Read the book: «Здравствуй, Шура!», page 18
Эту открытку писал друг Шуры Александр.
16.12.1942
Отвечаю жене Шуре в Ижевск:
«Сообщаю цены в Акмолинске: картошка 25 рублей килограмм, молоко 50 рублей литр, масло 700 рублей за килограмм (но трудно достать), пшеница 500 рублей пуд, мука 700 рублей пуд. С моими деньгами на базаре делать нечего. Рад, что вы не голодаете. Пока, в этом месяце, получаю хлеба по 800 граммов, обед – супы, на второе уже нет талонов. Вечером хлеб с кипятком. Жрать, по правде сказать, хочется в любой момент. На дворе сильный ветер, но тепло. Поздравляю Верочку, пионерку. Скоро и Борик будет пионером. В газете было шестого или седьмого декабря, что земельные участки закрепляются на 1943-й год, так что тебе должны закрепить тот, что был в этом году. Поклон колхозникам».
17.12.1942
Письмо жены Шуры из Ижевска моему брату Шурику:
«Здравствуй, дорогой Шурик!
Горячий тебе привет. Вчера получили от тебя печальное письмо, что ты ранен. Я так горько плакала, Верочка тоже, она говорит: «Бедный дядя Шура». Пиши, как себя чувствуешь, серьезная ли рана и когда ранило? Почему не писал, когда ранило? Желаю скорее поправиться и здоровым вернуться на фронт бить проклятого Гитлера, чтобы мы вернулись в родные края. Я думаю, мы еще увидимся с твоей мамой. Я работаю на заводе, часто по 12 часов, да и дома уйма дел, отдыхаю мало. На работе – стахановка. Дома не совсем хорошо. Вера моя две недели болеет: болит голова, горло, а сейчас уши (плохо слышит). Борик здоров, бегает в садик. За деньги 250 рублей, полученные от тебя, я очень благодарю, об их получении писала тебе ранее. На днях получила 461 рубль, которые ты шлешь отцу. Как только получу от него постоянный адрес, сразу перешлю деньги ему. Саша мой из Абдулино уехал в Акмолинск, главпочтамт до востребования. Саша собирался заехать к нам, но ему не удалось: подвело начальство. Я многое тогда пережила от несостоявшейся встречи, к которой готовилась. Что поделаешь, война. Пиши отцу по адресу: г. Бугульма, ул. 14 Павших, дом. № 43, Афанасьевой Ольге для Гаврилова, он очень просит. В Акмолинске ваш Иван был в Красной армии, теперь там Саша. Завтра думаю сходить к своим в деревню. Извини, что плохо пишу – свет плохой. Дорогой Шурик, просись к нам в Ижевск в лазарет. Я бы могла тебя проведать, это такое счастье было бы для меня. К нам много раненых привозят, и ты бы мог сказать, что у тебя в Ижевске есть родные. Крепко все тебя целуем».
Это письмо вернулось обратно Шуре в Ижевск.
20.12.1942
Написал свое 42-е письмо жене Шуре в Ижевск из Акмолинска в надежде, что оно дойдет к Новому году:
«Здравствуй, Шура дорогая,
Славная жена моя!
Шлю из угольного края
Свой привет горячий я.
Пишешь ты, что вас забуду,
Что заехал далеко…
Не забуду, любить буду,
Вас забыть мне нелегко.
Ты, родная, не печалься,
Что в разлуке мы теперь,
На судьбу свою не жалься,
Это временно, поверь.
Временна разлука наша,
Как и немцы на Руси.
Все невзгоды, моя Саша,
Ты безропотно неси.
Пишешь, в лапти ты обута,
Ходишь в летнем пиджаке,
Да, видать, что зиму-люту
Ты встречаешь налегке!
Чем помочь тебе, родная?
Эх, ничем я не могу!
Посочувствовать могу я,
Да поохать помогу.
Пишешь, что глупцы смеются,
И с лаптей, и с пиджака.
Богатеи зазнаются —
Смотрят как-то свысока.
Говоришь, смеются эти,
Не видавшие беды,
У кого забиты клети,
Да не выпросишь воды.
Пусть смеются, ясно – глупы,
Да душа у них низка,
Коль насупивши тулупы
Просмехают голяка.
Будет время, непременно
Посмеемся также мы,
Вспомним лапти, вспомним время,
Время грозное войны.
Вспомним бомбы и тревоги,
Ночи летние без сна,
Будут в прошлом все тревоги,
Будет и для нас весна.
Мы припомним все сначала,
Что с собой несла война,
Вспомним вместе всем кагалом (прим. – кагал – еврейское собрание народа, сход)
С чаркой белого вина!
Ты – стахановка в заводе,
Это радостно читать!
Знаю, не в твоей природе
По работе отставать!
И тебе почет и слава!
Как и множеству подруг.
Я тобой доволен, право,
Я тобой горжусь, мой друг!
Ты работаешь и деток
Смотришь, холишь, как цветы,
И сама хоть не одета,
Зато их одела ты.
В дет. садок сыночек Боря
Ходит сыт, обут, одет,
С ним теперь немного горя —
Ведь ему уже пять лет!
Парень Борик наш серьезный,
Ну, и надо полагать,
Что он скоро, точно взрослый,
Будет маме помогать.
Вера, доченька, дежурит,
Сон твой чутко караулит,
И сама хоть глазки жмурит,
Но на смену точно будит!
Вера учится отлично,
Это точно знаю я,
Мне о том писала лично,
В общем, радует меня.
Передай приветы нашим
В Средне-Постольский совет.
Мой поклон твоей мамаше,
Вере с Эдиком привет!
Говорю я им спасибо,
Добрым родичам твоим,
Жить богато, да счастливо
Много лет желаю им!
Проявили к нам участье
С бескорыстною душой,
Помогли они в несчастье
Очень много нам с тобой.
Мы у них в долгу, родная,
В неоплаченному долгу.
Не придумаю, не знаю,
Оплатить чем я смогу?
Ну, пока. Писать кончаю,
Всех целую горячо,
С Новым Годом поздравляю,
И целую раз еще!»
Хотя это поздравление я послал заранее, оно пришло Шуре с опозданием, а именно 9 января 1943 года.
21.12.1942
Свое письме к жене Шуре я начал со слов о письмах, полученных и отправленных. В среднем письмо из Акмолинска в Ижевск идет 12 дней, а из Абдулино шло 6 дней.
Пишу о еде, кровяной колбасе, которая скоро портится.
«…Вчера послал письма тебе, в колхоз и Верочке… В этот день был мороз минут 30 – надел шапку и драные валенки. Недавно была телеграмма, что я назначен сюда временно. Как долго здесь пробуду – не знаю. Раньше я тебе писал, что, может, заберу вас сюда. А теперь считаю, что этого делать не следует. Меня могут опять куда-то направить, а вы останетесь одни среди чужих. Как видно, Шура, придется тебе и это лето 1943 года быть в Ижевске. Готовь картошку на посев, землю тебе дадут по постановлению прошлогоднюю. Пишешь, что Василь придирается за квартиру, ну, это понятно, а то, что за хождение к твоим на деревню – это дико. Что пишут Шурик и отчим? Вышли Шуркину фотокарточку и, если есть, свою. По сводкам дела на фронте неплохие. Деньги за декабрь еще не получил».
22.12.1942
В открытке жена Шура пишет:
«Поздравляю тебя с Новым Годом и желаю, чтобы в Новом Году нам жить вместе. Спасибо за письма, завтра отвечу, нет времени писать».
23.12.194
В письме, которое жена Шура начала писать еще 17 декабря, она описывает свои новости за несколько дней:
«Пришла с работы, голова болит, большой мороз. Хотела постирать, но лягу – устала. Отработала смену, дома все приготовила и ушла в деревню, по дороге удалось подъехать. Меня ждали, хорошо покормили, жила у них весь день. Из одеяла пошили мне штаны. Вымылась. Утром 19 декабря ушла рано, километров 12 ехала, домой пришла в два часа дня. На работу нужно к половине пятого. Из колхоза принесла: молока, хлеба, два пирога, 3 кг муки, круп 1 кг, мясо и кусочек баранины, баночку сметаны, кусок мыла. Ведро Вера достала в колхозе для меня, так как хозяйка своего не дает. Да, как-то до этого Вера была у нас и тоже привозила кое-что. На заводе работаю по 12 часов, тяжело. Нет времени для отдыха, и писать тебе письма перестала. На базаре купила один фунт масла за 300 рублей, дешево попало. Рубила дрова и ушибла руку, придется оставить стирку белья. Вера уже выздоровела, завтра пойдет в школу. Борик здоров. Я чувствую себя хорошо. На дворе много снега, холодно. Получила твои письма от 29 ноября и 4 декабря. Очень хорошо, что ты ходишь в баню. Я разделяю твое мнение, что ехать нам к тебе не надо. Положение твое неустойчивое, ты можешь попасть в армию и так далее. А нам что потом делать? Придется мне тут ждать конца войны. Я просила – одну получку оставляй себе, у нас есть картошка и хлеб, а тебе все надо покупать. Твоя шинель лежит, на перешивку из нее пальто нет ваты. Мама пошила мне жакет из старого пальто, я одета. Работаю на старом месте, гонять перестали. Зарплата за ноябрь 336 рублей, но я восемь дней не работала, а пять болела. В каждый большой выходной бываю в колхозе (через три недели). Саша, купи ведро картошки и масло, что вез нам, расходуй. Обедай в буфете, береги здоровье. На днях получила от Шурика письмо, что он ранен под Сталинградом в правое плечо, но рана не тяжелая. Вот бедняжка, жаль парня. Что поделаешь – война. Его адрес: Пензенская область, Городищенский район, Фабричное п/о 294, лейтенанту Гаврилову А.В. Привет от него, просит писать. Вот видишь, написала письмо за несколько дней. Твои дети и жена Шура».
У меня сохранилось два любопытных документа конца 1942 года.
Первый – это ордер № 4234, выданный металлургическим заводом г. Ижевска тов. Мороз на получение «детский воротник» в магазине № 31.
Второй – заборная книжка № 17807, выданная заводом тов. Мороз на второе полугодие 1942 года в магазин ОРС № 22 (прим. – отдел рабочего снабжения). В книжке 60 талонов, и они не тронуты.
25.12.1942
Жена Шура в открытке пишет:
«Пошла на работу, болело горло, и, после двух часов работы, в «скорой помощи» дали освобождение – температура 38,5, ангина. Спала плохо, завтра пойду к врачу на Советскую. Вчера начальник цеха вызвал меня и дал ордер на воротник, я не хотела брать, могу обойтись без него. А вот обувь нужна. Наш мастер просил старшего мастера, в чем я нуждаюсь, и он пообещал дать обувь. Пока хожу в лаптях. Трудно кушать – болит горло, а есть хочется. С едой у нас пока хорошо, а вот дрова пилить не с кем».
27.12.1942
Шура снова пишет мне открытку в Акмолинск, в которой сообщает, что все еще болеет ангиной: «Болит все тело, уши и губы. Дали больничный с 24 по 29 декабря. От врача чуть дошла домой. Устала, сидя в длинной очереди…».
Шура просит писать чаще о себе. От Шурика получила открытку, которую писал его товарищ под диктовку, он уже в Орске, просит писать на адрес: г. Орск, 2-ое отделение, 13 палата, Гаврилову А.В. Передает привет.
В эти дни, когда Шура болеет, я пишу ей из Акмолинска, еще не зная о ее болезни. Рассказываю о своих обычных мелочах, о пропавшем чесноке, о рыбе и топленом масле в бутылке. Рад, что они не голодают, а вот с квартирой беда…
«…Но зимой не перебирайся. Вообще не везет нам на квартиры: в Гомеле Шляйцевы были, а тут эти – хуже Шляйцевых. У меня выходной: был в бане, помылся сам и белье помыл. Позанимался в Управлении и поехал на вокзал, но мне не повезло – купил за три рубля одну порцию кровянки, правда, съел три супа. Туда шел пешком около четырех километров, мороз, побаливают ноги, но не лечу – от лечебных процедур болит сердце… Ты, Шура, наверно, смеешься, что часто хожу в баню. Раньше ты меня выпроваживала с большим криком. Но тут баня под боком, и постельное меняют через 10 дней – это, наверное, действует. Я как бухгалтер привык всему вести учет и для этого нумерую письма, да и ты свои, а вот добиться от тебя, какие мои номера ты получила и когда, я никак не могу. А Василь не подбирает мои письма? При его «доброжелательстве» этого можно ожидать. Получила ли мое письмо № 42? И фотокарточку в письме № 36? Пойду сушить кальсоны. Привет колхозницам. Целую всех вас крепко».
28.12.1942
В своем письме № 14 жена Шура обижается, что пишу коротко – нечего читать. Говорит, что цены в Акмолниске дешевле, чем в Ижевске.
«…Если, Саша, любишь меня хоть капельку, то денег за декабрь мне не высылай. Мы сыты, и ты подумай сам о себе. Я даже боюсь писать тебе о еде, думаю, что, читая, ты думаешь: вот черт забери, они лучше меня питаются. Пишу тебе от чистой души: будешь слать мне деньги – верну их обратно, а будешь продолжать, то перестану писать письма. Ответь на мой совет и помни, что я живу возле своих и мне помогают».
Далее пишет, что у нее запас открыток, но нет бумаги. О колхозниках, которые сожалеют, что я не заехал.
«Я еще больна ангиной: все болит, нет аппетита».
Далее описывает процесс болезни с ее начала, о чем уже писала раньше.
«Ой, Саша, как тяжело болеть, когда некому поухаживать, а еще и за детьми смотреть. Лучше работать, чем болеть, я и так недавно болела гриппом. А тут еще света нет, горит лампа без стекла. Дети спят, а я не могу – болит голова и горло. Рассказываю о твоем сынке, Саша. Очень уж характер плохой, как сказал – дай что-нибудь, то все бросай и обслуживай его. Ночью, когда слышит, что пришла с работы: «хочу хлеба», или в шесть утра проснется и просит есть. Совсем нет терпения. Мне спать хочется, а он свое: «хочу есть». Или поет песни, а хозяйка злится – почему шумит? То Веру ногой заденет, та в плач, а хозяйка на меня – ты виновата. Если что дам, так Вера кричит, что ей меньше, а Борику больше. Борик же кричит, что Вере лучше. Балуются, не слушаются. Вера Борика то толкнет, то ущипнет, то как-нибудь обидит… слезы, крик. Я уже Борика пугаю, что папа купит новую маму, а старую выгонит на улицу. Он этого боится, не хочет новой мамы, пусть будет старая. Вот какой сын жулик! Сегодня Борик пошел в садик сам, Вера – в школу. Болит горло, голова, слабость, спать не могу. Плохо придется встречать Новый Год».
Сохранилась карточка на промтовары на апрель-декабрь 1942 года, выданная мне в Акмолинске. В ней из 49 талонов только два реализованы, а 47 свидетельствую о плохом снабжении товарами.
В подтверждение телеграммы Краснобаева о временном назначении бухгалтером был издан приказ:
«Приказ № 154 от 28.12.1942 по топливно-теплотехническому Управлению Центрального Управления Паровозного хозяйства НКПС. Назначить тов. Мороз Александра Александровича бухгалтером Топливной инспекции НКПС в Карагандинском угольном бассейне».
Проставлена гербовая печать, подписал заместитель начальника Управления ЦТ НКПС Чикунов.
Здесь слово «временно» отсутствует. Начальство снова что-то перерешило.
30.12.1942
В своей открытке № 46 я пишу жене Шуре, что никак не добьюсь от нее, какие номера моих писем она получила, в том числе и № 42 – поздравление с Новым Годом.
«…Сейчас ложусь спать, хотя могу пойти бесплатно на оперетту. В общем зале Управления ставят приезжие артисты. Что-то нет настроения. Пиши, как встретила Новый Год».
31.12.1942
Жена Шура сообщает мне, что в болезни ее большой перелом – прорвал большой нарыв, стало хорошо и «я, после бессонных ночей, хорошо поспала. Сейчас сижу в очереди к врачу и пишу тебе. Температуры нет, но чувствую себя не совсем хорошо. Завтра напишу подробно. Получила письмо о том, что ты назначен временно. А потом куда? …Вот, была у врача – дала бюллетень на два дня, пойду к врачу второго января».
Мой примерный отчет о деньгах, посланных Шуре в 1942 году:
Дата
№ квитанции
Откуда
Куда
Сумма
06.01.1942
167
Уфа
Ижевск
150 руб.
27.01.1942
700
Уфа
Ижевск
140 руб.
12.02.1942
86
Тамбов
Ижевск
140 руб.
22.02.1942
61
Воронеж
Ижевск
140 руб.
12.03.1942
1015
Воронеж
Ижевск
140 руб.
20.03.1942
835
Воронеж
Ижевск
150 руб.
05.04.1942
446
Воронеж
Ижевск
160 руб.
25.04.1942
1670
Воронеж
Ижевск
144 руб.
07.05.1942
446
Воронеж
Ижевск
160 руб.
19.05.1942
2653
Воронеж
Ижевск
145 руб.
09.06.1942
1159
Воронеж
Ижевск
150 руб.
19.06.1942
2457
Воронеж
Ижевск
147 руб.
01.07.1942
15
Воронеж
Ижевск
147 руб.
Отвез лично
300 руб.
14.08.1942
1221
Абдулино
Ижевск
150 руб.
03.09.1942
442
Абдулино
Ижевск
150 руб.
15.09.1942
756
Абдулино
Ижевск
150 руб.
01.10.1942
216
Абдулино
Ижевск
150 руб.
14.11.1942
657
Абдулино
Ижевск
300 руб.
01.12.1942
120
Акмолинск
Ижевск
150 руб.
15.12.1942
19
Акмолинск
Ижевск
125 руб.
1943 год
01.01.1943
«С Новым Годом, Шура, Вера и Боря!» – так начал я свою открытку.
«…Желаю всего наилучшего, и чтобы в этом году зажить нам вместе. Как встречал? Без пятнадцати двенадцать проснулся, прослушал речь М.И.Калинина и опять заснул. На новогодний вечер билета не достал. Сегодня написал открытки: в колхоз, Ивану, Шурику и отчиму. Сейчас иду на вокзал насчет обеда. Целую всех оптом и в розницу».
Моя Шура в этот день строчила мне объемистое письмо, начав его с поздравления с Новым Годом – она сообщает, что чувствует себя хорошо. Далее описывает, как затопила грубу, покормила детей, как они вспоминали меня, елку в мирное время, вокруг которой танцевали. Потом Борик пошел во двор гулять, а Вера по воду, Шура сварила суп, и прочие хозяйственные дела. Сообщила, что получила мое письмо № 43, а № 42 – нет. Одобряет мои поездки на вокзал в буфет и не одобряет высылку ей денег – жалуется, что снова выслал 150 рублей.
«…Напиши, сколько берут за ремонт валенок? Карточку твою получила, вид у тебя не совсем плохой. Пишешь, что ты там временно, а куда пошлют – не узнавал? У меня фото нет, найду время – снимусь и вышлю. Я уже писала, что Шурик ранен, лежит в госпитале в Орске. Иван прислал открытку с фронта, просит твой адрес. Вера из колхоза ему ответила. Ты пишешь, что мне лето придется жить в Ижевске, а потом пишешь, что зиму – я с этим не совсем согласна. Насчет посадки весной – я и без тебя знаю, была бы картошка. Не болей, будь бодрым. Это я все болею, но я женщина: у меня дети, работа на заводе и дома неприятности квартирные. Не с кем поговорить, только когда в деревне бываю, но это нечасто…».
Шура снова выражает надежду на совместную жизнь в Гомеле, о свидании с мамой и Аней, о том, что три ночи я ей снился, и о прочих лирических переживаниях.
«…Получила 500 граммов сахара, так что у меня праздник – чай с сахаром. Пишу тебе письмо, а дети пристают – мешают. Не мирят – то одному больше, то другому меньше, то одному пригарки, а другому нет. Сдам письмо, напилю дров. Завтра, если врач выпишет, работаю с часу ночи. Борик ест – за ушами трещит, а Вера нюни разводит – палец порезала, я же смеюсь: «Нужно вызывать скорую помощь».
03.01.1943
Жена Шура пишет мне открытку в Акмолинск:
«Была вчера у врача – подписала бюллетень до пятого января. Решила сходить в деревню, кое о чем поговорить. У Веры моей каникулы до 11 января. Мне шестого января нужно идти к профессору, так что можно до колхоза прогуляться. Погода хорошая, может кто подвезет. Чувствую себя хорошо. Вчера купила 500 граммов мяса за 150 рублей, сварю им супа и поджарю по кусочку, а завтра Вера сама сварит суп».
04.01.1943
Я во второй открытке к жене Шуре спрашиваю, получила ли она от меня деньги и мое письмо № 42?
«…Хлеба на январь получаю по 800 граммов, есть картошка, но варить некогда. Сейчас у меня много работы, конец года – сама знаешь. Шлю открытку Верочке».
07.01.1943
Пишу жене Шуре открытку № 3:
«Что нового? Дал мне мой начальник один пуд картошки, но она, видно, мороженая: когда поешь, во рту кисло. Но что делать, спасибо и за это. Давал ему деньги, он не взял. Он ее себе достал по одному рублю за килограмм, а на базаре по 25 рублей за кг продают. Мне нужно было заплатить за нее 20 рублей, но он не взял, говорит: «Ты носил ее, сушил и т. д., поэтому даю тебе бесплатно». Хочу купить себе 1 кг пшеницы за 40 рублей, но такого малого веса не продают, только пудами. Цены у нас: масло подсолнечное 500 рублей за литр, сало 500 рублей за килограмм, масло сливочное 600–700 рублей за килограмм».
09.01.1943
В открытке к жене Шуре жалуюсь, что нет от нее писем.
«…Картошка неудачная, во рту горечь, невкусная. Получил 1 кг соли. Погода – идет снег, небольшой мороз. Валенки «просят каши», разваливаются, буду чинить сам. Иван, Шурик и отчим на мои письма не отвечают. Привет всем. Если есть твоя свежая карточка – вышли мне».
10.01.1943
В письме к жене Шуре в Ижевск я пытаюсь добиться от нее, получила ли она в письме № 36 мою фотокарточку.
«Тебя интересуют мелочи моей жизни. Изволь. Сегодня выходной, встал в семь утра, прослушал известия по радио. В бане помылся, помыл белье, взял с собой кое-что. Вшей уже нет (как водились в вагоне), но зато клопов и тараканов хоть отбавляй! И белье меняют, и вообще чисто в общежитии, а вот клопы водятся. Варил картошку – толченку с постным маслом. В столовке съел суп и поехал на вокзал к поезду. В буфете достал котелок супа на ужин. Вернулся домой, так день и прошел в охоте за едой, но поел сегодня неплохо. Свет погас».
Продолжаю писать 11 января:
«Был на почте, получил твое письмо № 11 с фотокарточкой и еще твои письма № 12 и 13 о болезни ангиной. Я помню, как ты мучительно ею болела раньше, надо было тогда сделать операцию, как предлагал врач, с миндалинами. Очень печально, что вы, кроме Борика, больны, а также опечалила новость про ранение Шурика. Я ему завтра напишу, его адрес ты дала какой-то неясный. Знает ли отец о ранении? Поправляйся, Шура, твои болезни с этими миндалинами меня особенно пугают. Я уже «закидывал удочки», чтобы побывать у вас, но обнадеживать не буду, чтобы не получилось, как в прошлый раз. Удастся – приеду без предупреждения, думаю, не выгонишь, если на день приеду. Новый начальник человек, как будто, хороший и обещает тоже хорошо, но не знаю, как выполнит. Поправляйся, самое главное».
В этот же день Шура в открытке шлет мне горячий привет. Девятого января она получила мое 42-ое письмо – очень понравилось: «наверное, ты долго сидел и сочинял. Получила его девятого, видишь, как оно долго шло. После твоего 43-го давно нет писем, почему не пишешь? А я тебе пишу ежедневно».
Далее рассказывает, как варила обед.
«…Вчера работала первый день после болезни. На заводе был митинг. Заключили договор с другими заводами ко дню Красной армии – дать фронту больше боеприпасов. Я тоже хочу вызвать свою работницу на соревнование. Вчера получила зарплату 191 рубль – окончательную, потому что болела. Твоя Шура и дети».
12.01.1943
А вот эта квитанция напоминает о скромном участии моей жены Шуры в патриотическом движении:
«Квитанция № 38, цех № 27, рабочий № 38. Принято на постройку танковой колонны «Ижевский рабочий» от Мороз двадцать рублей. 12 января 1943 г.».
Помню, было такое движение – вносили средства в фонд Красной армии, а на них строили танки, самолеты.
И одним из инициаторов этого движения был пасечник Головатый Ф.П. В БСЭ (прим. – Большая советская энциклопедия), куда попало его имя, сказано, что на его взносы, два раза по 100 тысяч рублей, построены два самолета. Были у него и последователи. Но невольно возникает вопрос: откуда у них, в общем-то простых людей, такие огромные суммы денег? Уж не им ли моя Шура платила за один килограмм масла 600–700 рублей – весь свой месячный заработок, или за подвозку дров 300 рублей – половину месячной зарплаты? А мед стоил еще дороже. Их заслуга, по-моему, лишь в том, что они перестали держать эти большие деньги «в кубышке», а пустили на правое дело. А сколько таких, что и не думали этого делать, а по спекулятивным ценам выколачивали у рабочих их несчастные рубли.
13.01.1943
Пишу жене Шуре в Ижевск:
«Очень обеспокоен исходом твоей болезни, жду известия о выздоровлении. По всему видно, что Новый Год ты встречала неважно. У меня немного побаливают ноги. Получил от Верочки письмо с марками на шесть рублей, завтра ей отвечу. Скорей выздоравливай, может быть, скоро увидимся».
14.01.1942
В своем письме жена Шура сообщает о полученных и неполученных письмах, пытаясь доказать, что она пишет мне чаще и больше.
«…У нас уже три дня большой мороз. Вера два дня не ходила в школу, Борика вожу в детский сад, одеваю тепло. В квартире не холодно. Вчера подписалась на танковую колонку на 50 рублей, внесла наличными, Вера подписалась на 10 рублей и Борик на пять. Пиши, как ты помогаешь Красной армии. Хозяйка Уварова предложила искать квартиру, но я ответила, что зимой выбираться не буду, что нет закона – выкидывать зимой, и до весны никуда не уйду. Саша, я могла бы выбраться, есть одна комната, но тогда нам придется спать на полу и сидеть на нем же, у нас нет никакой мебели. Решила не выбираться, уже привыкла к их придиркам и близко к сердцу не принимаю. Еще я заметила, что картошка у меня взята, да и дрова тоже. Как-то раз поругалась с Васей, а он говорит: «От вас покоя нет», а я ему: «А на фронте покой? Ты, тряпочник, зарылся в барахле и не видишь, как люди нуждаются, ходят босые и голые. Ты такой сознательный, вот и поделился бы». Молчит – ни слова. У него дров нет, и теперь я жгу свои, а он хоть бы полено разрубил. Грубый, мелочный, низкий человек, считается только со своими интересами, а на всех наплевать. Я с ним не церемонюсь: на грубость отвечаю тем же, и на моей шее он не поедет. Кончится война – уедем, и пусть тогда живут свободно. Вера сегодня дома, все только и думает, что о еде. Да и Борик кушает помногу и все просит вкусного. Твоя Шура».
В этот же день я писал открытку брату Шуре в госпиталь в Орске. Ее вернули мне в Акмолинск с пометкой «выбыл». В ней я просил его подробно описать ранение; писал о том, что он теперь настоящий мужчина, получивший боевое крещение. Рассказываю, что через свою Шуру получил две его фотокарточки.
«Выздоравливай скорее, пиши».
А брат Шура писал моей семе в Ижевск из Орска: поздравляет их с Новым Годом, благодарит за их открытку, спрашивает адрес отца и мой.
«…Новый Год встретил хорошо, даже начал танцевать. В госпитале сестры – молодые девчата. На новогоднем вечере был 30 декабря, очень и очень весело, выпили и закусили как следует. Достал новую форму лейтенанта. Я хорошо танцую западноевропейские танцы: танго, фокстрот, вальс. Разошлись в пять часов утра. 31 декабря приглашают на 11 часов утра девчата, они вроде шефов над госпиталем. Принесли мне совершенно новый суконный, точно по мне сшитый, костюмчик, хорошую рубашку, и я с другом пошел туда. До самого вечера встречали Новый Год. Их родители – давнишние украинцы, хорошие старикашки, так попели по-хохлятски. С 31 декабря по 1 января для нас в палате шефы организовали встречу Нового Года. Выпивали, закусывали, танцевали под радиолу. Я был совершенно гражданским человеком в костюмчике. С первого по второе января все медсестры организовали у себя в общежитии вечер. По разрешению начальства пригласили меня и еще несколько раненых больных, так что и здесь закрепили Новый счастливый 1943 год! Как видите, я провел встречу очень хорошо, очевидно, вы встретили не так, ибо положение у вас очень натянутое. Ну, ничего, надеюсь, 1944 год встретим вместе со всем Гавриловским и Морозовским племенем. Сейчас вы видите, с каким успехом наши идут вперед. Живу хорошо, поправляюсь, скоро выпишусь. Рука работает – я ее спас, благодаря танцам. Я увлекаюсь танцами и имею в этом большие успехи, благодаря движениям. Я, волей-неволей, с большой болью разработал свою руку. Сейчас на плече рана зажила совсем, а на лопатке еще нет. Вперед рука поднимается трудновато. Я вам сообщал, что ранило меня 20 ноября 1942 года – скоро два месяца. Был ранен в начале великого дела – наступления на Сталинградском направлении. Меня прострелило насквозь: в плечо и на выход в правую лопатку. Сейчас стараюсь отдохнуть, залечить раны, ибо нужно продолжать начатое дело. Сегодня больные ставят «Женитьбу» – надо повеселиться, впереди ждут снова землянки, снега, холод, а может и голод. Очень рад был вашему приглашению увидеться, если удастся, то срочно сообщу. Получил письмо с колхоза, оказывается, Анискины там еще работают. Если вам придет письмо с колхоза Чкаловской области – сохраните его и перешлите мне, когда дам свой адрес. Предварительно прочитайте его. Приветы отцу, Саше, вашей мамаше с Верой, Верочке и Борику. Саша – так зовут меня в госпитале».
Сохранилась фотокарточка с подписью на обороте: «Сестра и девушка – Лёличка. Госпиталь г. Орск». Карточка была передана с другими документами после гибели Шуры.
Начало нового года – это бухгалтерская «страда»: составление и сдача годового отчета за прошлый год. Правда, появился я недавно, и объем работы был небольшой, но сдача баланса была связана с поездкой в Москву, а это представляло немалую трудность.
Еще в декабре 1942 года приказом № 631 Народного комиссара путей сообщения от 17 декабря 1942 года было установлено, что, в целях своевременного представления Правительству СССР сводных по НКПС балансов за 1942 год, НКПС приказывает начальникам Центральных управлений НКПС представить свои балансы и отчеты за 1942 год в сроки до 15 февраля. В приложении устанавливалось, что главные бухгалтера отчитывающихся организаций представляют балансы и отчеты своим вышестоящим организациям лично. Приказ был подписан заместителем начальника Народного комиссариата путей сообщений Арутюновым.
Мое обстоятельство по поводу сдачи баланса и отчета за 1942 год:
«Следуя призыву завода № 172, включаюсь в соревнование в честь 25-й годовщины Красной армии и беру на себя следующие обязательства:
1. Годовой отчет и баланс за 1942 год предоставить 18 января вместо 25-го по плану хорошего качества и со всеми требуемыми приложениями.
2. Добиться ликвидации дебиторской и кредиторской задолженности.
Главный бухгалтер Картранстопа Мороз АА. 14.01.1943».
16.01.1943
Жена Шура пишет мне, что из-за отсутствия электроэнергии их отпустили с работы домой: «Попилили с Верой дров, привела в порядок и еще раз прочла твои письма. Морозы до минус 40, а в комнате плюс 15, экономлю дрова – зима впереди. Деньги, что выслал Шурик для батьки – 450 рублей, я не посылала, а во время болезни часть расходовала, и сегодня послала 250 рублей на имя хозяйки для Гаврилова. Раньше не высылала, потому что не была уверена в адресе, думала, что переехал куда. Шурик будет сердиться, но что поделаешь? Сейчас пишу открытки батьке и Шурику. Толик прислал письма на сохранение, его адрес: г. Челябинск, в/я 96-200, Тимошенко А.Х.».
18.01.1943
«Акмолинск КРГ нач. Картранстопа Тимохину. Телеграфте дату выезда в Москву главного бухгалтера для сдачи годового отчета по приказу НКПС 631. ЩТЧ Краснобаев».
Итак, получив такую телеграмму, стало ясно, что моя поездка в Москву неизбежна. Нужно было добиваться пропуск на въезд в Москву.
19.01.1943
В своей открытке жена Шура обижается, что пишу только открытки и мало писем. Получила от меня деньги – и опять укор, что не слушаюсь и посылаю ей каждую получку. Описывает свои хозяйственные дела за день: «Много дел, но хочется спать. Живем пока хорошо, в квартире тепло».
20.01.1943
Снова поступает телеграмма из НКПС № 19524:
«Акмолинск КРГ Картранстоп Тимохину. Получение пропуска главбуху Мороз для командирования его НКПС с отчетом оформите на месте через Управление дороги на основании приказа зам наркомпути товарища Арутюнова № 631/цз от 17.12.1942. Указанным приказом ознакомить. ЦТЧ Чикунов».
22.01.1943
Дорожный отдел милиции Карагандинской железной дороги выдал мне пропуск № 403 сроком до 25 февраля 1943 года:
«Разрешается гражданину Мороз Александру Александровичу, 1901 года рождения, работающему при Управлении Карагандинской железной дороги в качестве главного бухгалтера, пребывание в г. Москве сроком до 25 февраля 1943 года. Цель поездки – в служебную командировку согласно телеграфного вызова НКПС № 15256. №№ паспорта и командировочное удостоверение: серия II-НУ 670706, выдан вторым отделением милиции НКВД г. Гомеля БССР 23 мая 1941 г. Заместитель начальника ОЖДМНКВД Карагандинской железной дороги старший лейтенант милиции Роммер».
