Я сказал что-то в том смысле, что это легко проверить по обоям за зеркалом – выцвели они или нет. Не тут-то было. Зеркало не снималось. И не сдвигалось, даже на миллиметр. Оно как будто вообще было вцементировано в стену. Намертво.
– Хрень какая-то, – досадливо буркнул я и бесцеремонно постучал кулаком в середину зеркала. – Эй ты! Школа благородных девиц!
Силуэт дёрнулся, как от пощёчины. Потом девушка по ту сторону стекла внезапно стала видна очень чётко, как будто на телевизоре РАЗ! и добавили резкости. Она стояла вплотную к стеклу, бледное выразительное лицо: тонкие нервические губы, нос с небольшой горбинкой, водопад прямых волос цвета безлунной ночи и такие же чуть раскосые глаза. Она видела нас.
За окном гулко ухнул филин. Тогда меня совершенно не удивило, что на Варшавке откуда-то взялся филин.
А ещё я к тому времени уже порядочно набрался, поэтому погрозил зеркалу иконой Николы Чудотворца:
– Вот достану тебя оттуда – будешь знать!
Девушка стояла не шевелясь, но зрачки её глаз расширились. Наши глаза встретились. Мне стало как-то не по себе: голова горела и казалась весом в целую тонну, ноги были ватными и одновременно с этим абсолютно не гнулись. Я отложил последнюю бутылку, предложил Тане пойти проветриться. Мы кое-как оделись и вышли в коридор, принялись возиться со входной дверью. В этот момент где-то рядом раздался негромкий, но отчётливый звон разбитого стекла.
– Нажрутся комбикорма… – шёпотом прокомментировала Таня, разумея наших кухонно-уголовных соседей. А я просто машинально проверил выкидуху в кармане – на месте ли.
Мы спустились по крутым лестницам и прошли через три мокрых извилистых подворотни. Шумела вода – в водосточных трубах остатки ливня ещё никак не могли угомониться и отойти от этой бешеной скачки по жестяным крышам и подоконникам. Набережная Москвы-реки была начисто умыта и пуста в обе стороны насколько хватало глаз. Изредка проезжали одинокие машины, почему-то все – серебристые «Лады». Не знаю, почему мне это запомнилось. Мы привалились к чёрному чугунному забору и долго смотрели на чёрную грязную воду с уродливыми масляными разводами, на чёрные громадины заброшенных заводских корпусов на другом берегу.
– А кем бы ты хотел стать? Когда вырастешь?
Я подумал и честно ответил:
– Наследным принцем Баккардии. Или писателем. Это ж вроде и не работа вовсе. Сиди себе, пиши всякое.
– А-а-а… Ясно. А я юристом. Или флористом. И то и то нравится.
– Угу. Остеопатом или гомеопатом, один хрен. Кстати, ты ж, вроде, говорила, что привидение – над телеком, – всплыло в моём хмельном мозгу. – Ну помнишь, тогда, в парке…