Read the book: «Сейчас. P.S. Вчера. Сегодня. Завтра. Книга 4»

Пролог

Март, 2020

Прикрыв глаза, я чувствовала, как расслаблено моё тело, каждый его миллиметр находится в умиротворении и покое. Запах ванили от свечи окутывал моё сознание, делая акцент на том, как прозрачны мои мысли. Благодарность. Моей жизни, моему опыту, людям, меня когда-либо окружавшим. Я благодарна за каждое событие моей жизни, потому что теперь я это я.

Трель знакомой мелодии пронзила тишину гостиной. Мой телефон.

Звонок в Скайпе.

– Привет, Заюха.

Пока камера настраивается и ловит фокус, я отчетливо без помех слышу его голос. От тембра и интонации у меня сразу бегут мурашки. И вижу в камере моё довольное улыбающееся лицо и мои шашки -два пучка на голове по бокам, я без косметики, уже собиралась ко сну.

Наконец, я вижу его лицо, улыбающиеся карие глаза и двухдневную щетину.

– Привет, Волчара.

– Ты такая лапуля в этой пижаме. Мммм… Люблю, когда ты сонная, – я почти прочитала его похабные мысли и усмехнулась.

– А ты, вижу, давно не спал. Уже в аэропорту, когда твой вылет? Когда тебя ждать?

– Лапуль, ты только не волнуйся. Тут что-то происходит, все рейсы отменили.

– Саша, что случилось? – сон как рукой сняло, я с тревогой вглядывалась в экран телефона.

– Это вирус, сегодня объявили, что все закрывают, перемещаться по улице нельзя, покидать дом тоже. Нас сейчас вывезут обратно в отель, и мы там останемся до снятия ограничений.

– Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Малыш, прекрати панику. Я в порядке. Дети спят?

– Старшой играет в плейстейшн. И не ругайся, я разрешила, сегодня суббота.

– Давай сюда Димона, я соскучился.

Я встала и пошла в комнату сына.

– Дима, папа звонит, – я постучалась и вошла.

Сын быстро стянул наушники, выхватил у меня телефон, улыбнулся, подмигнул мне, и заорал в экран.

– Здорово, Злой.

– Здорово, Добрый, – и обращаясь ко мне, – Добрая мать, иди, разбуди планктон, давно щёчки не целовал.

– Весь? – уточнила я, – Планктон будить весь?

– Ну конечно! Давай, вперед, моя Чудо-женщина.

Я скосила глаза и показала язык, подозревая, что муж сделает скрин экрана и будет показывать коллегам.

Близнецы не спали. Катя заплетала косички брату, сидя на его спине, а он лежал на животе на её кровати, раскинув руки и ноги в стороны. Он рассказывал ей сказку.

– Эй, рыбы мои, папа, звонит, с Димой говорит сейчас, – я головой указала направление.

Катя взвизгнула, вскочила и прыжками оказалась на полу. Засверкали голые пяточки, локоны рассыпались по спине, и она умчалась к Диме.

Алекс быстро последовал за сестрой, а я пошла в спальню, будить Малую. Когда Саша уезжал больше чем на один день, дочка спала со мной, чтобы я не грустила.

Она долго молчала, и только недавно начала говорить, сразу на двух языках, как нам и предсказывали, поэтому очень любила беседовать с единственным мужчиной в ее жизни.

Обняв меня за шею, сонная Наташа прижималась ко мне. Когда мы присоединились к старшим, муж уже был в автобусе по пути в отель.

– Hi, my Batman, – сонно промурлыкала Наташа.

– Здравствуй, моя Принцесса! Ты забыла русский?

– Нет, я помню, па, – малышка зевнула.

– Я скучаю по твоим щёчкам, кроха.

Я посадила Наташу к старшим, и встала рядом, пока они говорили. Пришлось прощаться и прервать звонок, автобус приехал к отелю. Я отправила готовиться ко сну Диму, уложила близнецов, прилегла ненадолго с Наташей, как только она засопела, я спустилась в гостиную и позвонила ему.

– Привет, сладкая. Я уже в номере, ждал твоего звонка. Ну, что, займемся чем-нибудь неприличным… – он плотоядно улыбнулся, – покажи мне… Твоё расписание на понедельник.

И он заржал.

– Честное слово, как конь, Сашка. – я смеялась вместе с ним, – А теперь серьезно, что там происходит?

– Ты вообще следишь за новостями?

– Да, в интернете читаю, телевизор не смотрю, ты же знаешь.

– Про эпидемию в Китае читала?

– Да, конечно, последние новости были из Италии, там всё ужасно.

– Милая, Испания тоже. И Германия, хотя там меньше. Франция, да почти вся Европа. Штаты на очереди.

– А что у вас?

– Здесь ситуация лучше, чем на континенте, но всё равно большое напряжение, медицина в режиме готовности.

– Саш, это так страшно? Как показывают?

– Страшно другое. Страшно оказаться без медицинской помощи. Поэтому, Добрая, давай договоримся. Не жди, когда вирус придёт к вам, начинай готовиться. Но без паники. Ты умеешь, я знаю. Прикинь, что ты не сможешь выйти из дома какое-то время, возможно месяца два-три, возможно дольше. Тяжело будет первые недели две-три, пока будет организована работа волонтеров. Милая, ещё раз – без паники, хладнокровно, как ты умеешь. Постарайся подготовиться. И переведи Димона на домашнее обучение уже сейчас.

– Саша, это надолго? Тогда надо отпустить Эли, отправить её в отпуск на месяц. Что у нас с деньгами?

– Всё окей, можешь закрыться дома и не выходить хоть лет пять, дальше зависит от экономики. Потом будет кризис. Через час у нас будет совещание, будем думать, что делать с ресурсами, с компанией, надо быть готовыми. Но, в любом случае, у нас всё отлично, детка.

– Я завтра сниму наличные. Я тебя поняла. Всё будет хорошо. Береги себя, ты нам нужен.

– Люблю тебя, детка.

– Люблю, – и я послала мужу воздушный поцелуй.

Глава 1

Несколько лет назад

Рина

«Так не бывает, так не бывает», – крутилось у меня в голове. Мозг импульсами обрабатывал информацию и передавал её дальше – «так не бывает».

На меня с фото смотрел молодой мужчина. Незнакомые черты лица, щетина, падающие на лоб волосы. Он сидел в студии на циклораме, вытянув босые ноги. Я не отрываясь смотрела на его ступни. Так не бывает. И излом брови, приподнятой вверх. Запястья. Я его не знаю. Какое право он имеет на быть похожим на моего Доброго? Почему этот чужой человек на фото показывает мне части тела любимого мужчины? Это его пальцы! Я не могу их не узнать. Его свод стопы, его привычка выгибать пальцы на ногах. А бровь! Только он мог так её изгибать, когда я шутила или говорила какую-нибудь нелепость. Только он. Это только его. Хотелось закричать парню с фото: «Отдай! Это не твоё!». А потом я прочла имя в профиле. Дмитрий. Закусив губу, я вышла из сети и швырнула телефон на кровать.

Всё. Я поехавшая. Опять. Четыре года психотерапии к чёрту. Дыши, дыши, твою мать. Тебя этому учили.

«Меня зовут Добрая. Мне тридцать два. В моей жизни была одна большая любовь, один садист и один предатель. Вот такой набор. И да, я поехавшая. Хотя кажусь нормальной».

Хорошее начало блокбастера про нас.

Если бы существовала бы машина времени, и возможно было вернуться в прошлое, но при этом изменить только одно событие. Что бы я выбрала?

Я не знала, что нам с Добрым отпущено так мало времени. Я бы ещё в детстве ушла бы из дома, чтобы прирасти к нему второй кожей и разделить с ним каждую секунду нашей короткой жизни? Напитаться им до краев, надышаться его запахом, нацеловать мои любимые уши, чтобы мне на всю жизнь бы хватило, если всё-таки не удастся его уберечь? Или не дать тем отморозкам проломить Шерхану череп? Не поехать в тот день в долбанное кино, предотвратить нападение, болезнь, смерть? Уговорить его уехать к отцу, бросить все, уехать с ним и прожить долгую и счастливую жизнь? Стареть с ним где-нибудь в пригороде Берлина?

Или вернутся в день, когда зазвонил мой телефон? С остатками прошлого на линии.

Я бы не взяла трубку.

Сейчас, сидя за столом переговоров в Администрации города Владивостока, я абстрагировалась от размышлений и пыталась принять решение.

Социальная значимость проекта была огромна, но я сомневалась. В первую очередь, в себе, смогу ли я преподнести материал так, что у людей возникнет желание хотя бы спросить Гугл о подробностях этого проекта. Проект «Дорога к дому» и полуторачасовая телепередача на три выпуска про Центр содействия семейному устройству детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей города Владивостока. Дети. Мне тридцать два года. И дети для меня – это инопланетяне. Конечно, если бы я была с Добрым, то у нас бы были дети, и, возможно, за этот промежуток времени их бы было даже больше чем два. Мой Дима, он был частью меня, я так любила его, что хотелось рожать ему детей. Даже в семнадцать. Хотелось видеть продолжение его и себя в одном отдельно взятом карапузе. С этим мужчиной хотелось стать одним целым. Не вышло. Сейчас детей для меня не существовало. Я не знала, кто они такие, что им от меня надо и всегда терялась. Дети подруг не были исключением, я старалась держаться от них подальше и при встрече в зависимости от возраста ограничивалась «козой» или «как дела?». Я могла помочь моим девочкам решением организационных задач, планированием, сбором информации, даже готовкой ужина и стиркой, но только не с детьми.

– Регина Сергеевна, вы нам очень нужны. Это социальный проект. Без вашей помощи и поддержки мы не справимся, – заместитель главы города заглядывала мне в глаза и просительно складывала руки.

– Не думаю, что могу быть вам полезна. Где я и где дети. Я не мама, вообще с трудом понимаю, что с ними делать.

– Регина Сергеевна, миленькая, ну помогите. Без вас никто передачу смотреть не будет, а у вас получается, – подключился начальник отдела опеки и попечительства, – Вы так информацию подаёте, что за ними очередь выстроится! Расхватают как горячие пирожки.

– Пирожки, пирожочки…, – я вздохнула, – Честно. Я с детьми не очень. Они меня боятся. И я их тоже, если честно.

– А, давайте попробуем! Выслушайте нас, устроим встречу с режиссером, обсудим.

Вот так я оказалась в самом центре событий, которые перевернули мою и так не единожды перевернутую жизнь.

Пять лет назад моя жизнь не остановилась. Если честно, она только началась. Мне пришлось учиться принимать события и не строить иллюзии. Учиться обнимать весь мир, если я не могу обнять моих ребят. Разбираться, кто я, и принимать себя. Это была сложная работа – самоидетифицировать себя в жизни и научиться жить дальше.

Злой уехал. Я осталась. Как будто и не было нашей встречи спустя десять лет. Я приняла это. Мне пришлось разложить по полочкам мои эгоистичные побуждения, толкающие меня на отношения сначала с Шерханом, а позже – со Злым. Пережить мой конец света. Цепляясь за парней, я старалась задержаться в разрушающемся мире, не обращала внимание на руины, разруху, боль от повреждений. Я выжила. Физически. А теперь пришла пора открыть глаза и сделать вдох моей душе.

Кто я была без Доброго? Я не могла ответить на это вопрос. Он был я. И познавать мир заново, как ребёнок, открывать для себя новые ощущения было страшно. Я так долго воспринимала себя как его, что за десять лет, что я жила без Димы, я так и не нашла ответа на вопрос – кто есть я на самом деле? Что мне нравиться? Чего бы я хотела? Пора выдохнуть и отделить себя от него. Это больно. Потому что он врос в меня, и я отделяю его местами с частью себя. Но в большинстве своем, он всё же остаётся. Тонким слоем вперемешку с моими клетками он остаётся во мне. И меня это радует. Это значит, я смогу жить как я, с частичкой Доброго в моём сердце. Жизнь прекрасна. Всё чаще эта мысль приходит мне в голову. И тогда я сажусь играть что-нибудь из Scorpions на его гитаре.

Мужчины. С ними сложнее. Их по-прежнему для меня нет. Я до сих пор не могу принимать столь явное несовершенство, столь явное отличие от моего «я». Я только учусь прощать людям их ошибки, а также давать себе право ошибаться. Иногда я всё же хожу на свидания. Обычно не больше двух с одним мужчиной. На третье я уже не соглашаюсь, потому что отказываюсь принимать рядом с собой человека, так сильно отличающегося от меня. Не вижу в этом смысла. Это не компромисс, это издевательство над собой же.

Понять и принять меня ещё в детстве, чтобы взрослеть рядом и становиться старше, опираясь на друг друга. А потом оставить меня одну. Это был план? Интересно же, как я выкручусь, правда? Сценаристам моей жизни надо вручить «Оскар».

Я согласилась на участие в проекте, но только при условии, что буду вовлечена во все процессы – от написания сценария до раскадровки и монтажа.

Сценарий был готов через две недели, он был согласован за три дня. Были выбраны дети, распределены по группам, и мы приступили к процессу.

С понедельника через месяц после совещания в администрации я впервые переступила порог детского дома, который по-модному назывался теперь Центром содействия семейному устройству.

Директор детского дома мне не понравилась сразу, и я с тоской подумала, что нам с ней ещё работать вместе какое-то время.

– Регина Сергеевна Добровольская! Знакомьтесь, это Тамара Константиновна Лукьяненко, директор, и ваша правая рука в дальнейшей совместной работе, – начальник отдела опеки и попечительства, улыбаясь представила она нас.

Высокомерная женщина с презрительно поджатыми губами, покосилась на меня и выдавила улыбку. С собранными в шишку волосами, на носу очки в оправе из желтого металла, строгая юбка карандаш, пиджак серого цвета. Женщина-кремень. Я непроизвольно поёжилась.

Мне сделали обзорную экскурсию по Центру, начали с крыла, где живут подростки. Очень непросто было наблюдать «ничьих детей». Обычные дети. Таких мы видим каждый день. Старожилов среди них не было, все попали в Центр относительно недавно. Дети как дети, контактные, не замкнутые, ходят в обычную школу, дружат, влюбляются. Они были уже достаточно взрослыми, и усыновителей не ждали, и спокойно реагировали на гостей. Они воспринимали детский дом как затянувшуюся поездку в пионерлагерь, шутили, смеялись и старались не думать, что они совсем одни на этой планете. Никто из них не представлял себя за пределами Центра, они не смотрели в будущее.

Тяжелее всего было в крыле с малышами. Детей было немного, все опрятные и ухоженные. И катастрофически одинокие. Даже в возрасте трех-четырёх лет одиночество уже опустило им плечики и поселило неуверенность в себе. Эти воробышки, раскрыв глазенки всматривались в лица, а в глазах читался вопрос «может, я твой?». Невозможно смотреть на их беспочвенную надежду без боли. Я спрятала все свои эмоции, и сосредоточилась на рабочем задании. Это работа. Только работа, Рина.

Когда мы покинули младшую группу, я услышала вопрос:

– Регина Сергеевна, а у вас есть дети? – с плохо скрываемым ехидством спросила директор Центра.

Высокая, статная, она представлялась мне как императрица в своих владениях, с очень плохо скрываемым превосходством, она испытывала необходимость показать, кто здесь главный.

– Нет.

– Я так и подумала. Вы очень отстранены, никаких эмоций не испытываете. Вы не любите детей?

В её голосе слышался вызов.

– Тамара Константиновна, это личный вопрос. И он не имеет отношения к моей работе. У меня техническое задание и я готова его выполнить.

– Да, это же для вас только работа, – с наигранным разочарованием выдала она.

Она тронула за руку, Ольгу Валерьевну, начальник отдела опеки и попечительства, привлекая её внимание.

– Ольга Валерьевна, напоминаю вам о нашей договоренности.

– О чём вы, Тамара Константиновна, напомните, пожалуйста – руководитель недоумевала.

– Вы же понимаете, что это дети. Которые и так уже натерпелись в жизни. А тут еще чужая женщина без эмпатии будет нос свой совать. Да она на них как на инопланетян смотрит! Мы с вами договаривались, что детям никакого вреда съемочным процессом не причинят.

– О Боже, детский сад какой-то, – пробубнила я себе под нос.

– Тамара Константиновна, вы неверно понимаете ситуацию…

Всё. Я извинилась и вышла, пусть разбираются сами.

Глава 2

– А что ты делаешь?

Отдельно от всех на полу сидел, подогнув колени, мальчишка, я видела только его спину. За полтора часа, которые я там находилась, никто из детей не подходил к нему, он ни разу не поднялся со своего места, даже ни разу не оглянулся по сторонам. Дети сновали небольшими группками, по два-три человека, затевали какую-то игру, присоединялись к игре соседей. Я откровенно разглядывала его минут пятнадцать, а потом встала и направилась к нему и села прямо на пол рядом с ним. Темноволосый мальчуган не обратил на меня никакого внимания. Я, не зная, как определить детский возраст, логически вывела, что ему может быть от четырёх до шести лет.

Разумеется, на мой вопрос он не ответил.

Он молчал. И я тоже. Он собирал из конструктора «ЛЕГО» что-то вроде крепости. Собирал не хаотично, а по какому-то только ему одному известному плану. Всё на удивление было очень рационально. Детали он захватывал и крутил основательно, активно использовал пальчики, значит, с мелкой моторикой всё в порядке, говорит должен, отметила я.

– Вот тут стену надо толще сделать, ещё один ряд сложи, – я показала место, где надо укрепить стену.

Он меня игнорировал и продолжал заниматься своим делом.

Несмотря на то, что съемки шли уже две недели, как нужно разговаривать с детьми я не знала. Я была вовлечена во все жизненные процессы детей в Центре, но как разговорить мальчишку я даже не представляла. А просто заставить его поговорить со мной я не хотела.

Наверное, что-то во мне сломалось, и дети это чувствовали. Большая поломанная тётя. И старались держаться от меня подальше. Хотя, следует отметить, что дети просто очень взаимны, видя, что я не проявляю к ним должного участия, они не особо интересовались мной. На самом деле, я еле справлялась с эмоциями, прячась за своим профессионализмом, потому что невозможно отключить чувства, когда видишь одиночество таких поражающих масштабов.

Я взяла детали конструктора и начала укреплять стену. Мальчик поднял на меня свои глаза.

Длинные черные ресницы, оранжево – жёлтые глаза с крапинками.

Сердце на секунду замерло. Я вспомнила, что нужно дышать.

– Спасибо, – сказал он.

– Как тебя зовут?

– Димка, – сказал он. И улыбнулся. Озорная улыбка, и один уголок рта выше, чем другой.

Я выдавила из себя улыбку, тронула мальчугана за плечо, пообещала, что обязательно вернусь, и быстро вышла из группы на улицу, не надевая пальто. Я вдыхала холодный морозный воздух так часто, как могла. Мелкий микроскопический лед в воздухе царапал мне слизистую носоглотки, но я не обращала на это внимание. Я дышала. Затем рухнула на скамейку и расплакалась. Эмоции прорвались наружу. Неважно, сколько времени прошло, неважно, сколько времени ещё пройдет. Есть моя constanta, и она неизменна. Он до сих пор мне снится. Он до сих пор приходит в мой сон и держит меня за руку, целует в нос и шепчет на ухо, чтобы я не сдавалась. Я до сих пор почти физически ощущаю гладкость кожи, рельеф плеч и его дыхание на моей щеке. Там, во сне я всегда трогаю руками его стриженый затылок и трусь щекой о его щетину.

Я вытерла слёзы, взяла себя в руки и вернулась в группу. Детей собирали на прогулку, и я пошла помогать их одевать. Помогая натягивать сапожки девочке Оле, я искала глазами Димку.

На улице я подошла в Марине.

– Что за мальчик? Давно здесь? – я незаметно кивнула в сторону Димки. Он опять был один.

– Крюков? Дима? Совсем недавно у нас. Печальная история.

– А здесь других не бывает, – прервала я её, – Ну, что с ним?

– Сирота. Мама умерла, онкология. Отца нет. Есть бабушка матери, но она очень стара, за собой ухаживать не может. Просила, чтобы не забирали его, навещать его не может. А он домашний пацан, сюда попал и замкнулся. Почти не разговаривает. Обижать себя не даёт, но ни с кем не разговаривает.

– Может, надо было бабушке помочь, а не в детдом определять?

– Регина Сергеевна, ну плоха бабушка, это ему сейчас пять лет, а в школу пойдет? Есть другие родственники, тётки двоюродные, но забирать себе они его не хотят.

– Понятно. Спасибо, – сказала я и пошла к Димке.

– Я вернулась, Димка.

Он молчал. Я присела и посмотрела в его глаза.

– Димка, скажи, а друзья-то у тебя есть?

Он молчал и разглядывал меня.

– А давай дружить, – я протянула ему руку, – я Рина.

– Ирина Сергеевна ты, а не Рина, – пробурчал пацан.

– А вот и нет. Я Рина. Меня так зовут. Хочешь, паспорт покажу? – а потом добавила, – Да ты ж читать не умеешь. Эх, ладно.

– Умею! Читать я умею, – серьёзно заявил Димка.

– Ого. И что читаешь?

– Я сказки люблю. Про волшебство, – ответил он, опустив голову, – Про чудеса всякие.

– Я принесу тебе завтра самую волшебную сказку, какую только найду, только ты улыбнись мне ещё, пожалуйста.

Димка стал серьёзный, взгляд потух:

– Я не умею, когда просят. Не выходит.

– А давай я тебе анекдот расскажу!

– А что такое анекдот?

Мы поговорили еще какое-то время, а на прощание я научила его на прощание салютовать «по-Доброму».

По пути в офис я заехала в книжный магазин, чтобы купить для моего нового друга самую волшебную сказку.

У него были торчащие темные волосы, красивые жёлтые глаза с длинными пушистыми ресницами и немного длинноватые клыки.

Димке было пять лет. Но выглядел он младше из-за маленького роста и худобы.  Однако, когда он начинал говорить с тобой, создавалось очень странное ощущение несоответствия возраста и развития. Это был маленький мудрец. Иногда очень мудрые вещи слетали с его языка. По большей части он молчал. Несмотря на его угрюмый вид и нелюдимость, что-то подсказывало мне, что это был очень смешливый и озорной парнишка, когда он жил дома. Оказалось, читать его научила бабушка, потому что большую часть своего времени он проводил под её присмотром. В детский сад он не ходил, но был очень смышленым, учил с бабушкой стихи и занимался с мамой математикой. Мама очень много работала, и каждую свободную минуту проводила с сыном. Жили они в однокомнатной квартире втроём с котом Барсиком. И в детдоме ему было очень плохо. Несмотря на уход, хорошее питание, дружелюбный персонал, за два месяца Димка похудел, замкнулся и перестал разговаривать. А ещё он плохо спал. Часто его заставали ночью сидящим на подоконнике и смотрящим в окно.

После того, как я привезла Димке книжку, он долго стеснялся, топтался на месте, а потом попросил меня наклониться, и на ухо попросил меня принести ему спицы и нитки. Стесняясь, заикаясь, он сказал, что свяжет мне носки, его бабушка научила. У меня внутри потеплело, и началась капель. Как всегда, из глаз, пока никто не видит. Я не умела вязать носки. Я вообще не умела вязать.

Основная часть материала была уже отснята, а я продолжала ездить в детдом три раза в неделю, оправдывая это тем, что возможно следует отойти от сценария и доснять пару эпизодов. Я возила Димке сказки, мы играли в «ЛЕГО», и он рассказывал мне, как он жил до того, как оказался в Центре. Самые свежие воспоминания были связаны с мамой и её болезнью.

С какой любовью и эмоцией мальчик рассказывал о своем самом главном человеке! С нежностью он описывал как она выглядела, её глаза, родинку на левой щеке, её теплые руки. Он вспоминал о том, как она стеснялась быть без волос, и как он помогал завязывать ей платочек, как он любил обнимать маму во сне (они спали на одной кровати), как они ходили гулять вдвоём, пока мама ещё могла ходить, и он не оставлял её, садился рядом на скамейку и развлекал её. И как он навещал маму в больнице с соседкой, бабушке было тяжело добираться до больницы. Как он грел её холодные худые пальцы своим дыханием, как обещал маме забрать её домой и обещал не шуметь, чтобы она выспалась, она выглядела очень уставшей. Он вспоминал её живой, весёлой и смеющейся. И не говорил о её смерти. И мне даже представить было страшно, через что прошёл этот маленький мужчина. Я внимательно слушала, и во время его рассказов я покрывалась мурашками, сердце моё переворачивались, и начинала болеть душа. Мне хотелось прижать к себе этого ребенка и сказать ему, что всё будет хорошо, всё обязательно наладится. Но я не могла ему врать. Мама умерла, её больше нет. И ничего не наладится. Всё будет просто по-другому, без неё. Это как с Добрым – ничего не наладилось, просто жизнь продолжает идти без него. В доме у Димки было так много любви, и сейчас без нее он замерзает.

Я верила в Бога. И мне хотелось верить, что желтые глаза и кривоватая улыбка были даны ему свыше, чтобы я его заметила.

В последнюю неделю монтажа я решила, что после проекта ноги моей не будет в этом месте, и уйду я отсюда с Димкой.