Read the book: «За линией. Пьесы, киносценарии»

Font:

Издательский дом «Выбор Сенчина»

ISBN 978-5-4490-3585-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Учитель химии
Пьеса-рассказ

Перед уроками

Я сижу на заднем крыльце школы. Курю, читаю газеты – сейчас это модно – быть в курсе политических событий. Раннее утро. Я всегда прихожу в школу раньше всех. По крайней мере, в этом году. В конце лета мама уехала в командировку и надолго. Какие-то исторические раскопки древнего поселения славян. Теперь я живу с маминой двоюродной сестрой. Она премерзкая – пичкает меня макаронами и целыми днями читает любовные романы. Я выхожу из дома в семь двадцать. Если нет первого урока – просто слоняюсь по парку Победы или иду на пристань и читаю там. По-другому нельзя, иначе тетя Даша обязательно заставит меня собирать своих детей в детский сад. У нее их двое – Миша и Алина. Миша еще ничего, он умеет надевать все, кроме верхней одежды. А Алина постоянно жалуется, что ей все колет, жмет и мешает. Ужасно избалованный ребенок. Поэтому я встаю раньше всех и ухожу из дома первая. Вставать рано – сущая мука, но общаться с двумя маленькими монстрами – мука еще большая.

Я живу в небольшом городе. Вернее даже не так – я живу в очень маленьком городе, почти в поселке. Здесь очень красивые леса, замечательная река, хорошая экология… Здесь все друг друга знают, при встрече здесь принято здороваться и спрашивать про здоровье. Здесь все интересуются друг другом, но никто никого не любит…

Газета мне уже надоела, поэтому я сижу и смотрю по сторонам.

На самом деле это даже интересно – наблюдать, как подтягиваются в школу ребята из нашего класса. Первой всегда приносится Марго. Никто не знает, кто она такая. Она пришла к нам в школу недавно, переехала вместе с родителями из соседнего города. Техномузыка и дискотеки – это ее тема. Но в нашем клубе на дискотеках ставят только «Руки вверх», поэтому с нами Марго не по пути. Об этом она громогласно заявила нам еще в начале осени и о своей жизни больше ничего не рассказывала. У Марго красивые глаза и гибкое тело. Как-то раз по секрету она проговорилась мне, что уже два раза пробовала кокаин и ей совсем не нравятся мужчины.

На крыльце школы появляется Марго. Это рослая девочка в оранжевой куртке и шапке.

МАРГО (мне). Привет! Чего сидим?

Я. Потому что стоять, в конце концов, надоедает.

МАРГО. Ну и зря! От сидячего образа жизни геморрой случается. Это я вчера в книжке прочитала. Я даже на автобусах не езжу – скучно и долго. Сидишь, а вокруг ничего не меняется. Нет движения, понимаешь? Все сидят, кто книжечки умные читает, кто на жизнь жалуется, а прогресса никакого, вот. Надоели они мне уже до смерти своими зазеванными лицами.

Я. Это тебе так кажется, потому что ты их не любишь.

МАРГО. Может быть и так. Я вообще мало кого люблю, но мне хватает. А больше всего на свете я люблю свою собственную тень – она всегда подтянута, весела и ни капли лишнего веса!

С этими словами Марго взмахивает руками и исчезает за дверями школы.

Вслед за Марго на крыльце появляются двое – Михалыч и Паша.

ПАША. Это всё трава вчерашняя. Иду по улице – и, прикинь, мне кажется, что я в Турции. Реально так. Вокруг дети бегают, такие же, как у нас, там все как у нас – и садик и площадка. Так вот, дети такие же, а разговаривают по-турецки. Я ни черта не понимаю, ну, думаю, все – то ли у меня крыша поехала, то ли на самом деле провалы в памяти. А че, прикольно так было бы, раз – и в Турции. Вокруг девушки красивые – солнце, море, ляпота, в общем.

МИХАЛЫЧ. Ну, ты, Пашка, и гнать. Какие девушки, у тебя хоть одна-то была?

ПАША. Ну не было, ну и че? У тебя, что ли, были? А в Турции, говорят, все по-другому. Там на любую посмотри – и все, твоя.

МИХАЛЫЧ. Много ты знаешь о Турции. Обкурился, вот и несешь фигню всякую. Ладно, кончай гнать, скоро звонок. У нас какой первый?

ПАША. Биология, вроде.

МИХАЛЫЧ. Биология-хренология, чтоб ее. Есть курить?

ПАША. Не-а. Мне предки еще неделю ничего не дадут. Плохо учишься, говорят, не фиг.

МИХАЛЫЧ. Вон, давай у Таньки спросим, у нее есть, наверное.

Подходят ко мне. Я сжимаюсь изнутри, но вида не подаю.

МИХАЛЫЧ. Привет, Танюха. Есть сиги?

Я. Не курю.

МИХАЛЫЧ. Чё, крутая, да? Не курит она, ага, так я и поверил. Есть сиги, спрашиваю?

Я. Сказала же…

Стараюсь на них не смотреть. Знаю, чем все это заканчивается. Что поделать, я – изгой класса. Хреновая, надо сказать, профессия.

МИХАЛЫЧ. Слушай, последний раз по-хорошему спрашиваю. Пока спрашиваю две и вежливо, а потом будет – всю пачку и больно. Усекла?

Я молчу. Михалыч делает мне «крапиву» – стягивает кожу на руке в разные стороны. Мне больно. Но уже не так, как раньше. Я привыкла…

ПАША. Михалыч, не приставай к ней.

МИХАЛЫЧ. Ты чё, за нее заступаешься, что ли?

Через два года отец Михалыча умрет от туберкулеза, а мать сопьется. И тоже умрет. Михалычу придется бросить училище и вкалывать на двух работах, чтобы прокормить трех малолетних сестер. Потом сестры вырастут – двое из них станут проститутками, а третья, самая младшая, выйдет замуж за американца и уедет жить в Штаты. Она родит двух очаровательных близняшек и возглавит клуб молодых матерей в своем американском городе. И никогда, никогда и никому она не расскажет правды ни про отца, ни про мать, ни про брата и сестер, ни про страну под названием Россия.

Но Михалыч об этом еще ничего не знает.

ПАША. Очень надо. Она обдолбанная, кажись. Пойдем лучше у Сереги спросим.

МИХАЛЫЧ. Не, подожди, с этим надо разобраться. (Мне.) Ты чё, фея лесная, так и не поняла вопроса?

Михалыч с силой трясет меня за плечо. Я улыбаюсь. Мне нравится отвечать спокойствием на выпадки этих отморозков. Годы долгой практики – и никакого усилия воли. Я молча вынимаю пачку «Явы», достаю из нее сигарету за сигаретой и ломаю их по очереди, кидая обломки на бетон школьного крыльца. Потом медленно ухожу. Паша с Михалычем оторопело смотрят мне вслед. Я знаю, они подберут поломанные сигареты. Потом будут курить их и обзывать меня сумасшедшей дурой. Мне это даже нравится.

К школе подходят три девчонки из нашего класса. Маша, Ира и Лена. Они похожи друг на друга, как сестры. Но Маша у них руководит. А остальные – так, просто строят из себя крутых.

МАША. Я вам говорю, это он был. Он! Я его вчера в клубе видела. Спортивный такой. И сразу видно – деньги водятся. Это тот самый, который с нами тогда на улице знакомился, помните? Он меня тогда еще до дому провожал.

ЛЕНА. И чё, ты подошла к нему?

МАША. Ага, щас. Он меня уважать после этого не будет. Подумает, что я бегаю за ним.

ЛЕНА. А может, он лох какой-нибудь просто? Ну, косит под крутого, а сам – ни то, ни се. У меня такое было один раз.

МАША. Ты че, у меня на такие дела нюх острый. От него бабками за три километра несет. Да ты бы видела, как вокруг него девки крутятся. Только они все старые. Лет по двадцать. И зубы у них искусственные, я видела. И грудь тоже. Короче, девчонки, я узнала его адрес, так, знакомый один подкинул. Так что сегодня, после уроков, идем туда, это недалеко здесь и караулим его. Ну, как бы невзначай встретились. Я тачку его запомнила. Ваша роль – молчать и улыбаться. Поняли?

ЛЕНА. Ну, как всегда, все самое лучшее тебе достается.

МАША. Слушай, с твоей рожей я бы на твоем месте вообще помалкивала. Вон, у Ирки хоть списывать можно. А у тебя? Ни ума, ни фантазии.

ЛЕНА. Да пошла ты со своими крутыми парнями! Я себе лучше найду. Мне, между прочим, Стас предлагал встречаться. А ты в него полгода влюблена была, как кошка!

МАША. Ага, конечно. Делать мне больше нечего. Если хочешь знать, Стасу ты нужна была как корове седло! Это он так, по пьяни предлагал.

К девчонкам подходит Артур – спортсмен, комсомолец и просто красавец.

АРТУР. Что, девочки, ссоримся?

МАША. Нет, биологию учим!

АРТУР. Ну, молодцы, хорошие девочки. (Подходит к Ире, обнимает ее за плечи.) Ну что, Иринка – картинка, дашь сегодня контрольную списать по алгебре?

ИРА. Ну, не знаю…

МАША. Да даст она! Она тебе что хочешь даст.

АРТУР. А ты не вмешивайся! Ну, так что, договорились?

Ира кивает головой.

АРТУР. Вот и молодец, хорошая девочка. Будешь этой…. Софьей, как ее там.

ИРА. Ковалевской.

АРТУР. Во-во, ею и будешь. (Смеется.)

ЛЕНА. Это хоть кто?

Я. Математик.

Все удивленно поворачиваются в мою сторону. Выпендрилась на свою голову…

АРТУР. Смотрите, девчонки, наша принцесса заговорила. А я думал, она только сопли пускать умеет.

ЛЕНА. А че, Софья-то эта, она хоть красивая была?

МАША. Зайди в кабинет алгебры и посмотри. Она там на стенке висит. Баба как баба, не топ-модель, прямо скажем…

На крыльце школы появляется Слава Логинов. Это наш новенький. Его перевели к нам из восьмой школы за неуспеваемость. В нашу школу всегда сплавляют всех двоечников и неудачников. Слава, как и я, – изгой класса. Правда, мы с ним не общаемся. У Славки длинные темные волосы и синие глаза. Он не похож на других, но он такой же, как и они. Он так же ругается матом и так же пьет перед занятиями. Правда, на дискотеки он, как и я, не ходит. Он странный… Он часто прогуливает школу, хотя контрольные всегда пишет на отлично. Двойки в четверти у него выходят не из-за этого – просто учителя не терпят грубости и безразличия к себе. А с этим у Славки проблемы. Он всегда говорит людям в лицо все, что о них думает. И думает он о людях, как правило, не очень хорошо. За это Славку часто бьют, но он никогда не плачет.

Славка уже даже и не пытается пройти незамеченным, он понимает, что это бесполезно. Оно и вправду, не проходит и минуты, как к Славке подруливают Михалыч с Пашей.

МИХАЛЫЧ. Привет, телепузик! Как жизнь?

Славка пытается пройти мимо.

МИХАЛЫЧ. Эй, ты че, офигел что ли? Или ты нас не уважаешь, а?

СЛАВА. Идите вы…

МИХАЛЫЧ. Ой, боюсь, боюсь… Тебе че, поздороваться, что ли, сложно?

СЛАВА. Сложно. Отвалите.

МИХАЛЫЧ. Ну, это дело поправимое. Сейчас мы тебя быстро научим здороваться со старшими. Ну-ка, ногу мне поцеловал и сказал: «Здравствуй, господин!»

СЛАВА. Пошел ты!

МИХАЛЫЧ. Ты не понял, что ли? Твое дело – слушать и исполнять. Че ты лыбишься?! Зубы лишние, что ли, есть?

Михалыч сегодня явно в хорошем настроении.

СЛАВА. Дай пройти!

ПАША. Ладно, пусти его. Чё ты пристал к нему?

МИХАЛЫЧ. А просто так! Чё он такой? Ходит все время бледный, глаза красные, как у вампира. Книжки что ли по ночам читает?

МАША (встревает в разговор). Ага, книжки читает! В инете он сидит и денежки себе ворует. У кого-то денежки лежат на счету, в банке, а он раз-раз, – пару кнопок нажал – и все – были деньги и сплыли. Он у нас умненький. Тему сечет, богатым стать хочет.

МИХАЛЫЧ. Ты че, парень, правда, в компьютерах понимаешь? Молодец! А у моего папаши деньги тоже в банке лежат, кстати. Щас все так делают, ну и он тоже. С каждой зарплаты по триста рублей откладывает. Мать говорит, на похороны себе копит. Чтобы перед людьми не стыдно было….А ты, что же, падла, и у моего отца деньги воруешь, да? Он вкалывает весь месяц на заводе, спину гнет, а ты – раз-раз и украл, так, что ли?

МАША. Было бы, что у твоего отца воровать. Лежат там какие-нибудь вшивых сто баксов.

МИХАЛЫЧ. Замолкни, кукла!

Слава пытается проскользнуть в школу. Паша преграждает ему дорогу.

МИХАЛЫЧ. Эй, стой. Мы так и не договорили. Так ты че, правда хакер?

Славка стоит и делает вид, что ему совсем не страшно. Я ему даже верю…

СЛАВА. Нет, отвяжись.

МИХАЛЫЧ. Сука! (Бьет Славу в лицо.) У моего отца там все лежит – все бабки, которые он накопил, а ты, раз-раз – и все? Так, да? А потом – солнце, море, ляпота?

Слава падает на бетонный пол.

МИХАЛЫЧ. Слушай меня внимательно – если у моего отца хоть одна ржавая копейка со счета пропадет, ты за всю жизнь у меня потом не расплатишься. Ты у меня шлюхой на панель пойдешь работать, понял? Крыса патлатая!

Паша подходит к Славке, тихонько пинает его в живот, смотрит при этом на Михалыча.

ПАША. Сука!

Девчонки спокойно смотрят на происходящее. Ира жмется к Артуру, тот делает вид, что ничего не произошло.

Михалыч предпочитает исчезнуть – лишние проблемы ему ни к чему.

Слава встает с пола. Крови почти нет, ну разве что ссадина на лбу.

СЛАВА. Придурки!

ПАША. Чё ты сказал?

СЛАВА. Ничего.

Пытается уйти. Артур делает ему подножку, Слава опять падает, на этот раз сильно.

В это время появляется учитель истории Николай Геннадьевич. Он, как всегда, подтянут и косоглаз. Николай Геннадьевич смотрит на нас, как боярин на холопов. Раньше он работал адвокатом в соседнем городе, но что-то у него там не сложилось. Ходят слухи, что он чего-то не поделил с прокурором, но это все только догадки. Своих учеников, то есть нас, Николай Геннадьевич в открытую презирает, хотя свято уверен, что мы этого не замечаем. Когда в классе он смотрит на нас, никогда не знаешь, кого он выбрал сегодня своей очередной жертвой. Потому что один глаз у него всегда смотрит в пол, а другой влево. И оба эти глаза презлющие.

Все здороваются с учителем.

Я. Здравствуйте, Николай Геннадьевич.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Здравствуйте. Что тут у вас? Артур, брось сигарету.

АРТУР. Я не курю, Николай Геннадьевич.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Ну-ну. А что там у тебя в кулаке зажато?

АРТУР. Газета.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Революционная?

АРТУР. Ага, типа того.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Ну, хорошо, сегодня на уроке перескажешь содержание. Пусть остальные порадуются. А что у нас с Логиновым?

АРТУР. Спит.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Прямо здесь?

АРТУР. Устал, наверное. Он же у нас по ночам работает.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Золушка двадцать первого века, просто.

Нагибается к Славе, поднимает его голову.

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. А что у него на лбу?

АРТУР. Об косяк ударился.

ПАША. Сначала выкурил, а потом ударился!

НИКОЛАЙ ГЕННАДЬЕВИЧ. Хороший был косяк. Накачанный… Ладно, чем выше детская смертность, тем ниже детская преступность. Отнесите его в медицинский кабинет. И поактивнее – до звонка пять минут.

Николай Геннадьевич уходит.

МИХАЛЫЧ. Папаша Коля дал революционное задание. (Наклоняется к Славе.) Эй, ты, чудик, вставай, на урок опоздаешь!

Трясет Славу за плечо.

Слава встает, идет к дверям школы. Движения машинальные, как у робота.

АРТУР. Ай, молодца! Ну и что, что он зомби, зато он встал и пошел!

Звонок. Крыльцо школы пустеет, биология – это тебе не ОБЖ. Хочешь, не хочешь, а учить надо. Там Клавдия Михайловна – женщина-вамп. Из кого угодно кровь высосет. Все, до последней капли.

Звонок с урока. Перемена первая

Я сижу на заднем крыльце школы. Я прогуляла биологию. Я часто прогуливаю уроки, особенно информатику и биологию. Они мне не нравятся, претят своей натуралистичной сущностью. Я не боюсь Клавдии Михайловны. У нее нет мужа, зато есть любовник, который живет за ее счет. Нашел, кого обманывать. Учительницу биологии! Но этот любовник неприхотлив и даже интересен. Он умеет играть две песни Битлов и одну Нирваны. Правда, он ужасно фальшивит, но это ничего – у Клавдии Михайловны нет слуха. По сути дела, она несчастная женщина, но мне ее совсем не жалко.

На крыльце никого нет, хотя звонок уже давно прозвенел. Просто одна половина класса все еще записывает домашнее задание, а другая курит в туалете. После первого урока мои одноклассники всегда курят в туалете, на первом этаже.

К школе медленно идет Федор Иванович. Это наш учитель химии. Немного странная, но легендарная фигура в нашей школе. Федор Иванович подходит ко мне, садится рядом, на скамейку.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Здравствуй, Таня. А ты почему одна?

Я. Потому что я прогуляла биологию.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Зря… Но тебе, конечно, не стыдно?

Я. Нет.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ну, все правильно, Таня. Нельзя стыдиться того, что тебе не нравится скука. Хотя, ты знаешь, биология – хороший предмет. Его портит только одно.

Я. Приземленность?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Нет. Клавдия Михайловна.

Молчание. Я не знаю, что сказать этому старому чудаку, а он и не спешит ничего говорить.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ты веришь в теорию случайности?

Я молчу, поскольку не совсем понимаю, что это такое. Но нутром чую, что разговор переходит в русло какой-то нудятины, поэтому думаю, под каким предлогом мне смотаться отсюда.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. А я верю. Верю, потому что иначе нельзя. Но ведь он придет, Таня?

Я. Кто?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Парень с синими глазами и темным каре. Я знаю, что он придет, Таня. Он опередит всех вас на много веков вперед. И только его, его одного можно будет учить. Учить, понимаешь, Татьяна, учить, а не мучить.

Я (неуверенно). Понимаю.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Я часто ищу его в толпе учеников. Думаю, а может он здесь. А может это я, старый дурак, не замечаю гения среди посредственностей?

Я понимаю, что Федор Иванович, как всегда… Нужно сматываться, но я не знаю, как. Звенит звонок.

Я. Извините, Федор Иванович, мне пора.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Иди… Только он придет. Когда-нибудь обязательно придет. Синеглазый парень с длинным каре. Ты не обращай внимания, что я иногда выпиваю… Но ты помни, Таня, он обязательно придет. Может, сбежит из дома, может, оборванный, может, пешком. Как Ломоносов, Таня, понимаешь?

Я киваю и быстро исчезаю за дверями школы.

Звонок с урока. Перемена вторая

На заднее крыльцо школы подтягивается народ. Выходит Михалыч с Пашкой, девчонки, одноклассники мои ненаглядные, в общем. Утопила бы их всех или топориком зарубила бы, как Раскольников. Но нет во мне маньячных талантов. Все курят. Ну, я тоже курю, не для того, чтобы быть как все, а так, дурная привычка.

АРТУР. Люди, вы как насчет экзаменов вообще? Сами или родители помогать будут?

МАША. Я сама. Отец мог бы, но не будет. Он у меня принципиальный в этом плане.

АРТУР. Не повезло тебе. А у меня папаша сразу сказал, мол, одиннадцать классов – фигня. Это не деньги даже, так, копейки. Главное, потом, институт.

МИХАЛЫЧ. А ты куда собрался?

АРТУР. В Москву, куда же еще-то? Москва – это сейчас, все. Столица, мать ее! На финансовый. Если у папаши все срастется. А если нет, то в архитектурный, там дешевле. А ты куда потом пойдешь?

МИХАЛЫЧ. А тебе какая разница?

МАША. В ПТУ он пойдет, у него родители на большее не потянут.

МИХАЛЫЧ. Дура крашеная! Я, может, в МГУ собрался!

Все смеются.

МАША. В МГУ! Ну ты загнул. Да тебя в педагогический даже не возьмут! На рожу твою посмотришь – и сразу все понятно. В МГУ! Ну ты, блин, даешь!

МИХАЛЫЧ. Да идите вы все! Со своими папашами и мамашами. Блин, ну че за фигня, все настроение попортили!

Зло бросает сигарету, уходит.

На крыльцо выходит Клавдия Михайловна. От нее никто даже и не прячется уже. Ну, девятиклассники еще пытаются сделать вид, что они тут не при чем, так – свежим воздухом подышать вышли, а однокласснички мои, те уже ничего не пытаются, а зачем, и так все понятно.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Девятый класс, бросили сигареты, зашли в школу!

Девятиклассники робеют, бросают зажатые в кулак сигареты, потихоньку рассасываются.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Одиннадцатый, хрен с вами, курите сколько влезет. Все равно уйдете через три месяца. Что за поколение пошло, а? Таня, тебя почему на уроке не было?

АРТУР. А ей зачем? Она у нас и так, типа, умная.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Тебя не спрашивают, Артур! Так почему тебя не было?

Отмазываться поздно, да и не хочется. Не то настроение.

Я. А я сегодня умерла перед первым уроком, Клавдия Михайловна.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. А зачем тогда в школу пришла, если умерла?

Я. А я потом воскресла.

Клавдия Михайловна смотрит на меня почти по-матерински заботливо, качает головой, щурит близорукие глаза.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Доведете вы меня когда-нибудь. Все.

МАША. Вы тогда в монастырь уйдете, Клавдия Михайловна?

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Нет, возьму автомат Калашникова, поставлю всех к стенке и расстреляю. И не дай вам Бог дожить до этих светлых времен.

Достает из сумки пачку «Явы», закуривает.

АРТУР. Клавдия Михайловна, бросьте эту гадость, возьмите лучше «Парламент».

Протягивает учительнице пачку сигарет.

КЛАВДИЯ МИХАЙЛОВНА. Я бы на вашем месте, Артур, постыдилась бы такое предлагать учителю.

Учительница смотрит презрительно на Артура, берет у него сигареты, внимательно их рассматривает, достает одну, закуривает. Остальную пачку кладет к себе в сумочку, уходит.

ПАША. Во дает!

ЛЕНА. У нас какой следующий урок?

МАША. История, кажись.

АРТУР. Вот невезуха, а! Я домашку не сделал. Иринка, дашь перекатать?

ИРА. Дам. Только он все равно не поверит, что ты сам это сделал.

АРТУР. Куда он денется! А если не поверит, то мне вообще фиолетово, честно говоря. На экзамене все равно «отл» поставит. Ему деваться некуда – семья, дети, все такое.

ПАША. Ну и скотина же ты, Артур.

АРТУР. Чё ты сказал? Кто скотина, ну-ка повтори!

ПАША. Ты! Привык все проблемы за папин счет решать!

АРТУР. Эй, парень, ты гони да не загоняйся!

ПАША. Да идите вы все! Достали, дальше некуда. Окончу школу и пойду в пед назло всем!

АРТУР. Во-во, туда тебе и дорога! Пидовка!

ПАША. Потом сами же ко мне своих детей учиться приведете! Я вам слово даю, что на первом же уроке их завалю. Хоть миллион долларов предлагайте. Назло таким, как ты!

АРТУР. Ага, конечно, аж рассыпался весь в предложениях!

ПАША. Уроды!

Паша нарочно громко хлопает дверью, заходит в школу.

МАША. Они чё, все сговорились, что ли, сегодня?

АРТУР. А хрен их знает. Травы вчера перекурили. Да ладно, не грузись. Сами потом еще придут. У меня денюха через месяц. Вот увидишь, через неделю на цыпочках ходить будут, только бы пригласили их.

МАША. Ну, мы-то, надеюсь, в списках?

АРТУР. Посмотрим. Там люди серьезные будут, Маха, понимаешь? Им нравятся умные девушки, как Иринка, например. Сечешь?

Маша фыркает, берет под руку Лену, уходит. Ира остается одиноко стоять на крыльце школы. Без девчонок она стала как будто бы еще меньше. Ей одной и курить неловко, да и не умеет она – так, вдохнет дым и выдохнет, не затягиваясь.

АРТУР. А ты чё осталась?

ИРА. Так.

АРТУР. А ты одна вообще никуда не ходишь?

ИРА. Почему? В магазин хожу одна. За продуктами. Ну, в театр иногда.

АРТУР. Ого! Ты еще и в театр ходишь! И как, нравится?

ИРА. Когда как.

АРТУР. Придешь ко мне на день рожденье?

ИРА. Приду.

АРТУР. Точно?

ИРА. Точно.

АРТУР. Окей, договорились. И не красься, тебе это не идет. И не сутулься!

ИРА (выпрямляясь). Хорошо.

АРТУР. И дур этих не слушай.

Ира молчит.

Звенит звонок.

АРТУР. Ну все, иди, а то на урок опоздаешь.

Подталкивает ее к двери. Ира уходит.

Артур стоит на крыльце, задумчиво смотрит в небо. Если не знать его мелкой натуры, то можно и вправду решить, что он поэт.

АРТУР (мне). А ты почему не идешь на урок?

Я. Не хочу.

АРТУР. Думаешь, одна такая, да? Я вот тоже не хочу, а что делать? Посещаемость, мать ее, должна соответствовать.

Я. Я домашку не сделала.

АРТУР. Я, что ли, сделал? На уроке у Иринки перекатаю, перед звонком сдам. Это ж просто, как два пальца об асфальт. Чего ты грузишься? Все хорошо.

Артур подходит ко мне, треплет мне волосы. Я недоуменно смотрю на него. Странные у меня одноклассники все-таки.

АРТУР. Ну чего ты? Через три месяца мы окончим школу и разъедемся, кто куда. И будем вспоминать друг о друге только по глубокой пьяни. А если лет через двадцать и встретимся случайно на улице, то вполне возможно, что даже не узнаем друг друга в лицо, просто пройдем мимо и все… Так что стоит ли переживать? Странная ты… Недаром тебя сумасшедшей считают.

Артур наклоняется ко мне, целует меня в щеку и быстро уходит. Я ошарашено смотрю ему вслед. Уж если у кого и не в порядке с головой, так это уж точно не у меня. Я сижу неподвижно. Минута, десять, двадцать. Я не пошла на урок истории, потому что не люблю оправдываться. Я и в самом деле не сделала домашнее задание. Мне не хочется придумывать причину, к тому же причина слишком очевидна, как для меня, так и для Николая Геннадьевича – было просто лень. Другой педагог может и простил бы, но только не наш историк. Для него уважительная причина, по которой ученик не выучил урок, только одна. Смерть ученика. И то скоропостижная, потому что, по убеждениям нашего чокнутого папы Коли, если бы ученик знал, что он умрет, он бы обязательно выполнил домашнее задание. Мимо меня проходит Федор Иванович. Он разговаривает сам с собой. Ходят слухи, что его давно хотят отправить на принудительное лечение в психдиспансер. Но учителей в школе немного, а учитель химии – всего один.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Вечного двигателя первого рода не существует. А он существует. Наверняка существует. Мы с тобой вместе изобретем этот вечный двигатель первого рода. И ты получишь Нобелевскую премию, а я буду смотреть тебя по телевизору. И думать – что вот он, смысл моей жизни. Вот для чего я тридцать лет учил тупиц. Чтобы, в конце концов, найти тебя. Найти единственного из тысяч. А потом ты каждое лето будешь приезжать сюда, в наш город. И по вечерам мы будем уходить к реке. Я буду рассказывать тебе последние новости нашего города, а ты будешь слушать и записывать что-то в своей тетрадке. Новые формулы и изобретения. Я не буду уже понимать их смысла. Я буду уже слишком стар для этого.

Федор Иванович садится на ступеньки крыльца. Я не решаюсь подойти к нему. Уж слишком сумасшедший в эти минуты у него вид. На крыльцо школы выходит Славка Логинов. Выражение лица у него озлобленное и отчаянное. Славка достает сигареты, курит, задумчиво смотрит на Федора Ивановича. Учитель химии поворачивается к нам.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. А, это ты, Таня. Опять прогуливаешь… Как тебя еще только не выгнали…

Я. Ума не приложу, Федор Михайлович.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ты бы поосторожнее, Таня. На педсовете уже два раза ставился вопрос о твоем исключении.

Я грустно усмехаюсь. Какое мне дело до их паршивых педсоветов!

В этот момент Федор Иванович замечает Славку, который стоит в стороне, совершенно не обращая внимания на происходящее.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Логинов, курение на территории здания школы запрещено. Спуститесь с крыльца.

СЛАВА. Идите на!

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Что вы себе позволяете, Вячеслав!

СЛАВА. Сказал же!

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (саркастично). Извините, не уловил суть вашего изречения.

СЛАВА. Фе-дор И-ва-но-вич, и-ди-те на хуй!

Федор Иванович хватает Славу за руку.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Я, я тебя сейчас к директору отведу! Это немыслимо, это просто переходит все рамки дозволенного! Это нонсенс! Вы понимаете, что вас исключат!?

СЛАВА. Понимаю, на хуй идите!

Лицо Федора Ивановича странно искажается.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ублюдок, скажи еще хоть слово, еще хоть слово мне скажи и я клянусь тебе, добьюсь твоего исключения. Мало того, я добьюсь, что тебя ни в одно ПТУ потом не возьмут. Падла малолетняя!

Федор Иванович аж дрожит от возмущения и пытается силой увести Славу. Славка резко вырывает руку из рук учителя.

СЛАВА. Отвалите от меня, поняли? Я сам уйду! Только отстаньте от меня. Плиз!

Федор Иванович продолжает попытки насильно отвести Логинова к директору. Славка в очередной раз вырывается и с силой бьет Федора Ивановича по лицу. Федор Иванович отшатывается к стене, закрывает лицо рукой – из губы у него течет кровь.

СЛАВА. Сэнк ю вери мач!

Спускается с крыльца, уходит куда-то в глубь школьного двора. Федор Михайлович вытирает кровь рукавом.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Вечный двигатель первого рода существует… Вечный двигатель первого рода существует… Вечный двигатель первого рода…

Голос Федора Михайловича постепенно переходит на шепот, и уже нельзя разобрать, что там бормочет себе под нос этот обезумивший старик.

Я встаю, спускаюсь с крыльца, медленно бреду по школьному двору. Недалеко от меня, на детских качелях сидит Славка. Он вытаскивает из пачки сигареты и ломает одну за одной, точно так же, как я час назад. Я подхожу к нему, сажусь рядом. Руки у меня дрожат, становятся липкими и противными, а нос, наоборот, холодным.

Я. Зачем ты так?

СЛАВА. Уходи.

Я. Славка, это все пройдет. Это переходный возраст, понимаешь?

СЛАВА. Сказал же, катись отсюда!

Я делаю глубокий вдох и обнимаю Логинова за плечи. Он не вырывается, но и не реагирует.

СЛАВА. Я сегодня уезжаю…

Я. Куда?

СЛАВА. Не знаю еще. Если будет рейс до Москвы, то в Москву, а так – не знаю, куда получится. Меня засекли, я знаю. Я вычислил их. А они меня.

Я. Славка, у тебя температура или мания преследования.

СЛАВА. Не-а.

Он достает из школьной сумки толстую пачку денег. И не рублей.

СЛАВА. Видела? Что, круто, да? И это еще не все! Я сегодня снял со счета.

Я. Поддельные, да?

СЛАВА. Настоящие, дура!

Я. Откуда?

СЛАВА. Сказал же, со счета снял!

Я. Тебе же нет восемнадцати.

СЛАВА. Думаешь, я лох совсем! Не я же снимал, а так, знакомые. Им половина и мне. Все по-честному. А теперь мне – крышка. Кто-то меня засек.

Я. И что теперь?

СЛАВА. А ничего! Уеду куда-нибудь подальше отсюда. Сначала в Москву, потом за кордон. У меня денег хватит. Надолго еще хватит! Я в Америку хочу, там Силиконовая долина. Там Билл Гейтс живет! Настоящий Билл Гейтс, понимаешь? Там у них процессоры такие, какие нам и не снились. Мне деньги не нужны, понимаешь? Я раньше думал, что деньги нужны для того, чтобы покупать огромных розовых зайцев, а сейчас я уже не знаю, для чего они нужны.

Я. Каких розовых зайцев?

СЛАВА. А, это так. Мне мать в детстве покупала только пластмассовые игрушки. Ну, дешевые такие. Их даже сломать невозможно было. А в детском мире продавались огромные розовые зайцы. Они у всех тогда были, ну не у всех, а так, у некоторых. Я у матери три года просил такого зайца – большого такого, мягкого, розового. Она всегда обещала, но так и не купила. Зато купила компьютер, ей по работе надо было. Через полгода я взломал первый счет в банке. И купил себе сразу пять таких розовых зайцев. Принес домой и понял, что не нужны мне эти пять зайцев, мне нужен был только один. Всего один. И не сейчас, а тогда. Я потом подарил этих зайцев одноклассникам. И все. Больше у меня не было необходимости в деньгах. И сейчас нет. Я тебе это все рассказываю, потому что ты сумасшедшая, про это все говорят. Ты никому не скажешь, потому что сумасшедшие не предают, я это знаю.

Славка встает с качелей, смотрит на меня в упор, протягивает мне пачку денег.

СЛАВА. На, возьми, это тебе. У меня еще есть – у меня еще много есть.

Я пристально смотрю на Славку, пытаясь понять, у кого из нас едет крыша.

Я. Ты псих, да?

СЛАВА. Дура! На, бери, они мне ни к чему. А твоей семье деньги нужны, я слышал, девчонки говорили.

Я. Лучше своим отдай.

СЛАВА. У меня только мать. Она ими все равно пользоваться не будет. Спрячет в толковый словарь Даля и успокоится. На, бери!

Я. Да пошел ты!

Звонок с урока. Перемена третья

Я медленно бреду к школе, сажусь на скамейку и жду продолжения событий. Мне интересно, чем закончится все это умопомешательство. У Славки явно едет крыша. Я помню его еще с младшей группы детсада, хотя он вряд ли меня узнал. А я и не говорю про наше давнее знакомство. Славка тогда был такой же угрюмый и злой. Один раз он кинул в меня кубик, а потом расплакался и убежал. Я, правда, тоже расплакалась. Ладно, я незлопамятная… Вообще-то я плохо помню события тех дней, но, клянусь вам, это был он. Его сложно забыть. У меня это так никогда и не получилось.