В комнате было сумрачно и прохладно. Я открыла глаза и сладко потянулась. Как же хорошо. Над тобой никто не топочет. Под тобой никто музыку на всю громкость не слушает. Уши соседки бабы Поли в окне не торчат. Красота!

Я села на постели и, подумав, повалилась назад. Девчонки спят. Танюшка тоже. Значит, и я могу понежиться в постели. Моя комната была проходной. Прямо пойдёшь – к девчонкам попадёшь. Налево – к Танюшке. В другую сторону развернёшься – там прихожая. А чуть дальше – кухня, ванная.

Я потянула на себя ночную штору. За окном только-только встало солнце. Его мягкий золотистый свет проникал в каждое деревенское окошко. Благодаря открытой форточке было слышно, как поют птицы. Я встала, набросила халат и, стараясь не скрипеть половицами, вышла на крыльцо.

Было прохладно, в воздухе витал запах мокрой травы и спелых ягод. Я выпустила кур, которые, квохча, принялись клевать траву, и, взяв кружку, пошла в огород за вишнями. Влажная трава приветливо встретила меня, обдав ноги приятной прохладой. Вишни же обрызгали меня, стоило только мне потянуть за веточку. Я дышала запахом мокрой земли и готова была расплакаться. Как же здесь хорошо!

Наскоро приняв душ, я взяла деньги и пошла по влажной тропинке за молоком к соседке тете Ане. Ей было около 50. Она работала учителем начальных классов в местной школе, но при этом ещё и с хозяйством управлялась.

Во дворе тёти Ани уже во всю кипела жизнь. Мычала корова, квохтали куры, блеяла коза, норовя схватить меня за подол платья. Саму соседку я нашла в коровнике. Она разливала по банкам парное молоко.

– Егоза, ты уже проснулась? – завидев меня, поздоровалась тётя Аня.

– И вам не хворать, – улыбнулась я. – Я тут к вам за молочком с утра пораньше.

– Это дело хорошее. Сейчас разолью. Там у тебя курица цыпляток высидела, так мы их пока к себе забрали. Дед Игнат мой тебе тоже загончик сделал, видела?

Тётя Аня приглядывала за моим хозяйством, пока меня не было. Курочек кормила, ягоды собирала. Я ей за это регулярно всякие красивые штучки шила и гостинцы из города привозила.

Дверь в сарае, который находился в отдалении, распахнулась, и оттуда выскочил подросший поросёнок, за которым, размахивая ведром из-под корма, гнался дед Игнат. Я птичкой взлетела на высокий забор, оттолкнувшись от какого-то бревна. Тётя Аня же плотно захлопнула дверь коровника. Поросёнок удирал регулярно. Последний раз его ловила вся деревня. Характер у поросёнка был ужасный. Он громил все, что встречалось на его пути. Пробежав несколько кругов по огороду, снеся будку с сердечком на дверце и удостоверившись, что хозяин давным-давно отстал, Кеша (а именно так звали поросёнка) замедлил темп, подошёл к большой луже, которая, по-видимому, осталась после дождя, и улёгся в ней, закрыв глаза от удовольствия.

Я слезла с забора и постучала в дверь коровника.

– Что, убежал? – спросила соседка из сарая. Дверь открывать она не спешила.

– Нет, в луже лежит. Но, судя по его довольной мордочке, это надолго.

Расплатившись за продукты и пообещав тёте Ане обязательно зайти на чай с её фирменными плюшками, я пошла домой. Надо было кормить девчонок. А то Света в последнее время сильно похудела. Будем исправлять.

Дед Игнат помог мне донести до дома цыплят, усадив их в лукошко. Я выпустила молодое поколение в загон, передала соседу гостинцы и отправилась на кухню.

Примерно через час на запах кексов стал подтягиваться народ. Света, пискнувшая что-то насчёт диеты, очень быстро была приговорена к поеданию мучного. Ирка лично проследила, чтобы 3 кекса оказались у подруги в животе.

…К сожалению, огород сам себя полоть не умеет. Стена сорняков была такая, что ничего, кроме травы, видно не было. Ирка, ненавидевшая прополку, носила Танюшке воду в вёдрах, из которых девочка поливала то, что мы со Светкой пропололи. Через час девочке полив наскучил, и она стала выбирать из ещё стоящих сорняков те, что хоть чуть-чуть цвели, и складывать их в ковшик с водой.

Вообще деревня очень удивила Танюшку. Особенно куры, так как другой живности, кроме рыжей кошки Бусинки, у меня не было. Но котов и в городе полно. А кур можно с руки покормить, цыплят так и вообще потискать, когда мама – курица отвернётся.

Опьяневшая от свободы, от огромного синего неба, Танюшка крутила головой по сторонам, собирая цветы. Ирка ей сплела венок, который девочка тут же натянула на голову. Кукла Луиза, которой собрали букет, сидела на травке в тенёчке, привлекая внимание бабочек, божьих коровок и стрекоз.

Вскоре я пошла готовить обед. Ирка вздохнула и стала полоть сорняки. Несчастные растения летели во все стороны. Света, вовремя оценив масштаб бедствия, ушла в тенёк к Танюшке, которая с кошкой и куклой играла в дочки – матери. Причём Бусинка, преспокойно спавшая, была мамой, Луиза – дочкой, а Света – папой. Я хихикнула, наблюдая за этой комедией из окна летней кухни.

Обедать мы устроились под раскидистой грушей, постелив на траву большое покрывало. Продукты были самые обычные: картошка, сало, свежие овощи и компот с кексами. Но на свежем воздухе, да ещё после прополки, они казались деликатесами. Мы объелись, уложили посуду в ведро с водой и повалились на покрывало, любуясь небом и зеленью. Танюшка буквально через 5 минут заснула, и Ирка, взяв девочку на руки, отнесла её в дом. Мы ещё минут двадцать лежали, вдыхая запах разогретых от солнца трав и влажной от полива земли, и тоже пошли в дом. Ирка в зале смотрела телевизор, Света устроила на диване и открыла книгу. А я стала шить Танюшке платьице из ткани моей любимой расцветки: красной в мелкий белый горошек. Старенький «Зингер» исправно строчил платье, слегка поскрипывая. Ничего особенного: юбка из трёх воланов, рукавчик «фонариком». Но зато яркое, да и не так жалко, если испачкаем чем-нибудь. Из остатков ткани я накроила широких полос и сострочила их в виде двух бантов, которые пришила на резинки.