Второго дубля не будет. Всё ещё молодость

© Зоя Криминская, 2022

ISBN 978-5-0056-3384-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга третья
Всё ещё молодость

Первые годы семейной жизни,

для тебя, Алексей, впрочем, как и все остальные.

Часть первая 1969—1976 годы

Подлипки, Долгопрудный, Москворецкая, Москва, Белоозерская, Дзержинский

Это не мемуары. Мемуары пишутся людьми известными, или людьми, которые находились возле известных людей, и читать их всё равно, что слушать сплетни про соседей – пусть они тебя не знают, но ты их знаешь, и сейчас узнаешь еще больше.

Это и не роман. Роман – это повествование, написанное красивым языком, в котором действуют в вымышленных обстоятельствах придуманные и ведомые автором куклы-марионетки.

Это и не летопись. Летопись ставила своей задачей правдивое описание значительных событий, влияющих на ход истории, чтобы потомки знали со слов очевидцев, как это было. Исторических событий в данном повествовании нет.

В общем, не мемуары, не роман, не летопись, и значительно уступает этим трем жанрам: нет сюжета, литературного языка, батальных сцен, красивых пейзажей, но имеет, во всяком случае, перед романом, преимущество безыскусственности и дает возможность сопоставлять выдумки романов с хитросплетениями обычной жизни, а в жизни бывает такое, что даже в «Санта-Барбаре» не придумали.

Между семьей и тюрьмой есть что-то общее:

первые пять лет ходишь закованный в тяжелые цепи,

затем пять лет в легких кандалах,

еще пять лет совсем без кандалов и,

наконец, еще пять лет заключенный

живет совсем свободно, гуляет, где ему заблагорассудится,

и только вечером возвращается в тюрьму, чтобы переночевать.

Бранислав Нушич

Это третья часть моего непомерно разросшегося повествования о превратностях собственной жизни. Читать ее можно, не зная предыдущие части, да и что там было?

Жила была девочка, по виду скорей Золушка, но в душе, безусловно, принцесса. Росла, росла и выросла, в конце концов. Нашел ее красивый молодой принц, правда королевство этого принца было совсем маленькое, а может его и вообще не было, но он взял принцессу в красивом белом платье за ручку и повел, нет, не во дворец, а в районный ЗАГС, не в золотой карете (такси с лентами), а пешком, но гости пришли, мед, пиво пили, цветы, подарки дарили. Тут и сказке конец, занавес упал, огни рампы погасли, зрители разошлись, и начались будни, те будни, про которые в сказках только одна строчка, а бывает, что и ее нет.

Я приступаю к описанию первых семи лет нашей семейной жизни. Семь лет вмещают так много событий и переживаний, что страшно начинать. Никаких письменных документов кроме записей про детей у меня на этот период жизни нет, только фотографии, цветные слайды, рисунки, в общем, жизнь в картинках, жизнь немая и на картинках не такая уж и безрадостная. К вопросу о радостях, – стала бы я описывать свою жизнь, если бы она, с моей точки зрения, была счастливой, такой, о какой мечталось: любимый, непьющий и всё понимающий муж, здоровые, чистенькие и послушные дети, интересная работа, где тебя уважают, сама здоровая, красивая и нарядная, кругом всё чисто, уютно – улица, дом, квартира, денег достатоточно, в общем, примитивно и скучно, но грех жаловаться, – а не такая, какая получилась: тяжкий труд, бесприютность и нищета, бесконечные болезни свои собственные и близких; если бы у меня была жизнь, как мне хотелось, стала бы я ее описывать? Думаю, что нет. Именно потому, что прожитая жизнь принесла мне много разочарований, мне захотелось ее запечатлеть, еще раз пройтись по ней, хоть так поквитаться с судьбой, с безвозвратно ушедшим временем, с несоответствием мечты и серых будней. Кроме того, последнее время наша действительность так поменялась, что внуки не могут представить себе, как мы жили, да и дети слабо помнят, и я постараюсь описать, как жилось молодой женщине во второй половине двадцатого века в России, хотя бы на примере моей, ничем не примечательной, обычной судьбы. Меня, правда, слегка ошеломляет грандиозность этой, неизвестно откуда взявшейся задачи, но начнем…

1969 год, свадьба, начало совместной жизни

Я вышла замуж за парня из рабочей среды, получившего высшее образование, таких тогда, в конце 60-ых годов, было много, целое поколение молодежи уезжало в большие города. Вузы расширялись, институтские выпуски увеличивались, каждый стремился выучиться, и примерно 30% выпускников средних школ становилось инженерами. Конкурсы в технические институты были небольшие, не сравнить с конкурсами в гуманитарные институты, поступить было довольно легко, образование избавляло от службы в армии, и все мало мальски способные и сообразительные уходили из рабочих и крестьян в техническую интеллигенцию. Они и определяли дух того времени, напора и трудолюбия хватало, а вот общей культуры – нет, хотя и была большая тяга к ней. Рушилось представление об интеллигенте, как о человеке в очках, тихом и деликатном, не умеющем за себя постоять, нет, теперь интеллигент был крепок, здоров, плоть и кровь рабочего класса и крестьянства, и в случае необходимости мог постоять за себя, прибегал к матерщине и даже кулакам (кулаки к моему муже не относятся, он рос тихим мальчиком).

Итак, я вышла замуж за Алексея Андреевича Криминского, который меня домогался, вышла потому, что была в него влюблена, потому что вдвоем с ним мне было лучше, чем одной, потому что подруги потихоньку пристраивались, и страшно было отстать. Замужество всегда риск, и надо было решаться, в конце концов. Свадьба наша состоялась 25 июля 1969, через 8 месяцев после первой встречи 30 ноября 1968 года на свадьбе у Дианки и Жени Григорьева.

Все внешние обстоятельства были против нашего замужества: ни кола, ни двора, рассчитывать особенно не на что, за были только наше чувства друг к другу, но и этого оказалось достаточно на ближайшие тридцать лет, а может быть и до конца жизни.

Мы с Зойкой и зад от Алешки, пытающегося починить магнитофон

Первые три месяца после знакомства мы встречались почти каждый вечер, но потом довольно редко, в конце марта, начале апреля у нас был кризисный момент, и я даже сказала Ирине, когда мы стояли с ней вдвоем на платформе Новодачной, я провожала ее в Москву: – Всё, завязываю.

Сергеева покидала мою руку на своей ладошке и вздохнула: – Одна уже завязала. – Имелась в виду Динка Фролова, только что вышедшая замуж за Женю.

Мы с Алешкой тогда начали часто ссориться не из-за чего, но потом, к весне, когда у нас установились более тесные контакты (назовем это так), мы перестали цапаться, подали по тревоге заявление в загс, не забрали его обратно, когда тревога оказалась ложной, и вот, пожалуйста, свадьба, так что Ирка предвосхитила события.

– Как мы будем с тобой жить? – спросила я Криминского после того, как мы подали документы. Ни у тебя, ни у меня не было полной семьи, и мы не знаем, как строятся отношения между мужем и женой.

– Прекрасно, у нас не будет дурных примеров, – ответил будущий муж.

Вечеринка по поводу нашей регистрации состоялась у Алешки в общежитии в Подлипках. Более скучной и неудачной свадьбы, чем моя собственная, я не помню. Была 30-градусная жара, Алешка купил много водки, которой было в избытке, а вина не хватило. Магнитофон не работал. Стол еле-еле успели сделать к сроку. Свекровь вся была из себя недовольная, что ее сыночка так быстро окрутили, оказывается, когда он ездил на май к маме, он и не подумал предупредить ее, что встречается с девушкой, а только вообще поговорил о том, что время подходит жениться. В мае не сказал ни слова, а в июле уже женился, да еще я не понравилась свекрови. Многим маминым подругам, имеющим сыновей, я нравилась, нравилась именно внешне, а тут вот нет, не гля́нулась я, да ещё скандал устроила из-за колбасы. Я хотела попросить Ирину купить к столу колбаски, но Алешка сказал, что это хорошо сделает Сашка Потапов, а Сашка зашел в ближайший магазин и купил отдельной колбасы 2 батона за 2.20, вместо того, чтобы купить разных колбас. В центре Москвы тогда еще можно было купить и сырокопченой, отстояв очередь, а кто будет есть отдельную колбасу за праздничным столом? Я очень огорчилась и выдала довольно резко Алешке, мол, ты должен знать, кого и о чем просишь, если Сашка не понимает, не надо ему и поручать.

Свекровь сквозь сжатые губы: – У нас и такой колбасы нет, а вы тут не знамо чего хотите.

А мамочка моя махнула рукой: – Ну, тогда вам и такая сойдет.

Фраза эта и махание рук, что, мол, всё в порядке, не только не затушили пожар, но добавили масла в огонь. Свекровь разъярилась, что они такие, что им сойдет то, что нам не годится, и отправилась проливать слезы на кухню, я тоже в слезы, я не была готова к ничем не оправданной враждебности свекрови и совершенно не видела, чем это я плоха для ее ненаглядного сыночка, скорее это он на меня не тянет, неотесанный дикарь с острова Пасхи, да и не способна я была тогда общаться с людьми старше по возрасту и значительно ниже по интеллекту, не умела я делать скидки на это или изображать из себя то, чем я не являлась, простую такую русскую девушку с открытой душой и любовью к чистоте и порядку. Да и как изобразить из себя русскую, если ты армянка по отцу и грузинка по матери?

Алешка разозлился тем временем на тещу, что обидела его маму, а я заступилась за свою мать, которая старалась, готовила свадьбу, тратила деньги, приветливо к нему относилась, не то, что свекровь ко мне, и сказала, правда, уже не в крик, а тихо, что его мамочка кого хошь сама обидит, что если она недовольна свадьбой, так и зачем было приезжать и сидеть с постной миной, свадьба сына – радостное событие, а она даже поучаствовать не хочет, и т. д. и т. п.

– Если твоей матери не нравится, из какой семьи ты берешь жену, так и женился бы на какой-нибудь матерщиннице от сохи, такая бы ей больше понравилась, – заключила я уже в отчаянии, понимая, что дело не только во мне, но и в моей матери, и как ни старается мама уважительно относиться к свекрови, но мама – врач, образованная женщина, а свекровь – рабочая с четырехлетним образованием, и нет у них иных точек соприкосновения, только дети, и самолюбивая свекровь прекрасно это осознает.

И чему рад?

Хорошенькое получалось у нас начало семейной жизни.

Было очень жарко, тревожно, туфли жали ноги, всё было не так, и я была вся какая-то взъерошенная, и внутри и снаружи.

Мы решили не брать машину, загс был рядом, одна остановка на электричке, и там пройти метров 200. На мне было короткое платье с летящей спинкой и кокеткой под грудь из плотного белого материала с белыми же разводами, вышивкой жемчугом спереди, короткая фата и итальянские белые туфли с подрезанным тупым носом, которые тогда уже вошли в моду. К ним прилагались банты спереди, капроновый бант на прищепке, и потом я носила их без бантов. Платье мне мы купили со второго захода. Первый раз мерили до головокружения, и всё было мне велико и дорого: 45 рублей стандартные платья из капронового гипюра, все 48 размера, все мне велики.

– Не подходит, велико, – пожаловалась я Алексею, выползая из примерочной в очередной раз.

– Ну, где теперь такую невесту найдешь, – вздохнул мой жених.

Спустя неделю мы с мамой вдвоем, уже без Леши, бегая по Московским магазинам, случайно купили мне симпатичное белое короткое платье с летящей спинкой. Когда я в очередной раз, утонув в платье, грустно вышла из примерочной магазина на проспекте Мира, мама воскликнула:

– Посмотри, какое девушка платье собирается мерить, почему ты такое себе не возьмешь, оно маленькое.

Девушка, держащая хорошенькое белое платье в руках, странно покраснела, а я, задумчиво глядя на ее смущение и думая, чем оно вызвано, ответила:

– Такого платья нет на вешалках. Оно одно.

Стоя за примерочной в ожидании, чем кончится дело борьбы с платьем, мы слушали треск материи. Я заметила его недостаток – обуженный как будто специально для меня рукав.

– Что, никак? – услышали мы голос ее мамочки, и они выползли из-за занавески очень расстроенные.

– Не подошло? – сразу кинулась к ним мама, – ну пусть моя померит.

Мне в самый раз пришлось это платьице на мои тощие руки-макаронины, а когда мы отнесли платье на контроль, то продавщица закричала куда-то в зал, в пространство:

– Что же вы делаете, за этим платьем придут.

– Уже пришли, – сказала я, наконец понимая, что платье сшито на заказ, – мерили, и им оно не подошло, так что и я могу купить, – а мама подавала выбитый чек, и мы ушли с покупкой. Нижнее белье я купила в ГУМе – очень красивое – серебристый нейлон с белым натуральным кружевом, и красивый кружевной пояс для чулок, колготок тогда еще не было,

Пояс я показала Алешке, и он долго недоуменно вертел его, прикладывая к своей груди, тараща желтые глаза и шевеля губами, пока я не отобрала покупку со словами: – Это не туда прикладывается.

Алешка был в новом черном костюме. Он, пока работал на комсомольской стройке, заработал там всего тридцать рублей, но его кормили бесплатно, вернее вычли еду из их заработка, а оклад в лаборатории сохранился полностью, поэтому, вернувшись, он оказался при деньгах (при ста рублях) и купил на эти деньги костюм к свадьбе.

На самом деле, имея доход 120 рублей в месяц минус вычеты, очень трудно накопить на костюм. Денег только-только на еду одному.

Когда мы шли по улице к загсу, то привлекли внимание уличных мальчишек. Целая толпа мальчишек бежала за нами всю дорогу и кричала:

– Смотрите, смотрите, невеста идет, невеста идет.

В загсе, услышав ритуальный вопрос «Вы хорошо продумали этот шаг?», я испугалась, стала думать, хорошо ли я продумала этот шаг, после утреннего скандала мне казалось, что недостаточно хорошо, и только после большой паузы ответила:

– Да.

Алешка же сразу ответил утвердительно, и выходило, что он продумал, а я всё еще колеблюсь. Но тут меня осенило, что это обряд, вовсе не одну меня так спрашивают, и на дальнейшие вопросы я отвечала быстро.

Свидетельницей с моей стороны была Зойка, она приехала с отработок, из колхоза, вся загорелая и красивая, негр негром, а Алешка пригласил Эдика Баландина, своего близкого приятеля, у которого в тот момент жена была в роддоме и родила девочку на следующий день. Так потом мы и высчитывали возраст его Наташки, сколько лет мы женаты, столько ей лет.

После процедуры нам предложили поздравить друг друга. Криминский быстро чмокнул меня в щеку.

– Что же так сухо? – спросила женщина, которая нас зарегистрировала, и Алешка решительно исправил свою ошибку под смех присутствующих.

Эдик Баландин, который выполнял не только роль свидетеля, но и фотографа, щелкнул нас, когда мы с трагическими выражениями лиц разглядывали печати в паспортах.

Вернувшись из загса мы застали в комнатах Ирину, которая тут же энергично взялась за готовку. Зойка, мама и я присоединились. В конце концов, свекровь тоже закрутилась в общей суматохе, и к 2 часам стол накрыли.

– Сошлись бы себе тихонько и жили, зачем эта свадьба, только трата денег, – сердилась свекровь.

Звали ее Любовь Феопентовна, оригинальностью своего отчества она очень вписывалась в круг близких мне женщин, Людмила Виссарионовна, бабушка, Нонна Самсоновна, мама, еще, правда вдали была Сусанна Рубеновна, вторая бабушка, я, Зоя Карловна, и весь этот букет дополнился еще и Любовью Феопентовной, чтобы мой муж, единственный мужчина в этом царстве женщин, постоянно чувствовал себя как на раскаленной сковородке.

Вернувшись из загса, я разулась и уже не смогла надеть туфли на волдыри, а переобуться было не во что, и мне пришлось сидеть со своими разбитыми ногами, а Алешка с Ириной, когда стол был готов, пошли вниз встречать гостей.

Алешкины товарищи, которые меня никогда не видели, принимали Ирину за невесту и поздравляли ее. Приходилось Ирке со смехом отвергать их попытки вручить ей цветы. Она указывала на меня в окне, и я приветствовала всех взмахом руки.

Было лето, и на свадьбе из моих подруг были только Ирка, Зойка и Лена Жулина, еще мама позвала родственников, Хороших и Хучуа. Резо с Галей приехали вместе с Кето, тогда ей было лет 12, и она была страшно возбуждена фактом своего присутствия на таком необыкновенном мероприятии, как свадьба, всё бегала вокруг меня, обнимала, щупала платье и фату, радовалась. Остальные были товарищи Алешки по институту и представители из лаборатории, завлаб с женой, и Мельбард, громко именуемый руководителем группы, которая состояла из Алешки и его. При появлении опоздавшего и уже поддатого Мельбарда Алешка прошептал мне таинственно:

– Всё-таки пришел, – тут была долгая борьба чувств и долга.

Сказал он это значительно, но я не поняла, где были чувства, а где долг? Прийти к нам на свадьбу требовал долг или это по велению чувств?

Мельбард долго говорил о невозможности измены между нами, что казалось мне несколько преждевременным, потом он перебрал, приставал ко всем женщинам подряд, лапался, и Ирка дала ему по морде, и даже мама отбивалась. Затем он уснул, положив голову в остатки бажи, подливки из орехов, чеснока и кинзы, предварительно выхлебав ее ложкой, и Ирина, увидев это, готова была его убить, так ей было жалко любимую подливку.

В общем, все, кроме свекрови, сидевшей за столом грустной, с трагическим лицом, а потом вообще ушедшей на кухню, забыли неприятный утренний эпизод с колбасой.

Алешка всё время пытался починить магнитофон, поворачиваясь при этом задом к столу, и отвлекался от этого дела только тогда, когда кричали горько, но магнитофон пару раз издал какие-то хриплые душераздирающие звуки и потом совсем затих.

Часам к девяти, когда народ уже начал расходиться, вдруг открылась дверь, и появился мой папочка с сестрой Светкой. Все всполошились, стали его приветствовать, снова тащить тарелки с едой на стол. Оказывается, он получил телеграмму о моей свадьбе, но потерял ее, а в ней был указан Алешкин адрес, и папа поехал на Москворецкую, думая, что свадьба там.

Бабушка моя была дома и, когда неожиданно вошел бывший зять, от изумления и испуга выронила тарелку, которую держала в руках.

– Я думала, что всё, уж до самой смерти его не увижу, и, на тебе, привел бог свидеться, открывается дверь, и Карл Арамович – собственной персоной, – в таких словах повествовала бабушка мне об этой встрече. Тарелка с грохотом разбилась, салютуя неожиданному свиданию.

Поскольку папа забыл и Воскресенский адрес, то нашел нас случайно, расспрашивая прямо на станции, где живут такие-то и такие-то. Его приняли за цыгана и направили в нашу квартиру, так как соседи наши были цыгане.

Разузнав у бабушки, где и что, папа со Светланой помчались в Подлипки, три часа езды, можно себе представить, как они устали, в особенности Светка.

Отец сел за стол, поел, выпили раз, потом еще, потом он вдруг оглядел трех молодых парней, которые с ним пили, все в белых рубашках и черных брюках, у всех ворот расстегнут, рукава засучены – жарко, и папа вдруг спрашивает:

– Ну, ладно, всё хорошо, а который зять?

– Я, я зять, – радостно закричал Алешка, подливая тестю.

Алешка снял комнату в Болшево, в частном доме. Мы зашли туда после загса посмотреть, на жилье, мама посидела, пощупала пружины старого дивана, и сказала:

– Ну, ладно, поживете до сентября, а там видно будет.

Хозяин, плюгавенький мужичонка с бесцветными бегающими глазками, мне не понравился, а хозяйки не было. Я тоже пощупала диван, и мы ушли.

После свадьбы, после встречи и разговоров с папой, часов в десять мы взяли чемодан и поехали на снятую квартиру обратно в Болшево.

И тут тоже разразился скандал. Мы пришли и обнаружили, что хозяева забрали наши вещи из комнаты и перенесли их куда-то в сарай.

– Там у нас живут дачники, – сказали они, – а тут место для постоянных жильцов, а раз вы не постоянные, а только на месяц, до сентября, то живите в сарае. – Их бесцеремонность: вот что возмутило меня, а они не желали отвечать на вопрос, почему они не подождали утра, а сами зашли в нашу комнату и без спроса взяли наши вещи, а я всё твердила:

– Вы же знали, что мы придем со свадьбы, и так поступили. Нам негде даже лечь. А в вашу вонючую конуру мы не пойдем, разговор не о ней шел.

– Вы нас обманули, – утверждала хозяйка, – сняли на месяц, а говорили, что постоянно.

– Мы и сняли постоянно, но теперь я здесь ни за что не останусь. Вы сейчас взяли наши вещи и потом тоже будете заходить и в белье копаться.

Я вспомнила Барабадзе – какие были милые скромные люди, Тебро заходя к нам, вела себя как в гостях, стучала и разувалась, хотя ее просили проходить так.

Кстати, они поздравили нас телеграммой, подписав «Тебро и Сандро Барабадзе», и Алексей был очень доволен, что его поздравляют такие экзотические люди из далекой Грузии, где он никогда не бывал, но где о нем знают.

– Отдавайте наши десять рублей, и мы уйдем, – решительно сказала я.

– Задаток дается, если всё по честному, а вы нарушили, – пищала хозяйка.

Эта выдра с мочалкой на голове не желала даже деньги вернуть!

– А ну, отдавайте, пока я орать не начала, что вы ворюги, и не устроила скандал!

Я уже тряслась от злости. Они меня испугались, поняли, что вправду начну орать и переполошу всех ночью, и, несмотря на то, что Алешка шептал мне, может, останемся на одну-то ночь, я не уступила ни им, ни мужу, схватила вынесенную десятку, Алешка взял раскладушку, чемодан, и мы ушли, я пожалела, что позволила мужу искать квартиру, и еще я поняла, что у алчных и склочных людей никогда не надо снимать, они видны сразу, и лучше с ними не связываться.

Сонный Алешка стоял в тамбуре электрички, и клевал носом, и мне было его жалко, уж очень у нас замечательная получалась первая брачная ночь.

Мы вернулись в общежитие, все уже как-то устроились, а в той комнате, где был накрыт стол, в углу на подстилке, которую постелили ему то ли мама, то ли свекровь, спал Мельбард, пьяный в стельку, кровать же была свободна.

На эту кровать хотели было положить Светланку, но отец мой посмотрел на лежащего в углу руководителя группы и спросил, как передала мне мама: – Это что?

Объяснения его не успокоили, и Светке нашли место где-то поуютнее, а никелированная кровать с панцирной сеткой досталась нам.

Мы постелили на кровати и на раскладушке и залегли наконец-то спать. События дня не остудили и не утомили моего молодого мужа, и утром я сказала, смеясь:

– Твой Мельбард теперь нам как родственник, присутствовал, можно сказать.

Только к 12 часам позавтракали, и Алешка с Володькой, – таинственный Мельбард, в конце концов, проспавшись, оказался простым Вовкой, уехали в Москву. Перед этим Володьке рассказали, как он себя вел. Он сразу среагировал:

– А почему мне никто по морде не дал?

Володя за завтраком узнал, что мы остались без крыши над головой, и предложил пожить у него в комнатке в коммунальной квартире. Его вторая жена была на последних месяцах беременности, и ей было тяжело справляться одной. Они решили переехать к ее матери, а комнату Володька дал нам на август месяц. Комната его была в районе Малой Грузинской, с двумя соседями. Одна была дворничиха с дочкой-горбуньей немного постарше меня, а другая семья, женщина с двумя детьми, выгнавшая пьющего мужа, была на даче, и нам предстояло жить с этими двумя.

– А соседи не будут возражать? – беспокоилась я.

– Пусть только пикнут! – сказал Володька.

– Смело живите там месяц, а потом всё, дольше я свою тещу не выдержу.

– Ну, надо же, – возмутилась моя мама, – тещу он не выдержит. Это теща его больше месяца не выдержит, и то только очень хорошая теща.

Вечером того же дня мы перебрались к Мельбарду, а днем Светлана, ставшая в свои шестнадцать лет красивой девушкой, светловолосой, зеленоглазой, совершенно не похожей на нашего папу, только смуглость кожи и очень слегка очертания носа выдавали в ней армянку, и то только тогда, когда знаешь, чего ищешь, а так она была красивой русской девушкой на первый взгляд, так вот Светлана за обедом подробно рассказала, как они с папочкой добирались до нас.

Оказывается, отец, не успев сойти с поезда, тут же встретил своего давнишнего приятеля, с которым несколько лет не виделся. А вот был ли этот приятель с Кавказа или с Севера, из Мурманска, где долго служил отец, не помню. А что делают в России два приятеля, встретившись неожиданно на вокзале? Они зашли в ближайший ресторан отметить встречу (а папочка, вообще-то, едет на свадьбу дочери) и засели там часа так на три, и только после этого Светка с папой поехали на Москворецкую, а куда делся приятель, неизвестно. Так вот, когда они сидели в ресторане, мой смуглый черноглазый папочка с почти седыми волосами, явно лицо кавказской национальности, как сейчас говорят, Светка, русская девушка 16 лет, к ней подошли и тихо так со спины бросили:

– Ты что, на погоны позарилась?

Рассказывая мне это, Светка обиженно таращила свои и без того огромные глаза:

– Представляешь, что они обо мне подумали? Хорошо, отец не слышал, а то бы в драку полез, и мы бы точно на свадьбу не попали, а сидели бы в кутузке.

Отец сказал только:

– Да надо было бы им морду набить, зря ты промолчала.

Вечером того же дня папа со Светкой уехали. На прощание отец, оглядевшись по сторонам и ясно представив себе нашу жизнь, текущую и предстоящую, сказал Алексею:

– Зоя замужем, но я всё равно пока буду ей помогать, до окончания института, я хочу, чтобы она доучилась, – и сдержал свое слово, по-прежнему присылал мне деньги.

Свекровь поехала погостить на Москворецкую, потом, через три дня она уезжала к племяннику Женьке Гришко на Аральское море.

А к нам на другой день заявился приятель Алешки Витя, Алексей всех приглашал приехать допивать водку, но никто не пришел, кроме Вити, который жил недалеко. Витя оказался завзятым театралом, знал много сплетен про богему и нашел в нас благодарных слушателей. Мы сидели уютно устроившись в маленькой комнатке Мельбарда за журнальным столиком, Витя и я – на диване, Алешка – напротив на стуле, пили водку, вернее, парни пили, доедали остатки со свадебного стола, было весело и уютно, и вдруг… Витька, увлекшись разговором, хлопнул меня ладонью по голой коленке. Была жара, на мне из одежды были только трусики и короткий полосатый халатик из узбекского шелка, халатик немного задрался, и вот по моей прилично, вернее, неприлично голой ноге и ударил ладонью гость. Он говорил, обращаясь в основном к Алешке, сидевшему напротив, и увлекшись, и размахивая руками, взял да и хлопнул, ну просто, как собеседника любят хлопать по колену или толкать локтем захваченные разговором люди, но я, дикая женщина, мгновенно и совершенно инстинктивно вся напряглась, а у Алешки, я никогда, ни до ни после такого не видела, у Алешки брови встали дыбом, взлохматился в секунду большущий куст над очками, и повисла пауза, Витька руку отдернул как от тока, затем разговор продолжился, но как-то неактивно, с явными перебоями, и наш смущенный посетитель вскоре попрощался и ушел. Не успела за ним захлопнуться дверь, как Алексей бросился на диван лицом вниз. Плечи его тряслись.

– Ну, бедный Витя, – хохотал он, снимая очки и вытирая слезы, – наверное, думает, чтобы он да еще когда-нибудь связался с молодоженами.

– А ты-то хорош, – вторила ему я, – всё клянешься, что не ревнив, а у самого аж брови дыбом встали, всего-то жену по коленке погладили. Ты хоть заметил сам?

– Да, чувствовал какое-то шевеление волосков над глазами.

Алексею дали три выходных дня на свадьбу, а потом он вышел на работу. Алексей вставал в 6 утра, чтобы успеть к 8.20 в ЦНИИМАШ, завтракал тем, что я приготовила с вечера, и уходил, а возвращался в 6 вечера. Был очень жаркий август, комнатка окнами на юг нагревалась, и я сидела, изнывая от жары, ждала мужа. Он приезжал совершенно фантастично голодный и лопал за маленьким столиком, в неудобной позе, нагнувшись, лопал чуть ли не в течение часа. Аппетит мужа просто потрясал меня.

Я как-то пожаловалась на это Динке.

– Не говори, – вздохнула она, – Женька вчера пришел с работы, съел первое, жаркое с мясом полную тарелку и потом еще кашу гречневую с молоком. Я ему и говорю:

– Мне, конечно не жалко, но тебе не поплохеет?

И он, представляешь, обиделся:

– Вот, теперь ты мне испортила аппетит, и я не могу эту кашу доесть.

Мы засмеялись, молодые женщины, потрясенные непомерным аппетитом своих мужей.

Григорьевых не было в Москве в день нашей свадьбы, они пришли позже, неожиданно, и я накрывала на стол, выложив всё, что нашла.

Оглядев жалкие закуски на столе, я спросила, колеблясь:

– Еще фарш есть, котлеты сделать не успела. Может быть, просто пожарить фарш?

– Конечно, жарь скорее, что ты стоишь, тащи всё съестное, – заторопил меня Женька, и я поваляла фарш по сковородке, и он хорошо пошел под «Ркацители», бутылку принесли с собой гости.

В Володиной комнате, а теперь на месяц нашей, вдоль всей левой стенки стояли стеллажи с книгами, много технической литературы, а на самом верху я нашла затрепанный томик Ницше «Так говорил Заратустра» и стала его читать, никакого другого чтива на медовый месяц мне не нашлось. Соседки, были нам не рады, но активно не протестовали.

– Отдыхают от Володьки, – сказал Алешка.

Всё же они гоняли меня, когда во время своего дежурства по кухне, я не вымыла поддон на плите, вернее маленькое пятнышко от воды. Старшая соседка его вынула и демонстративно оставила прислоненным к стенке. Горбунья на вид была такая страшная, злодейка-колдунья из детских сказок, такая вокруг нее была заряженная атмосфера агрессивности, что я ходила на кухню с ножом, на случай, если она на меня кинется и придется отбиваться. Так и помню, иду по стеночке длинного коридора и сжимаю столовый нож в правой, прижатой к стенке руке, думаю, если вдруг прыгнет на меня и станет бить, то я по рукам ей ножом, чтобы меня не трогала.

Дворничиха имела любовника, он иногда заходил к ней, и они там выпивали и смеялись, коротали вечера.

– К старой-то ходит, а молодой-то обидно, вот она и злющая, – хихикал Алешка, предварительно плотно прикрыв дверь на всякий случай.

Приехала на два дня с дачи другая соседка, Надя, повариха из ресторана, и те двое при ней как-то притихли. Еще до ее приезда пришел как-то красивый маленький мужик, ее бывший муж, был слегка поддатый, долго плакал на кухне, говорил мне:

– Я тут жил, здесь моя семья и дети мои, а она меня выгнала. Заходил к ней и ее теперешний любовник, толстый веселый балагур, у которого, почему-то, не было ключей от входной двери, только от комнаты, и я так и познакомилась с ним, каждый раз открывая ему дверь.

Я пожаловалась на дворничиху понравившейся мне соседке:

– Да, ладно, если будешь жить, я научу тебя, как с ними обращаться, главное, не пасуй, – сказала та мне.