Пустота

Дойдя до стыковочного модуля, мы подплыли к одному из четырёх радиальных люков, соединявшему главный корабль с «Дедалом». Я открыл его и втянул себя внутрь, пройдя через короткий переходной тоннель, оказался внутри челнока.

Сейчас, когда мы всё ещё находились вдали от цели нашей миссии, челнок был законсервирован и практически полностью обесточен. Проплыв сквозь неосвещённый пассажирский отсек, мы оказались в кабине пилотов. По размеру она не шла ни в какое сравнение с мостиком «Армстронга», была намного меньше, теснее и напоминала скорее кабину самолета (коим «Дедал» отчасти и являлся). Пара кресел с сайдстиками по бокам, в центре – консоль управления двигателями, спереди – приборная панель, усеянная множеством кнопок и дисплеев. Поверх панели – проектор индикатора лобового стекла. Я устроился в левом кресле и щёлкнул тумблером над головой, вспыхнули контрольные лампы, извещающие о включении питания. Быстро пробежался пальцами по кнопкам, включая систем челнока: главный компьютер, навигация, двигатели, управление и так далее. Дарья устроилась в кресло по правую руку от меня и занялась запуском реакторов шаттла. Они были меньше и гораздо слабее тех, что питали «Армстронг». Вообще главной функцией ядерной силовой установки челнока было отнюдь не снабжение его электричеством, она была частью двух турбореактивных моторов шаттла. В целом они сильно походили на обычные движки какого-нибудь авиалайнера, главным отличием было то, что они должны были работать в лишённой кислорода атмосфере «Титана», поэтому традиционная схема с топливом, распыляемым в камере сгорания, и воздухом, использовавшимся в роли окислителя, тут совершенно не годилась. Инженеры «Юнайтед Аэроспейс» откопали столетние проекты ядерных турбореактивных двигателей. Эти штуки строились и испытывались в США в пятидесятых – шестидесятых годах двадцатого века, однако так и не нашли применения на Земле, оказавшись чересчур дорогими, громоздкими и неэкологичными. Они не требовали топлива для работы, а вместо обычной камеры сгорания для разогрева воздуха там использовались миниатюрные ядерные реакторы. Втягиваясь через воздухозаборник, как и в обычном реактивном двигателе, воздух проходил через несколько ступеней компрессора, после чего поступал в раскалённую активную зону, разогревался там, затем, расширяясь, проходил сквозь лопатки турбины и в конце концов выбрасывался из сопла, создавая реактивную тягу. Фонила вся эта система просто нещадно, но инженеры корпорации сумели её доработать, снабдив теплообменником и пустив поток воздуха в обход радиоактивного сердечника. Эффективность двигателей немного упала, но зато выхлоп стал даже чище, чем у традиционных турбореактивных моторов, работавших на керосине. Отсутствие необходимости в топливе делало эти движки идеальными для полётов в плотной бескислородной атмосфере Титана, что и склонило выбор инженеров в их пользу. Всего «Дедал» имел два таких мотора, упрятанных под обшивку в корневых частях крыла. В обычном режиме они могли обеспечить горизонтальный полёт на высоте до сорока километров, а при приближении к поверхности открывались створки нижних сопел, и поток воздуха перенаправлялся под брюхо, обеспечивая тем самым возможность вертикального взлёта и посадки. Также для полёта на больших высотах и в вакууме шаттл имел традиционные ракетные двигатели, работавшие на кислороде и метане.

В целом «Дедал» по внешнему виду напоминал обычный земной челнок, он имел короткие дельтовидные крылья и двойное V-образное хвостовое оперение. Правда, в отличие от своих «земных» собратьев для взлёта с Титана ему не требовались колоссальные ракетные ускорители, а благодаря низкой силе тяжести и, как следствие, невысокой орбитальной скорости его корпус не подвергался большим термическим нагрузкам при входе в атмосферу. Всё это вкупе с возможностью добычи топлива прямо из метановых морей делало «Дедал» идеальным транспортом для Титана, позволяя ему взлетать и садиться на этот спутник Сатурна практически неограниченное число раз.

Вдвоём мы быстро пробежались по проверочному чек-листу, убедившись, что челнок в полном порядке. Закончив работу, Дарья отправилась заниматься своими делами, до начала её дежурства оставалось ещё несколько часов, я же двинулся обратно на мостик отбывать остаток своей вахты.

Часть 2. Катастрофа

– С добрым утром, док! Как спалось?

Корабельный врач и по совместительству инженер системы гибернации медленно открыл глаза, почесал лоб

– Ну как, уже долетели? – сонным голосом спросил Юхиро Ямагути.

– Почти, до Сатурна ещё четыре недели пути, – сказал я.

– Да… – Он слабо улыбнулся. – Я и забыл, что мы должны просыпаться раньше…

Он закрыл глаза.

– Эй, док! – Я потряс его за плечо. – Юхиро! Не спать!

Он вновь очнулся. Я отстегнул ремни и помог ему выбраться из капсулы.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался я.

– Холодно… Ужасно хочу пить, есть и спать… Нормально для такой долгой гибернации. Как остальной экипаж?

– Просыпаются, мы разбудили вас одним из первых.

Я вручил Ямагути одеяло и направился к следующей капсуле, доктор остался растерянно висеть около своего ложемента. Даша тем временем помогала выбраться из оков криогенного морфея Трофимову. Я подплыл к капсуле гидролога нашей экспедиции, Ингрид Ларсен. Проверил показания биомонитора – рановато, пусть ещё минут пятнадцать полежит. Следующим оказался Уильям Андерсон – а вот его уже можно было вытаскивать. Я прикоснулся к сенсорной панели управления, дав компьютеру команду к началу финальной стадии пробуждения. Повинуясь собственной программе, система через подключенные к венам трубки, ввела в организм несколько кубиков кофеина и адреналина. На мониторе я наблюдал, как медленно восстанавливались биологические показатели: частота пульса и дыхания, температура тела, мозговая активность и так далее. Освещённое бело-голубым светом лицо профессора выглядело словно маска мумии. Постепенно, по мере возвращения к жизни, оно стало обретать естественные, человеческие цвета.

Наконец индикаторы на панели управления вспыхнули зелёным, щёлкнули замки, и крышка капсулы плавно отползла в сторону. Я отцепил установленные на теле биометрические датчики, аккуратно вынул из вен иглы инфузионной системы, снял с лица дыхательную маску. Андерсон тихо застонал, неуклюжим движением протёр глаза, открыл их и несколько секунд рассеяно смотрел на меня.

– Пора вставать, профессор, – сказал я.

– Где… Где я? – хриплым голосом прошептал он.

– Вы на борту космического корабля «Нил Армстронг», мы летим к Сатурну… Вы помните меня?

Он отрицательно покачал головой.

– Вы помните, как вас зовут? – спросил я.

– У… У… Уи… – Он морщил лоб, отчаянно напрягая память. – Уилл. Да, меня… меня зовут Уилл.

– Посткриогенная диссоциированная амнезия, – раздался за моей спиной голос Ямагути. – Придёт в себя через пару часов.

Я согласно кивнул.

– Юхиро, можете позаботиться о нём, пока не очухается?

– Да, конечно, – зевая, ответил доктор.

– Хорошо, Уилл, – сказал я, вновь обращаясь к профессору, – давайте я сейчас помогу вам выбраться отсюда, после чего вот этот господин, – я указал на Ямагути, – проводит вас в медицинский отсек.

Я отстегнул удерживающие ремни, Андерсон неуклюже выплыл наружу. Ямагути помог ему ухватиться за ближайший поручень.

– Мы в космосе? – спросил профессор.

– Да.

Он провёл рукой по лицу, разминая заспанные глаза.

– Кажется… кажется, я начинаю вспоминать.

– Не волнуйтесь, память вернётся через несколько часов, – заверил его Ямагути. – А сейчас следуйте за мной, только осторожно.

Они вместе отправились в направлении медотсека, мы же с Дарьей продолжили будить экипаж.

Уже через час все были на ногах и сидели в кают-компании, попивая кофе.

– Так сколько нам ещё лететь? – зябко кутаясь в фольгированное одеяло, спросила химик Катрин Розенберг.

– Чуть меньше месяца. Но если быть точнее, – я сверился с планшетом, – двадцать восемь дней, семнадцать часов и шесть минут.

– Его уже видно? Я имею в виду Сатурн, – поинтересовался планетолог Максимильян Барбьери.

– Да, но пока только в виде очень яркой звезды. Хотя, если достать хороший бинокль, думаю, можно было бы рассмотреть и кольца.

– Чёрт бы побрал эти ваши капсулы… – проговорил медленно приходящий в себя Андерсон. – Врагу не пожелаешь. Скажите, док, это нормально, что мне сейчас так паршиво?

– Исследования показывают, что с возрастом организм тяжелее переносит введение сомнамбулогенных препаратов, – ответил Ямагути. – Сейчас ваше тело как раз выводит их остатки, то, что вы испытываете, можно назвать своего рода криогенным похмельем.

– Слушайте, вы ведь не сильно меня моложе, Юхиро. Какая у нас разница в возрасте? Лет пять? Не так уж много, но при всём при этом вы выглядите живчиком, а я чувствую себя как будто после недельной попойки.

– Ну, многое решает ещё индивидуальная переносимость…

– Получается вроде как с алкоголем: кто-то может пить литрами и потом прекрасно себя чувствовать с утра, а кто-то склеивается с одной бутылки пива, – усмехнувшись, заметил Трофимов.

– Да, только вещества, которые вводятся в организм в процессе криогенного сна, не оказывают на него такого разрушающего воздействия, как этиловый спирт, – сказал Ямагути.

На какое-то время в помещении воцарилось молчание, все были заняты своими мыслями.

– Интересно, а кто-то видел сны? – спросила Жаклин Кусто, прервав застоявшуюся тишину. – Мне, кажется, снилось что-то, но я никак не могу вспомнить, что именно.

– Мне снился холод. Но недолго, потом это прошло, – сухо ответил Мейс Вильямсон.

– Во время гибернации человеческий мозг практически полностью отключается, – сказал Ямагути. – Мы можем видеть сновидения лишь в короткие промежутки, когда активность нейронов высока. Обычно это непосредственно после помещения в капсулу и незадолго до пробуждения.

Я вдруг почувствовал вибрацию в кармане своего комбинезона. Это был мой планшет. Как и почти все электронные устройства на борту, он был подключён к информационной сети корабля, и мы нередко пользовались ими для коммуникации.

На экране светилась иконка входящего вызова. «Дарья Климова» – прочитал я имя абонента. Ну ещё бы, неудивительно, учитывая, что все остальные члены экипажа сидят передо мной. Я нажал на кнопку приёма, открывая голосовой канал.

– Слушаю.

– Ты сильно занят? – спросила она.

– Сижу с ребятами, а что?

– Зайди на мостик на минутку, надо поговорить с глазу на глаз.

Это было необычно, судя по голосу, Дарья явно была чем-то встревожена, я незамедлительно отправился к ней, гадая по пути, что могло стать причиной её беспокойства.

– Что случилось? – спросил я, влетая в тёмную просторную рубку корабля.

Дарья висела возле панели системы связи.

– Похоже, у нас проблемы с антеннами, причём как с главной, так и с резервными. Никак не могу понять, в чём дело… время уже двадцать минут после полуночи, а мы до сих пор не получили инфопакет от ЦУПа.

– Ты проверяла настройки, может, что-то сбилось?

– Нет, приёмник работает как надо: частота, кодировка – всё совпадает, но сигнала как будто просто не было.

Я посмотрел в её обеспокоенное лицо.

– Невозможно, этого не может быть, чтобы ЦУП пропустил сеанс связи, да ещё и не предупредив нас заранее! – Я почесал затылок. – Быть может, проблемы с ориентацией антенн?

– Я уже проверяла, они смотрят точно на Землю, отклонений нет.

– Это все очень странно, – задумчиво проговорил я. ЦУП ни за что бы не пропустил сеанс, даже если у них какие-то проблемы, коммуникационные системы многократно дублированы, в крайнем случае, они бы связались с нами по резервному каналу. Я думаю, проблему надо искать в нашем оборудовании, это однозначно.

– Согласна, странно только, что программа самодиагностики не обнаружила неисправность.

– Как думаешь, в чём может быть беда?

Дарья вздохнула.

– Не знаю, может быть, антенны барахлят, может быть, что-то с приёмником… или с софтом, да черт его знает. Причин может быть навалом, нужно разбираться… Сейчас надо первым делом сообщить им, что мы пропустили их передачу.

– Нужно подключить Мейса. Он же у нас спец по связи, раз уж он проснулся, пусть занимается своими прямыми обязанностями.

Она отрицательно покачала головой.

– Пока не вижу смысла, он только вылез из капсулы, мозги наверняка ещё не встали на место. И вообще, думаю, не стоит говорить экипажу о наших проблемах, пока они ещё толком не очухались от заморозки. Переключимся в аварийный режим, отправим в ЦУП сообщение о неполадках и будем ждать следующего сеанса в шесть утра.

– Ну а что, если мы и в шесть утра не примем сигнал?

Дарья закусила губу и мрачно посмотрела в сторону.

– Тогда уже будем думать, что делать… Ладно, иди спать, – сказала она. – Я ещё прогоню кое-какие тесты, поиграюсь с настройками приёмника, в конце концов, может быть просто проблема с софтом, какой-нибудь баг в ПО…

* * *

– Что значит «нет связи»? – недоумевающе спросил Андерсон.

Мы с Дарьей неловко переглянулись.

– То и значит. – Я неловко развёл руками, – Мы не принимаем сигнал с Земли, пропустили уже второй сеанс за сутки.

– Второй? – Он вопросительно посмотрел на нас. – Но почему не сообщили сразу?

– Не хотелось волновать людей после пробуждения, к тому же была надежда, что к утру связь восстановится и все прояснится, – потирая шею, ответил я.

Профессор задумчиво закусил дужку очков.

– Но как… как такое вообще возможно? В чём может быть причина?

– Если честно… мы не знаем, – ответила Дарья. – Всё наше оборудование совершенно исправно, за это я ручаюсь. Приёмники настроены на нужную частоту, но они ничего не ловят, совершенно ничего.

Андерсон нервно прошёлся по каюте, почесывая лысину.

– А до этого, пока мы спали, у вас были перебои со связью? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, это было бы ЧП, мы бы сообщили вам.

– Да, это ЧП… – задумчиво проговорил он. – Что вы предлагаете?

– Сканировать частоты, это всё, что нам остается. Все: и основные, и аварийные, постоянно и без перерыва, – сказала Дарья.

– Надо полностью убедиться в исправности наших систем, не может такого быть, чтобы ЦУП просто взял и прервал связь, – задумчиво сказал Андерсон.

– Наши системы, – устало сказала Дарья, – в полном порядке. Я гоняла тесты на протяжении всей своей вахты. Никаких неисправностей, всё работает совершенно штатно.

– Тогда почему мы не слышим их? Почему мы не принимаем сигнал?

– Боюсь, у меня только один ответ на этот вопрос: потому что его никто не передаёт, – сказала она.

– Но это невозможно!

– Я и сама это знаю, Уилл! – Дарья повысила голос.

Я встал между ними.

– Друзья, друзья! Прошу вас! Потеря связи для нас в целом не так уж критична. С этим, конечно, надо что-то делать, но паниковать не стоит. Земля, она в любом случае далеко, и если у нас что-то произойдёт, они нам в любом случае мало чем помогут, неважно, будет ли связь или нет. Мы можем выполнить наше задание и вернуться домой совершенно автономно.

Андерсон сел на кровать, надел очки и внимательно посмотрел на меня.

– Вы должны меня понимать, мистер Фролов. Я, как руководитель этой миссии, полностью отвечаю за все её аспекты. И если что-то идёт не так, – он внимательно посмотрел на меня, – ответственность несу именно я. То, что произошло сегодня, это… это, может быть, и некритично в целом, но для экипажа это будет стресс. Нам ещё целый год болтаться здесь, в системе Сатурна. А за год без контакта с домом у кого-нибудь может съехать крыша. Поэтому вы… мы обязаны наладить связь как можно скорее.

Он встал и подошёл к окну, молча глядел в него какое-то время, затем тихо сказал:

– Возьмите Вильямсона, проверьте с ним ещё раз всё, перетряхните по винтику всю систему, чёрт возьми! Если надо будет выходить в космос – выходите. – Он посмотрел на нас. – Мне всё равно, как вы это сделаете, но вы обязаны разобраться с этой проблемой.

– Кто сделает объявление для экипажа? – спросил я.

Андерсон покачал головой:

– Думаю, пока не стоит об этом распространяться, это может вызвать ненужное волнение среди людей.

– Но рано или поздно они начнут задавать вопросы! – возразила Даша.

Профессор внимательно посмотрел на неё.

– Не беспокойтесь, когда они начнут задавать вопросы, я сам обо всём им расскажу. Главное, найдите причину наших проблем со связью, чтобы я мог успокоить народ, когда придёт время.

* * *

– «Нил Армстронг» вызывает Землю, повторяю, «Армстронг» вызывает Землю. Передача идёт по аварийному каналу, в аналоговом режиме. У нас проблемы со связью, мы не принимаем сигнал от Центра управления полётом, повторяю: мы не принимаем сигнал от ЦУПа. Если вы слышите эту передачу, немедленно сообщите о ней любому представителю «Юнайтед Аэроспейс». Положение дел на корабле нормальное, состояние экипажа хорошее, все основные системы исправны, полёт проходит в штатном режиме. Мы будем продолжать выполнение нашего задания согласно плану. Это аналоговое сообщение будет проигрываться непрерывно каждые три минуты. Мы ждём ответа, Земля.

* * *

Я проснулся. Глянул на часы – 11:39 по корабельному времени. Через минуту сработает будильник, который, в принципе, мне давно без надобности, я так влился в ритм, что вот уже на протяжении многих месяцев просыпался ровно за минуту до звонка. Я потянулся и поднялся с койки, прибрал её и задвинул в специальную нишу в стене. Цифры на электронном табло сменились на 11:40, раздался звуковой сигнал, означающий, что пора бы мне уже вставать. Я привычным движением вырубил сигнал, медленно прошёл в туалет, приблизился к раковине, заглянул в зеркало, оценивающе изучив свою щетину, которая постепенно стала превращаться в натуральную бороду. Взял бритву, задумчиво повертел её в руке, отложил. «К чёрту, раз ЦУП молчит, значит, и правила устанавливать больше не кому». Умылся холодной водой, вновь взглянул на своё отражение. «Нет, всё же так не пойдёт», – подумал я. Схватил станок и начисто выбрился.

Одевшись, я вышел в коридор, направившись в сторону кухни. Прошла пара дней с тех пор, как мы потеряли связь с домом, но нам так и не удалось выяснить, почему это произошло. Мы прошерстили всю нашу систему от и до и не нашли ровным счётом ничего, никакой зацепки, ни малейшего намёка на какую-либо ошибку в программном обеспечении или неисправность оборудования. Мы даже протестировали наши приёмники, направляя антенну на различные небесные тела в нашей Солнечной системе и вне её. Система исправно ловила сигналы далёких звёзд и пульсаров во всех доступных ей радиодиапазонах, однако Земля почему-то продолжала молчать.

Позавтракав, я двинул на мостик – пора было заступать на вахту. По пути в осевом отсеке центрифуги я встретил Андерсона.

– Профессор, – поприветствовал я начальника нашей экспедиции.

– А, Фролов, доброе утро. – Он был явно чем-то обеспокоен.

Я осмотрелся вокруг, убедившись, что мы одни.

– Ну как, есть вести из дома?

Андерсон отрицательно покачал головой.

– Нет. Никаких изменений в этом плане. – Он понизил голос так, чтобы за гулом вентиляторов и электродвигателей центрифуги его мог слышать только я. – Знаешь, меня это уже начинает беспокоить. И честно сказать, не знаю, что меня нервирует больше: сам факт, что связи до сих пор нет, или то, что вам так и не удалось выяснить причину этого всего.

– Сэр, мы проверили все возможные варианты… – начал было оправдываться я.

– Тише, тише. – Он положил мне руку на плечо. – Я не ставлю под сомнение вашу компетентность! Просто экипаж… люди уже действительно начинают волноваться, задавать вопросы. Буквально только что у меня был разговор с Барбьери и Нортоном, и они весьма… – он осмотрелся вокруг, – …Весьма обеспокоены. И, думаю, не только они одни, по кораблю уже вовсю ползут разные нехорошие слухи.

– Чёрт. Ну так и что нам теперь делать? – так же понизив голос, спросил я.

– Не знаю. У нас осталось совсем немного времени, чтобы выяснить причины наших проблем. Думаю, максимум до сегодняшнего вечера, потом…

– Уилл, – прервал я его. – Если бы у нас действительно была какая-то неисправность, мы бы уже давно её нашли. – Я сделал паузу. – Надо им обо всём рассказать.

Андерсон с полминуты глядел на меня, обдумывая ситуацию.

– Хорошо, – произнёс он наконец. – Хорошо. Если ситуация не изменится до вечера, я сделаю объявление сегодня за общим ужином. Но до тех пор – ни слова, окей?

– Ни слова, – повторил я.

– Добро. – Андерсон отпустил меня. – И передай то же самое Климовой и Вильямсону, – сказал он, уже скрываясь в отверстии радиального перехода.

Добравшись наконец до мостика, я встретил там скучающую Дашу. Девушка молча висела посреди отсека, задумчиво изучая развернувшийся за окном космический пейзаж.

– Связи всё так же нет, – сказала она, заранее предвосхищая мой вопрос, стоило мне лишь появиться в помещении.

– Знаю, – ответил я. – Я уже общался с Андерсоном.

В двух словах я пересказал ей наш с профессором разговор.

– Что ж, по правде говоря, мне уже тоже пришлось отвечать на неудобные вопросы типа «Эй, командир, а почему это мне не приходят письма от семьи?» или: «Я отправил запрос в ЦУП два дня назад, почему мне никто до сих пор не ответил?»

– Считаешь, это вызовет какие-то проблемы? – спросил я.

– Ну… – Она задумалась – Думаю, сам факт потери связи с домом экипаж переживёт, а вот…

– Что? – Я заглянул ей в глаза.

– Что, по-твоему, самое страшное для человека? Чего мы, люди, боимся больше всего?

– Ну, не знаю. – Я растерялся. – Смерти?

– Смерти тоже. – Она вздохнула – Но ещё мы боимся неизвестного, особенно того, чему мы не можем найти рационального объяснения. Мы знаем, что проблема не на нашей стороне, что дело не в нашем оборудовании, а значит, мы не принимаем сигналов с Земли просто потому, что она молчит. Но почему?

– Не знаю.

– Я тоже, – ответила Даша. – Вот что пугает меня больше всего, понимаешь? Я не знаю, что происходит, и это сводит меня с ума.

– И это может свести с ума остальных, – глядя на космическую бездну за окном мостика, произнёс я.

– Да, именно поэтому нельзя говорить им всё как есть.

– И что ты предлагаешь? – Я с удивлением посмотрел на Дашу.

– Андерсон был прав, когда не стал рассказывать всем всё сразу. Он дал нам время, чтобы найти неполадки в нашей системе связи, придумать план, как всё исправить, чтобы лишь затем объявить об этом экипажу.

– Но мы не нашли никаких неисправностей.

– Верно, вместо этого мы лишь пришли к этому пугающему, иррациональному выводу, что причина отсутствия связи вовсе не в нашем оборудовании, а, возможно, что-то произошло на Земле! И вот об этом, – Дашин взгляд стал холоден как никогда, – никто, кроме нас, не должен знать.

– То есть, – я с удивлением смотрел на неё, – мы должны… выдумать рациональное объяснение тому, почему у нас нет контакта с Землёй?

– Да. Соврать экипажу, сказать им, что это у нас что-то сломалось, это будет лучше, чем выложить все карты на стол и заставить их задаваться теми же вопросами, которые мучают нас самих.

Я молча глядел в окно, обдумывая её слова. Определённо, в них было зерно истины.

– Ну хорошо, – сказал я, поворачиваясь к ней. – Допустим, мы им соврём, допустим, мы и впрямь скажем, что у нас вышел из строя блок дальней связи весь целиком, включая резервные и аварийные подсистемы. Но они ведь не идиоты, наверняка найдётся кто-то, кто решит проверить всё сам. Например, Рик и Жаклин – у них есть права доступа к системным файлам, к программам управления, вообще ко всему! Им не составит большого труда убедиться, что система исправна! Они просто зайдут в компьютер и…

– Знаю, я думала об этом всю вахту. Смотри. – Она подозвала меня к одному из многочисленных экранов мостика и вывела на него схему системы дальней связи корабля. – Как и все другие системы на борту, связь у нас имеет многократное резервирование, так?

– Да, тройное, если я правильно помню.

– Верно. То есть это фактически три независимые системы, дублирующие друг друга. И шанс, что они сломаются одновременно, очень мал. Однако во всей этой схеме есть узкое место, бутылочное горлышко, вот оно. – Она ткнула в экран. – Блоки Д13-85, Д13-85Б и Д10-15. Видишь, на них всё завязано! При этом они расположены очень близко, имеют общее питание, и теоретически в результате какого-нибудь неудачного стечения обстоятельств, например из-за резкого перепада напряжения, вызванного, скажем, разрядом статического электричества, они могли бы просто-напросто сгореть. А заменить их у нас нечем.

– Точно нечем? – Я вопросительно взглянул на неё.

– Точно. Я сверилась со списком запасных частей. Уж не знаю, то ли это чей-то просчёт при планировании миссии, то-ли кто-то просто забыл положить их в наш ЗИП.

– Я надеюсь, ты не собираешься взаправду их спалить?

– Что? Конечно, нет! – возмутилась она. – Мы просто отключим их от системы, так что в компьютере они будут отображаться как неисправные. Ну а на тот случай, если ЦУП или кто-нибудь ещё таки соизволит с нами связаться, мы, используя эти же блоки, организуем отдельную систему связи, но завязанную напрямую на наши персональные планшеты, в обход компьютеров корабля.

– Уф, ну и план! – Я вздохнул, будучи несколько обескуражен Дашиным предложением. – Ты уже обсуждала это с Андерсоном или Вильямсоном?

– Нет. Сперва я хотела посоветоваться с тобой, – призналась она.

– Мне это всё не нравится, – честно ответил я.

– Мне тоже. Врать нехорошо, но в данном случае это будет ложь во спасение.

– Ну а, допустим, если бы эти блоки и впрямь вышли из строя, мы смогли бы их починить?

– Ну… – Даша задумалась. – Скорее всего. У нас есть запасные компоненты и печатные платы. Плюс в нашем распоряжении неплохая мастерская и гений электроники Вильямсон, который отлично разбирается во всём этом и очень ловко орудует паяльником. Вопрос в том, сколько бы ему потребовалось времени, чтобы реконструировать электронные схемы этих блоков из тех запчастей, что у нас есть. Думаю, такой ремонт запросто мог бы растянуться на пару месяцев.

– А через два месяца мы уже все, включая Вильямсона, спустимся на Титан, и ремонт станет невозможен, – заключил я.

– Да, и почти год проторчим там. А когда настанет пора улетать, тогда уже можно будет раскрыть всю правду, не особо опасаясь за последствия.

Я вновь задумался над Дашиным планом.

– Одновременный отказ двух основных и одного аварийного блока, затянувшийся на пару месяцев ремонт – всё это звучит как-то слишком натянуто. – Я покачал головой. – Боюсь, ребята на это не купятся. Наверняка найдётся хотя бы один человек, который почует подвох. И если он начнёт копать…

– Пусть копает, всё равно не докопается. Федь, никто ничего не докажет. Единственный способ вывести нас на чистую воду – это выйти наружу, добраться до главной антенны, разобрать там всё и воочию увидеть внесенные нами изменения. А это не так-то просто, как ты понимаешь, особенно для ребят из научной группы. В крайнем случае, если кто-то действительно начнёт нас в чём-то всерьёз подозревать, просто введём его в курс дела. Его одного. Объясним этому человеку всё как есть.

– Думаешь, нас поймут?

– Я думаю, любой из членов экспедиции, оказавшись на нашем месте, поступил бы так же.

– Ну хорошо. – Я хлопнул рукой по стенке отсека. – Тогда расскажи об этой своей идее Андерсону и Вильямсону. Если они дадут добро, тогда так и поступим.

Даша покинула мостик, оставив меня наедине с самим собой, а заодно и с вопросом: какого такого хрена стряслось на Земле, что она вот так разом взяла и замолчала. Трудно было представить ситуацию, при которой вышли бы из строя все передатчики дальней космической связи на планете. Для этого должен был случиться поистине глобальный катаклизм: падение гигантского астероида, глобальная эпидемия какого-нибудь жуткого вируса или… Или термоядерная война.

Действительно, на момент нашего отлёта в мире сложились все условия для начала военного конфликта мирового масштаба: сверхдержавы в лице России, Китая и США уже давно и крепко вцепились друг другу в глотки, стремясь задушить, уничтожить оппонента экономически и политически, посеять смуту в его стане и в итоге выкинуть из глобальной геополитической игры. То тут, то там то и дело вспыхивали различные восстания, вооружённые стычки, мелкие войны, и с каждым годом подобное происходило всё чаще. Словом, обстановка в мире была накалена, планета превратилась в одну гигантскую пороховую бочку, но неужели кто-то и в самом деле решился поднести к этой бочке спичку?

От осознания всего этого мне стало тошно. И если прежде я всё ещё немного сомневался в целесообразности предложенного Дашей плана, то, обдумав всё как следует, пришёл к выводу, что она таки права. Мысли о возможном апокалипсисе, случившемся на родной планете, и о том, что нам, возможно, больше некуда возвращаться, едва ли позитивно отразятся на моральном состоянии экипажа.

* * *

Спустя пару часов после разговора на мостике мы собрались в каюте начальника экспедиции, и Даша поведала двум оставшимся участникам нашего заговора свой план. Андерсон согласился, практически не раздумывая, Вильямсона же уговорить оказалось несколько сложнее: он был в целом согласен с тем, что нужно предоставить людям какую-то вменяемую причину наших коммуникационных проблем, однако ему откровенно не нравилась идея, что именно ему, как инженеру электронных систем, придётся выдумывать причины затянувшегося на пару месяцев ремонта. Тем не менее, выслушав все наши аргументы, он всё-таки согласился.

План был примерно следующим: Андерсон, как и намеревался, делает за ужином объявление о потере контакта с ЦУПом. Мы, то бишь я, Даша и Мейс, в тот же вечер выполняем выход в открытый космос под официальным предлогом проверки оборудования, в действительности же чтобы отключить нужные блоки: основной Д-13-85, резервный Д-13-85Б и аварийный Д10-15. И собрать новую, потайную коммуникационную систему, работающую в обход главного компьютера корабля. Ну а дальше нам всем, и в особенности Вильямсону, предстояло разыгрывать спектакль с затянувшимся ремонтом.

* * *

Мы висели в шлюзовом отсеке, готовые к выходу в космос. Я в очередной раз проверил снаряжение: запасы азота и кислорода в скафандре, ресурс поглощающих углекислоту патронов, количество топлива в реактивном ранце – все показатели на отметке сто процентов. Потрогал камеру, убедившись, что она прочно закреплена на груди и не мешает. Досадно будет потерять в космосе устройство стоимостью в несколько тысяч долларов; чтобы этого не произошло, я прицепил её к скафандру парочкой карабинов.

Дарья внимательно осмотрела нас.

– Ну что, готовы? – спросила она.

– Да, – ответил я.

Вильямсон молча поднял большой палец.

– Хорошо, тогда выходим.