Read the book: «Досчитать до семи», page 3

Идея выпить вино принадлежала Бените. Она, словно вдохновлённая собственной дерзостью, шепнула, что знакомые мужчины всегда готовы помочь достать что-нибудь «для взрослых девочек». Пара слов, пара очаровательных улыбок – и уже через несколько минут бутылка красного вина оказалась в их распоряжении.

Они устроились на заднем дворе клуба, куда обычно выходили сотрудники, чтобы выкурить сигары. Уголок выглядел непритязательно: железные стулья, деревянный стол с множеством царапин, старый зонтик для тени, который давно выцвел под солнцем. Но для девочек это место казалось их маленьким миром, где никто не мог им помешать.

– Удивительно, правда? – сказала Бенита, разливая вино в пластиковые стаканчики. – Дорогое вино в таких дешёвых стаканах.

– В этом вся наша жизнь. Главное, что внутри, а не снаружи, – усмехнулась Лаура.

Подруги засмеялись, но её слова повисли в воздухе с лёгким оттенком грусти. Лаура смотрела, как капли вина остаются на стенках стаканчика, а её мысли витали далеко отсюда.

Бенита, чувствуя настроение подруги, наклонилась ближе.

– Ты в порядке?

– Просто думаю, – Лаура сделала небольшой глоток и опустила глаза. – Знаешь, иногда мне кажется, что все эти разговоры о будущем… Они ничего не значат. Всё равно всё будет не так, как я планирую.

– С чего ты это взяла? – вмешалась София. – Ты всегда так уверена. Даже завидно иногда.

Лаура подняла голову, будто пытаясь найти ответ в темноте двора.

– Просто… мне надоело думать, что всё зависит от меня. Иногда хочется, чтобы кто-то просто сказал: «Вот, Лаура, это твой путь. Иди по нему».

Разговор потихоньку перетёк на другие темы, вино сделало своё дело, и вечер закончился громким смехом, розовыми щеками и обещаниями встретиться снова. Когда Лаура шла домой, ночь казалась удивительно тихой. Обычная дорога, обычно такая длинная, на этот раз была словно покрыта туманом. Мысли то и дело возвращались к тревожащим её вопросам: куда пропали её родители?

Подойдя к дому, Лаура заметила, что окно детской светится. Значит, младшие ещё не спали. Это показалось ей странным – слишком поздно для их возраста.

– Ты где была? – Отец тяжело вздохнул, опустив руки. На его лице отразилась усталость, смешанная с чувством вины, которое он старался скрыть. Лаура почувствовала, как гнев внутри неё растёт, но ответов всё ещё не было.

– Скажи мне, – голос её дрожал, – где мама?

Отец посмотрел на неё долгим взглядом, но не сразу ответил. В этот момент из соседней комнаты появился священник. Его присутствие было неожиданным для Лауры, но он двигался спокойно, как человек, который привык находиться в чужих домах и вызывать доверие.

– Спасибо вам, отец Сантос, – обратился к нему Эрнандо, выпрямившись. Он смотрел в пол, словно сама мысль, что он тут находится, пугала его. – Мы очень ценим вашу помощь.

– На то воля Божья, – мягко ответил тот, складывая руки перед собой. Его голос был тёплым, и он посмотрел на Лауру так, словно видел её напряжение, но не хотел вмешиваться.

– Воля Божья? – внезапно воскликнула Лаура, обращаясь скорее к отцу, чем к священнику. – А наша воля, как быть с ней? Почему никто не объясняет, что происходит?

– Лаура… – попытался вмешаться отец, но она перебила его.

– Нет, папа! – крикнула она, чувствуя, как её голос дрожит от обиды и гнева. – Вы с мамой исчезаете без предупреждения, сваливаете на меня этих двоих, а потом ждёте, что я просто это приму?

Адриан, стоявший за дверью, выглянул на этот громкий всплеск эмоций сестры, а Сантьяго, сидя на родительской кровати, вертел в руках игрушку, стараясь казаться безразличным.

– Лаура, пожалуйста, – снова попытался успокоить её отец, его голос был низким и строгим.

– Нет! – вскрикнула она, слёзы уже блестели в её глазах. – Вы ничего мне не объясняете! Думаете, я тут просто слуга, которая должна за всеми следить? Знаешь что? Как только я закончу школу, я уеду.

Отец замер, глядя на неё, будто её слова ударили сильнее, чем он ожидал.

– Я уеду, – повторила она, уже срываясь на шёпот. – И вы даже не узнаете, куда. Чтобы на меня больше никто ничего не вешал.

Комната наполнилась тишиной, в которой слышалось лишь тяжёлое дыхание Лауры и глухие удары её сердца. Отец внимательно смотрел на неё, но его лицо оставалось непроницаемым.

– Лаура, мы всё объясним, когда придёт время, – наконец тихо сказал он.

– А когда это будет? – Лаура сделала шаг к нему, сжимая кулаки. – Когда я уже не смогу больше терпеть? Когда я уйду?

Отец ничего не ответил, просто отвёл взгляд. Отец Сантос мягко коснулся плеча Лауры, словно чтобы напомнить ей о чём-то.

– Лаура, ты сильная, – произнёс священник. Его голос был спокойным, но твёрдым. – Но иногда, чтобы понять, что происходит, нужно время. Время, дитя моё.

– Время? – усмехнулась она сквозь слёзы. – А пока что мне делать? Жить в этом хаосе и ждать, пока кто-нибудь соизволит что-то рассказать?

Папа ничего не сказал, только тяжело вздохнул. Лаура развернулась и, не оглядываясь, вышла из комнаты. Она взяла плейер старшего брата, что лежал на кухонном столе и громко хлопнула дверью. Внизу осталась напряжённая тишина.

– Бог даёт испытания только тем, кто может их вынести. – Произнес отец Сантос, развернулся и ушел.

Папа устало провёл рукой по лицу, будто эти слова его не утешили.

Прошла неделя. Один за другим тянулись дни, без четкого ощущения времени. Утром – школа, вечером – детская комната, окутанная приглушенным светом и тишиной, потому что Лаура выполняла свои домашние задания, а Сантьяго и Адриан словно в моменте повзрослели и больше не нарушали тишину своими криками. Каждый вечер Лаура ловила на себе взгляд папы – всё тот же, полный усталости и тяжести. Отец Сантос по-прежнему подвозил младших братьев домой. Лаура же предпочитала идти со школы домой одна, оставляя братьев под его присмотром. Он изредка спрашивал у неё, как дела, когда они пересекались возле двора дома. Она отвечала односложно, кивая и будто бы не замечая его.

Папа, похоже, избегал долгих разговоров. Он приходил с работы, едва успевал поужинать и быстро уходил в свою комнату. Всё стало необратимо другим – но когда это произошло, она не могла точно сказать.

Глава 3

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НОВОГО ГОДА (1982 г.)

Город медленно пробуждался после новогодней ночи. Ленивый рассвет, а на улицах царила звенящая тишина. Ночные звуки карнавала, взрывы фейерверков и смех, что еще вчера лились на улицах, казались воспоминанием из другого времени. В воздухе стоял легкий запах дыма и прохлады, смешанный с ароматом утреннего кофе и свежеиспечённых круассанов из соседних пекарен. Кафе открывались к полудню, и первые гости – немного растрёпанные и зябкие после долгой ночи, приходили к стойкам за чурросами и горячим шоколадом. И таким было утро после новогодней ночи из года в год в центре Сумайа.

В наших краях иней покрывал овраги и холмы, редкие дома стояли одиноко, будто ёлочные игрушки. Всё было очень спокойно и бело. Но этот медленный ритм нового дня ощущался даже в наших домах, построенных на окраине города. Солнечные лучи, слабые и приглушённые, пробивались сквозь щели ставен, освещая остатки праздничных гирлянд. В детской комнате, где стояли две двухъярусные кровати, всё дышало уютной сонливостью. Никто из детей не хотел вставать, и лишь когда за окном раздался мягкий, но глубокий звук подъезжающей машины, они повыскакивали со своих постелей и все тут же рванули во двор, накинув поверх пижам куртки. Там, среди первых проблесков нового года, они увидели, как отец помогает маме выйти из машины, бережно поддерживая её, а она держала в руках крохотный свёрток.

Я появилась на свет в эту самую глубокую ночь зимы, в первый день Нового года. Вокруг стояла та тишина, что бывает только в новогоднее утро – редкая и насыщенная ожиданием. Свет в машине мягко заливал пассажирское кресло. Папа выскочил из своего места, открыл дверь и тут же я впервые ощутила холод. Прохладный ветерок коснулся моего лица, пока отец нёс меня к дому, где на пороге ждали Лаура, Хулио, Адриан и Сантьяго. Сонными взглядами мои братья и сестра смотрели на меня с таким удивлением, будто я была чудом, которого никто не ждал.

Сквозь полуприкрытые глаза я видела расплывчатый мир, наполненный теплом. Мой новый дом окружил меня странной, но уютной смесью запахов: тёплое молоко, древесина, духи мамы и что-то сладкое, как шоколад. Я улавливала светлые и тёмные пятна: свет лампы, коричневатые стены, силуэты людей, что кружили вокруг меня. Мамины шаги были осторожными, словно она боялась, что я растаю в её руках. Через узкие окна в комнату лился свет зимнего утра – бледный и мягкий, он падал на крошки, оставшиеся на скатерти на кухне, на одеяла, разбросанные на диване, и на игрушки, покоившиеся на полу.

– А как мы её назовём? – спросил отец, когда они с мамой остались наедине, а дети сидели за столом на кухне.

За те несколько недель в больнице, пока мама лежала на сохранении и её обследовали, она совсем забыла подумать над именем.

– Как ты смотришь, если мы назовём её Алисия?

Отец задумался, проигрывая имя на губах, будто пробуя его на вкус.

– Алисия… Звучит хорошо, мне нравится.

Мама лишь кивнула, глядя на него с улыбкой, в которой смешались и радость, и волнение. Но, отвернувшись к окну, она тихо произнесла:

– Да, она у нас будет Алисия.

Вот в тот самый момент я и получила своё имя. Каждый день был как первая страница новой истории. Мир раскрывался передо мной во всём своём разнообразии – яркие пятна света на стенах, мягкие звуки, отголоски шагов и голосов. Я замечала, как утром мама улыбалась чуть иначе, чем вечером, как старший брат иногда нахмуренно качал головой, сидя на стуле рядом. Я изучала их лица и жесты, каждый день запоминая их по-новому, собирая кусочки их заботы и тревог. Слёзы, медленно опускающиеся с маминых глаз, пронзительные звуки смеха младших братьев и яркие блики света на любимой чашке папы – все это стало моим миром, всё это росло со мной, обрастая смыслами и оставляя следы, что с каждым днём становились всё глубже.

В один из холодных дней мама отвела отца в сторону, её голос звучал тихо и осторожно, а взгляд был наполнен тревогой. Она отвернулась, глядя в сторону оврага за домом, где иней тонким серебристым слоем покрыл мёрзлую траву. Её пальцы судорожно теребили край халата.

– Это не просто нервный срыв, – наконец прошептала она, её голос дрожал, как слабый огонь, готовый потухнуть. – Ты видел его глаза, когда мы забирали его из клиники? Это был не наш Хулио.

Отец не сразу ответил. Его взгляд блуждал по двору, словно он искал, за что зацепиться, чтобы не смотреть на лицо жены. В этом взгляде прятались не только усталость, но и страх, который он отчаянно пытался скрыть.

– Он… запутался, – сказал наконец отец, стараясь звучать твёрдо, но голос выдал его неуверенность. – Ему нужно время, чтобы снова стать собой.

– А если он не станет? – спросила она. – Если это теперь он?

– Мы будем за ним следить. Не оставляй Алисию с ним наедине, пока не убедимся, что всё в порядке.

Мама кивнула, но было видно, что эти слова её не успокоили. В это время Хулио стоял в дверном проёме, прислонившись к двери. Его силуэт, полускрытый за шторой, сливался с тусклым светом зимнего утра. В руках он держал старый футбольный мяч, к которому никто уже давно не прикасался. Его пальцы, будто зачарованные, медленно скользили по потрёпанной поверхности.

Сантьяго, проходя мимо комнаты, осторожно заглянул внутрь и замер на пороге.

– Хулио? – позвал он, но его голос прозвучал слишком тихо, как будто он боялся потревожить брата.

Хулио повернул голову, медленно, словно тягость движения давала о себе знать. Его глаза встретились с глазами Сантьяго, и тот невольно отступил на шаг. Взгляд Хулио был тяжёлым, неподвижным, в нём читалось что-то чужое, странное.

– Ха! Что ты делаешь? – спросил Сантьяго, стараясь придать голосу уверенности, но это вышло неуклюже.

Хулио посмотрел на мяч в своих руках, будто только сейчас заметил его.

– Думаю, – ответил он коротко. Затем его губы дрогнули в слабой улыбке. – Бог даёт нам знаки, Сантьяго. Только мы их не всегда видим.

Сантьяго нахмурился, не понимая смысла этих слов, но внутри него зашевелился неприятный холод.

– Знаки? Какие?

Хулио, не отвечая, поднял мяч и медленно провёл рукой по его поверхности.

– Все ответы здесь, – тихо сказал он, будто это был не просто футбольный мяч, а что-то гораздо более важное.

Сантьяго стоял неподвижно, чувствуя, как воздух в комнате становится мрачным, словно сама реальность вокруг них начинала искажаться. В комнате что-то резко хлопнуло, и Хулио вдруг посмотрел на брата с лёгкой улыбкой, но в ней было что-то странное, как будто эта улыбка принадлежала кому-то другому.

– Не бойся, Санти, – сказал он, возвращаясь к окну. – Мы все просто выполняем свою роль.

Сантьяго, побледнев, быстро выбежал из дома, в панике начал осматривать окрестности дома и заметил маму с папой, стоявших возле дорожной канавы. Он подбежал к ним, испуганный и дрожащий, прижался к халату матери и начал взахлеб рыдать. Мама тут же опустилась на колени, крепко обнимая Сантьяго и прижимая его к себе. Её руки дрожали, но голос звучал мягко, как успокаивающая колыбельная.

– Санти, всё хорошо, малыш. Ты в безопасности. Что случилось?

Она погладила его по спине, стараясь приглушить дрожь его тела, но он лишь сильнее прижался к ней, уткнувшись лицом. Рыдания разрывали его маленькое тело, а слова путались в горле, превращаясь в невнятные всхлипы. Отец смотрел на них сверху вниз, его лицо застыло в странной смеси тревоги и напряжённого ожидания. Он сжал кулаки, потом отвернулся, бросив взгляд на далёкую линию горизонта.

– Санти, говори с нами, – снова начала мама, её голос дрожал от собственного страха, но она пыталась звучать уверенно. – Ты видел что-то? Это Хулио?

Сантьяго тихо всхлипнул, подняв на неё глаза, но в них было нечто, что заставило её замереть. В этих глазах не было обычного детского испуга, а была настоящая паника, будто он увидел что-то, чего не должен был видеть.

– Его глаза, – прошептал он едва слышно, будто даже говорить об этом было слишком страшно. – Они… чужие.

Мама замерла, её пальцы ослабли на плечах сына, а дыхание стало рваным. Отец шагнул ближе, его голос прозвучал твёрже, чем он, вероятно, чувствовал.

– Сантьяго, что ты имеешь в виду? Что ты видел?

Мальчик снова уткнулся в халат матери, прячась от обоих, как будто слова могли вызвать то, чего он боялся больше всего.

– Не заставляй его, – резко сказала мама, поднимая на отца взгляд, полный укоризны.

Отец глубоко вздохнул, прикрыв глаза рукой, будто пытаясь найти нужные слова. Наконец, он посмотрел на неё и тихо заговорил.

– Он чувствует то, о чём я боялся сказать тебе. – Его голос был глухим и безжизненным. – На футбольном поле, когда Хулио… когда это произошло…

Мама прижала Сантьяго к себе сильнее, но взгляда от мужа не отвела, будто эти слова были единственным, что имело значение.

– Он не просто кричал, что он "посланник Бога". Он сказал, что мир – иллюзия. Что нас всех держат в клетке, и что только он видит выход. Он говорил это… с таким видом, будто точно знает, о чём говорит.

Мама молчала, но её лицо стало бледным, а в глазах появился тот же страх, что был у Сантьяго.

– И ещё… – продолжил отец, опустив взгляд, – когда я приехал к нему ночью в клинику, он смотрел на каждого так, будто видел нас насквозь. Словно знал о нас что-то, чего даже мы не знаем.

Мама вдруг прижала ладонь ко рту, будто боялась, что её собственный крик вырвется наружу.

– Он вернулся домой другим, – прошептала она, не глядя на мужа. – Это не мой мальчик.

Каждый мой день начинался со взгляда мамы или папы. Их глаза всегда рассказывали мне что-то, чего я ещё не могла понять. Иногда в них была тёплая ласка, а иногда – глубокая, почти скрытая тревога, которая заставляла меня чувствовать, что в доме происходило нечто, чего я не могла увидеть. Кто-то из них поднимал меня из кроватки, и я чувствовала мягкость их рук, слышала, как они шепчут друг другу о чём-то, чего мне не понять, и уносили меня в кухню. Там я оказывалась на высоком стуле, откуда могла дотянуться до столовых приборов.

По утрам я часто видела маму возле нижнего яруса кровати. Она наклонялась к Хулио, что-то шептала ему, а потом осторожно клала в его рот беленькую таблетку, будто это была сладость. Я протягивала к ней свои ручки, требуя такую же, но мама гладила меня по голове и говорила, что это только для Хулио. Мне тогда казалось это несправедливым и я думала, что вырасту, стану такой же взрослой, как мой брат и тоже буду кушать эти белые конфетки. Я видела Хулио нечасто, но каждый раз его появление наполняло дом странным ощущением, которое мне не нравилось. Его движения были резкими, как будто он не мог найти себе места. Когда он смотрел на меня, его глаза казались чужими, как будто он видел не меня, а что-то совсем другое. Однажды он подошёл ко мне, протянул руку, но мама сразу встала между нами и унесла меня в другую комнату. Я не понимала, почему это было так важно, но её напряжённый голос, когда она шептала папе о том, что Хулио "опять странный", заставил меня почувствовать холод по отношению к нему.

Обычно к этому времени уже не спал Адриан. Его утренний взгляд был всегда немного уставшим, с красноватыми веками, будто ему приходилось не спать ночами. К вечеру, когда он возвращался откуда-то, куда уходил вместе с моим младшим братом и сестрой, я любила наблюдать за ним: он яростно рисовал что-то на листке бумаги, и эти движения – резкие, почти отрывистые – выглядели так, будто в них заключалась вся его внутренняя борьба. Иногда он замечал мой взгляд и усмехался, будто я была какой-то маленькой тайной, которая скрыта ото всех, но её видит лишь он.

Больше всего мне нравилось проводить время с мои младшим братом – Сантьяго. В его присутствии я всегда чувствовала себя спокойно, как будто он был единственным, кто находил время для меня по-настоящему. Вечерами он сажал меня рядом со своей шахматной доской, и я смотрела, как он расставляет фигуры с таким сосредоточением, будто это была карта мира, которую нужно разгадать. Он что-то рассказывал мне, иногда тихо, иногда задумчиво, словно не ожидая, что я пойму, но я просто любила слушать его голос. А когда он выигрывал партию у самого себя, то всегда с задором произносил своё "Ха". Все члены семьи закатывали глаза после этого, показывая, что эту эмоцию не нужно вставлять в любой ситуации. Но мне это нравилось: его "Ха!" раскрывало в нём совсем детскую и неподдельную искренность.

Лаура казалась мне самой загадочной. Иногда она приходила домой позже других, её лицо было таким красивым, очень похожим на лицо моей мамы, но в нём было что-то холодное, как будто её мысли витали где-то далеко за пределами нашего дома. Она редко замечала меня, словно я была частью декора, но её улыбка, когда она всё же бросала взгляд в мою сторону, была искренней и тёплой. Лаура пахла чем-то странным, чем-то, чего я не могла понять, но что всегда казалось мне частью её. И этот запах я стала ассоциировать только с ней.

Однажды, когда мама уехала по делам, за мной остался присматривать Адриан. Отец вернулся домой раньше обычного. Его шаги были тихими, но я почувствовала в его присутствии какую-то особенную тяжесть, будто он нёс с собой не только усталость, но и нечто большее. Адриан, лёжа в кровати, смотрел в потолок. Он бросил на отца быстрый взгляд, но ничего не сказал.

Отец подошёл ко мне, взял на руки и, мягко улыбнувшись, сказал:

– Пойдём, Алисия. Я хочу показать тебе кое-что.

Мы вышли во двор, где пахло свежей землёй и прелыми листьями. Солнце, опускаясь за холмы, мягко освещало ряды виноградных лоз, которые он так любил. Он шёл медленно, а я чувствовала, как его сердце бьётся ровно и сильно рядом с моим. Мы остановились у края участка, и отец, присев, посадил меня на своё колено.

– Знаешь, Алисия, – начал он, глядя куда-то в сторону, будто разговаривал не только со мной, но и с самим собой. – Иногда мне кажется, что я слишком много упустил. Когда родился твой брат Сантьяго… – он замолчал на мгновение, а затем продолжил, чуть приглушённым голосом: – Меня не было рядом с мамой. Пожар в центре Барселоны, срочный вызов. Я думал, что успею, что смогу быть рядом, когда он появится на свет. Но не успел. Пока я боролся с террористической атакой, где-то там, в больнице, родился мой сын.

Его взгляд скользнул к виноградным лозам, где последние сухие листья трепетали на ветру.

– Я тогда сказал себе, что больше не повторю этой ошибки, – продолжил он, обернувшись ко мне. Его глаза были полны решимости, но в них была и тень сожаления. – Но время летит быстро, Алисия. Я снова чувствую, как упускаю важное. С каждым днём. Я избегаю трудностей и ответственности, прячась на работе, потому что знаю, что не справлюсь идеально, не смогу быть идеальным отцом. И я совершал много ошибок. Не думай, что взрослые не имеют права ошибиться. Нет. Мы все совершаем ошибки и топчемся на одном месте, пока в нашей жизни не появляется кто-то, ради кого ты захочешь быть самым лучшим.

Он поднял меня и, прижав к себе, добавил:

– С тобой будет всё по-другому. Я буду рядом. Всегда.

Мы стояли так какое-то время, пока ветер не начал усиливаться. Отец укутал меня своей курткой, но его голос вдруг стал тише, почти шёпотом.

– Я думал, что буду прятаться на работе… – он замолчал, будто раздумывал, стоит ли говорить дальше. – Там ходят слухи про Хулио. Коллеги… они, знаешь, люди злые бывают. Кто-то посмеивается за спиной, кто-то ведёт себя, как будто боится меня. А недавно… – он сжал кулак, и я почувствовала, как он напрягся. – В шкаф подбросили дохлую крысу. Почему-то когда ты чувствуешь себя совсем разбитым и не прячешь этого, то люди думают, что сделать ещё хуже – будет самым лучшим решением.

Я не понимала, что это значит, но в его голосе слышалась обида, словно он сам не верил, что люди могли так поступить.

– Вижу, что ты хочешь мне сказать, – сказал он через паузу, посмотрев на меня. – Мама слишком устаёт, чтобы разбираться в моих проблемах. Да и зачем? У неё своих забот полно.

Он глубоко вздохнул, а затем вновь взглянул на меня, его лицо стало мягче.

– Ты маленькая, Алисия, но я знаю, что ты всё чувствуешь. С тобой легче говорить, чем с кем-то ещё.

Он поднялся, прижимая меня к груди, а я, едва понимая, что он сказал, прижалась к его плечу, ощущая тепло его руки, которое согревало меня даже в этот самый холодный вечер.

Мы вернулись в дом. Лаура с Сантьяго к этому моменту уже вернулись из школы. Я заметила, что Адриан весь день провёл в своей кровати. Он уже несколько дней подряд оставался дома, утверждая, что чувствует себя плохо. Целыми днями лежал на кровати или сидел за столом, рассеянно перелистывая учебники, но, кажется, не вникая в написанное. В доме часто стояла тишина, прерываемая его редкими кашлями и тихими шагами отца.

На четвёртый день отец вошёл в комнату, где Адриан укрылся одеялом, будто пытаясь спрятаться от всего мира. Отец сел на край его кровати, смотря на сына с серьёзным выражением лица.

– Адриан, – начал он мягко, но твёрдо. – Я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Но нельзя вечно так лежать. У тебя школа. Ты не сможешь всю жизнь "болеть" и пропускать занятия. Я не собираюсь на тебя давить, – продолжил отец после паузы. – Но подумай, к чему это приведёт. Чем больше ты будешь оставаться дома, тем труднее потом будет вернуться.

Адриан ничего не ответил, лишь натянул одеяло выше, будто это могло защитить его от слов отца. А тот встал, разминая пальцы, как будто пытаясь справиться с каким-то своим внутренним напряжением.

– Завтра ты идёшь в школу, – сказал он окончательно. – Тебе нужно учиться, нужно быть сильным.

Когда вечером мама вернулась домой уставшая, отец встретил её на кухне. Положив перед ней чашку горячего чая, он сел напротив и начал тихо говорить.

– Нам нужно что-то решить с Хулио.

Мама, привыкшая к этим разговорам, вздохнула, но ничего не сказала, давая ему продолжить.

– Ему нужно сдать экзамены. Если он не поступит куда-нибудь… – он замолчал, качая головой, – я не знаю, что тогда будет.

– Думаешь, его примут? После того случая? – спросила мама осторожно.

– В футбольной команде точно нет, – ответил отец с горечью. – Это в прошлом. Но, может, я смогу поговорить на работе. У нас сейчас открывается место механика в пожарной части. Если его возьмут, хоть какая-то помощь будет от него.

Он потёр лицо руками, будто пытаясь стереть усталость.

– Нам нужно больше денег, – сказал он прямо. – Всё слишком дорого, Марсела. Еда, одежда, школа. Адриан растёт, Сантьяго растёт. Лаура уже говорит, что ей нужно новое платье для выпускного. А теперь ещё Алисия…

Мама сидела напротив отца за кухонным столом, склонившись над чашкой чая, который она так и не попробовала. Её взгляд блуждал по деревянным прожилкам стола, словно там можно было найти ответ на все их проблемы. Наконец, она подняла голову и тихо произнесла:

– Я вернусь на работу.

Отец резко оторвал взгляд от окна, в которое задумчиво смотрел, и нахмурился.

– Марсела, нет.

Она подняла руку, прося не перебивать, и продолжила:

– В швейный магазин, как раньше. И… я ещё возьму несколько смен уборщицей в школе детей.

– В школе детей? – переспросил отец, не веря своим ушам.

– Да. Так я смогу присматривать за Хулио. Видеть, как он. С кем он общается. Убедиться, что он снова не… – Она осеклась, но оба знали, о чём она говорит.

– Марсела, это безумие! Ты слышишь, что говоришь? – перебил отец, его голос стал громче. – Ты собираешься шить по вечерам, убирать классы днём и ещё следить за Хулио? А Алисия? Ты понимаешь, что ей всего три месяца?

– Алисия всегда с тобой вечерами, утром я с ней буду, а днём она с Лаурой. Адриан тоже сможет помогать.

Отец встал из-за стола, будто ему не хватало воздуха. Он прошёлся по комнате, остановился у окна, затем повернулся к маме.

– Это не решение, Марсела. Это попытка разорваться на части. Что ты сможешь тогда отдать детям, если всю себя будешь оставлять на подработках?

– У нас нет выбора, Эрнандо, – сказала она тихо, но твёрдо. – Ты сам только что сказал, что денег не хватает. А Хулио… он не справится без поддержки. Ты сам видишь, как он себя ведёт. Мы должны быть рядом, чтобы помочь ему встать на ноги.

– А остальные дети? – резко спросил отец. – Сантьяго, Адриан, Лаура? Ты будешь приходить домой измотанной, кто будет заботиться о них? Алисия вообще останется без мамы.

Мама прикусила губу, но ничего не ответила. В кухне повисла тяжёлая, гнетущая тишина. Отец подошёл ближе к маме и обхватил голову руками, устало опуская взгляд.

– Я понимаю, что ты хочешь помочь, – произнёс он тише. – Но какой ценой? Ты не сможешь быть везде и всюду. Ты думаешь, что это выход, но ты не видишь, как это разрушит тебя. Нас.

Отец отвернулся, глядя в окно на тёмный двор. В тусклом свете лампы за окном их виноградники выглядели, как бесконечные ряды чёрных силуэтов, уходящих в пустоту.

– Ты думаешь, я не замечаю, как всё летит к чёрту? – тихо сказал он, не оборачиваясь.

– К сожалению, мы не можем позволить себе выбирать, – сказала она после долгой паузы.

– Я не хочу, чтобы ты это делала.

С того дня всё начало меняться, как будто наш дом с каждым утром наполнялся новым, тяжелым воздухом. Мама вставала ещё до рассвета, поднимая моих братьев и сестру с кроватей один за другим. Она готовила завтрак наспех, выставляя тарелки с кашей и стаканы с молоком, и каждое утро клала в рот Хулио те самые белые конфетки, о которых я всё ещё ничего не понимала.

Хулио, всё ещё сонный и отрешённый, молча принимал их и уносил свою тарелку обратно в кровать, подальше от нас. Мама не пыталась его остановить – она, кажется, избегала любых лишних слов. Лаура всегда пыталась задержаться за столом подольше, чтобы насладиться моментом, пока на неё не взвалят снова младших братьев, но мама лишь торопила её, поглядывая на часы. Когда отец уходил на работу, они почти не обменивались словами. Мама больше не целовала его в щёку перед дверью, как раньше. Она молча занималась делами, убирая со стола и стирая пятна с наших школьных форм. Стирка, уборка, походы за продуктами. Но больше всего я запомнила, как она будто пряталась от нас. Когда мы оставались вдвоём, я часто видела её блестящие от слёз глаза. Она думала, что я слишком мала, чтобы понять, но я видела всё.

Иногда она стояла у окна с пустым взглядом, иногда раздражённо снимала бельё с верёвки, едва касаясь руками холодной ткани. Она ходила по дому как тень, потерянная в своих мыслях. Грустная и замкнутая. Когда Лаура возвращалась из школы, мама бросала все дела и тут же уходила на подработку в швейную мастерскую. Я видела, как Лаура смотрела ей вслед через окно. Её лицо выражало раздражение. Она не понимала, почему мама стала другой, и, кажется, не пыталась понять.

Мама всегда возвращалась домой поздно, измотанная, с обрывками ниток, прилипшими к её рукавам.

Однажды, после особенно тяжёлого дня, мама села за кухонный стол и долго смотрела в одну точку. Её одиночество потревожил голос подруги – Исабель. Я слышала, как мама тихо говорила, будто извиняясь, что ей нужна помощь. Она объяснила, что совсем не успевает и не справляется одна, и попросила Исабель несколько раз в неделю присмотреть за мной. Та согласилась почти сразу, её лицо озарилось радостью. Она всегда была доброй, улыбчивой женщиной, и, казалось, что возможность помочь принесла ей искреннее удовольствие. Вскоре она стала приходить к нам, когда мама уходила в мастерскую. Исабель брала меня на руки, рассказывала сказки или показывала, как вязать длинные яркие шарфы. Я ничего не понимала, но это всё мне безумно нравилось. А стоило Исабель уйти, всё возвращалось на круги своя: гнетущая тишина и усталый взгляд мамы, который я видела всё чаще и чаще.

В один из солнечных дней, когда весь город готовился к открытию туристического сезона, отец решил устроить небольшой праздник в честь того, что мне исполнилось шесть месяцев. Он заранее купил маленький торт с нежным кремом, несколько шариков и даже позвал Исабель и отца Сантоса, чтобы та помогла маме с подготовкой и таким образом выразить благодарность за их помощь семье Эскарра. И этим же способом он привнес в наш дом немного радости и семейного тепла, которое давно исчезло из наших будней.

Когда гости собрались за столом в гостиной, отец поднял меня на руки и с гордостью сказал:

– Посмотрите на нашу маленькую Алисию, она уже полгода с нами!

Мама улыбнулась, но её глаза выдали усталость. Она постаралась поддержать атмосферу праздника, хлопая в ладоши, когда отец начал дуть на свечу, чтобы показать мне, как это делается. Хулио был на удивление оживлённым и дружелюбным, играл со своими младшими братьями и поддерживал беседу с Лаурой, чего за ним не замечали уже долгое время. Его лицо светилось улыбкой, а глаза блестели, как будто он снова стал тем весёлым парнем, которого мы знали раньше. Его голос звучал почти беззаботно, а мама, увидев его в таком состоянии, даже слегка расслабилась. Все подумали, что, возможно, наступила долгожданная перемена.