Наталия Миронина

простой. Город Дивноморск, Липовый бульвар, дом

зал, зал для мероприятий различных, спортивная арена, бассейн и куча всего еще, включая магазины. – Масштабно, – покачала головой Инна. – Невероятно. И очень красивый проект. Строительство уже идет, но поскольку это такая махина будет, все учесть сложно

Все, кто мог бы со мной приехать, заняты. – То есть у вас есть некто…

ничего копить». И ерунду покупать больше

– У нас есть все для свадьбы. Проходите, пожалуйста, в примерочную. Мы с Лидой, словно завороженные, смотрели на обувь, выставленную в торговом зале. Приученная московской жизнью почти ко всему, я никак не могла понять, почему в дорогих магазинах всего так мало – на плечиках пара платьев, пять пар туфель, две пары сапог. –

водителю. К больнице мы подкатили так же громко, обеспечив отдыхающих пациентов развлечением на целый вечер. – Подождите. – В приемном покое, в отличие от «Скорой», все были безмятежны. – Подождите, сейчас вами займемся! – сказали мне и тотчас задвинули в какой-то уголок под огромным фикусом. Я уже не чувствовала слабости

гайки. Вот уже и  ее гостям в дом нельзя былоникогда не думала о разводе

словами Ремарка: «Первый человек, о ком ты думаешь утром, и последний человек, о ком ты думаешь ночью, – это или причина твоего счастья, или причина твоей боли».

творчеству Егора – ей был важен его статус, большой дом, связи. «А у него очень интересные картины. Необычные». Берта не была большим любителем современной живописи – полотна восемнадцатого и девятнадцатого веков в гостиной Дэнниса ей были ближе и понятнее, но не отдать должное экспрессии этих работ она не могла. «Это его натура, его характер, – решила она, – свободный, стремительный какой-то, бескомпромиссный. В нем чувствуется такая воля к движению, что невольно поддаешься ей! А Дэннис немного другой. В нем что-то есть такое, такое… дистиллированное». Берта издалека посмотрела на Егора. Высокий, спортивный. Разговаривая, он часто откидывал со лба прядь волос. В этом движении не было мужского кокетства, но было изящество силы и свободы. Стоял он немного расставив ноги, как бы пружиня. «Он очень хорош! Как я этого раньше не замечала. Он даже красив! И, бесспорно

вслед за ним и Боев, продравшись сквозь дебри деепричастных оборотов и сложных немецких глаголов,