Он аккуратно, не оставляя отпечатков, взял бумажку и, свернув, засунул в карман. Электронные записи больных не велись, почти вся возможная мощность электроэнергии уходила на освещение улиц.
Скоро стемнеет.
Никаких других мыслей сейчас не было. Рукавом куртки он вытер отпечатки с ручки двери и вышел из кабинета. Теперь его болезни будто и не существовало вовсе.
Молча он вышел из медицинского центра и молча направился в здание суда. Не было того роя мыслей, преследовавшего его на пути сюда. Не было страха, не было чувства вины. Было лишь то глубокое и странное, сложившееся из комка давно забытых мыслей и пережитых эмоций.
Мечта. Почему люди так желают заполучить её в свои пальцы, но и так же упорно бегут от неё? Просто не замечают этого?
Делают многое, даже слишком многое ради этой смутной приукрашенной цели. Жертвуют, идут на риск. По собственной воле теряют то, что уже есть сейчас, надеясь на будущую, уж точно обязанную сбыться мечту.
Уповают на неё и так часто заблуждаются.
И всё-таки. К чёрту эту систему. Так решил Альфред. Быть может, произошедшее этим вечером только к лучшему.
Он терпеть не мог то, в чём обязан был находиться. Но и не был в состоянии что-то с этим сделать.
Хотя когда-то был. И сам потерял ту возможность.
Альфред предпочёл выбрать собственную выгоду и оставить остальное в руках течения событий. Тогда он надеялся на светлое справедливое будущее, не понимая, что такого у человечества уже не будет.
Пока что он просто должен был вернуться к роли судьи. Столь бессмысленной и не имеющей даже капли должной справедливости.
***
К чёрту эту систему.
Систему, ставшую очередной нормой. Въевшуюся в жизнь людей, как червь-паразит, не дающий покоя ни днём ни ночью. Пусть со временем даже это стало бы нормой.
К чёрту это всё.
Людей, на пределе сил пытающихся выжимать из этого подобия жизни всё, что можно, даже осознавая, что этого давно не осталось. И людей, не пытающихся сделать даже это.
Нормы, изначальной целью которых было внести в жизнь жёсткий, но существующий порядок. Порядок, который будет залогом справедливости, ради живущих в Куполе людей.
Может быть, когда-то люди искренне верили, что их соблюдение будет нести в себе такие высшие цели. Привыкли к ним и смирились. Как Альфред когда-то.
Даже самыми сильными человеческими поступками движет внутренняя слабость. Мы способны приспособиться к любому исходу событий, решений, принятых нами или за нас. Мы способны терпеть, способны идти даже на последнем издыхании, способны отдать жизнь за придуманные нами высшие цели.
Но ради чего?
Людьми двигают чувства? Сила воли, любовь, мечта? Нет. Людьми двигает слабость. Вынуждает идти на зачастую крайние меры, прикрываясь подсознательными высшими чувствами. Мы можем сделать очень многое, ради собственной лёгкой жизни. Как бы парадоксально это не было.
Весь мир стоял сейчас на парадоксах. И никогда не стоял бы устойчивее.
Но они смирились. Стали куклами, бесчувственными манекенами. Отринули все, что когда-то было залогом счастья. Оправдываясь Нормами, мнимой основой мнимой безопасности и лёгкой жизни. Даже не замечая собственных желаний. Не замечая не из-за каких-то ограничений, а из-за смирения и тупой, даже незаметной веры в то, что так проще.
Теперь Альфред понял. Это они ненормальные.
И всё же больше всего он ненавидел не кого-то другого. Винить стоит того, кто по-настоящему виновен в твоих бедах.
Снова кресло. Снова письменный стол. Та же работа. Правда перед глазами уже несколько другая бумажка. Очень похожая на те многочисленные досье, что уже прошли через этот стол и уже давно навсегда стёршиеся из памяти судьи. Сегодняшние судебные досье, лежащие рядом, пока что нисколько не волновали его.
Идентификатор 210621.
Одно дело, когда смотришь на простую бумажку с именем человека, о котором уже завтра не вспомнишь. И совсем другое, когда на этой жёлтой постаревшей бумаге написано твоё имя.
Подписи и печати не было. А значит не было и факта болезни. Факта не было. Болезнь была.
Болезнь была и оставляла Альфреду единственный шанс на искупление своих грехов. Ибо искупить их можно было только умерев.
Судья вновь прошёлся глазами по строчкам. Вновь и вновь. Как иронично, что человек понимает некоторые вещи тогда, когда этого уже не требуется. Когда уже слишком поздно.
И вновь этот невероятный и неописуемый сумбур в голове. Мысли о приближающейся, неминуемой и, наверное, долгожданной смерти смешались с никак не прекращающимся шоком от происходящего. На застывшем лице судьи сейчас не было написано ничего. Лишь бегающие туда-сюда, будто догоняя тщетно пытающиеся покинуть сознание строки медицинского заключения глаза могли выдать некие особые чувства в голове этого человека, только вчера осознавшего, что бывшего его больше нет.
Судья умер уже тогда, когда врач сообщил о результатах обследования. Если бы не их почему-то остававшиеся товарищескими отношения, судья бы даже в глаза не увидел эту бумажку.
Сейчас остался Альфред. Каким он, возможно, всегда был. С его мыслями, чувствами. И мечтой. До поры до времени никогда не замечаемой.
Зажигалка плавно подплыла к кромке тонкого листа. Взгляд его вновь не был в силах оторваться от мерцающего пламени, за пару секунд превратившего дряхлую бумажку в ничто. Не оставив даже горстки пепла. И упоминаний о человеке с именем Альфред.
Он убрал зажигалку в карман и взглянул на сегодняшнюю кипу досье, начиная вечернюю церемонию. Нельзя сказать, что Альфред с какими-то новыми ощущениями пролистывал все эти тонкие папки, не отличающиеся друг от друга. Разве что, имена их обладателей, пока что ещё живых, в этот раз вгрызались в мозг куда чётче.
Следующая папка… Конлей Райан. Альфред приметил совсем необычное имя и казавшуюся знакомой фамилию. Идентификатор 300042. Нарушение Нормы №5. Убийство.
Зрачки Альфреда округлились. Дела по таким серьёзным нарушениям редко попадали в его руки. Чаще всего до суда даже не доходило. В графе «примечания», также столь редко заполняемой, была написана короткая фраза.
«Добровольный донос на самого себя».
Альфред даже вздрогнул от неожиданности. Он видел подобные случаи. И каждый раз они вызывали у него смешанные эмоции и лёгкий шок.
Нет, Альфред мог понять этого человека, как и многих других. Но от этого не было легче. Это лишь подтверждало его догадку. Люди в абсолютно преобладающем большинстве случаев идут по пути, более лёгком для них самих.
Каждый может лишь понять, что это естественно. Альфред понял.
Судья даже не заметил, что это досье было последним. Он аккуратно, словно боясь нарушить какую-то хрупкую деталь этого вечера, подровнял башенку из тонких папок и с непонятным благоговением присел обратно на кресло.
Прозвенел звонок, на который он в последние несколько лет перестал замечать. Уличные лампы должны были вот-вот погаснуть и оставить Альфреда в кромешной темноте, наедине с фантомами его мрачных нагнетающих мыслей, витающих в столь же кромешной пустоте сознания. Мыслей, лишь ухудшающих моральное состояние, и не приводящих ни к каким выводам. На что-то более осмысленное Альфред сейчас был не способен. Да и был ли когда-то?..
Каждую ночь один и тот же сон. Судья никогда не понимал его и не стремился к этому. Мало кто придаёт должное значение таким вещам, как сны. Хотя иногда в мире грёз можно обнаружить куда больше смысла, чем в жизни наяву.
Один и тот же сон. Простейший, как большинство истин мира. Короткий, словно у его творца было ограничен сонный хронометраж. И в то же время донельзя странный и непонятный.
Коридор. Пустой и без малейших признаков жизни. Длинный, словно магистраль, ведущая куда-то далеко. Туда, где будет лучше. Туда, где будет спокойно душе.
А потом вспышка. И гробовая тишина.
Продолжения Альфред никогда не видел.
Забавно. Времени перед последним заседанием судья просто не замечал. День начинался и проходил в одних и тех же красках. С одними и теми же мыслями. А может быть и отсутствием всего этого. Просто потому что судья не хотел обращать внимание на всё это во избежание очередных депрессивных мыслей, избавления от которых не было.