Ласковая кобра. Своя и Божья

Взяв его за голову, я поцеловала дрожащие, детские - и, может быть, недетские - губы. Он испугался, вскочил, потом упал вниз и обнял мои колени. И сказал вдруг три Слова, поразившие меня, которых я не ждала и которые были удивительны в тот момент по красоте, по неуловимой согласности с чем-то желанным и незабываемым. Он сказал:

- Помолитесь за меня...

По вечерам, над ресторанами Горячий воздух дик и глух, И правит окриками пьяными Весенний и тлетворный дух. И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?) Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне. И медленно пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна, Дыша духами и туманами, Она садится у окна. И веют древними поверьями Ее упругие шелка, И шляпа с траурными перьями, И в кольцах узкая рука… В моей душе лежит сокровище И ключ поручен только мне. Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине.

"Подумаешь! У всякого своя боль. Вот у меня кашель, например."

О, эти мои письма! О, как они меня жгут, каждое, даже невинное, не содержанием, а самим фактом!.. Люблю свои письма, ценю их - и отсылаю, точно маленьких, беспомощных детей под холодные, непонимающие взоры. Я никогда не лгу в письмах. Никто не знает, какой кусок мяса - мои письма! Какой редкий дар! Да, редкий. Пусть они худы - даю, что имею, с болью сердца, с верой в слова. Из самолюбия писем не пишу, но после они обращаются на моё самолюбие, и я это знаю, и жертвую самолюбием - слову.

"Смотрю - пока мне любопытно, люблю умных и настоящих и равнодушно забываю ненужных."