Read the book: «Обыденные вещи. Сто тысяч воскресений»

Font:

Корректор Ольга Бронникова

ISBN 978-5-0059-2936-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Об авторе

Родилась я в Запорожье, 34 года назад. Здесь и живу. Кстати, за пределами Украины я никогда не бывала – может, это тоже своеобразный штрих к «портрету». Внешне моё детство было, пожалуй, самым типичным. Родители, бабушка, садик, школа, игрушки… А вот изнутри это был какой-то сплошной болевой синдром. Который, впрочем, продолжается по сей день. Сколько себя помню – мне всегда было плохо, больно и не хотелось жить. Друзей у меня всегда было мало, точнее я выбирала одну подругу и дружила с ней. С детства я мало изменилась. Книги были, я бы сказала, единственной для меня реальностью.

Самой первой любовью был Пушкин, очень любила Бёрнса, и лет в 9—10 стала читать запоем Шекспира. Чуть позже русская классика стала моим миром, в котором я жила и откуда не хотелось возвращаться. Долго болела Достоевским, Чеховым болею до сих пор. Разумеется, читала и немецких, и французских (я фанат Пруста, кстати), и английских, и американских авторов… Но русская литература всегда была для меня на первом месте. Мне «в ней» было не одиноко и не так больно – потому что меня понимали и давали ответы на вопросы. Странно, но особенного интереса и тяги к поэзии с моей стороны не наблюдалось лет наверно до восемнадцати. Это был второй курс универа, семинар по Мандельштаму, и вдруг на строчке «Готической души рассудочная пропасть» что-то во мне вспыхнуло и не погасло до сих пор. Проза отошла на второй план. Началось запойное почти круглосуточное чтение стихов. Но сама я никогда их не писала. Для меня это было непостижимым чудом, я не понимала, как вообще их возможно «сделать». Бродский – это не просто значительная часть меня, это уже какой-то клеточный уровень проникновения. Группа крови, что ли. Мандельштам, Цветаева, Ахматова, что-то у Пастернака, Георгий Иванова, Ходасевича… В общем, всем известная когорта.

Стихи стали появляться вдруг, в 2014 году, мне тогда было 26 лет. Не знаю точно, с чем это связано. Стихи просто стали приходить, совершенно законченными, их просто надо было записать, строка возникала за строкой. Это был сплошной захлёбывающийся поток. Вообще у меня много текстов, как бы исследующих, раскрывающих этот механизм изнутри. Эдакие стихи-рефлексии о стихах. Я редко исправляю текст, записываю быстро, 5—10 минут. Что-то распахивается внутри, и через меня говорится. Собственно, я говорю или с собой, или с богом. Других адресатов у меня нет. Стихи – из боли, всегда, из запредельной её концентрации, иначе у меня не бывает. Даже когда мне хорошо – мне больно от осознания того, что это хорошо сейчас исчезнет. И не вернётся. Никогда. Я никогда не пробую «сделать» стих. Я просто его жду. Даже не жду – я просто знаю, что если ему суждено прозвучать через меня, то так и будет. Окружающий мир, преломленный моими внутренними призмами, – источник того, что через меня говорится. Творчество – это всегда немножко кораблекрушение, и ты один выплываешь на какой-то уцелевшей деревяшке. Или не выплываешь. У меня так.

Выбора профессии как такового у меня не было – я хотела на русский фил. фак. и точка. Так что я – русский филолог. После окончания университета три года работала в школе, а потом (и по сей день) в научном издательстве – редактором/корректором. Кстати, дело имею преимущественно с украинскими текстами. Последние годы работаю удалённо (потому что офисы издательства рассеяны по нескольким городам Украины) – и это объясняет то, что мой день до 24 февраля 2022 года и после 24 февраля не особо изменился.

Я просыпаюсь, кормлю животных, гуляю с собакой, вычитываю тексты… вот разве что взрывы, и никогда не понятно, куда попадёт следующая ракета. Ко мне пока не попадала, слава богу, или кто там вместо него. А если бы я выбирала время и место для жизни… Пожалуй, самый трудный вопрос. Точно – двадцатый век. Мне нравится моё место – Украина. Более того, будь у меня много-много денег, я б никуда не переехала, я бы жила на своей улице, в своей квартире, только бы путешествовала, ездила бы, куда захочу, но возвращалась – сюда. Выходит – я хочу жить здесь и сейчас. Но иначе.

Моё глубокое давнее убеждение, которое не терпит трансформаций, заключается в том, что главная и основополагающая функция искусства – спасательная. Эстетическая и прочие следуют потом. Смысл искусство – спасти. И создателя, и зрителя (читателя, слушателя и т.д.) – от отчаяния. От боли. От смерти. Смысл искусства – позволить человеку выжить в этом мире и не переставать ценить проблески радости, которые всё же даруются (потому что никакого «смысла» нет. Есть свет и боль). Подняться над страданием. Понять, что ты больше его. Всегда. Человек – отнюдь не «венец творенья» и совсем не ошибка. Я бы назвала его почти удавшейся попыткой совершенства. За которой, уверена, последует продолжение. Мы – лишь этап распознавания Богом самого себя.