34. Юрист юристу
«…Заслушав в судебном заседании показания подсудимого, исследовав письменные доказательства по делу, заслушав в судебном заседании экспертов, специалистов, свидетелей, нахожу вину подсудимого в совершении вышеуказанных преступлений установленной.
Кроме показаний самого подсудимого его вина в совершении вышеуказанных преступлений подтверждается иными доказательствами.
По информации, полученной из ООО «ВКонтакте. ру», пользователь Sokolov был зарегистрирован в две тысячи пятнадцатом году, указан номер мобильного телефона, соответствующий номеру, принадлежащему Соколову Р. Г. Пользователь загружал на свою личную страницу социальной сети «ВКонтакте» видеофайлы.
Свидетель Большаков В. Н. пояснил, что Соколов, тогда ещё носивший фамилию Имансызов, снимал у него квартиру, где производилась запись большинства видеороликов.
Свидетель Санин И. М. в ходе предварительного следствия пояснил, что знаком с Соколовым Р. Г., последний являлся блогером, и он очень негативно относился к религии, в частности, к христианству и исламу, чего не скрывал. Его отношение к религии проявлялось в разных нецензурных выражениях по отношению к верующим, которых он высмеивал. Записывал свои видеоролики на видеокамеру и оборудование, которые арендовал. Показания свидетеля были оглашены в судебном заседании.
Свидетель Седов О. В. пояснил, что посещал с подсудимым один компьютерный зал.
Свидетель Бубёнов В. А., оперуполномоченный Управления ФСБ России по С-кой области, показал, что в июне 2016 года в Управление поступила оперативная информация о том, что пользователь Руслан Имансызов под псевдонимом «Соколов» на ресурсе www.youtube.com и www.vk.com в сети Интернет размещает видеофайлы, в которых содержатся высказывания экстремистского толка, в частности на почве отношения к религии.
Кроме изложенного, вина подсудимого подтверждается показаниями свидетеля Сулеймановой Р. З., выступавшей в условиях, исключающих её визуальное наблюдение. Свидетелю достоверно известно то, что у подсудимого отрицательное отношение к представителям неславянской национальности, например, чеченцам, дагестанцам, в целом к представителям Кавказа и Средней Азии, т. к. указанные лица безграмотны, далеки от благ цивилизации, отрицательно высказывался о верующих лицах независимо от вероисповедания. У него есть твердое убеждение в том, что люди, которые обращаются к вере, по своей сути являются глупыми и недалекими, он хотел, чтобы у остальных людей было такое же, как у него, мнение о религии и о представителях Кавказа и Азии…»
Начались допросы свидетелей. Одни свидетели сменялись другими, кого-то из них я знал (допрашивали моих друзей, маму, даже хозяина квартиры, которую я снимал), а кого-то видел впервые.
«Являетесь ли вы верующим человеком? Если да, то вас как верующего человека оскорбили ли ролики подсудимого?» – вот уже спрашивал адвокат какую-то приятную на вид девушку.
«Да, меня покрестили ещё в детстве, но понять истинную веру в Иисуса Христа я смогла несколько лет назад, после определенных событий, которые со мной произошли. Ролик я посмотрела только один – тот, где Руслан ходил по храму с телефоном. А услышала о нём я из новостей, было это прошлой осенью, когда все городские каналы говорили о видеоблогере, который ловил покемонов в храме. Мне стало интересно, и я решила посмотреть. Мне не понравился формат, поэтому другие ролики я смотреть не стала. Раньше о Руслане ничего не слышала и знакома с ним не была. Я посмотрела, и мне стало его жалко: надо же было такие глупости наговорить. Но меня его слова никак не оскорбили, естественно. Во-первых, лично обо мне и про меня он ничего не говорил. Во-вторых, разве Бога можно оскорбить? Иисуса пытались оскорблять и при его жизни, и после смерти. Но в том-то и дело, что Бог выше всего того, что о нём говорят».
«Вы сказали, что вы работаете адвокатом, – спросила прокурорша. – То есть у вас юридическое образование? Как юрист вы допускаете, что какие-то слова одного человека могут быть оскорбительными для другого, а значит, быть квалифицированы по статье сто сорок восьмой Уголовного кодекса?»
«Я всё же здесь не как специалист с юридическим образованием, я пришла рассказать о своих чувствах как верующий человек. Но отвечу вам и как юрист. Следует отличать понятие «чувство» от понятия «эмоция». Чувство всегда привязано к объекту, а эмоция зависит от ситуации. Эмоции и переживания, как правило, имеют внешние проявления, они ситуативны, возникают в результате какого-то события. Например, вас случайно толкнули, и поэтому вы испугались. Если же вас будут толкать и бить постоянно, то у вас сформируется чувство страха за себя, за свою жизнь, когда вы постоянно будете находиться в таком состоянии. Понимаете, в чем разница? Или, например, если вас обозвать, скажем, страшной и некрасивой, то это вызовет у вас обиду, злость, а может вызвать и короткую истерику».
При этих словах прокуроршу как-то странно передернуло, а свидетель продолжила:
«Но такое оскорбление не затронет ваши чувства, вашу веру в то, что вы на самом деле красивая и очень привлекательная. Если же вам каждый день будут напоминать, какая вы уродина, принижать ваши достоинства по сравнению с несомненно более красивой Анджелиной Джоли или Моникой Белуччи, то рано или поздно вы впадете в депрессию. Вот тогда-то ваша вера пошатнется. Но и это, надо сказать, произойдёт только в том случае, если вы и сейчас сомневаетесь в собственной неотразимости. Понимаете?»
Прокурорша, убрала за уши тёмные волосы и поправила воротник форменной рубашки. Она заметно нервничала и смотрела только в стол. Надо сказать, что и прокурорша, и свидетель-юрист были обе молоды и даже чем-то похожи. Бывает такое, когда совершенно чужие люди схожи не только цветом волос, фигурой, но и чертами лица, а также манерами. Вероятно, мимолетом где-нибудь в толпе их можно было бы даже спутать. Криворучко с интересом наблюдала за этим поединком молодых юристов, ведь её красота давно уже увяла, и напоминанием тому служила рыжая копна на голове, словно собранная дворником в кучу опавшая листва.
«Вы меня как юриста спросили. Что ж, отвечу, – свидетель буравчиком сверлила взглядом прокуроршу. – Уголовному преследованию по сто сорок восьмой статье подлежит лицо, которое выражает неуважение к обществу, к группе лиц, в целях оскорбления чувств верующих, то есть в целях оскорбления этой самой группы лиц. Вот, например, я православная, и моё общение с Богом, моё отношение к нему исключительно индивидуальное, личное. Оно наверняка отличается от отношения других верующих. Каждый из нас по-разному понимает и принимает Бога. Но при этом у нас, у верующих, есть общие ценности, которые нас объединяют – церковь, иконы, молитвы, обряды. Так вот, например, если в церкви во время проведения литургии кто-то громко крикнет, что Бога нет, а мы, все те, кто там собрался, полные дураки и слабоумные и что всех нас следует выслать на Луну, то у каждого из нас возникнут различные эмоции по отношению к тому бедному человеку. Кто-то будет возмущен, кто-то разозлится, кто-то и вовсе не обратит внимания на его слова. Но чувства к Богу при этом у нас всех останутся прежние. Свои собственные, индивидуальные чувства. Мы как верили в Бога, так и будем продолжать в него верить, и никакие слова, даже самые низкие и ругательные, не смогут поколебать наши чувства к Нему, нашу веру в Него. А раз так, то и оскорбить такие чувства невозможно. Если же после тех грязных слов кто-то из нас разуверится в Боге, поверит в Его несуществование, если он устыдится своей веры в Него, значит, и чувств никаких по отношению к Богу у такого человека не было, и вера его была неглубока. Что же до личного оскорбления присутствующих, то кто-то действительно может и обидеться. Кого-то может и задеть брань, но только лишь потому, что этот кто-то принял такие оскорбления на свой личный счет. Он может обидеться на слова «Вы верите – поэтому вы слабоумные» по той лишь причине, что сам не ценит высоко свои умственные способности, что сам в себе сомневается. Он может оскорбиться тем, что кто-то посторонний раскрыл его тайные страхи и неуверенность в себе, нажал на его больное место. Но будет ли такая обида иметь какое-либо отношение к его вере в Бога? Очевидно, что нет. Понимаете, коллеги, о чем я?»
На несколько секунд в зале повисла пауза. Судья сидела неподвижно, лишь чуть заметно шевелились её рыжие кудри в весеннем солнечном свете, что пробивался через окно. После недолгого замешательства прокурорша всё же решила уточнить:
«Вы так и не ответили на вопрос: как следует квалифицировать оскорбления?»
«Как юрист юристу хочу вам напомнить о свободе слова и совести, которые декларированы в нашей Конституции. Каждый из нас вправе верить в кого угодно, думать о чем угодно и говорить что угодно. Но оскорблять никто никого не вправе, такие проступки я как юрист и как человек решительно осуждаю. Но вопрос ответственности за оскорбление это не вопрос, который должен рассматриваться в уголовном процессе. Если кто-то был оскорблен, он вправе обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства. В конце концов, статья есть соответствующая в Кодексе об административном правонарушении, и пусть сквернослов платит рублем за каждое сказанное бранное слово. Но лишать свободы за слова и уж тем более за мысли и высказывания недопустимо».
«Высказывания разные бывают, можно словами и к насилию призвать, и к войне», – вставила судья.
«Всё верно! Если бы этот молодой человек, – она махнула головой в мою сторону, – призывал к запрету христианства, ислама, к закрытию церквей, к убийствам монахов и прихожан, то был бы, несомненно, настоящим преступником, но судили бы его сейчас не за оскорбление совсем».
«Так ведь от оскорбления до убийства один шаг», – заключила судья.
«Ваша честь, если так рассуждать, то и ребенка, который стащил конфету со стола, тоже следует в тюрьму сажать, ведь ему до ограбления банка только дорасти осталось», – ответ был таким твердым, что даже дремавший сбоку пристав чуть было не кинулся прикрывать Криворучко своей грудью.
Свидетели толпились перед залом судебного заседания. После допроса они могли остаться послушать чужие показания, хотя и найти свободных мест в маленьком зале было сложно. Никого из них я никогда ранее не видел и был очень удивлен тому, что приходившие давать показания в мою защиту находили для этого время и желание. Я был уверен, что моя судьба всем была безразлична. И тем удивительнее было слышать от людей, что называли себя верующими, слова смирения и прощения. А ведь прощения-то я ещё ни у кого не просил. С какого-то прихода, не из города приходил игумен и очень кротко просил судью меня простить. Так и сказал:
«Вы простите его, он же не ведает, чего говорит. Это он по молодости и горячности своей. А что до оскорбления, так разве можно истинную веру оскорбить?»
Так с улыбкой и вышел из зала. Это никак не вязалось с моими прежними взглядами. Были, правда, и те, что уверяли, будто были глубоко оскорблены моими видеороликами.
«Фамилия, имя, отчество?» – вот уже спрашивала судья очередного свидетеля.
«Ларина Елена Станиславовна», – женщина стояла в застегнутой куртке, в платке поверх головы, с сумкой в руке.
«При каких обстоятельствах вы ознакомились с содержанием видеороликов подсудимого?» – задала вопрос прокурорша.
«Я пришла в храм, и сестра Ольга, она там свечи убирает и за порядком следит, мне сказала сходить к следователю. Вот я и пришла, а следователь мне показал ролик, как вот этот, – она пальцем показала на меня, – в храме нашем ловил таких маленьких. Как их?»
«То есть вы только у следователя этот ролик увидели?» – уточнил адвокат.
«Ну а где ещё мне было его увидеть? У меня ведь нет интернета», – пожала плечами свидетельница.
«Хорошо. Вот вы посмотрели тот видеоролик и какие эмоции испытали?» – опять задала вопрос прокурорша.
«Я сильно оскорбилась», – возмущенно ответила свидетельница.
«Что именно вас оскорбило и какие чувства были оскорблены?» – уточнила прокурорша.
«Ну вот что он, вот этот, – она вновь ткнула в мою сторону пальцем, – ходил по храму и искал там этих маленьких. Ну как их?»
Сощуренным глазом она посмотрела между большим и указательным пальцем на прокуроршу в ожидании подсказки.
«Покемонов», – помогла ей та.
«Да, искал и ловил покемонов», – она снова сощурила глаз и посмотрела через небольшое расстояние между большим и указательным пальцами, показывая на размер тех мерзких тварей.
«А какие чувства были у вас оскорблены при этом?» – продолжала задавать вопросы прокурорша.
«Вера. Моя вера во Христа», – напористо отвечала свидетельница.
«Ваша вера во Христа была оскорблена тем, что кто-то в храме ловил покемонов?» – спросил адвокат.
«Да именно этим», – ответила она.
«А кто такие покемоны? Почему ваша вера была оскорблена тем, что их ловили в храме?» – задал вопрос адвокат.
«Это такие чудища. Страшные и большие. Они как черти. Чертям ведь в церкви совсем не место! Этим они и оскорбили меня очень сильно», – путаясь, ответила свидетельница.
«Вы же сперва сказали и даже показали, какие эти покемоны маленькие, а теперь утверждаете, что они большие и страшные?» – её ответами был поражен не только адвокат, но и прокурорша, которая готова была разорвать свидетеля на тысячу маленьких покемонов.
«Так если к экрану ближе подвинуться, то большие», – не понимая, чего от неё хотят, ответила она.
«Если покемоны – черти, то их тем более надо было поймать и выгнать из храма?» – Алексей задал вопрос свидетелю, а сам развернулся к прокурорше, как бы спрашивая, где та отыскала эту оскорблённую.
«Ну, конечно, этих чертей надо было поганой метлой гнать! Но не телефоном же?» – вконец запутавшись, ответила женщина.
«Всё ясно, свидетель, вы свободны», – вмешалась судья, тем самым завершив допрос.
Прокурорша вздохнула облегченно, а оскорбленная прихожанка, ничего не понимая, боком вышла из зала заседаний, пропуская в дверях нового свидетеля.
«Фамилия? Имя? Отчество?» – стандартно поинтересовалась судья.
«Корольков Александр Владимирович. Яков, Яша Король – это псевдоним мой, как у Корнея Чуковского», – с лучезарной улыбкой ответил знаменитый в городе N радиоведущий. На его чёрной толстовке огромными белыми буквами было написано «Посторонись», смотрелось прикольно.
«Вы знакомы с подсудимым или другими участниками процесса?» – спросила судья.
«Нет, я узнал о Руслане только из новостей. Мне стало интересно, и я зашёл на его канал и просмотрел все ролики», – ответил Яша, не переставая улыбаться, раздавая всем присутствующим хорошее настроение.
«Какое впечатление эти ролики на вас произвели? Вас оскорбили они или, может, побудили к ненависти или вражде к кому-либо?» – приступил к допросу адвокат.
«Сперва я только про покемонов в храме посмотрел. Это видео чистой воды журналистское расследование. Он, то есть подсудимый – ведь так нужно называть? – снял его, как профессиональный журналист. Я ведь сам журналист, я ведущий на «Дожде», поэтому знаю, что говорю. Всё сделано по правильной схеме: сперва короткая выдержка из новости центрального канала о том, что в храмах покемонов ловить нельзя, затем предложение зрителям проверить, можно ли действительно в храме поймать кого-нибудь, потом сам процесс поимки и в завершение – выводы, что покемоны в храмах есть, их надо только правильно ловить».
«А другие видеоролики вы смотрели? Что можете о них сказать?» – поторопился сменить тему адвокат, искоса глядя на судью, которая уже была готова стукнуть чем-нибудь по столу и прервать занимательный рассказ об основах журналистики.
«Да, я же говорю, что все ролики посмотрел. Вот, например, в тех, где он отвечает на письма ненависти, был применен другой популярный прием в журналистике «вы нам писали – отвечаем». Этот прием очень многие используют, особенно на радио», – продолжал улыбаться Яша.
«Вы оскорбились?» – спросил Алексей.
«С чего бы это?» – не совсем понял вопрос журналист.
«Вы же верующий? Вы были оскорблены тем, о чем подсудимый в роликах говорил?» – уточнил адвокат.
«Я был крещён, но верующим никогда не был. Все пошли креститься – я и пошёл. А потом осознал, что, кроме самой принадлежности к православию, я ничего не чувствовал, до Бога мой путь ещё не дошёл. Так что ничего в том видео меня не могло оскорбить. И ненависти ни к кому я, конечно же, не испытал. Зато сильно был поражен тем, как люди реагировали на видео, какие были гневные комментарии. Писали вроде как верующие люди, но при этом большинство из возмущенных открыто угрожали Руслану расправой и убийством. Почему же ни один из тех комментаторов сейчас не присутствует в этом зале? Мне кажется, что им место как раз на скамье подсудимых», – Яша был эмоционален и обращался в основном к судье.
«Они просто были возмущены высказываниями подсудимого, были оскорблены их чувства», – как бы отвечая на вопрос Яши, сказала судья.
«Это же как надо было возмутиться, чтобы пообещать прирезать его, как барана? – Яша с ухмылкой пристально посмотрел на судью. – Оскорбить или обидеть в принципе нельзя. Можно оскорбиться, обидеться, но это будет всего лишь реакцией человека в силу наличия или отсутствия у него критического мышления. Вот, например, распространенное у нас ругательство, означающее секс с чьей-то матерью, русскими, как правило, не воспринимается за оскорбление. Мы эти слова часто сами произносим и используем для эмоциональной связки слов. Так ведь? Вы же понимаете, о каких словах я сейчас говорю?»
«Конечно мы понимаем, но произносить их здесь не следует», – нервно ответила судья.
«О, да! На радио я привык к тому, что «нежелательные» словечки следует заменять более консервативными».
«А вы не считаете, что эти же правила должны работать и в интернете?» – заметила Криворучко.
«К счастью, интернет остается площадкой, где такие жесткие правила не действуют. Поэтому Ютуб так популярен. Я мысль хотел бы закончить, – жестикулируя, как бы вспоминал Яша, о чем говорил минуту назад. – Я про секс с матерью говорил. Так вот, если те же слова сказать в присутствии южного человека, например, с Кавказа, то последствия могут быть очень печальными для того, кто сказал. Эти слова за личное оскорбление могут быть приняты, и реакция может последовать крайне агрессивная. За такие слова могут даже и жизни лишить».
«Вот именно!» – одобрительно воскликнула судья.
«Вы одобряете?» – удивился Яша.
«Что?» – не поняла судья.
«Одобряете, что можно лишить жизни за слова?» – уточнил журналист.
«Свидетель! – Криворучко шандарахнула со всей силы молотком по столу и в ярости покраснела. – Здесь вопросы я задаю, а не мне! Если к свидетелю больше вопросов нет, вы свободны!»
Даже Шмель приходил давать показания. Может, мне и показалось, но из его рта несло каким-то дерьмом. В прямом и переносном смысле. Он долго говорил, как мои шутки оскорбили сотни и тысячи верующих, но на вопрос адвоката, какие именно шутки, какие именно мои слова он посчитал оскорбительными, он отвечать отказался. Так и сказал:
«Я не будут вам говорить».
Алексей тогда предложил:
«Хорошо, может, вы сможете написать эти слова?»
«Нет, я не буду писать гадости», – ответил так называемый журналист. Гадостей наговорил, а подписаться под ними отказался.
Был один очень интересный старичок с седой бородкой и ярко выраженным азиатским акцентом. Он представлял оскорблённых мусульман. Надо сказать, что он источал нескрываемое дружелюбие по отношению ко мне и не производил впечатление религиозного фанатика.
«Алим Шарафутдинович, скажите, а подсудимый своими видеороликами вас оскорбил или обидел?» – адвокат, делая поправку на возраст свидетеля, не спешил, задавая вопросы.
«Оскорбил», – с прискорбным выражением лица ответил старик.
«Всех мусульман или только вас?» – уточнил адвокат.
«Всех. Мы все очень сильно оскорбляемся, если о пророке плохо говорить. Каждый мусульманин сразу в гневе становится, если кто-то о пророке Мухаммеде плохо скажет. Но и обидел он тоже. Если человека обидеть, то он может заплакать».
Мне показалось, что в подтверждение старик был даже готов пустить слезу.
«Плакали?» – спросил адвокат.
Свидетель утвердительно покачал головой.
«Вы на следствии давали показания, что ролик про мусульман был сделан с особой циничностью, и если бы его посмотрело много мусульман, то это могло бы вызвать бурю негодования и волну возмущения?» – спросила прокурорша.
«Да, волну возмущения. Это так. Например, если бы я в мечети сказал, что пошёл сейчас на суд из-за того видео, то сюда бы прибежали все. Они очень недовольны. И на всё способны. Ведь суеверный человек может убить, зарезать, когда недоволен. Это легко для него», – смиренно сложив на груди руки, сказал старик.
«Вы сказали суеверный?» – уточнил адвокат.
«Ну, да», – ответил старик.
«Вы понимаете разницу между верой и суеверием?» – спросил Алексей.
«А какая тут разница?» – не понимая, ответил свидетель.
«Разница в том, что суеверие – это предрассудок. Это ложное представление о религии. Суеверие основано не на принятии всей своей душой религиозных постулатов, а на соблюдении каких-то упрощенных её обрядов. Вот, например, человек не употребляет в пищу свинину, потому что так запрещает Коран, но при этом он редко ходит в мечеть, не соблюдает обязательные посты, не выполняет намаз. Можно ли такого мусульманина назвать верующим? Или он будет просто суеверным?» – не столько к старику, сколько к судье и прокурорше обратился адвокат.