал по радио Барбьери. – Надеюсь, оболочка зонда выдержит.

– Боюсь, дело не только в оболочке, перегрузки тоже увеличатся, – заметила Дарья. – Думаю, стоит выдвинуть тормозные щитки несколько раньше, вероятно, уже сейчас.

– Эй, проф, что скажете? – спросил Рик.

Андерсон ненадолго задумался.

– Ты у нас специалист по этой теме, тебе решать, – после секундной паузы сказал он.

– Принято, выпускаю щитки.

Рик коснулся сенсорного экрана, отдавая команду системе управления зондом на выпуск аэродинамических тормозов. По бокам спускаемой капсулы выдвинулись шесть решётчатых панелей, раскрывшись на манер цветка. Зонд продолжал падать, увеличивая свою скорость. Воздух был ещё пока слишком разрежён, чтобы ощутимо замедлить его.

– Тормоза выпущены, скорость почти тридцать километров в секунду, растёт. Температура обшивки уже восемьдесят, – Рик сверился с данными телеметрии, – …восемьдесят семь градусов.

– Ожидаем обрыв связи примерно через минуту, – сказала Дарья. – Расчётная перегрузка с новыми данными по атмосфере – 32g.

– К чёрту перегрузки, скажи, что будет со щитом, он выдержит? – спросил Андерсон.

– Зонд создавался с запасом прочности, небольшое превышение расчётных параметров спуска ему не страшно, – ответила Дарья.

Профессор вздохнул.

– Что же, будем надеяться, – сказал он.

Тем временем Жаклин Кусто наклонилась ко мне.

– Сейчас можно что-то изменить? Может, уменьшить угол входа? – шёпотом спросила она.

– Нет. – Я отрицательно покачал головой. – Уже слишком поздно. На данном этапе зонд неуправляем, любая попытка изменить курс приведёт к разрушению либо от перегрузок, либо от перегрева. Теоретически мы бы смогли корректировать его полёт, когда скорость упадет до семи-восьми километров в секунду, но в это время он уже будет в плотных слоях, окутанный облаком плазмы, а она не пропускает радиосигнал.

– Температура обшивки пятьсот градусов, скорость падает, перегрузка полторы единицы, растёт, – сообщил Рик.

Зонд нёсся сквозь верхние слои атмосферы Сатурна, углубляясь в неё с каждой секундой, встречая на своём пути всё большее и большее сопротивление. Под воздействием воздушного напора скорость аппарата падала всё быстрее. Вместе с тем росла температура внешней оболочки, и в особенности принимавшего на себя весь основной удар теплового щита. Разогреваясь от трения, он начал светиться сначала красным, затем раскалился добела, разогревшись до двух, а затем и до трёх тысяч градусов. От такой температуры его абляционное покрытие начало стремительно испаряться, образовывающиеся в ходе этого процесса газы улетучивались в пространство, унося с собой тепло и тем самым защищая аппарат от перегрева.

– Регистрирую образование плазменного облака, – сообщила Дарья.

– Подтверждаю, связь с зондом ухудшается, – раздался позади голос Вильямсона.

– Сигнал телеметрии потерян, – спокойно сказал Рик.

– Радарный контакт тоже, – вторила ему Дарья.

– Макс, вы видите его? – спросил Андерсон.

– Да, – раздался в наушниках голос Барбьери. – Он прямо по курсу перед нами и ниже горизонта на пять с половиной градусов, мы ведём его нашими оптическими датчиками.

– Хорошо, постарайтесь не упускать из виду так долго, как только сможете, – ответил Андерсон.

Я приподнялся и подлетел вплотную к стеклу, взял в руки фотоаппарат с установленным на него мощным телеобъективом. В надежде сделать несколько фото я навёл камеру примерно туда, где по моим прикидкам должен был находиться аппарат, однако так ничего и не увидел.

Тем временем капсула с зондом продолжала свое падение, раскалённая добела, окружённая облаком бушующей плазмы, она неслась сквозь атмосферу газового гиганта, оставляя за собой длинный сияющий шлейф.

– Проходим расчетный пик максимальной тепловой нагрузки, – глядя на мониторы, сказала Дарья.

– Сколько ещё до восстановления связи? – спросил профессор.

– Ну, – командир задумалась, – если Сатурн не преподнесёт нам больше никаких сюрпризов, то порядка трёх – трёх с половиной минут.

– А если преподнесёт? – спросил я.

– Тогда, скорее всего, мы не свяжемся с ним больше вообще, – ответил мне Рик Харрис.

– Тихо, отставить лишние разговоры! – шикнул на нас Андерсон.

Всё глубже погружаясь в атмосферу, аппарат всё стремительнее терял свою скорость. Малейшее отклонение от траектории означало бы моментальное разрушение под тяжестью навалившихся тридцатикратных перегрузок. Любой живой организм сложнее муравья, оказавшись на борту, неизбежно погиб бы под воздействием столь колоссального ускорения. Даже для самого аппарата такое торможение было на грани его технических возможностей. Раскалённый щит зонда продолжал быстро испаряться, рассеивая тепло. Он исчезал, стремительно истончаясь с каждой секундой. К счастью, с падением скорости падала и тепловая нагрузка. Под конец торможения лишь полсантиметра абляционного материала защищало капсулу от раскалённой плазмы.

– Мостик, это обсерватория, мы потеряли визуальный контакт с «Ахиллесом», расчётная высота минус сто семьдесят километров от условной границы атмосферы, – сказал по системе связи Максимильян Барбьери.

– Понял тебя, Макс, – ответил Андерсон. – Даша, что на радаре?

– Пока не вижу его.

– Связь? – спросил профессор, обращаясь к Мейсу Вильямсону.

– Сигнала нет.

– Ладно, подождём.

В нервной тишине мы ожидали восстановления контакта с зондом, Сатурн плыл под нами, величественный и молчаливый.

– Есть сигнал! – воскликнул вдруг Рик. – Пошла телеметрия!

Висевший за моей спиной и задумчиво глядевший на разворачивающийся внизу облачный пейзаж Андерсон развернулся к пульту управления зондом.

– Это обсерватория, – зазвучал в наушниках голос планетолога, – мы тоже принимаем информацию с аппарата!

– Что там? Что показывают приборы? – нетерпеливо спросил профессор.

– Похоже… – Рик пробежался глазами по столбцам данных, – …Кажется, всё в порядке. Приборная скорость тысяча двести метров в секунду и быстро падает, тангаж минус тридцать градусов, высота минус двести два от условной границы… Тормозные щитки выпущены, скорость уменьшается, вот-вот будем готовы к сбросу оболочки… Выброс парашюта через пять секунд… четыре… три… две… одну!

«Ахиллес» падал в недра Сатурна. Его доселе белая обшивка стала угольно-чёрной от копоти. Сработали пироболты, и от оболочки зонда отделилась верхняя часть, выстрелил в небо и раскрылся тормозной парашют. Через пять секунд после раскрытия обгоревший тепловой щит отделился от спускаемой капсулы, устремившись вниз, в пучину бездонного атмосферного океана. Спустя еще несколько секунд после этого «Ахиллес» вновь вздрогнул от взрыва – бахнули пиротехнические замки, удерживающие вместе две яйцеобразных половинки защитной оболочки спускаемого аппарата. Лопнув чётко по соединительному шву, они отделились от зонда и улетели вслед за остатками щита. Стреловидный аппарат медленно спускался вниз на парашюте.

– Есть успешное отделение внешней оболочки! – сообщил Рик. – Приступаем к запуску двигателя.

– Макс, мы отстрелили скорлупу, доклад! – сказал Андерсон, обращаясь к планетологу.

– Ээ… да, пошли данные по давлению, химсоставу и температуре атмосферы, они нужны тебе прямо сейчас?

– Нет, пока для меня главное лишь то, что вы их принимаете, – ответил профессор.

– Давление полторы атмосферы, вертикальная скорость спуска – восемнадцать метров в секунду, – сказала Дарья.

– Воздухозаборник открыт, реактор запущен, температура в активной зоне шестьсот градусов, растёт, идет раскрутка двигателя, – отрапортовал Харрис.

Небольшой ядерный турбореактивный двигатель зонда, являвшийся миниатюрной копией атмосферных движков «Дедала», постепенно набрал обороты и вышел на холостой режим.

– Есть запуск двигателя, все параметры, похоже, в норме, гидравлика работает, автопилот запущен, авионика в порядке. Сэр, «Ахиллес» готов к отделению от парашюта, – отчитался второй пилот экспедиции.

Хлопнули пироболты, зонд отделился от парашютной системы и устремился в бездонный атмосферный океан Сатурна. Ощутив долгожданную свободу, компьютер «Ахиллеса» увеличил обороты двигателя. На протяжении нескольких сотен метров аппарат падал вниз, набирая скорость, затем выровнялся и полетел уже горизонтально, как надлежит самолёту.

– Подтверждаю переход «Ахиллеса» в горизонтальный полёт на высоте минус двести двадцать семь километров, – сказал Рик.

Люди на мостике облегчённо выдохнули, раздались аплодисменты.

– Отличная работа, дамы и господа! – сквозь общий галдёж раздался голос Андерсона. – Макс, ты слышишь меня?

– Да, Уилл.

– Зонд готов к выполнению научной программы.

– Понял тебя, мы уже вовсю получаем данные с приборов.

«Ахиллес» не был первым аппаратом, спущенным в оболочку газового гиганта. Самым первым был «Галилео» – нырнувший в атмосферу Юпитера в далеком 1995 году и погрузившийся на глубину 135 километров. Затем в 2038-м то же самое проделал «Да Винчи», на этот раз с Сатурном. Третьим подобным зондом должен был стать «Птолемей», запущенный в 2034-м, он достиг Юпитера через шесть лет, однако что-то пошло не так, и спускаемая капсула так и не смогла отделиться от основного орбитального аппарата, оставшись навеки прикованной к нему, так что этот спуск не состоялся. Как бы то ни было, все эти зонды представляли собой относительно примитивные болванки, оснащение которых, помимо научного оборудования, состояло лишь из простенького компьютера, радиопередатчика да небольшой аккумуляторной батареи, питавшей всё это хозяйство. Внешне они напоминали небольшую летающую тарелку, вот только, собственно, летать ни один из них не мог по причине отсутствия двигателей и крыльев. Всё что им было уготовано, – лишь медленно спускаться на парашюте в недра планеты, по пути ведя наблюдения с помощью своих научных приборов, до тех пор, пока колоссальная температура и давление не прикончат их. Обычно продолжительность работы подобных зондов не превышала нескольких часов.

«Ахиллес» разительно отличался от них. Будучи намного крупнее, он представлял собой, по сути, настоящий беспилотный самолёт. Благодаря не требовавшему топлива ядерному турбореактивному двигателю, он мог барражировать в атмосфере Сатурна на протяжении многих месяцев, то погружаясь в её глубины, то взлетая практически к самому космосу. Его короткие стреловидные крылья прекрасно подходили для полёта в условиях ураганного ветра, бушующего в верхних слоях газовой оболочки планеты-гиганта. Он был оснащён десятком различных приборов для изучения атмосферы, её структуры и состава. Полёт зонда целиком управлялся бортовым компьютером, всё, что требовалось от нашей научной группы, – лишь ставить перед ним задачи, и умная машина самостоятельно выполняла их без какого-либо вмешательства человека. Оказываясь в зоне видимости приборов корабля, зонд отправлял на его борт пакеты с полученными данными.

– Мостик, это лаборатория, мы получаем видеосигнал с «Ахиллеса» – не хотите взглянуть?

– Мейс, можешь вывести на экран? – спросил Андерсон, обращаясь к инженеру.

– Конечно, босс.

Вильямсон немного поколдовал над своим пультом, и через пару секунд на одном из экранов перед нами появилась картинка с камеры зонда. Мы сгрудились вокруг монитора – каждому хотелось лично, своими глазами увидеть, что же творится там, внизу, в недрах этого далёкого, чуждого нам мира.

«Ахиллес» летел среди бескрайнего моря из желтовато-оранжевых облаков, окружённый ими со всех сторон, – крошечное творение рук людских в недрах гигантской газовой планеты. В промежутках, свободных от туч, сверху над зондом то и дело мелькали лоскуты кристально-чистого голубого неба, внизу же атмосфера по мере увеличения плотности приобретала сначала жёлтый, а затем красно-бордовый оттенок.

– Это… это прекрасно! – выдохнула Кусто.

– Невероятно, небо совсем как на Земле, – сказал я.

– Атмосфера состоит в основном из водорода и гелия с примесями метана и аммиака. Мы ожидали увидеть нечто такое, – тихо сказал Андерсон.

– Вот бы мы могли спуститься туда, увидеть всё это своими глазами! – мечтательно промолвила Кусто.

– Было бы классно, – согласился Рик, – жаль, что, скорее всего, это была бы дорога в один конец. Чтобы выйти на орбиту Сатурна из его атмосферы, взлётному модулю потребуется развить скорость двадцать пять километров в секунду. И это без учёта гравитационных и аэродинамических потерь. Это чертовски много, в три с лишним раза больше, чем на Земле.

– Что ж, думаю, на этом можно подвести итог под операцией по спуску «Ахиллеса», – произнес Андерсон. – Вы отлично поработали, друзья, теперь дело за научной группой. Все свободны, можете идти отдыхать.

Народ стал медленно расходиться, покидая рубку корабля. Я же, будучи вахтенным, остался на мостике – меня ожидало впереди ещё четыре с половиной часа дежурства.

– Я, пожалуй, подзадержусь ненадолго, послежу ещё за телеметрией и всё такое, – сказал Харрис.

Мы остались на мостике вдвоём. Я устроился в своём кресле, откинувшись на спинку, насколько это было возможно в невесомости. Рик уселся справа, на месте Даши. Работа была сделана, и напряжение, владевшее нами на протяжении нескольких часов, медленно отпускало. Какое-то время мы молча созерцали раскинувшийся под нами пейзаж Сатурна. Где-то там, далеко внизу, собирая научные данные, нёсся сквозь аммиачно-метановые облака «Ахиллес» – крошечный посланец человечества в этом газовом мире.

– Поверить не могу, что мы это сделали, – спустя несколько минут тишины сказал Рик.

– И тем не менее это свершившийся факт, – сказал я. – Зонд в атмосфере, и ты сам помог его туда спустить.

– Да не, я не про то, брат, точнее, не только. Вот мы сидим тут и пялимся на это, – он указал рукой на пейзаж за окном, – и совершенно не заморачиваемся, как будто так и надо, как будто перед нами не чёртов Сатурн, а… ну я не знаю, скажем, мост Золотые Ворота… всё так обыденно.

– Я думаю, лет через пятьдесят эта картина, может, и станет обыденной для людей, как твой мост, но пока это далеко не так. По крайней мере, лично для меня.

– Лет через пятьдесят? Только если… – Он усмехнулся, недоговорив.

– Что «только если»? – Я внимательно взглянул на товарища.

– Да брось, ты сам знаешь.

– Что? Что я знаю?

– Слушай, мы торчим здесь без связи с Землёй уже сколько? Месяц с лишним? И за всё это время мы не приняли ни одного сигнала? Я слышал, вы с Вильямсоном записываете передачи и транслируете их в аналоговом режиме без остановки, по кругу, пытаясь докричаться до хоть кого-нибудь.

– Да, в этом нет никакой тайны.

– И что, неужели за столько дней никто не услышал их и не отправил ответное сообщение?

– Может, и отправил, только у нас же приёмник накрылся.

– Ой, да брось. – Он отмахнулся от меня.

– Что?

– Оставь эту байку для кого-нибудь другого, ладно?

– Не понимаю, о чём ты? – Я напрягся.

– Какова вероятность того, что у нас выйдут из строя сразу три модуля, без которых наша система дальней связи не может работать и которые нам ну никак не заменить? Почему никто не пытается найти альтернативный способ связаться с Землёй, например задействовать систему ближней связи?

– Мы пытаемся её задействовать, но она намного слабее, а потому… – попытался парировать я.

– Какая разница, насколько она слабее? Нам надо принять с её помощью сигнал, а не отправить! Просто подключите её к главной антенне! – Его скулы интенсивно двигались под кожей туда-сюда, мышцы лица были напряжены, Рик явно находился в состоянии нервного возбуждения.

– Всё не так просто… – попытался начать объяснять я, но, поняв, что мои корявые отговорки могут вызвать лишь ещё больше подозрений, я решил перевести стрелки на кого-то, способного соврать более складно: – Слушай, лучше поговори на эту тему с Вильямсоном, это его сфера ответственности, и он объяснит всё лучше, чем я.

Какое-то время мы оба молчали, глядя в окно.

– Я не знаю, что вы скрываете, Фёдор. Но что-то тут нечисто, что-то во всей вашей истории не сходится, я это нутром чую, – сказал Рик уже более спокойно.

– Это паранойя, дружище. Она до добра не доведёт.

– Я знаю, однако, согласись, у меня в данный момент есть основания для того, чтобы стать параноиком, – помолчав немного, сказал он. – Вы можете вешать лапшу на уши этим ботаникам-учёным или новичкам вроде Кусто, но не мне. Знаешь, я уже много лет в этой профессии, я летал к Марсу и немножко понимаю, как тут в космосе всё устроено. Шанс, что все три блока накроются одновременно, – один на сотню тысяч. Что Земля не сможет наладить с нами связь альтернативным способом – один на тысячу. Не пойми меня неправильно, я не претендую на лавры срывателя покровов, не собираюсь вставлять вам палки в колёса и рассказывать всему экипажу о моих подозрениях. – Он замолчал, ненадолго задумавшись. – Даже несмотря на то, что в упор не могу понять, что за игру вы ведёте. Но раз уж Андерсон и Климова задумали что-то, наверное, это и впрямь необходимо.

Я молча думал над сказанным Риком. С одной стороны, он всегда казался мне психологически устойчивым, плюс у него и впрямь был солидный опыт дальних космических полётов, а это значило многое. Скорее всего, расскажи я ему правду об истинной причине потери связи с домом, он согласился бы с нашим решением скрыть её. Но, с другой стороны, я не мог ввести его в курс дела без санкции Андерсона.

– Слушай, я понимаю твоё беспокойство, но всё, что я могу сейчас сказать… – Я задумался, подбирая правильную формулировку. – Всё, что сейчас происходит, имеет на то свои причины. И я знаю, что в это, возможно, трудно поверить, но мы действуем из лучших побуждений, ради блага всей нашей экспедиции.

– Понятно… – Рик напряжённо сглотнул, глядя куда-то вдаль. – Понятно… – повторил он.

– Всё очень сложно, Рик, – добавил я.

– Да, я так и понял. – Он вздохнул и посмотрел на меня. – Будь всё просто, тогда незачем было бы скрывать это от остальных, да?

«Дерьмо, ну и хреновый же из меня конспиратор», – пронеслось в голове.

Мы вновь погрузились в тишину.

– Знаешь, мне уже который день снится Джесс, – после нескольких минут обоюдного молчания тихо произнёс он. – Причём один и тот же сон, как мы гуляем с ней по осеннему парку: ярко светит солнце, деревья вокруг все уже жёлтые, и ветер срывает с них листья, закручивает их вихрями и гоняет по аллеям. А она собирает их в огромный ворох, они пахнут… ну, знаешь, как пахнет осенняя листва? Потом мы выходим на большую поляну, и Джесс подкидывает всю охапку вверх, и ветер уносит их прочь, а она танцует и смеётся, и я смеюсь вместе с ней… Странно, – отрешённым взглядом он посмотрел куда-то вдаль, – но я не помню, чтоб мы хоть раз гуляли в парке вот так, осенью.

Я с удивлением посмотрел на него – столь резкая смена темы разговора показалась мне довольно странной.

– Слушай, я понимаю, ты тоскуешь по ней, и… – начал было я.

– Нет, брат, извини, но ты не понимаешь, – прервал он меня. – Тебе в принципе не понять, что я чувствую сейчас, у тебя ведь есть Даша здесь, на корабле. Ты счастливый сукин сын. Я даже завидую тебе по-хорошему. – Он вновь посмотрел на меня и, немного подумав, добавил: – Вам обоим завидую. Вы везунчики, правда. А я… знаешь, я ведь сделал ей предложение за пару недель до старта, мы собирались пожениться после возвращения. Боже, какой же я козёл! Я бросил её, Фёдор. Я оставил мою Джесс там на четыре грёбаных года…

Я отстегнул ремни и дотянулся до него, прикоснувшись к плечу.

– Все мы оставили кого-то на Земле, но сейчас нужно думать не об этом, а о тех, кто рядом. У нас есть задание, и мы должны его выполнить, и ещё мы должны, обязаны вернуться, независимо от… – я на секунду замялся, – от всех обстоятельств. И ты нужен нам, тебе ещё сажать нас на Титан, помнишь?

– Да, брат, да, я помню, – тихо проговорил он.

– Знаешь, тебе надо отвлечься, придумать себе какое-то хобби.

– Хобби? – Он с удивлением посмотрел на меня.

– Ну да, какое-то занятие, чтоб забить свободные от работы часы. У нас в бортовом компе есть целая куча книг! Начни читать! Или, не знаю, попробуй написать что-то сам. Знаешь, мне это помогает.

– Ты пишешь? О чём?

Я ещё никому не рассказывал о своем маленьком увлечении, даже Даше, поэтому слегка смутился.

– О нас. О том, что происходит вокруг. Не знаю, что из всего этого выйдет, надеюсь, когда вернёмся, оформлю все это в книгу, мемуары или типа того. Пока я просто спасаюсь этим от тоски по дому.

Рик долго смотрел в панорамное окно мостика, там, за бортом корабля, царила ночь – мы вновь неслись над тёмной стороной Сатурна, удаляясь от него по восходящей ветви нашей орбиты. Наконец после долгой паузы он произнёс:

– Ты прав. Надо поменьше копаться во всем этом. Слушай, – он повернулся ко мне, по его лицу пробежала тень смущения, – ты уж не рассказывай никому, что я тут расклеился перед тобой, ладно?

– Добро. – Я кивнул.

– Устал я, пойду. – Он отстегнул ремни и оттолкнулся от кресла, медленно поплыв в сторону люка.

– Эй, Рик! – Окликнул я его. Он зацепился за поручень и остановился у выхода, посмотрев на меня. – Я поговорю с Андерсоном. Возможно, он расскажет тебе, что к чему.

– Не, я думаю, не стоит.

– Почему? – Я был удивлён.

– Меньше знаешь – крепче спишь. К тому же со временем каждый человек на борту начнет задаваться теми же вопросами, что и я, – ответил он. – И вероятно, придёт к таким же выводам. Так что рано или поздно вам придётся ввести в курс дела нас всех. И мой вам совет: постарайтесь сделать это не рано и не поздно.

* * *

Космический корабль «Нил Армстронг» вызывает Центр управления полётом, повторяю, «Армстронг» вызывает ЦУП. Говорит старший пилот миссии Фёдор Фролов. Докладываю: мы находимся на стабильной эллиптической орбите вокруг Сатурна. Мы всё ещё не принимаем никаких сигналов от вас, Земля. Положение дел на борту нормальное, все системы работают в штатном режиме. Научная группа выполняет программу изучения планеты и её спутников. В атмосферу сброшен зонд «Ахиллес», мы продолжаем выполнение поставленных задач согласно плану. Моральное состояние экипажа… удовлетворительное, нас всех очень беспокоит, что у вас там стряслось, Земля, и почему вы не отвечаете на наши радиопередачи. Мы тут совсем одни и очень нуждаемся в вашей поддержке. Прошу вас, свяжитесь с нами как можно скорее. Это записанное сообщение будет автоматически повторяться каждые три минуты. «Нил Армстронг», конец связи.

* * *

Прошло пять недель с того момента, как мы вышли на орбиту Сатурна. Корабль, как и прежде, размеренно кружился вокруг планеты, научная группа выполняла свою работу по изучению газового гиганта, «Ахиллес» неустанно отправлял нам данные из его недр. Несколько раз «Армстронг» почти вплотную сближался со спутниками: Мимасом и Энцеладом. Две крошечные внутренние луны проплыли всего в нескольких сотнях километров от корабля. Словом, всё шло своим чередом. Я вновь торчал на мостике, неся свою очередную вахту. Все системы работали исправно, так что я не уделял им чрезмерного внимания, будучи занят другим: вот уже седьмой час я высчитывал маршрут обратного пути. На одном из недавних собраний экипажа было решено, что неплохо бы нам вернуться домой пораньше. Идея, конечно, просто отпад, ага! Вот только любой, кто хоть немного соображает в космической навигации, сказал бы, что это практически нереально. Весь первоначальный план нашей миссии и так был максимально оптимизирован по времени, и выжать из него ещё хоть пару дней было непросто. Казалось бы, очевидное для обывателя решение – улететь домой раньше запланированного срока, не работало. Земля и Сатурн отнюдь не приколочены к «небесному своду», они несутся по своим орбитам вокруг Солнца с безумными скоростями, расстояние между ними постоянно меняется, и для того, чтобы попасть с одной планеты на другую, требуется точный расчёт не только продолжительности и направления разгонного импульса, но и времени старта. Отклонение от рассчитанного окна на день или два в конце маршрута приведёт к промаху в сотни тысяч или даже миллионы километров. Отлёт от Сатурна на месяц раньше или позже расчётного момента и вовсе может сделать достижение Земли невозможным. В общем, задачка не из лёгких, особенно учитывая, что нашу миссию готовили ребята, отнюдь не бывшие идиотами. Баллистики «Юнайтед Аэроспейс» провели блестящую работу, высчитав параметры обратного полёта «Армстронга» таким образом, что возврат осуществлялся по максимально быстрой траектории. Мне удалось улучшить их результат на срок от нескольких часов до пары дней. Один из высчитанных мной маршрутов мог ускорить наш возврат домой почти на целую неделю, однако в этом случае нам приходилось потратить всё имевшееся топливо, не оставляя ничего в резерве, что было весьма опасно, ведь это лишало нас права на ошибку. Конечно, «Армстронг» мог разогнаться быстрее, избавившись от лишней массы, к примеру оставив тяжеленный «Дедал» на орбите Титана. В этом случае путь домой занял бы на три недели меньше времени, чем это было запланировано. Также можно было выкинуть несколько лишних тонн топлива и окислителя для наших двигателей ориентации, коего у нас на борту было с большим запасом. В общем, варианты ускорить наше возвращение хоть и были, но, надо признать, весьма радикальные, и как бы к ним отнёсся Андерсон, предсказать было непросто.

Я сидел в своём кресле, уставившись в монитор навигационной системы, и пытался найти золотую середину между множеством полётных параметров, главным из которых была дата прибытия домой. Увлечённый расчётами, я не обратил внимания на зазвучавший вдруг новый сигнал. Лишь с большим опозданием, спустя минуту, до меня таки дошло, что в тёмном, заполненном шумом вентиляторов помещении мостика что-то поменялось. Оторвавшись от расчётов, я наконец-то обратил внимание на новый звук. Всё ещё не соображая, что к чему, я внимательно осмотрел приборную панель в поисках его источника, пока наконец не наткнулся взглядом на мой персональный планшет. «Принимается инфопакет», – гласило сообщение на экране. Я протер глаза, решив было, что это морок, галлюцинация утомлённого многочасовой работой мозга, но сообщение не исчезло. Вынув гаджет из фиксатора, я поднёс его к глазам. Всё ещё не веря в происходящее, я посмотрел на часы – 14:37 по Гринвичскому времени.

Внезапно сообщение исчезло, на его месте возникло новое: «Приём инфопакета завершён, объём полученных файлов – 20 килобайт».

– Твою мать! – тихо прошептал я.

Меня бросило в жар, лоб покрылся испариной. Долгие недели мы ждали этого сообщения, и вот я смотрел на него, не веря своим глазам! Трясущимися руками я нажал кнопку распаковки информационного пакета. Внутри оказался всего один текстовый файл. Я не мог решиться открыть его. Поколебавшись с полминуты, я всё же коснулся сенсорного экрана. Передо мной появился текст:

««…НАЧАЛО СООБЩЕНИЯ…»»

Это сообщение адресовано экипажу межпланетного корабля «Нил Армстронг», находящегося сейчас в окрестностях Сатурна. Отправитель: начальник лунной колонии «Кларк» Маркус Левински.

Приветствуем вас, «Армстронг», мы чертовски рады слышать вас и знать, что с вами всё хорошо. К сожалению, мы не можем сказать того же о нас. Судя по вашим сообщениям, которые мы принимаем уже около недели, вы не в курсе всего произошедшего здесь. Не буду ходить вокруг да около, «Армстронг», скажу прямо: полтора месяца назад случилось то, что мы между собой не называем иначе как «Катастрофа». Длительный период политической напряжённости на Земле привёл к крупномасштабному военному столкновению между мировыми державами. Активная фаза боевых действий продолжалась порядка десяти недель и окончилась массированным обменом термоядерными ударами. Мира, который мы знали, больше не существует.

Предвосхищая, пожалуй, главный ваш вопрос, скажу: нам пока мало известно о том, что сейчас творится на планете. Мы даже не знаем, кто первый запустил ракеты. После сорока восьми часов ядерного шквала мы полностью потеряли связь со всеми станциями связи, расположенными там, внизу. Можно утверждать точно, что крупнейшие города, такие как Вашингтон, Москва, Лондон, Пекин, Париж, Токио и многие другие, полностью уничтожены. Территории Европы, США, Японии, Китая и западной части России, по-видимому, более не пригодны для жизни ввиду сильного радиоактивного загрязнения. Трудно судить об обстановке в регионах, не подвергнутым непосредственным бомбардировкам, таких как Индия, Южная Америка, Африка, Австралия и Ближний восток, нам удалось наладить связь с несколькими расположенными там радиостанциями. По их сообщениям, ситуация в этих местах предельно тяжёлая. Радиоактивные осадки, острый дефицит продуктов питания и медикаментов, разрушение государственных институтов и анархия – всё это свидетельствует о крупномасштабной экологической, социальной и гуманитарной катастрофе. Я не могу представить, что ощущаете вы сейчас, читая эти тяжёлые строки в полутора миллиардах километров от дома, однако и не могу передать всю ту боль и ужас, который испытывали мы, будучи свидетелями этого дьявольского безумия, разворачивающегося на нашей родной планете.

Война, испепелившая Землю, не обошла стороной и нас самих. Как вам наверняка известно, здесь, на Луне, помимо нашей колонии, расположены ещё несколько национальных баз, принадлежащих в том числе и странам, вовлечённым в развернувшийся конфликт. Как оказалось, несмотря на декларируемые мирные цели, на деле на некоторых из этих баз в нарушение Договора 1967 года о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космоса были развёрнуты системы вооружения, призванные обеспечить стратегический контроль над Луной и прилегающим к ней пространством. Наша колония, несмотря на свой международный статус, также была подвергнута ракетным ударам наряду с другими лунными базами и орбитальными станциями. К счастью, суровые условия внеземелья, не способствующие выживанию поодиночке, а также всеобщая оторванность от дома послужили сближающим фактором для находящихся на Луне людей. Безумие, начавшее было распространяться с Земли на нас, удалось вовремя остановить. Потери, которые мы понесли в результате боевых действий, оказались тяжёлыми, но, несмотря на это, нам удалось отринуть вражду и объединиться во имя общего выживания. Пока трудно сказать, как будет развиваться ситуация в будущем, однако по предварительным подсчётам имеющихся у нас, жителей Луны, материально-технических и людских ресурсов должно быть достаточно для стабильной жизни на поверхности спутника без какой-либо поддержки извне. Перед нами стоит множество сложных задач, однако мы уверены, что сможем их своевременно решить. На данный момент мы поддерживаем контакт со следующими лунными поселениями: орбитальная станция «Азимов», база «Королёв», база «Лоуэлл», орбитальная станция «Фридом», орбитальная станция «Небесный дом», база «Коперник», база «Тацута», база «Нью Уэй», база «Хедлис Хоуп».