Read the book: «Затворница»

Font:

Глава 1

1988 год

Новая работа Кириллу не нравилась. Вот ведь его начальство удумало: снимать сюжеты для светской хроники. Была б его воля, уехал бы сразу. Да ведь знало, знало начальство, что он не взбрыкнёт, не уедет, вот и давало такие задания, что впору забыть об обязательствах, бросить всё и вернуться туда, где его ценили и где он занимался любимым делом… Если б он мог…

Изнывая от скуки и безнадёжности, Кирилл вяло осматривал площадь перед Дворцом. Кругом всё одно и то же: счастливые лица, беззаботное веселье, щебечущие невесты и гордые, немного встревоженные женихи. Наверное, на всей площади только он один не улыбался… Ну надо же… Не только. Вон ещё двое с лицами, меньше всего похожими на счастливые.

Кирилл встал так, чтобы его интерес не был слишком уж заметен окружающим, и снова посмотрел на странных девушек. Одна из них, красивая блондинка в белом свадебном платье, была явно встревожена, то и дело посматривала на экран дорогого телефона и на дорогу, ведущую ко Дворцу, а вторая старательно изображала беззаботность и что-то говорила невесте. Наверное, утешала. На её симпатичном личике из-под вымученного показного спокойствия отчётливо проступало сочувствие, такое искреннее, недемонстративное, что Кирилл даже удивился. Он давно подобного не видел. Хорошая, похоже, девушка, славная. Да и вторая, вернее, первая, та, что невеста, ему тоже нравилась. Было в её лице что-то такое чистое и искреннее, что он залюбовался. Но вот явная тревога в движениях девушек и напряжённые складки между красивыми бровями, и страх в глазах так не вязались с местом, где все они собрались…

Что же у них стряслось? Кирилл сам не заметил, как отошёл от камеры, которую он, готовясь к долгому ожиданию, установил на штатив, и переместился поближе к девушкам. Но тут на площадь выехал длинный «Хаммер», невеста встрепенулась и устремилась к нему, подружка кинулась за ней…

1988 год

Старуха любила ходить в лес. Он недолго жил по соседству и волей-неволей замечал это. Покосившийся дом её стоял на самом краю села, и она частенько, переделав все немногочисленные скучные старушечьи дела, выходила в боковую калитку, открывавшуюся сразу в светлую рощицу, и шла тоненькой стёжкой, протоптанной ей за многие годы вглубь, в сторону хутора.

Однажды он ради интереса и от утомившего безделья проследил за ней. Ничего такого старуха не делала. Просто медленно шла, время от времени наклоняясь и аккуратно срезая грибы. Ему быстро стало скучно, и он хотел было уже вернуться в село. Но тут лес раздвинулся, открыв старый дом, а старуха остановилась под высокой елью, словно прячась за тяжёлыми лапами той, и какое-то время смотрела на другую старуху, чуть менее древнюю, но тоже, наверное, ровесницу революции, только не девятьсот пятого, а девятьсот семнадцатого года.

Хуторская старуха возилась в огороде и не замечала взгляда сельской бабки. Впрочем, и та, в свою очередь, не чувствовала его взгляда, устремлённого на неё. А он внезапно ощутил интерес и стал присматриваться. Старчески безучастное обычно лицо его соседки в тот момент выражало растерянность и сомнения. Несколько раз старуха делала движение вперёд, словно собиралась подойти к хуторской бабке, но не решалась.

В последний раз она совсем уж было поборола себя и прошла несколько метров к забору, но тут со стороны лесной дороги послышался шум мотора, к дому подъехала новая «Нива». Хуторская старуха распрямилась, всплеснула руками и радостно пошла навстречу приехавшим.

Его соседка замерла, подумала секунду, шевеля губами, махнула рукой и скрылась в лесу. Он немного посмотрел на приехавших городских гостей хуторской старухи, ничего интересного не заметил и тоже пошёл в сторону села, размышляя об увиденном.

Вообще-то этот хутор и хутором-то назвать было нельзя: так стоящий отдельно от села дом на высоком берегу реки, который до самого обрывающегося к воде края зарос лесом. Он никогда не понимал бабку, живущую там. Это ж как надо не любить людей, чтобы жить бирючкой в километре от села? И ведь не лесничиха какая. Просто старуха. А живёт в такой глуши. И непонятно, зачем только туда электричество провели. Какое дело властям до одинокой бабки? Хотя, может, просто тянули на другой берег реки и сделали по доброте душевной ответвление.

Про бабку он слышал в селе, знал, что живёт одна, с сельчанами ладит, что её любят и считают своей, несмотря на добровольное затворничество. Он думал, что её и не навещает никто. Но оказалось, что приезжают к ней какие-то городские, по виду небедные люди. Вон, «Нива» у них, не самая дешёвая и довольно редкая машина. Его отец о такой мечтает уже несколько лет. А ездить приходится на «копейке». Так что не такая уж и простая старуха, наверное. Да и соседка его явно что-то хотела от неё. Столько визитёров за один день. Вот тебе и бирючка. Даже любопытно. Проследить, что ли, если вдруг соседка опять пойдёт на хутор?.. Да ну её… Какое ему дело до двух бабок?

Но он всё-таки не удержался. Через несколько дней встал на заре по нужде и вдруг увидел, что старуха выползла из дома, явно не до ветру и не по грибы. Аккуратно, на выход одетая и с большим прямоугольным свёртком, который бережно прижимала к сухой старческой груди. Она, не оглядываясь, проковыляла в боковую калитку и вскоре скрылась за деревьями. Пока он оделся да выскочил на улицу, её уже и след простыл. Пришлось догонять чуть ли не бегом.

Ночью прошёл дождь, жёлтые мокрые листья лезли в лицо, ветки мешали идти, и он и глубоко натянул капюшон штормовки, придерживая его рукой, чтобы не слетел, и стал углубляться в лес.

Бабку он увидел внезапно, она как раз пересекала небольшую полянку, всё так же ходко и целенаправленно семеня в сторону хутора и крепко прижимая свою ношу. Видно было, что нести ей тяжело и неудобно. Старуха то и дело перехватывала слабые руки: искала положение поудобнее. И он вдруг решил предложить ей свою помощь, вдруг да и узнает что интересное, пока они будут идти рядом. Подумав так, он тихо нагнал соседку и сказал в самое ухо:

– Давайте дотащу куда надо.

Старуха от оклика подпрыгнула так, что он сам испугался, и обернулась, вылупив на него слезящиеся выцветшие глаза.

– Бабусь, давайте помогу, – снова добродушно предложил он и взялся руками за свёрток, ощутив под ладонями что-то твёрдое и довольно тяжёлое.

Соседка тихо охнула и вцепилась в ношу так, что выпуклые вены на руках обозначились ещё заметнее, а пальцы напряглись. Зачем он дёрнул свёрток на себя, он и сам не знал. Но дёрнул. Бабка подалась на него, поскользнулась на мокрой траве и упала.

– Да что ж вы так неловко-то?! – рассердился он толи на себя, то ли на старуху и наклонился, чтобы поднять её. Бабка не пошевелилась. Он тронул тощее плечо, потряс. Седая голова в непромокаемой косынке безвольно качнулась из стороны в сторону, на левом жёлтом виске чернела кровь.

– Бабусь, – позвал он. Голос дрогнул и стало очень страшно. – Бабусь, вы что? Я не хотел вас напугать. Вставайте, вставайте… Я помогу.

Старуха не откликнулась. Безучастные глаза её смотрели куда угодно, но только не на него. Он выпрямился, оглянулся – никого – и хотел уже уйти, даже сделал пару шагов, но вспомнил про свёрток и вернулся.

Глава 2

1938 год

Знойно было с самого утра. Рыжий шагнул из прохладного старинного нутра храма на ступени, сразу почувствовал сухой жар, от которого захотелось снова спрятаться в церкви, вытер пот с покрасневшего лица и швырнул вниз с высокого крыльца первый образ.

Задание было вполне понятным: вывезти всё и храм закрыть, заколотив двери и окна. Чего ж тут не понять? Не первую церковь в округе закрывают. Этот оплот опиума для народа и так застоялся. Старик-священник оказался настырным да, к тому же, образованным, всё ездил в город, просил не закрывать. Мол, храм редкий, строил какой-то известный архитектор. Но кто же его послушает, священника-то? Лучше бы не высовывался вообще. А так его уж полгода как забрали. И семья куда-то делась. Да и до церкви, которую он так защищал, руки у советской власти дошли.

Рыжий был не очень злым или очень уж убеждённым, но власть уважал, а разгромы учинять с детства любил. Только тогда его мать с отцом за это ох и ругали. Всё выдрать грозились, если не перестанет просто так, из озорства, ломать вещи. А теперь вот всё можно… Ну, конечно, не совсем всё. Но многое. В храм вот в кепке и грязных сапогах войти, плюнуть на старинный, истёртый ногами верующих пол, сорвать икону со стены и швырнуть с крыльца – можно.

Первая полетела со звонким стуком сухого старого дерева по каменным ступеням. А со стороны церковной ограды разнёсся сдавленный стон: сельские старухи собрались и со страхом смотрели на происходящее. Протестовать и кричать в голос опасались, но стона не сдержали. Рыжий победоносно посмотрел на них и ухмыльнулся. Некоторые бабки плакали, другие шептали что-то, наверное, молитвы, одна даже дёрнулась в сторону ворот, но её не пустили. И она обессилено повисла на ограде, зацепившись за неё руками так, словно могла упасть, если бы не опора. Рыжий презрительно хмыкнул и снова вошёл в храм.

Внутри уже всё было по-другому, не так, как утром. Со стен содрали почти все иконы, вытащили из алтаря и свалили в центре разную утварь и даже огромное тяжёлое паникадило умудрились снять и теперь вытаскивали на улицу. Оно не проходило в двери, и пришлось поднатужиться. Паникадило застонало и из идеально ровного круга превратилось в мятый косой овал, тут же под крики у улюлюканье скинутый с крыльца.

Несколько человек прямо на полу сдирали с образов изукрашенные оклады. Рыжий осмотрелся и через головы крикнул главному:

– Куда иконы девать?

– Большие сказали в музей свезти, в город. Их в подводу грузите. А с мелочью делай, что хочешь. Сожги или вон – старший махнул в сторону дверей – в реку скинь.

– В реку? – обрадовался занятной идее Рыжий. – А что? Можно и в реку. Отправим в большое плавание поповский дурман.

Он подхватил несколько образов поменьше и быстро зашагал по тропке, сбегавшей к реке. Бабки за оградой провожали его испуганными взглядами. Рыжий свалил иконы в траву и стал по одной закидывать как можно дальше, на середину довольно быстрой реки. Иконы завертелись в маленьких водоворотах, которых в коричневых неспокойных водах было много, и медленно поплыли вниз по течению.

Когда Рыжий отряхивая руки, словно после грязной работы, поднимался вверх, к храму, бабки смотрели на него с ужасом.

* * *

Ох, и тёплое же стояло лето, ох, и светлое же! Пелагея радостно потянулась и выглянула в окно. Бабушка уже возилась в огороде.

– Бабуля, а меня что не будишь?

– Выспалась, стрекоза? – улыбнулась бабушка, распрямляясь. – Поди поешь. На столе всё.

– А потом что? – Пелагее было так хорошо, что хотелось петь и танцевать, и она притоптывала на тёплых от солнца некрашеных досках.

– А потом прополем вот эти грядки и беги гуляй. Можешь в село сходить.

– Не хочу в село. Я здесь поиграю, на берегу.

– Ну, поиграй, поиграй, – согласилась бабушка. – Я вон тебе початков для кукол нарвала.

– Ой, спасибо! – обрадовалась Пелагея и побежала умываться. День обещал быть чудесным.

На берегу, как обычно, никого не было. Да и кто мог быть? Они с бабушкой тихо летовали вдвоём на хуторе, в отдалении от села. Это раньше они жили весело, когда не умерли ещё родители и дед. Но их не стало. Остались только они с бабушкой. Так и живут. Осенью, зимой и весной Пелагея бегает через лес в сельскую школу. А летом целые дни проводит здесь. Иногда только выберется в село. Но нечасто. Ей и здесь хорошо.

Прежде ещё в храм ходили с бабушкой. Пелагее нравилось. Там красиво пели, вкусно и сладко пахло ладаном, а батюшка во время проповедей всегда рассказывал интересные истории про Христа, Его Мать и других. Но теперь церковь закрыли и батюшку куда-то увезли. Бабушка плакала тогда. Да и теперь нет нет да и вздохнёт, глядя в ту сторону, где на берегу стоит их храм. Река в этих местах круто изгибается, и получается, что храм и их дом стоят почти друг напротив друга, словно через реку, хотя и находятся на одном берегу. И Пелагея любит играть у воды, поглядывая время от времени, как блестят вдали маковки. Вот и сейчас она на берегу возилась с куклой, сделанной из кукурузного початка, плела ей косу и рассказывала:

– Вот смотри, Зинуля, это наша река, наверху, за деревьями – дом. Вон там, вон, смотри… село и храм…

Пелагея посмотрела вдаль, на церковь, и вдруг замерла, посидела недолго, вглядываясь, отложила куклу, вскочила и, подхватив юбку, вошла по колени в воду.

– Посиди пока, Зинуля. Я сейчас.

Прямо на Пелагею воды реки несли какую-то тёмную доску. Она то и дело меняла направление, крутилась в водоворотах, но девочка исхитрилась, выловила её, перевернула и ахнула: это была икона. Она подняла глаза и увидела, что по реке плывут ещё и ещё иконы. Много икон. Пелагея выскочила на берег, осторожно положила на траву образ и истошно закричала вверх, туда, где за деревьями виднелся их дом:

– Бабушка-а-а! Бабушка-а-а-а-а-а!

Бабушка не откликнулась. Девочка заметалась по берегу, не зная, что делать, бежать ли к дому за помощью или вылавливать следующие иконы. Она глянула на реку – образа подплывали всё ближе – и бросилась в воду. Юбка сразу намокла, прилипла к ногам и очень мешала, но Пелагея смогла схватить первые два образа и потащила их к берегу.

– Бабушка-а-а-а-а-а!!! – снова закричала она. – Помоги-и-и-и!

Вытаскивать эти иконы было сложнее: глинистый берег от мокрых ног скользил, юбка сковывала движения. Но Пелагея снова, спотыкаясь, кинулась в воду.

Наконец на высоком берегу появилась бабушка. Краем глаза Пелагея заметила, что та всплеснула руками и быстро-быстро стала съезжать по заросшему осокой обрыву вниз, к ней на помощь.

– Палаша! – кричала бабушка. – Я бегу, бегу. Лови, лови их!

Она, наконец, спустилась и тоже бросилась в воду.

Из-за кустов на высоком берегу за ними наблюдала женщина. Она несколько минут смотрела на то, как бабушка и внучка вновь и вновь вбегают в реку и вытаскивают на берег икону за иконой, потом отступила от края обрыва и быстро пошла куда-то.

День погас так скоро, что Пелагея даже удивилась. Уже давно река не приносила к ним икон. Они выловили все, ни одна не уплыла вниз, не пропала. И теперь чистыми полотенцами они с бабушкой насухо вытирали иконы и переносили в свой дом. Пелагея вглядывалась в строгие обычно лики Спасителя, Богородицы и святых, и ей чудилось, что они улыбаются. И она улыбалась им в ответ.

– Ничего, внученька, ничего, – почему-то то и дело приговаривала бабушка, в голосе её звучали слёзы. И Пелагее казалось, что это она утешает не её, а саму себя.

– Ничего, бабушка, – откликалась она в ответ и снова отправлялась вверх по склону, бережно неся очередную икону.

На берегу опять показалась женщина. Теперь она была со спутницей. Обе они, осторожно выглядывая из-за кустов, смотрели на происходящее. Первая шагнула было из зарослей в сторону оставшейся на берегу старой Прасковьи, но тут вдали раздались голоса, и вторая женщина дёрнула её за руку и испуганно покачала головой. Ветви кустов качнулись, закрывая женщин. И снова на берегу осталась только Прасковья. Занятая иконами, она никого не заметила. Пелагея, мчавшаяся от дома к бабушке – тоже.

Глава 3

Наши дни

– Мариш, обожаю твой день рождения! – Лера в очередной раз обняла подругу и прижалась щекой к её щеке.

Марина, которая вообще-то подобные нежности терпеть не могла, не отстранилась: Лера была ей как сестра, всю жизнь, с яслей, вместе. Это казалось невероятным, но Марина помнила, как мама впервые привела её в ясли, а из группы, покачиваясь на крепеньких ножках, вышла девочка. Это и была двухгодовалая тогда Лера. С тех пор они не расставались ни в саду, ни в школе. Только в институты поступили разные: Лера в текстильный, а Марина в медицинский. Но это уже не имело никакого значения. Они проросли друг в друга так, как далеко не всегда прорастают даже родные по крови люди. Ни зависти, ни ревности, ни недомолвок не было между ними за эти годы. И родители Марины любили подругу единственной дочери не меньше, чем саму дочь. А мама Леры… с мамой Леры всё было довольно сложно. Но это только укрепляло дружбу и делало её ещё более ценной для обеих.

– Такой человек как ты, Мариш, мог родиться только весной. Когда хочется жить, любить, творить и вытворять! – Лера игриво посмотрела на друзей. – Посидели так здорово… И вообще, не хочу по домам расходиться!

Юля, ещё одна их школьная подруга, вспомнила:

– Здесь же близко «Клубито»! Я слышала, там сегодня Тиф поёт…

– Кто? – не поняла Марина.

Её бывший однокурсник Максим глянул с ласковой снисходительностью и пояснил:

– Совсем ты в своей поликлинике от жизни отстала. Тиф! Ну, наш местный Тимати и Егор Крид в одном флаконе. Девчонки от него в обмороки падают. Вот он, кстати…

Максим показал на афишу в витрине кафе, мимо которого они как раз проходили. На ней симпатичный парень стоял, опершись о электрогитару, и с поволокой смотрел на потенциальных зрителей. Лера и Юля закатили глаза и рухнули на ближайшую скамейку, изображая обмороки.

Марина сделала вид, что проверяет у подруг пульс, похлопала их по щекам и рассмеялась:

– Неубедительно. Вставайте, симулянтки. Только местного Тимати и Егора Крида нам не хватало… Ещё и с таким псевдонимом и таким воздействием на неустойчивую психику поклонниц.

– Ты возражаешь как врач? – изображая тревогу поинтересовался Максим.

– И как человек, которому родители и учителя в музыкальной школе привили хороший вкус.

– Да ладно, Мариш, – кряхтя поднялась со скамейки Лера. – Пошли! Потанцуем. Тебя же никто не заставляет слушать Тифа и вступать в многочисленные ряды его поклонниц.

Марина в весёлом изумлении округлила глаза:

– Интересно, как я смогу танцевать и не слышать его?

Лера пожала плечами:

– Представляй, что танцуешь под Генделя… Или Глюка…

Максим, притворно ужасаясь, уставился на них:

– Девчонки, что за разговоры?! Вы меня пугаете! Глюк какой-то…

– Не какой-то, а Христофор Виллибальд, немецкий композитор. Автор опер «Парис и Елена», «Альцеста»… – вступилась за музыкальные вкусы подруги Лера.

Максим закатил глаза. Марина прыснула и присоединилась:

– …«Армида», «Ифигения в Тавриде»…

– Я сейчас сам офигею от вас, вашего Глюка и глюканутых названий его творений. Срочно ведите меня на Тифа! Мне нужно прийти в себя от ваших издевательств.

Лера сочувственно погладила приятеля по плечу:

– Ладно уж… Пошли, Мариш, а? Продолжим праздник. И правда, танцуй, как хочешь, хоть как в детстве на уроке классического танца, и получай удовольствие.

В глазах Максима и Юли появилась надежда, они умоляюще воззрились на Марину. А та снова рассмеялась и покачала головой:

– Как ты себе это представляешь? Если я последую твоему совету, то закончу этот день в карете скорой психиатрической помощи. А это не входило в мои планы…

– Именинница, не занудствуй! – возопил Максим, приобнял Марину и потащил ко входу в «Клубито», к которому они очень кстати подошли.

Внутри было шумно и многолюдно. У больших зеркал роились барышни разных возрастов. Представителей другого пола было гораздо меньше.

– О! Макс! – обрадовался один из них, обвешанный цепями тощий парень. – Ты очень вовремя. Начинаем через три минуты. Идите скорее…

– Девчонки, отлично, – тут же засуетился Максим, – нам направо… сюда…

Он снова подхватил Марину, Леру и Юлю и начал проталкивать их через толпу. Вскоре они очутились в неожиданно большом зале. Марина стала осматриваться, но тут на сцену вальяжно вышел парень с афиши, вокруг завизжали так, что непривычные к такой реакции на кумиров Лера и Марина втянули головы в плечи, а Максим рассмеялся.

Лера перевела взгляд со сцены на подругу и попросила:

– Мариш, я знаю, что ты всё это не выносишь. Ну, потерпи немного. Правда, хочется расслабиться. А после Тифа обещают романтическую программу… Ты же тоже любишь танцевать…

– Только ради тебя, – фыркнула Марина и повернулась к сцене.

– Обожаю тебя! – повисла у неё на шее Лера.

– А я – тебя.

Глава 4

Наши дни

Концерт закончился быстро. Спустя каких-то полчаса всё тот же увешанный цепями парень вывинтился из толпы и подошёл к ним.

– Макс, представь меня своим подругам.

– Девчонки, это Лев, мой сосед по двору и продюсер Тифа. Лев, это Марина, Юля и Лера.

Все, улыбаясь, вежливо покивали друг другу. А Лев шутовски потряс каждой из девушек руки, при этом цепи на его шее и запястьях зазвенели.

– Как вам сегодняшний концерт? – поинтересовался продюсер Тифа.

– В наших дружных рядах не свойственные нам разброд и шатания. Не всем, как выяснилось, по душе творчество Тифа и его псевдоним.

Максим сочувственно приобнял Марину. Та напряглась, не желая никого расстраивать. Но Лев не обиделся:

– Как приятно видеть девушек, имеющих собственное мнение. А то большинство при виде Тифа и звуках его голоса по собственному желанию падает к ногам кумира и в штабеля складывается. А вас я сейчас с ним познакомлю, и вы поймёте, как ошибались! Тиф не так прост, как может показаться… Кстати, его настоящее имя – Тимофей!.. А вот и он! Тим, иди к нам!

Тиф уже давно спрыгнул со сцены и общался с поклонницами, но, услышав призыв продюсера, тут же оставил их и направился к Марине и её друзьям, широко улыбаясь:

– Здравствуйте, рад видеть в нашем клубе новых людей.

Его заинтересованный взгляд остановился на Марине.

– Сейчас начинается романтическая программа. Позвольте пригласить вас…

Марина вопросительно оглянулась на Леру, та подтолкнула её в спину и шепнула:

– Парень – закачаешься!

Марина грозно посмотрела на неё, но с Тимофеем всё же пошла. Танцевали они долго. Краем глаза она видела, что Максим не отходит от Юли, а весёлую яркую Леру буквально разрывают на части желающие пообщаться и пригласить на танец. Сама Марина неожиданно разговорилась с Тимофеем, и вечер перестал казаться ей испорченным…

* * *

В гримёрке было темновато. Тиф не любил яркий свет, потому что тот безжалостно высвечивал то, что раздражало и угнетало его: крохотную комнату, сваленные в углу сумки, рюкзаки и футляры от инструментов, неаккуратно брошенную на стулья одежду вперемешку со скромными костюмами. Вся эта бедность и неустроенность злила Тифа, и он предпочитал полумрак, милосердно и угодливо маскирующий действительность.

Войдя в гримёрку, Тимофей рухнул на стул, который скрипнул под ним, и со вкусом потянулся:

– Хорошо потусили…

Лев проворчал:

– Тебе бы всё тусить.

– А тебе бы всё на мне пахать…

Продюсер и друг, вернее, друг, ставший продюсером, убедительно изобразил оскорблённую добродетель, вздёрнул брови и надменно поинтересовался:

– Разве только я хочу стать богатым?

Тиф – Тимофей сценический псевдоним предпочитал имени, данному родителями, – в тон ему ответил:

– Не только. Но только ты считаешь, что зарабатывание бабла должно быть круглосуточным.

– Просто я хочу недолго ударно поработать, а потом не менее ударно отдыхать всю оставшуюся жизнь…

Тифа потянуло философствовать и он, подпустив в голос проникновенности, сказал:

– Кто бы ещё знал, сколько её осталось, этой жизни. Поэтому лучше совмещать полезное с приятным. Вот, как я…

Лев усмехнулся:

– Если бы не я, то у тебя на это приятное бабок бы не было.

– Это да. Признаю.

Лев милостиво кивнул:

– Я рад… В общем, как мы и договаривались, в июне у нас отпуск, я как раз смотаюсь в обе столицы, постараюсь там контактами обрасти. Потом обкатываем новую программу в родной области, а осенью штурмуем Москву и Питер, чтобы к новогоднему чёсу уже быть в струе…

– Слушаю тебя и начинаю верить, что всё получится.

Лев встал, неторопливо прошёлся из угла в угол – весь путь туда и обратно занял несколько секунд – и важно изрёк:

– Слушайся дядю, и всё обязательно получится. Ещё не было ни одного дела, которое не смог бы провернуть Лев Горин.

Тимофею стало смешно, и он не выдержал:

– Да что ты? А как же Дашка в десятом классе?

– Это не дело, это тинейджерская глупость и разыгравшиеся гормоны, – не стушевался Лев. – С тех пор я значительно поумнел и понял, что ни одна красотка силой своего воздействия на меня не может сравниться с баблом.

– В этом я, пожалуй, с тобой соглашусь… Ладно, пойду я. Меня обещали довезти до дома…

– Э! А барахло? – возмутился Лев.

– Лёвчик, кто у нас продюсер? Я своё дело сделал, отпахал так, что все клуши визжали от восторга. А организация – это, извини, твоё. Вылови внизу пацанов, пусть свои манатки собирают. А мне пора…

Тиф с видом оскорблённой звезды выплыл в дверь, а Лев не то возмущённо, не то восторженно бросил ему в спину:

– Звезда, не звезди!

Тиф оглянулся:

– Ладно, Лёв, не обижайся. Но мне сегодня и правда нужно уйти. Разберись уж со всем, а? В следующий раз и я тебе помогу.

– Ага, так я тебе и поверил, – по-детски протянул Лев, но останавливать Тифа не стал. – Ладно уж, дуй отседова…

* * *

На улице уже совсем стемнело. Марина припарковала машину, которую они с Лерой перегоняли от ресторана, где начинали отмечать день рождения, у «Клубито» и огляделась:

– Ну, и где он?

– Сейчас выйдет, наверное, – пожала плечами Лера. – Ну, не сердись, подвезём человека. Что нам стоит?

– А что? У звезды местного масштаба нет денег на такси?

– Ой, ладно, Мариш, перестань изображать не пойми кого. А то ты не знаешь, что деньги не с неба падают. Он только начал раскручиваться… Да и, кстати, мне показалось, что дело не в том, что Тиф хочет сэкономить, а в том, что ему кое-кто понравился.

– Не смеши меня, – фыркнула Марина.

В этот момент из чёрного хода клуба показался Тиф, огляделся, увидел её машину, быстро подошёл к ней, открыл заднюю дверцу и сел, с трудом уместившись между подарками, цветами и наполненными гелием шариками.

– Вот спасибо, девчонки! Не очень долго ждали?

Лера помахала рукой:

– Нет, как раз пока за машиной прогулялись, она у ресторана была припаркована. Мы там день рождения Марины отмечали…

– Так вот к чему здесь всё это великолепие! А я и не знал! Мариночка, поздравляю!

– Спасибо, – коротко поблагодарила Марина и завела машину. – Куда едем?

– Мне в Заречье, если можно.

– Отлично, это близко от нас. Вернее, от дома моих родителей. Мы сегодня ночуем у них.

– Да, вспомним детство, – поделилась радостью Лера. – Утром тётя Аня нас блинами накормит, с черничным вареньем…

– Ух ты! Блины и черничное варенье – это просто мечта, – восхитился Тиф.

Лера вопросительно уставилась на подругу, стараясь, чтобы Тиф этого не заметил. Та кивнула и вежливо пригласила:

– Если хотите, присоединяйтесь.

Тиф с улыбкой поправил: