Read the book: «Это было в полярных широтах. Спасательные операции в Арктике и Антарктике»

* * *

© Каневский З. М. (наследники), 2024

© ООО «Паулсен», 2024

* * *

Вступление

…Мы переживали незабываемые минуты высшей человеческой радости, ибо (теперь я уж это знаю) спасти человека от смерти – это действительно величайшее счастье.

Р. Л. Самойлович. На спасение экспедиции Нобиле

О спасении человека человеком написаны тысячи и тысячи книг. В сущности, вся история человечества – это в определенной степени история взаимопомощи, без которой тяжко жить вообще, а в трудной обстановке и вовсе невозможно. Сколько живет на Земле человек, столько он и спасает. Спасает в минуту смертельной опасности себя, своих близких, жертвует собою во имя других. Особенно ярко это проявляется во время войны. Образцы такого массового самопожертвования дала Великая Отечественная война.

Испокон веков спасали на морях, чаще всего – бескорыстно, иногда – за вознаграждение. Со временем в каждом морском государстве появилась специализированная спасательная служба, а команды всех без исключения торговых судов и военных кораблей получают навыки «спасания на водах», ибо в море все непредсказуемо и беда может случиться с любым, в любой момент. Русские и советские моряки не раз проявляли чудеса самоотверженности во всех морях Мирового океана, действуя по неписаному закону «сам погибай, а товарища выручай!», и бывали среди таких «товарищей» представители десятков наций и народностей.

Но есть среди океанов планеты один, особый, Северный Ледовитый, где тяжелее всего плавать и, соответственно, спасать. А спасать здесь всегда приходилось гораздо чаще, чем в более благословенных уголках Земли: льды, грозные арктические льды стопорили движение судов, пропарывали их обшивку, обрекали экипажи на длительную гибельную зимовку, заставляли попавших в беду взывать о помощи.

Почти всякое плавание в полярных водах – это битва за живучесть судна и жизнь команды. Как иронично и грустно написал Марк Твен, «если бы кто-нибудь открыл речонку в каком-нибудь районе рядом хотя бы с Северным полюсом, Европа и Америка тотчас же снарядили бы туда пятнадцать дорогостоящих экспедиций – одну, чтобы исследовать речку, а остальные четырнадцать, чтобы искать друг друга!»

Что и говорить, не раз снаряжались арктические экспедиции, следом за которыми уходили многочисленные спасательные или поисковые партии, и далеко не всегда самим спасателям удавалось подобру-поздорову унести ноги из этих страшных ледяных краев. Они оставались страшными на протяжении долгих тысячелетий, до тех пор, пока сюда не пришел человек, вооруженный электричеством, радио, энергией атома, а это произошло уже в XX столетии. Не будет преувеличением сказать, что вся история освоения Арктики – это одновременно и история спасательных операций «на земле, в небесах и на море»! Причем, в отличие от спасаний во всех остальных океанах земли, здесь, в Ледовитом океане, требовались длительные усилия целых экспедиций, специально снаряженных для таких работ.

В Арктике никак нельзя пройти мимо бедствующего, он погибнет уже в следующее мгновение: слишком сурова северная природа, слишком беспощадна она. Ведь даже летом температура воды в полярных морях редко превышает четыре-пять градусов тепла, и продержаться живым в таком море можно лишь считанные минуты. А пурга, а непроницаемые туманы, а черная полярная ночь?! Выжить в подобной обстановке можно только тогда, когда крепко ощущаешь локоть товарища. Вот почему Арктика была и остается природным полигоном, на котором отрабатываются выдержка, воля, мужество, а одновременно это – страна истинной человечности, полярного братства, причем братства интернационального.

В стародавние времена любое спасение оказывалось, как правило, случайным, а значит, счастливым. Просто чудом уцелевшие участники той или иной экспедиции таким же чудом натыкались на местных жителей либо на коллег из другой, более благополучной экспедиции (в том числе и специальной, спасательной). И во всех без исключения случаях бедствующим оказывалась действенная помощь. Припомним далекое прошлое.

…1597 год. Зимует на северной оконечности Новой Земли голландская экспедиция Виллема Баренца. Судно погибло под напором льдов, люди с трудом перенесли зиму на берегу, их одолевали страдания и болезни. Летом голландцы двинулись на шлюпках на юг по морю. Здесь нашел могилу их руководитель, и море много позже было названо Баренцевым. В конце июля у юго-западных берегов Новой Земли им встретились две поморские лодьи. Русские щедро поделились с иноземцами печеным хлебом, копченой дичью, приободрили страдающих от цинги моряков. Кое-кого из русских голландцы уже знали (двумя годами раньше они познакомились близ острова Вайгач), и счастливая встреча приобрела особо трогательный оттенок. Шлюпки благополучно прибыли в русский поселок Кола (неподалеку от нынешнего Мурманска), где голландцев также ждал радушный прием. Шлюпки были оставлены здесь и выставлены в местном гостином дворе, сами же мореплаватели отбыли в Амстердам на случайно оказавшемся в Коле судне соотечественников…

Лето 1874 года. Двигаются на юг от берегов недавно открытой ими Земли Франца-Иосифа участники австро-венгерской экспедиции под руководством Юлиуса Пайера и Карла Вайпрехта. Их «Тегеттгоф» остался в ледовом плену в одной из бухт безжизненного архипелага, и двадцать три мореплавателя взяли курс поперек Баренцева моря, к русской Новой Земле, к спасению. На том пути их ждало много испытаний. Долгое время льды не давали возможности спустить лодки на воду, и приходилось тащить их волоком вместе с тяжелым грузом. То и дело налетала непогода, а когда они все-таки достигли свободной ото льда воды, установился штиль на море, вынудивший их идти на веслах, без помощи парусов. В конце августа экспедиция добралась до берега Южного острова Новой Земли. Продовольствия у них оставалось всего на десять дней… Однако здесь иностранных моряков ждало избавление от мук: в заливе стояли на якорях две русские промысловые шхуны. Одной из них командовал Федор Воронин, представитель славной поморской династии промысловиков и капитанов. Его «Николай» принял на борт исстрадавшихся путешественников. «Разместившись на судне, они обогрелись и ожили», – записал тогда в своем дневнике Федор Воронин, доставивший австро-венгерскую экспедицию в норвежский порт Вардё.

…Осень 1881 года, дельта реки Лены. Здесь один за другим погибают моряки с американского судна «Жаннетта», на котором лейтенант Джордж Де Лонг намеревался достичь Северного полюса. Судно раздавили льды. Экипаж пытался по дрейфующим льдам добраться на санях и шлюпках до твердой земли. В темноте во время шторма шлюпки разбросало по морю. Часть экипажа все же выбралась на материковый берег, где нашла пристанище у местных якутов. При содействии русского ссыльного Кузьмы Еремеева группа американцев достигла Якутска, а на поиски исчезнувшей группы самого Де Лонга двинулась спасательная партия, в которую входил русский политический ссыльный С. Е. Лион. В марте 1882 года им удалось найти последнюю стоянку Де Лонга и… трупы двенадцати американских моряков. Поскольку место трагедии во время половодья заливалось водами реки, решено было захоронить останки умерших километрах в двадцати отсюда, на горе, получившей наименование Американской (позднее все останки были через Якутск доставлены в США). Здесь по сей день высится крест с траурной надписью на английском языке…

Подобные факты можно множить и множить. В различные социально-исторические эпохи, в самых разных уголках Арктики случались и трагедии, и спасения. «Хозяева» русской Арктики – поморы, саамы, ненцы, якуты, чукчи, эскимосы и представители еще по меньшей мере двух десятков малых народностей Крайнего Севера оказывали бескорыстную помощь всем, кто в этом нуждался. К слову сказать, во многом благодаря «инородцам», как называли их в старой России, обеспечивался успех крупных исследовательских предприятий в Заполярье. Таких, например, как Великая Северная экспедиция середины XVIII века.

Однако рассказанные факты имеют одну особенность: от спасателей, по сути, не требовалось особых усилий, чтобы оказать помощь. Во всяком случае, не требовалось смертельного риска. Просто бедствующие встречали на негостеприимном полярном берегу или в прибрежных водах добрый человеческий прием, не более. Да иначе в старые времена и быть не могло: встреча «наших» и «не наших» могла произойти только по прихоти судьбы. Погибающие никак не могли подать сигнала о помощи, ибо прошлые века не знали всемогущего радио. Совсем иную окраску спасательные операции в высоких широтах Земли приобрели в XX столетии, когда по зову погибающих на выручку к ним стали выходить и вылетать специальные поисково-спасательные экспедиции.

Глава I
«Вернуть человека к жизни»

Об этой спасательной эпопее написаны десятки книг на разных языках мира, созданы документальные и художественные фильмы, память о ней вот уже шестое десятилетие живет в сердцах миллионов людей, особенно в сердцах благодарных жителей Италии. Достаточно произнести слова «ледокол „Красин“», «Нобиле», «Красная палатка» – и перед глазами возникают источенные морем дрейфующие льды, обгоревшие куски гигантского дирижабля, жалкие фигурки потерпевших крушение воздухоплавателей, раздвигающий мощные ледяные поля корпус советского ледокола…

Крупная операция по спасению зарубежной арктической экспедиции 1928 года оказалась исторической, ее последствия во многом сказываются по сей день. Она была международной, в ней приняло участие около полутора тысяч моряков, пилотов, исследователей, промысловиков-охотников, шестнадцать судов различного тоннажа и назначения, более двадцати самолетов. СССР, Норвегия, Швеция, Финляндия, Франция, Италия направили в воды, омывающие архипелаг Шпицберген, в небеса над ним достойнейших своих представителей. И все это для того, чтобы спасти членов экспедиции на борту дирижабля «Италия». В момент катастрофы там находилось шестнадцать человек, один из которых погиб при падении дирижабля на лед, шестерых (так называемая группа Алессандрини) унесло в неизвестность ветром вместе с остатками оболочки воздушного корабля, девять человек оказались на льдине, в красной палатке¹. Вскоре трое из них (Дзаппи, Мариано и шведский геофизик Мальмгрен) ушли по льдам к ближайшей земле, за помощью, а шестеро остались в палатке в надежде, что сигналы их радиопередатчика услышит кто-нибудь на Большой Земле.

В конце мая 1928 года, через несколько дней после того, как прервалась связь с дирижаблем, в Москве при Осоавиахиме был создан Комитет помощи дирижаблю «Италия». В тот же день столичный радиолюбитель-коротковолновик Иван Петрович Палкин через свою домашнюю любительскую рацию передал обращение ЦК Осоавиахима ко всем радиолюбителям Сибири со срочным заданием: связаться с пропавшей экспедицией. Тысячи коротковолновиков, плотно надвинув на головы наушники, часами просиживали у своих самодельных радиостанций, напряженно вслушиваясь в эфир.

Поздним вечером 3 июня двадцатидвухлетний тракторист (а по совместительству – киномеханик) небольшого поселка Вознесенье-Вохма Северо-Двинской губернии (ныне Костромской области) Николай Шмидт и его семнадцатилетний приятель Миша Смирнов среди шума и треска в эфире внезапно услыхали сигналы бедствия из Арктики. Приемничек у них был очень слабый, передатчика вообще не имелось, текст был крайне неразборчив, координаты неточны, однако самое главное было понято и принято. В Москву, в Общество друзей радио полетела срочная телеграмма.

Новость ошеломляла, вызывала недоверие, кривотолки. Советский полпред в Италии Д. И. Курский по просьбе итальянских властей сделал официальный запрос: не ошибка ли – сообщение о каком-то безвестном радиолюбителе из далекого глухого села? Нет, ошибки не было, уже через день, 5 июня, москвичу Ивану Палкину удалось не только вновь перехватить сигнал бедствия (впервые он сделал это накануне), но и засечь волну, на которой работала красная палатка.

…До чего же трудно вообразить себе уровень техники той кажущейся нам безумно далекой эпохи! Когда взволнованный радиолюбитель запеленговал итальянскую станцию, он тотчас сообщил об этом заместителю наркома почт и телеграфа А. М. Любовичу. Замнаркома тут же связался с опытными радиооператорами приемно-контрольного пункта на Варварке, и выяснилось, что тамошние специалисты не слышат работы итальянского радиста из-за… проходящего под окнами трамвая! Но так или иначе связь была установлена, сообщение о местонахождении лагеря Нобиле ушло на итальянское судно «Читта ди Милано», находившееся у берегов Шпицбергена, и его радисты получили наконец возможность напрямую снестись с соотечественниками.

Небезынтересно отметить, что первыми забили тревогу о драматической судьбе, ожидающей экспедицию Нобиле, советские полярные исследователи, и произошло это задолго до вылета «Италии» из Италии! Находясь в командировке в Германии, директор Института по изучению Севера, выдающийся арктический исследователь профессор Рудольф Лазаревич Самойлович познакомился с Нобиле и его планами полета на дирижабле к Северному полюсу. Самойлович направил в Ленинград специальное письмо, в котором предупреждал научную общественность о том, что молодого и весьма честолюбивого генерала может подстерегать неудача, что – не исключено – дирижабль потерпит аварию. Мало того, уже тогда же нашим полярникам, находившимся на Таймыре и на Новосибирских островах, было, в частности, поручено внимательно следить за полетом дирижабля. В случае необходимости им предписывалось немедленно организовать помощь воздухоплавателям, иными словами, направить спасательные партии по дрейфующим льдам к месту возможной катастрофы. Беда, однако, случилась в Западной Арктике, у берегов Шпицбергена, и помощь пришлось организовывать как бы заново.

Комитет при Осоавиахиме предполагал направить в район катастрофы сразу несколько ледокольных пароходов, и это было сделано, причем профессор Самойлович настоял на том, чтобы основное задание было возложено на самый мощный по тем временам ледокол – «Красин». В этом предложении крылся немалый риск и не один. Ледокол находился в отнюдь не блестящем состоянии. Во всяком случае, он совершенно не был пригоден к трудному ледовому рейсу: «Красин» не работал более года, стоял вопрос о его полном «разоружении» и постановке на длительную консервацию. Из команды в сто с лишним человек остались считанные единицы. А самое главное – отправить в одиночку во льды мощный ледокольный корабль означало обречь всю экспедицию на огромные беды: в случае если «Красин» застрянет среди ледяных полей – выручить его уже не смог бы никто, для этого был необходим еще более сильный ледокол, а такового не имелось во всем мире…

Словом, момент был крайне неподходящий для того, чтобы начинать арктический рейс, спасательный поход вполне мог обернуться очередной трагедией. Но решение было принято, и «Красина» стали готовить к выходу в море.

Руководить плаванием была призвана «тройка»: начальник экспедиции Р. Л. Самойлович, комиссар П. Ю. Орас и полярный пилот Б. Г. Чухновский. Позже, размышляя над тем, какими мотивами руководствовались те, кто ринулся спасать, и те, кто решил «воздержаться», отойти в сторонку, один из членов «тройки» написал: «Многие страны, которые особенно любят говорить о своей высокой культуре, гуманности и человеколюбии, предпочли остаться лишь молчаливыми свидетелями того, как одни люди гибнут, а другие проявляют героические усилия, чтобы их спасти… На подмостках Арктики разыгралась сцена, имеющая большой символический смысл. Мир может быть спасен только теми, кто проповедует и осуществляет на практике новую идеологию, кто не подчиняется в своих действиях разлагающим соображениям капиталистической наживы и кто действует исключительно из моральных соображений… Без громких слов, без многоаршинных статей и интервью советские экспедиции (здесь имеются в виду еще три наших судна². – 3. К.) пошли в поход».

«Пошли»… А какой ценой? «Красин» стоял в Ленинградском порту с погашенными топками и абсолютно пустыми трюмами. Команда насчитывала от силы два десятка человек, но через четверо суток семь часов и сорок семь минут после решения Комитета помощи (Самойлович в одной из телеграмм в Москву так и писал, что «выход ледокола возможен при полном напряжении через три дня по получении боевого задания») корабль покинул порт и взял курс на Север. За эти несколько суток он был забит грузами и углем, на него по конкурсу набрали с других судов команду, на борт прибыли представители прессы и кинооператор (именно благодаря ему мир сумел затем в деталях познакомиться с красинской эпопеей – снятый Вильгельмом Блувштейном фильм «Подвиг во льдах» до сих пор не сходит с экрана).

Сказать, что экипаж работал с полной отдачей сил, – значит не сказать ничего. Круглосуточно трудились многие тысячи людей в Ленинграде и в порту. Профессор Самойлович взволнованно пишет о них в книге «На спасение экспедиции Нобиле», выдержавшей несколько изданий³. Эта книга – о рабочих, грузчиках, продавцах, шоферах, кладовщиках, о служащих правительственных учреждений и организаций, о членах семей моряков, не говоря уже о самих моряках. Еще на берегу с наилучшей стороны проявил себя командир «Красного медведя» – так назвали красинцы трехмоторный «юнкерс» (эти машины в 1920-е годы по лицензии делали наши рабочие на авиазаводе), погруженный на борт ледокола, – Борис Григорьевич Чухновский. В дни, предшествовавшие отплытию, он лежал в госпитале, где его готовили к операции по поводу аппендицита. Узнав о драме во льдах и о подготовке спасательной экспедиции, летчик, невзирая на яростные протесты докторов, покинул больничную палату и присоединился к экипажу «Красина».

Под стать командиру был весь летный состав. Один из них – штурман и радист Анатолий Дмитриевич Алексеев – девять лет спустя стал участником высадки на полюс четверки папанинцев, Героем Советского Союза. Душой воздушного экипажа был второй пилот Георгий Александрович Страубе, Джонни, как дружески звали его на судне. Очень веселый, храбрый, остроумный и доброжелательный человек, он на первой стадии похода, до начала полетов, занимался комплектованием продовольственных посылок, которые летчики должны были, по первоначальному плану, сбросить на лед в окрестностях красной палатки. (Во время Великой Отечественной войны Г. А. Страубе умер от голода в блокадном Ленинграде…)

В момент выхода в море на борту «Красина» было сто тридцать шесть человек и среди них две женщины – уборщица Ксения Александро́вич и московская журналистка Любовь Воронцова. Нужно признать: начальник экспедиции был далеко не в восторге от того, что в этот опасный рейс идут женщины, и во время одного из заходов в норвежский порт даже подумывал о том, чтобы отправить их обеих домой, но, как записал Самойлович в дневнике, «единодушные просьбы товарищей окончательно решили их судьбу – они пошли с нами». Очевидно, не последнюю роль сыграли слова капитана «Красина» Карла Павловича Эгги, сказанные им о судовой уборщице: «Она уже много лет работает на „Красине“. Очень старается и порядочный человек».

Начальника экспедиции, конечно, мучили проблемы куда более серьезные, чем наличие на борту двух дам. Как поведет себя долго не плававшее судно, как будут работать три его паровые машины, оправдает ли надежды самолет, что нового и злого приготовила Арктика для людей, вознамерившихся проникнуть в глубь ее ледяных полей, за восьмидесятую параллель, кто выручит, если случится авария? На последний вопрос профессор Самойлович отвечал сам себе без малейшего сомнения: «Конечно, никто. Ибо какой корабль пробьется туда, куда может пройти лишь самый большой ледокол в мире! Как ни странно, при этой мысли у меня стало даже как-то радостно на душе. Никто? Тем лучше: значит, мы должны надеяться только на себя…»

Так сто тридцать шесть человек вышли на «Красине» в рискованный ледовый поход во имя спасения жизней девятерых: семи итальянцев, одного чеха и одного шведа. Начальник экспедиции, выступая перед экипажем, сказал: «Помните, что наша задача – благороднейшая из всех, какие могут выпасть на долю человека, – спасти погибающих от верной смерти, ибо вернуть человека к жизни – это непревзойденное, истинное счастье человеческое».

Когда Самойлович произносил подобные слова, он вкладывал в них определенный, самый прямой смысл: да, прекраснее спасения чьей-то жизни нет на свете ничего, и спаситель ощущает это ничуть не менее остро, чем сам спасенный. Лично ему, профессору Самойловичу, до сих пор еще не приходилось спасать людей, хотя в его многочисленных северных экспедициях не раз возникали тяжелые ситуации, когда все зависело от поведения коллег. Подавляющему большинству красинцев тоже не выпадало случая кого-то спасти, но вот сам «Красин» уже выступал восемь лет назад в роли арктической «палочки-выручалочки» (забегая вперед, можно смело утверждать, что эту роль ледокол блестяще исполнял всю свою остальную жизнь, жизнь полярного труженика и воина). Причем тогда речь также шла о спасении целой экспедиции, которую, строго говоря, вполне можно назвать иностранной.