Основы психоаналитической теории (метапсихология)

Интерпретация и объектные отношения

Способ заполнения этой пустоты небытия (в экзистенциализме оно обозначается как «ничто» – Nichts) затрагивает важный вопрос терапевтической техники: как аналитик может помочь при активации переживания ранней утраты объекта? Лох не сомневался в правильности позиции Балинта (Balint, 1968, S. 210), считавшего объектные отношения таким же действенным терапевтическим средством, как и интерпретация. Если интерпретация ставит перед собой задачу устранения проявляющихся в переносе патогенных объектных отношений (что, собственно, и приводит к переживанию утраты объекта, описанному выше), то работа с объектными отношениями осуществляется посредством объектных отношений особого рода, которые Лох назвал инвариантными (Loch, 1991, S. 23f). Эти инвариантные объектные отношения представлены позицией, манерой держаться, настроем аналитика, которые не устраняются посредством интерпретации, однако определяют невысказываемые интерпретативные перспективы (Vertices в понимании Биона) и находят свое выражение в формулировке интерпретаций. Наряду с сеттингом объектные отношения являются фоном психоаналитической терапии, они включают в себя целый ряд форм отношений, создающих для клиента возможность перенести боль повторной активации ранней утраты объекта. Возможно, здесь неуместно давать детальное описание объектных отношений, названных Лохом инвариантными. Однако необходимо подчеркнуть крайнюю важность реального присутствия аналитика в те фазы, когда вследствие интерпретации пациентом переживается утрата объекта, а также желательность преобладания мягкого эротического переноса (Freud, 1912а, S. 371), поскольку он, вследствие своего невербального характера, поддерживает первичную идентичность. (Кроме того, Лох указывает на то, что эти невербальные объектные отношения могут рассматриваться и использоваться как сопротивление [Loch, 1993, S. 94, сноска 31].) Лох ратует за неинтрузивную, «ненавязчивую» позицию аналитика, который лишь следит за тем, чтобы страх утраты объекта при интерпретации переноса не стал слишком интенсивным. Аналитик также должен быть способен вынести боль утраты объекта, передаваемую ему пациентом посредством проективной идентификации, т. е. уметь переносить одиночество. Пациент также может интериоризировать контейнирующую функцию аналитика (Bion) и, таким образом, увеличить свою способность переносить боль.

Инвариантные отношения особенно важны в тех случаях, когда анализ имеет дело не с деконструкцией защитной системы, но с островками памяти о событиях, происходивших еще до обретения навыков речи (там же, S. 93). В этой фазе аналитик невербально предоставляет пациенту именно такие объектные отношения, в которых тот нуждается в своем регрессированном состоянии. Однако аналитик может распознать потребность пациента в тех или иных объектных отношениях лишь основываясь на своем актуальном эмоциональном состоянии. Помимо использования терапевтической регрессии и эмпатии не менее важно умение аналитика грамотно обходиться с переходными объектами и потенциальным пространством (Winnikott, 1951). Ну и разумеется, эффективным ответом на регрессию пациента является адекватная интерпретация. В этой фазе интерпретации имеют смыслообразующую функцию (Loch, 1993, S. 93).

Для создания возможности развития зрелых объектных отношений интерпретации должны способствовать устранению прежних инфантильных объектных отношений. Следовательно, образование Эго-самости связано с утратой объекта. Но это становится возможным лишь при условии, что боль, вызванная этой утратой, пережита и перенесена, ибо только таким образом чувственный опыт коммуникации с данным объектом превращается в символическую репрезентацию. Если этого не происходит, пациент остается слишком привязанным к своим первичным паттернам отношений. Это препятствует либидинозному катексису новых объектов, который является предпосылкой приобретения новыми объектами качества «эротогенного чувства бытия» (Ferenczi, 1913), открывающего перед пациентом новые жизненные перспективы. Лох всегда подчеркивал идею Биона о том, что возникновение мыслей также связано со способностью выдерживать боль (Bion, 1962).

Роль третьего в преодолении депрессивной позиции

Лох всегда подчеркивал ведущую роль депрессивной позиции в становлении душевно-духовной жизни (при этом он ссылался на работы М. Кляйн, Д. Винникотта, В. Биона). Такое становление осуществляется в ранних прегенитальных отношениях, включающих ребенка, мать, позитивные аспекты отца и основывающиеся на хорошем отношении к матери. Именно с этой идентификацией приобретается способность к репарации агрессивного поведения и способность восстанавливать либидинозный катексис (Loch, 1981, S. 227). В совместной с Геммой Яппе работе Лох показывает, как в классическом случае маленького Ганса (Freud, 1909) терапевтические интервенции привели к идентификации пациента с позитивными аспектами отца, что в свою очередь послужило защитой от управляемой влечениями регрессии к экзистенциально небезопасным отношениям между ними (Loch, Jappe, 1974).

Если по определенным причинам расщепление первичного объекта на «хорошую грудь» и «плохую грудь» укореняется глубоко и плохая часть объекта проецируется на отца, то для ребенка не существует позитивного аспекта отца, с которым можно было бы идентифицироваться. Лох, всегда подчеркивавший тесную взаимосвязь депрессивной позиции и эдипова комплекса, полагал, что в контексте эдипальной драмы такая динамика имеет свои особенности: базисные психологические отношения с первичным объектом достижимы только путем отцеубийства, ибо отец переживается исключительно как разрушитель диадных отношений (Loch, 1979, S. 54). Сложность преодоления подобной депрессивной позиции состоит в невозможности восстановления первичного объекта через идентификацию с убитым отцом. Терапия в таких случаях должна концентрироваться на проблемах, обусловленных депрессивной позицией, с целью ее преодоления. Необходимо проанализировать механизмы патологических реакций на утрату либидинозного объекта либо механизмы восстановления поврежденного объекта – все это направлено на ослабление чувства беспомощности в отношениях с первичным объектом. Для пациента аналитик представляет собой понимающий объект, находящийся сним в живых, реальных отношениях, что делает бегство в нарцистическую защиту ненужным. В связи с этим Лох предлагает психоаналитическую технику, в которой аналитик предстает в качестве «позитивного третьего» (в терминах Винникотта – object presenting, см.: Winnicott, 1971, S. 111f). Кроме того, такая позиция аналитика служит подтверждением потенциальных способностей пациента, поскольку он ощущает, что интерпретативная деятельность именно благодаря ему реализуется (Loch, 1979, S. 57).

Третий и идентификация с агрессором

Роль третьего также важна, когда речь идет об идентификации с агрессором, приводящей к отказу от непосредственного, прямого удовлетворения влечений. Для того, чтобы оргиастический опыт первичных отношений стал репрезентированным (что имеет огромное значение, поскольку наполняет личность чувством жизни), не превращаясь, однако, в потребительский акт, необходимо присутствие реального фрустрирующего, запрещающего объекта. Посредством идентификации с этим «первым агрессором» (понятие, идентичное фрейдовской первичной идентификации) образуется ядро Эго (первичное защитное Эго), что создает условия для появления объектных репрезентаций и делает возможным переход от бытия как такового к жизни, насыщенной эмоциональными и когнитивными феноменами. Таким образом, объект трансформируется в либидинозный объект и «обретает бессмертие в психической реальности» (Loch, 1981).

Перспектива в психоанализе

Особое значение в практике психоаналитического метода Лох придает изменению перспективы. Изменение перспективы предполагает, что аналитик в любой ситуации сохраняет способность к рефлексии, соответствующую позиции внешнего наблюдателя. Перспективистская позиция Лоха проявляется не только в его теоретических размышлениях, но и в его представлениях о конкретной деятельности в психоаналитическом процессе (Loch, 1986). Такая позиция подразумевает определенное критическое дистанциирование психоаналитика от собственных теоретических воззрений, которые могли бы направлять внимание пациента в определенное русло.

На перспективистскую позицию Лоха большое влияние оказали работы Роберта Вельдера (Waelder, 1930). Как известно, Вельдер отводил Эго как центральной руководящей инстанции четыре круга обязанностей. Эго призвано регулировать отношения: 1) с Ид, 2) с Суперэго, 3) с внешним миром, а также 4) принимать во внимание навязчивые повторения. Таким образом, Эго постоянно находится под давлением многочисленных требований, которые оно вряд ли может полностью удовлетворить. Вельдер усматривает в этом объяснение многозначительности любого психического акта. Соглашаясь с этим утверждением Вельдера, Лох развивает его мысль дальше: всегда существует множество интерпретативных перспектив, или, по определению Лоха, интерпретативных опций. Правильность, уместность интерпретации определяется тем, насколько она способствует развитию. Актуальные эмоции в интеракциях между анализандом и аналитиком являются индикатором определенной аналитической ситуации: от них зависит, какие из инвариантов определяют перспективу, с позиций которой следует «читать» интерпретируемый материал. Такая постановка вопроса требует от аналитика готовности приспосабливаться к Эго-состояниям пациента. А это, в свою очередь, подразумевает изменение перспективы в его настройке на пациента – он всегда должен быть в состоянии устанавливать для Эго-функции пациента «оптимальные психологические условия» (Freud, 1937, S. 96).

Литература

Balint M. (1968): Therapeutische Aspekte der Regression. Stuttgart: Klett-Cotta, 1979.

Bion W. (1962): A Theory of Thinking. Int. J. Psychoanal., 43, 306-310. Eickhoff F.-W. (1996): Über den Konstruktivismus im Werk Wolfgang Lochs // Da hat mich die Psychoanalyse verschluckt / Hrsg. H. Henseler. Tübingen: Attempto, 67-73.

Freud S. (1909): Analyse der Phobie eines fünfjährigen Knaben. GW 7, 243-377.

Freud S. (I9I0): Eine Kindheitserinnerung des Leonardo da Vinci. GW 8, 127-211.

Freud S. (1912a): Zur Dynamik der Übertragung. GW 8, 364-374.

Freud S. (1912b): Ratschläge für den Arzt bei der psychoanalytischen Behandlung. GW 8, 375-387.

Freud S. (1937): Die endliche und die unendliche Analyse. GW 16, 57-69. Loch W. (1965): Voraussetzungen, Mechanismen und Grenzen des psychoanalytischen Prozesses. Bern: Huber.

Loch W. (1974): Der Analytiker als Gesetzgeber und Lehrer. Psyche. Z. Psychoanal., 28, 431-460.

Loch W. (1975): Psicoanalisi medica. La teoria della malattia nella psicoanalisi. Milano: Feltrinelli [ital. Übs. v.: Krankheitslehre der Psychoanalyse (1967), enthält die erweiterte. und verbesserte Fassung des Kapitels «Grundriß der psychoanalytischen Theorie».

Loch W. (1976): Psychoanalyse und Wahrheit. Psyche. Z. Psychoanal., 30, 865-898.

Loch W. (1979): Depression und Melancholie oder depressive Position und Vatermord. In: Perspektiven der Psychoanalyse. Stuttgart: Hirzel, 1986, 49-60.

Loch W. (1981): Triebe und Objekte – Bemerkungen zu den Ursprüngen der emotionalen Objektwelt. In: Perspektiven der Psychoanalyse. Stuttgart: Hirzel, 1986, 213-240.

Loch W. (1986): Psychoanalytische Perspektiven. In: Perspektiven der Psychoanalyse. Stuttgart: Hirzel, 7-21.

Loch W. (1988a): Anmerkungen zum Thema: Ziele, Aufgaben und Methoden der Psychoanalyse. Jahrb. Psychoanal., 22, 36-66.

Loch W. (1988b): Rekonstruktionen, Konstruktionen, Interpretationen: Vom «Selbst-Ich» zum «Ich-Selbst». Jahrb. Psychoanal., 23, 37-81.

Loch W. (1988c): Einleitung in die Diskussion seines Vortrags: Rekonstruktionen, Konstruktionen, Interpretationen: Vom «Selbst-Ich» zum «Ich-Selbst». Bulletin EPF, 31, 39-43.

Loch W. (1991): Variable und invariante Objektbeziehungen im psychoanalytischen Prozeß. Jahrb. Psychoanal., 28, 9-49.

Loch W. (1993): Deutungs-Kunst. Tübingen: edition diskord.

Loch W. (1995): Psychische Realität – Materielle Realität: Genese – Differenzierung – Synthese. Jahrb. Psychoanal., 34, 103–141.

Loch W. (2001): «Mit Freud über Freud hinaus» Ausgewählte Vorlesungen zur Psychoanalyse. Bearbeitet und herausgegeben von Josef Dantlgraber und Werner Damson, Tübingen: edition discord.

Loch W., Jappe G. (1974): Die Konstruktion der Wirklichkeit und der Phantasien. Psyche Z. Psychoanal., 28, 1–31.

Nedelmann C. (1996): In memoriam: für Wolfgang Loch. In: H. Henseler (Hrsg.): «…da hat mich die Psychoanalyse verschluckt». Tübingen: Attempto, 46–52.

Stone L. (1961): Die psychoanalytische Situation. Frankfurt am Main: Fischer,1973.

Strachey J. (1934): The Nature of the Therapeutic Action of Psychoanalysis. Int. J. Psychoanal. 15. 127-159.

Waelder R. (1930): Das Prinzip der mehrfachen Funktion // Ansichten der Psychoanalyse. Stuttgart: Klett-Cotta, 1980. 57-76.

Winnicott D.W. (1951): Übergangsobjekte und Übergangsphänomene // Von der Kinderheilkunde zur Psychoanalyse. München: Kindler, 1976. 293-31.

Winnicott D.W. (1971): Vom Spiel zur Kreativität. Stuttgart: Klett-Cotta, 1973.

«Метод общественных наук, так же как и наук естественных, состоит в том, чтобы испробовать возможности решения проблем, породивших этот метод».

(Popper, 1962, S. 235)

«Не существует решений, обладающих непреходящей эффективностью; каждое решение лишь открывает новую Вселенную».

(Bion, 1977, S. 7)

В книге предлагается подробное изложение психоаналитической теории, ее предпосылок, построения и целей. Начиная изучение науки с теории, мы получаем неоспоримое преимущество ввиду возможности широкого охвата основных понятий новой области знаний, постижения основных ее законов и функций, а также ее связей со смежными областями и отличий от них, что способствует пониманию ее значимости. Это особенно полезно для тех, кто лишь приступает к знакомству с прежде неизвестной дисциплиной и хотел бы получить общее представление о ее практическом значении. Поскольку в нашем случае такой областью является психоаналитическая теория, мы должны уяснить, во-первых, что такое теория, и, во-вторых, что такое психоанализ?

1. О построении теории

Среди теорий различают «эмпирико-дедуктивные» и «эмпирико-индуктивные», или «генерализирующие», а также «онтологически-нормативные» и «диалектико-исторические теории» (Narr, 1969, S. 41ff.) Две последние группы теорий не будут освещаться нами в рамках рассматриваемой темы, поскольку психоаналитическая теория (метапсихология) имеет дело с каузально-детерминированными процессами, которые не могут быть поняты на основании одной лишь классической «научной модели» (Taylor, 1975, S. 267f., S. 118f.). Устранение бессознательных «каузальных связей» (Habermas, 1968, S. 330) в терапевтическом анализе освобождает индивида для осознанного и доступного рефлексии социального взаимодействия. Подобная установка также дает возможность выявлять общую диалектику протекания социальных процессов и влиять на них, не руководствуясь при этом иррациональными побуждениями (по этому поводу см.: D'Avis, 1975). В принципе мы считаем, что в психоанализе необходимо говорить о каузальных связях, поскольку психоанализ, как это будет подробно показано ниже, имеет дело, во-первых, с влечениями, которые хотя и оформляются в контексте взаимодействия, но не ему одному обязаны своим возникновением, а во-вторых, с такими феноменами, как страх и боль (а также с аффектами и эмоциями в целом). Обе эти группы факторов безусловно определяются как «каузальные», причем «причинность» в отношении аффектов и эмоций следует понимать не в узком смысле, «номологически», но так, что «действующий человек чувствует, что мотив побуждает его к действию» (McIntosh, 1979, S. 413) (отношения между эмоциями и мотивами, с одной стороны, и ситуационными факторами – с другой, подробно обсуждает В. Лайонс [Lyons, 1980, S. 70ff., S. 162ff.]). Таким образом, научные объяснения или описания, используемые аналитиком, структурированы пусть не «дедуктивно-номологически» в узком смысле, но все же «вероятностно-номологически» (по этому поводу см. также работу К. Г. Хемпеля, [Hempel, 1970], убедительно показавшего, что обе формы используемых психоаналитиком объяснений – генетические, посредством изучения анамнеза, и мотивационные, посредством объяснения первопричин – раскрываются в рамках такой модели). Это происходит прежде всего потому, что в них используются индуктивно-статистические объяснения, а также задействуется понятие диспозиционности, которые подразумевают неаналитические выводы и, следовательно, синтетические, т. е. номологические высказывания (Carnap, 1936, по: Hempel, 1970, S. 233).

Наверное, психоанализ утратил бы свою цель и свое особое место в системе наук, если бы предпринял «онтологическую абсолютизацию» (Lichtenstein, 1976, S. 178; Ricoeur, 1965, S. 352ff.; Parkin, 1979) в отношении одной из своих позиций: естественнонаучной либо герменевтически-гуманитарной (по этому поводу см. также: Werthmann, 1982; Loch, 1978).

В рамках теорий, ориентированных дедуктивно-эмпирически, и обобщающих теорий, имеющих индуктивно-эмпирическую ориентацию^[2], следует различать два определения понятия теории: общее и частное. В соответствии с последним определением, теории представляют собой аксиоматизированные дедуктивные системы, поскольку они, как в математике или теоретической физике, исходят из аксиоматичных первичных констатаций или постулатов, на основе которых выводятся вторичные констатации, умозаключения или теоремы. Согласно же общему определению, «теории – это описательные и/или объяснительные системы символов». К психологическим теориям больше подходит общее определение, при этом необходимо отметить, что «символизацию» следует понимать в самом общем смысле – как использование гипотетических конструктов (искусственных выражений, таких, как «Сверх-Я», «влечение» и т. п.). В психологии теории используются для описания, а также для классификации и объяснения. В отличие от точных естественных наук, психология еще не располагает ни «формулами», выведенными на основе символических связей, ни правилами выведения таких формул, т. е. «формализациями», и, таким образом, не является «метатеорией» в узком смысле этого слова.

Под метатеорией в узком смысле этого слова понимается система, отображающая обоюдную зависимость между формулами и аксиомами. Таким образом, метатеория представляет собой вид метаязыка, т. е. языка, на котором формулируются правила и значимые результаты исследования (Stegmuller, 1954, S. 172). В этом смысле психоаналитическая метапсихология метатеорией не является. Не является она и «неэмпирической» метагерменевтикой (как предлагал ее называть Хабермас [Habermas, 1968, S. 310]), которая представляет собой «…патологическую смесь обиходного языка и интеракции… в лингвистически обоснованной структурной модели». Дело в том, что полная «лингвистическая транскрипция» (на что неоднократно указывал, например, П. Рикер в работе 1970 г.; см. также: Lichtenstein, 1976, S. 178) противоречит «археологии желания», с которой так тесно связан психоанализ и которая, с нашей точки зрения, «подразумевает вопрос: почему… определенное лицо имеет определенные желания» и, следовательно, причины для действий (Toulmin, 1975, S. 302). Разумеется, психоаналитическая терапевтическая техника учитывает связи между языком, намерением и взаимодействием, которые представлены в качестве «искусства» интерпретации – диалектического процесса отрицания и установления причин и оснований. Однако нельзя игнорировать и силы (или раздражители), действующие на индивида (на что, на мой взгляд, справедливо указывает Р. С. Штееле [Steele, 1979], описавший герменевтико-диалектическую природу психоаналитического метода). Эти силы исходят либо (а)извне, от внешней реальности, либо (б) изнутри, от биологических влечений; в обоих случаях они являются побудительными причинами. Причины обоих типов активируются в психоаналитической ситуации, причем не только в результате интерпретации под действием «силы рефлексии» (Habermas, 1968, S. 312), но и под влиянием внешних условий («сеттинга» и «холдинга» – Д. В. Винникот, Р. Шпиц, М. Балинт, M. Малер и др.), а также виртуализированной реальной объектной части аналитика (Greenson, Wexler, 1969).

Психоаналитическая метапсихология также не является некоей разновидностью метафизики, задающейся вопросом о сущности непостижимого, неизменного или же о бытии сущего, не будучи ни наукой эмпирической, ни наукой формальной (Stegmuller, 1954, S. 22). Для психоанализа метапсихология прежде всего означает, что мы имеем дело с «наиболее общим уровнем психоаналитических понятий» (Hartmann, 1952, S. 174) и, в частности, с психоаналитическими исследованиями, не ограничивающимися сознательными феноменами (Hartmann, 1964, S. 314, S. 317, S. 318; ср. также: Freud, 1896, письма к Флиссу 13.2.1896 и 10.3.1898, где впервые прозвучало слово «метапсихология» для обозначения «психологии, ведущей за пределы сознания»)^[3].