Read the book: «Я пришел взорвать мир»
Однажды добрых часа три подряд я с тупым упорством крутил этот дурацкий кубик – ну помните? У которого все стороны должны оказаться одного цвета… Ах, да… Кубик Рубика.
В один момент меня осенила дикая мысль: вот она у меня в руках – квадратная многоцветная Земля! И я могу крутить ее вдоль параллелей и меридианов, сколько угодно – только никогда у меня не получится причесать ее грани по нужным цветам.
Знаете, что я тогда сделал? Я взял и разбил чертов кубик подошвой ботинка. И собрал заново – из кусочков. И все получилось: каждая грань своего цвета!
Тогда я понял, что эта головоломка под названием Земля находится в руках какого-то недалекого простака, которому никогда не собрать все грани по нужным цветам. Слава этому милосердному существу: благодаря ему на Земле всегда будет царить веселая непредсказуемость! И упаси Боже этому кубику попасть в руки какому-нибудь педантичному умнику! Причесанная и прилизанная планета превратится в унылый памятник самой себе.
Крути, крути наш кубик, простак-недоучка! Делай нашу жизнь непредсказуемой – и оттого хоть сколько-нибудь счастливой!
Главное – не вздумай обмануть правила и разбить ее на отдельные детали. Ведь – что стоящее можно собрать из обломков?..
Из Монологов Мима
Пролог
Со дна Арены Правосудия Трибунал выглядит чем-то чудовищным, подавляющим, втаптывающим в ничто.
Так и задумано: подсудимый в центре Карающего круга должен в полной мере ощутить собственную ничтожность. А те, кто, молча наблюдает с трибун – ощутить весь холод наказания и надолго запомнить урок. Что чувствуют при этом Судьи – удовлетворение от свершения правосудия или садистское наслаждение властью? Неизвестно. Да и не так уж важно.
Гор смотрел вверх, на Судей, и ужас, излучаемый ими с высоты лож Высокого Трибунала, постепенно пропитывал насквозь. Одного этого чувства достаточно, чтобы убить человека. Но Сервер не позволит этого. Процедура будет доведена до конца, в соответствии с положениями Статута. Наверное, нет никакой практической необходимости следовать сложившейся форме, для того, чтобы расправиться с приговоренным.
Но Трибуналу требуется торжественная и зловещая символичность.
В назидание остальным.
Так задумано бездушной карающей машиной Конгломерата. И процедура всегда выполняется неукоснительно.
Но даже сейчас, в кошмарном полубредовом состоянии, Гор надеялся, что ему удастся обмануть Трибунал.
Гор молился Всевидящему Серверу. Он знал, что даже эти, последние его мысли преступны – ведь вера в высшие силы также запрещена Статутом. Но было уже все равно.
Он просил о смерти. Ведь только смерть могла стать избавлением от бесконечных страданий, которые сулил ему приговор. Потому, что альтернативы его участи быть не может.
Его отправят в ад.
В самое жуткое во Вселенной место, откуда нет возврата. Туда, где приговоренному останется только завыть от безысходности и сгнить заживо в нечеловеческих муках.
Единственное проявление милосердия заключаться в том, что он все забудет. Все – о своей прежней жизни. И примет наложенную кару, как должное.
– …Гор Дэй, человек, уроженец Темной Линии, из ветви Мимов! Как подданный Конгломерата, носитель стандартного пакета прав и обязанностей, нарушивший положения Красного параграфа Статута Прав Линий…
Гор склонил голову. Умереть от стресса раньше положенного срока не дадут щупальца медицинского Сервера. Но ТАМ, внизу, он не проживет и секунды. Потому что должен сработать прощальный подарок Нейлы – тот, что она передала ему через последний поцелуй…
Вспомнил ее лицо, и новая волна боли обрушилась на слабеющее тело. Ведь все было так хорошо, такие планы они строили…
Столько надежд разбилось о его глупость…
– …приговаривается к крайней мере Воздаяния по поступкам своим!
Толпа на трибунах все-таки не выдержала. Всеобщий вздох пронесся вокруг – не сочувствие, не сопереживание, не поддержка. Просто страх. Страх, который испытывает каждый человек, когда столь близко ощущает дыхание смерти.
– Гор Дэй! Слышите ли вы приговор Высокого Трибунала?
– Да….
Теперь нужно дождаться, когда в момент отправки Обреченного Сервер на миг ослабит контроль. Тогда достаточно просто крепко сжать зубы – и крошечная капсула, проникшая в плоть при прощальном поцелуе, выполнит свою единственную задачу – быстро и безболезненно убьет его.
– Итак, согласно решению Высокого Трибунала вы отправляетесь пожизненно, без права на возвращение в исключительную карантинную зону…
Ну, вот и все. Осталось только выждать момент – и воспользоваться последним подарком…
– … в Точку невозвращения…
Все. Конец…
– …на планету Земля…
Часть первая
Свалка ненужных людей
Свобода – самая желанная и самая лживая на свете вещь. Так часто под лозунгом свободы людям несли еще большее рабство, что слово это потеряло всякую ценность.
Поэтому я говорю вам: меня не волнует свобода всех и каждого.
Нет, меня волнует только свобода близких мне людей – самых несчастных людей во Вселенной. Тех, чья короткая жизнь не дает надежды дождаться воцарения всеобщего счастья – для всех и каждого, без исключения…
Из Монологов Мима
Глава первая
Пустота – она везде пустота. Будь то черная мгла космоса или тоскливое ничто в холостяцком холодильнике. У пустоты свои, особые свойства. И главное из них – отсутствие всяких видимых свойств.
А потому случайный наблюдатель очень удивился бы внезапной ветвистой вспышке молнии в ледяной пустоте на где-то границе Солнечной системы и тем более поразился бы раскатам грома, который, как утверждают земные ученые, услышать в вакууме никак нельзя.
Только таково уж свойство внепространственного прыжка – издавать необъяснимые рокочущие звуки в полнейшей пустоте при появлении ниоткуда материальных предметов, отправленных в эту точку Вселенной из невероятной звездной дали…
Только никакого случайного наблюдателя, конечно же, не было. И никто не видел, как, укутанный в хаотическую сетку разрядов, вынырнул в околосолнечное пространство массивный вытянутый предмет. Глядя на него, этому мифическому наблюдателю, скорее всего, могло бы прийти в голову сравнение с гробом. И никто не стал бы его переубеждать.
Во-первых, сделать этого некому.
А во-вторых, за толстыми стенками, под надзором бдительных синапсов некоего умного автономного устройства, действительно находилось тело. Только отнюдь не мертвое. Лишь погруженное в невероятно глубокий сон.
Контейнер появился здесь не случайно. Определившись в пространстве чувствительными приборами, он откорректировал направление и отправился по огромной параболе в сторону орбиты одной из планет этой системы.
И не надо быть тем нелепым, непонятно чего ждущим в космосе наблюдателем, чтобы понять: такой планетой могла быть только Земля…
Гордей проснулся от собственного стона.
Уселся на скомканной постели, тяжело дыша, весь мокрый от холодного болезненного пота.
Он все вспомнил.
Если только это не было кошмаром…
О, если бы это был просто ночной кошмар, болезненная вспышка раздраженного сознания! Если бы это был просто психоз, бред, сумасшествие…
Но как же так получилось? Он давным-давно должен был быть мертв. Ведь это так просто: изо всех сил сжать зубы – и все…
Неужели… Неужели Нейла подвела его? Нет, этого просто не может быть… Но ведь что-то произошло?! Он все еще жив и он помнит…
Помнит…
Сердце зашлось в неровном, отчаянном стуке. Новая волна ужаса окатила его, чья-то мерзкая холодная рука сжала горло, мешая дышать.
Значит, вместо «милосердного» лишения памяти, и даже вместо отчаянной помощи в быстрой и легкой смерти, он получил от подруги нечто совсем неожиданное – то, что, не убив его, в то же время свело «на нет» последнюю возможность избавления от мук. То есть от собственной памяти.
Ведь смерти не страшно смотреть в лицо, когда ты не догадываешься, что это – Смерть.
И теперь он здесь, в аду, самом страшном месте среди миров.
В огромном, бурлящем агонизирующей жизнью хосписе.
В закрытой ото всех зоне Вселенной.
В лепрозории.
На планете-вампире, быстро высасывающей из человека жизнь.
На проклятой древними планете Земля.
И теперь он здесь гниет заживо и, самое страшное – осознает это!
Как же вышло, что не сработала ни программа милосердного очищения памяти, ни тем более – смертельная микрокапсула, подаренная последним поцелуем Нейлы?..
Прислушался к собственным ощущениям. Он знал, что процессы разложения уже вовсю принялись за него. Что жуткие болезни проникают вглубь тела, а местная атмосфера, разъедая его, все быстрей и быстрее быстро отсчитывает последние годы…
Ведь здесь, на Земле не живут долго. Максимум – лет восемьдесят по местным меркам. Сто – если повезет. И умирают здесь от самых жутких болезней, какие может себе вообразить житель Конгломерата.
А ведь там, в любом из сотен миров, даже он, рожденный волею Всевидящего Сервера с печатью самой низшей, Грязной, или как официально выражались, Темной Линии, на судьбе, мог рассчитывать как минимум на тысячу местных лет жизни, избавление от болезней и легкую смерть – когда будет исчерпан лимит времени, отведенный для людей его сорта…
Да, здесь истинное царство смерти.
Здесь люди без устали убивают друг друга. Говорят, убивают тысячами, может даже – миллионами. Здесь никогда не прекращаются войны – будто эти несчастные стремятся как можно быстрее прекратить свои страдания. Здесь могут убить в любую минуту каждого – просто, за какую-нибудь вещь, за деньги…
И он слышал – хотя, наверное, это просто досужие россказни – будто земляне сами с легкостью расстаются с собственной жизнью, обрывая ее нарочно в самом начале, даже не познав и части палитры ее смыслов и значений! И никто здесь не поможет в быстром и легком Уходе. Иногда они убивают сами себя невероятными, зверскими способами, а иногда – еще и забирая с собою множество жизней чужих…
Необъяснимо… Но как вообще можно объяснить сущность Ада?!
Ведь здесь именно Ад. И он, Гордей, прекрасно понимает это.
Только люди, живущие на этой планете, никак не желают понять очевидного. Может, потому, что никто их об этом не информирует?..
…Гордей болезненно сжал и разжал веки. Огляделся. Его постель – у брезентовой стенки палатки. Да, он знает, что это такое. Это – палатка. А рядом – несколько таких же походных армейских коек…
Стоп. Что же это все означает? Почему он так странно искажает собственное имя, мысленно произнося его – «Гордей»? Гор… Дэй…
И тут он окончательно вспомнил ВСЕ.
И зарычал от тоски и боли.
На соседней койке, недовольно кряхтя и скрипя ржавыми пружинами, заворочался белобрысый здоровенный детина. Это Митя. Нет, этот не проснется, хоть взрывпакет ему под койку засунь…
Митя… Землянин. Отверженный. Краткоживущий. Недочеловек, который по странному стечению обстоятельств стал одним из лучших его друзей.
Странное здесь, на Земле, представление о дружбе. Очень странное. Как можно считать другом человека, которого знаешь всего один миг – какие-то несколько десятков оборотов планеты вокруг своей оси… Нет, в его мире такое немыслимо. Друг – это тот, кто прошел с тобой через столетия, с кем ты познал хотя бы один переход через Ступень, определяющую развитие духа – а ведь и такой переход случается далеко не со всеми. Земляне видимо тоже туманно понимают это: не зря ведь у них есть поговорка по поводу пуда соли, который надо съесть вместе с приятелем. Но все равно, все здесь несется слишком быстро – к своему неизбежному и жестокому концу.
На плечо легла тяжелая ладонь. Гор оглянулся и увидел сонную, небритую физиономию Михея, взводного сержанта.
– Не спится, брат? Хочешь?
Михей протянул помятую фляжку.
Гор покачал головой.
– Ну, смотри, стрессы запускать нельзя, – покачал головой Михей. – После вчерашнего мы еще долго будем по ночам кричать…
– Кроме Мити, – глухо усмехнулся Гор. – Ему-то все нипочем…
– Ну, да, – Михей хохотнул, отхлебнул из фляжки. – Да ведь и за тобой особой сентиментальности я раньше не замечал…
Михей. Он не просто друг. Он – кровный брат. Тот, кто спас его от неминуемой гибели в коварной «зеленке», когда за него уже вовсю принялись небритые крепыши с зазубренными ножами – его явно хотели порезать на шаурму. Михей прыгнул прямо в эту свирепую толпу – с растопыренной ладонью перед собой, в которой подпрыгивала оставшаяся без чеки граната. Выглядело все очень убедительно: эти кровожадные ребята были не робкого десятка, но предпочли броситься в стороны. И выигранные секунды были обменяны на ничего не стоящую жизнь Гора.
Это не просто риск. Это почти что самоубийство…
Во имя спасения его – Гора – жизни… Значит, эти краткоживущие тоже ценят жизнь? Как все странно. Странно и страшно…
Но еще вчера он не считал все это странным. Он был таким, как все – краткоживущим, всего лишь одним из них.
Гор посмотрел на Михея дикими глазами.
– Я ведь стрелял в людей, – пробормотал он. – Целился – и стрелял…
– И попадал, что характерно, – добавил Михей. – Что, с тобой, Гордей? Приснилось что-то?
– Меня зовут Гор, – стараясь говорить размеренно, произнес Гор. – Гор Дэй.
– Ну, – кивнул Михей и снова хлебнул своего пойла из фляги. – Это мы знаем, так же, как и твою фамилию…
– Дэй – это и есть моя фамилия, – упрямо продолжал Гор. – Правильнее – родовое имя…
– Как скажешь, Гордей, – согласился Михей. – Главное – постарайся уснуть. А то ведь завтра нам…
Михей странно хихикнул.
– …снова, может, придется стрелять в людей. И лучше бы нам попадать точнее. Чтобы они потом вместо нас с тобой от бессонницы не мучились…
Он беззвучно рассмеялся, вразвалочку направляясь к своей койке.
Гор остался наедине со своими мыслями. Он должен был проанализировать ситуацию.
В нем одновременно жило два человека: он, настоящий, проснувшийся от тяжелого болезненного сна. И тот иной, квартирант его собственного тела, тот, кто еще вчера спокойно стрелял в себе подобных, только за то, что они прятались в «зеленке», носили бороды и норовили подстрелить исподтишка тебя самого, а еще лучше – пырнуть ножом или отрезать голову себе на потеху. Конечно, и в его мире есть люди, специально обученные убивать. Но ведь это особенные люди, выходцы из Линии Сильных, со специально откорректированной психикой. Они никогда не будут стрелять просто так и уж тем более – получать от этого удовольствие. Здесь же убить может каждый, кому в руки попало оружие.
Это и есть Земля – скорбная обитель краткоживущих. Планета безысходности со своими неизменными спутниками: болезнями, жестокостью и короткой, как чирк спички, жизнью.
Впрочем, сейчас должно волновать не это. Гора должна беспокоить собственная судьба. Ведь с каждой минутой он все больше и больше приближается к этим людям.
Он сам становится краткоживущим.
Уже появилось чувство, как душит местная атмосфера, словно специально созданная, чтобы активно сокращать человеческую жизнь. Уже ощущалось, как миллиарды чужеродных микроорганизмов проникают в тело через легкие, сквозь кожу…
Отвратительный ком подкатил к горлу. Гор захрипел, и, вскочив с койки, бросился наружу.
Его скрутило и вырвало. Было невыносимо мерзко, словно он купался в чане со слизняками, и те наполняли его рот, лезли глубже и глубже…
Снова вырвало. И стало, как ни странно, легче.
Тяжело дыша, огляделся вокруг.
В горах зарождался рассвет. Вон оно – местное светило, унылого желтого цвета, тускло подсвечивает из-за заснеженных гребней. Все знают, что есть такое страшное солнце, вокруг которого крутится планета для проклятых. Только не каждый сможет показать ее на звездных картах.
Ведь это место – одна из высших тайн Конгломерата…
Гор смотрел по сторонам и заново постигал картины местной жизни. Все вокруг вполне знакомо, привычно. Но только для ТОГО, человека без прошлого, который только что умер, освободив Гору принадлежащее тому по праву место.
Вот палатки, в которых досыпают последние часы солдаты. Вот хмурый часовой, что мельком равнодушно поглядывает в его сторону. Вот укрепленные, обложенные мешками с песком огневые точки и наполовину вкопанный в землю БМД. А вон, в туманной дымке, перевал, что кишит людьми, жаждущими его, Гора, смерти.
Странно… Внезапный приступ отвращения прошел, и местная атмосера больше не душила. Хотя, если вспомнить запахи палатки, заполненной уставшими грязными людьми…
Нет, горный воздух чист и свеж. Почти, как дома, на Плацене.
А, может, все это – просто горячечный бред, вызванный переутомлением и стрессом? Может, нет никакой Плацены, нет Конгломерата, нет Нейлы…
Нет Нейлы…
Гор тяжело задышал, поднялся на ноги. Медленно, чуть пошатываясь, пошел вдоль периметра, мимо бруствера, за которым сонный часовой прятался от обманчивых горных красот.
– Эй, брат, – тихо сказал часовой. – Ты бы не маячил вот так, посреди лагеря. Неровен час – снимут из «оптики».
– Какая к черту «оптика», – машинально ответил Гор. – Такой туман на перевале…
– Ну-ну, – пожал плечами часовой и сунул в рот сигарету, при этом мельком окинув взглядом пространство за бруствером.
Гор медленно шел мимо палаток и пытался соотнести в сознании две несопоставимые действительности.
Как вышло, что он, оказавшись на этой планете, не потерял навсегда память – так, как это установлено Статутом и его приговором? И как вышло, что он теперь – какая насмешка судьбы! – сам стал одним из тех, кем пугают детей в его родном, непростом и не столь благополучном, но совершенно другом мире?
Он сел на сухую, жесткую, как камень землю, и начал методичную ревизию туманных обрывков памяти…
Вот зачитывают приговор, и он стоит, потрясенный, не в силах сдвинуться с места.
Вот его уводят конвоиры-Мусорщики. Ведут спокойно, беззлобно – ведь исполнять приговоры для Мусорщика – просто работа. Точнее – призвание, передаваемое из поколения в поколение, точно так же, как Гору передалось в свое время призвание Мима…
Вот его кладут в транспортировочную капсулу и закрывают массивную, как у гроба, крышку.
Все. Осталось только сжать зубы – и тихо посмеяться, представив себе разочарование Трибунала и всех тех, кто желал долгой и мучительной расправы над ним, жалким никчемным Мимом…
Следом – туман, бессмысленные островки воспоминаний, после которых начинается новая, независимая линия памяти.
…Белый потолок, тусклая, неровная краска стен. Неудобная кровать. Усталые лица людей в белых одеждах. Запахи больницы, туалетов и больничной еды.
Заботливое лицо какой-то женщины в белой шапочке. За ним ухаживают, словно за новорожденным.
И слово, которое в его присутствии столь часто повторяли врачи.
«Амнезия».
Вот оно, значит, как делается… Всевидящий Сервер, как все пошло…
…Потом везут куда-то. Кто-то возится с ним, обучая необходимому, восстанавливая забытые навыки речи.
Странно. Язык, вроде, чужой, но он все понимает, как будто общается на едином – главном языке Конгломерата. Он заново учится говорить.
– Как тебя зовут?
Из туманных лоскутов памяти всплывает почти чужое имя.
– Гор… Гор Дэй…
– Гордей, значит…. А фамилия?
Никакой такой «фамилии» в памяти нет. Все, лимит воспоминаний исчерпан.
Навязчивое ощущение – будто за его жизнью кто-то следит. Точнее – небрежно присматривает, не давая совершить какой-либо непоправимой глупости. Но и не особо заботясь о его судьбе.
…Жизнь в тесной грязной комнате, тяжелая работа на каком-то вокзале.
Привычка.
Мерзкие компании бездомных отморозков. Жестокая борьба за случайные приработки. Дележ скудных заработков. Выпивка. Драки, приводы в милицию. Проверка документов.
У него нет никаких документов. Он по-прежнему не помнит, кто он и откуда.
И снова появляется этот кто-то, быстро решает вопрос с паспортом и дает стоящий совет.
И Гордей идет в военкомат. Удивительно, как быстро здесь принимают на службу по контракту.
Служба идет легко. Учебка, строевая подготовка, полное подчинение приказам командира. Это – сродни игре, которой радуется уставшее по нормальному движению тело, а мозг, наконец, отключатся, как ненужный инструмент.
Гордей странным образом находит покой в этой суетливой солдатской жизни. Потому что голова постепенно наполняется конкретной, не требующей дополнительного толкования информацией.
Все, что от него требуется – исполнение приказов. И Гордей четко следует этому принципу, находя в подчинении старшему по званию сакральный смысл и абсолютную ценность.
Он стреляет в людей. Потому что таков приказ. И сердце при этом бьется ровно, и совесть совершенно спокойна: по ту сторону враги, которые точно также могут подстрелить и его самого.
Все четко, ясно и не требует никаких объяснений.
Так было до сегодняшней ночи.
Вот, значит, как оно бывает – на этой Земле! Его, преступника, просто смешивают с местной человеческой грязью, не особо заботясь о его дальнейшей судьбе…
Но ведь был еще этот «кто-то»… Надо полагать, тот, кто контролирует исполнение наказания…
Гор напряг память, пытаясь вспомнить лицо своего «протеже». Не смог.
…Рассвет наступал со стороны перевала, и, словно приветствуя появление светила, со стороны таящей туманной завесы послышались одиночные выстрелы.
– Ну, вот, началось в колхозе утро… – задумчиво сказал Гор и сам себе удивился: подавленность, принесенная внезапным возвращением памяти, ушла вместе с ночной темнотой.
Он поднялся и направился к палатке, чтобы не прозевать утреннюю поверку – мероприятие в полевых условиях не столько формальное, сколько статистическое: командирам небезынтересно знать число оставшихся к утру бойцов. Ведь в этой местности из всех математических знаков основным является «минус», а главные числа в отчетах – количество потерь за истекший период времени.
«Странно, – думал Гор, уже лежа на койке, разглядывая рваную дырку от шальной пули в грязном брезенте. – Я спокойно рассуждаю об убийствах, словно для меня это действительно стало обыкновенной статистикой. Или, действительно, стало?»
Между тем, место отвращения и страха в душе заняло недоумение.
Да, он на Земле, планете-преисподней, в месте, из которого нет выхода.
Да, он уже подвергнулся губительному воздействию атмосферы этой планеты.
Но почему же тогда он больше не ощущает того ужаса, который, по заверениям всех, с кем он когда-либо говорил об этом, должен сопровождать здесь повсюду? Почему окружающая природа кажется вполне сносной, а люди – хоть и далекими от идеала, но, все же, отнюдь не мучениками адского пекла?
…Поразмышлять над этими глобальными вопросами не дали. В палатку тяжелым шагом вошел лейтенант. Был он крепок, коренаст, а загорелое, бритое лицо с крупными, но мягкими чертами внушало уважение и доверие.
– А ну, хлопцы, подъем! – негромко, совершенно не приказным тоном сказал он. – И побыстрее давайте: поступил новый приказ, пора приступать к исполнению.
Здесь не принято восклицать командным голосом, словно на плацу. Здесь просто работали и ценили подчиненных, каждый из которых в любую минуту мог уберечь тебя от смерти. Конечно, если ты стоящий человек, а не трусливый мясник…
Не открывая глаз, словно повинуясь программе, бойцы полезли с коек прямо в многослойный камуфляж и тяжелые ботинки.
«Как змеи, которые сбрасывают шкуру. Только эти наоборот – натягивают ее» – подумал Гор. Хмыкнул. Настроение снова вернулось к нему.
– Чему радуешься, Балагур? – хмуро поинтересовался лейтенант. – Сейчас проверим снаряжение – и снова полезем к черту в задницу. Там ты у нас побалагуришь…
Балагуром Гора прозвали еще в учебке. Видимо, за постоянную, неистребимую склонность к ерничеству, которая лезла из него даже в самые неподходящие моменты. Надо полагать, наследственность настоящего Мима не убить никакой амнезией.
Впрочем, последние несколько часов природное остроумие давало ощутимый сбой.
– Да я не радуюсь, лейтенант, – не переставая улыбаться, ответил Гор. – Просто погода хорошая. Жаль, что там, у черта в этой самой, полно тумана. И самое обидное: туман-то скоро выветрится, но «зеленка» останется…
– Заладил… – усмехнулся лейтенант. – Все, кончаем разговоры! Выходи строиться…
Гор все еще улыбался, но где-то внутри уже включилась программа отторжения всего окружающего. Гор привычно взял в руки автомат, но глаза его, глядящие на оружие, теперь отражали брезгливость и страх – словно было это не холодное равнодушное железо, а зловонная тварь, питающаяся падалью.
С того момента, как к Гору вернулось подлинное «Я», он не мог больше оставаться рядом с людьми, которые считали убийство рутинной, но вполне приемлемой работой.
Нет, он не считал тех же Михея или Митю грязными тварями, убийцами, которым, действительно, место лишь на проклятой древними планете. Он смутно чувствовал, что рожденное краткоживущим, не имеющим надежды на здоровую и полноценную жизнь, существо должно ощущать жизнь совсем не так, как он, наивно полагавший что у него впереди, по крайней мере, восемьсот этих местных, земных лет, лет, наполненных событиями, смыслом, целями и желаниями…
Гор судорожно сглотнул: снова подумалось – как стремительно вытекают из него жизненные силы, высасываемые ядовитой атмосферой, пожираемые микроскопическими паразитами, пропитывающими здесь все – и землю, и воду, и еду, и воздух… Сделал над собой усилие… и тихо рассмеялся.
Миму не подобает унывать. Даже идя на смерть. Ведь он – истинный Мим. Он должен играть до конца. Правда, он не придумал еще себе ту новую роль, которую придется играть здесь, на планете, которой отведена роль могилы для погребенных заживо.
Гор играл в своей жизни самые разные роли. Конечно, он слишком молод – ему далеко еще до мастерства опытных и действительно талантливых Мимов. На то, чтобы овладеть всеми секретами, ушло бы время, за которое на Земле сменится не одно поколение. И теперь у него этого времени нет. Так что придется быть самим собой: одаренным, но довольно поверхностным Мимом…
Шли по лесу плотной группой, след в след, настороженно вслушиваясь в обманчивую тишину вцепившегося в склон леса. Задание стандартное: найти и уничтожить. Либо навести на цель авиацию. То самое, против чего выступало все существо Гора. Он не мог, не хотел делать всего этого.
И, следовательно – делать не будет.
Вот здесь, за ложбинкой, рядом с густым кустарником, он сыграет свою первую на этой планете роль. Роль незначительную, эпизодическую, но от того не менее значимую. Конечно, и это не просто – ведь он движется в середине цепочки внимательных, обвешанных оружием людей…
– О… Черт… Эй, Балагур, ты чего? Эй, ты где?
Митя недоуменно моргал большими светлыми глазами. Он поудобнее перехватил пулемет и перешел на бег, догнав идущего впереди бойца. Похлопал того по плечу, обеспокоено пробормотал:
– Гордей куда-то пропал… Не пойму, Михей, он ведь прямо за тобой шел…
– Ну, глаз на спине у меня нет, – недовольно отозвался Михей и вдруг напрягся. – Погоди… Как это – пропал?!
– Стой! – негромко приказал быстро подошедший лейтенант. Взвод послушно замер. – Что за разговоры? Был приказ – двигаться тихо!..
– Гордей куда-то делся, – озабоченно сказал Михей. Передернул затвор автомата, и принялся всматриваться в глубину леса.
– Что значит – куда-то делся? – нахмурился лейтенант. – А ну, вы, двое – давайте, пошарьте вокруг по-быстрому. Только внимательнее! Остальным – занять оборону!
– Думаете – «духи»? – спросил кто-то.
– Все может быть, – мрачно отозвался лейтенант.
– Вот его автомат! – сделав пару шагов в сторону, сдавленно выдохнул Михей. – И рюкзак. А его самого нет…
…А Гор стоял неподвижно, в совершенно нечеловеческой позе, и внутренне хохотал от счастья.
Ведь он снова свободен! Он снова стал самим собой! И эта маленькая роль – первая роль в его новой жизни – сыграна блестяще…
…А недоумевающие и напряженные бойцы с тревогой ходили кругами, совершенно не замечая странное корявое дерево с человеческой улыбкой…
Его сбросили на город с неба.
Как бомбу.
Сменив курс, бомбардировщик врубил форсаж и растворился в небе.
Город не заметил бомбардировки. Так часто бывает, что больной не замечает подкравшейся тайком болезни. Он еще доволен жизнью, у него прекрасный сон и аппетит. Но болезнь уже внутри, и беспечный иммунитет постыдно прошляпил опасность.
…Он любил такие задания – те, в которых результат зависел только от него одного. Ведь это так сладко – дергать за ниточки судеб тысяч и тысяч людей, которым нечего противопоставить навыкам опытного Поджигателя.
Конечно, можно войти в город через Туннель. Но, находясь в продолжительной миссии, Поджигатель предпочитал пользоваться местными средствами. Ведь настоящая охота интересна только тогда, когда ты со зверем на равных. Почти на равных…
Здесь, на Земле, работа таит в себе многочисленные угрозы – но и доставляет немало сладких минут. Надо только не забывать о биологической безопасности – ведь глядя на землян, можно подумать, что с ними все благополучно, что они – такие же существа, как и он.
Но это далеко не так.
Земляне – краткоживущие. Человеческая слизь. Подопытный материал с высоким оборотом – как мушки-дрозофилы у местных ученых. А потому не стоит следовать их участи и отключать невидимые защитные оболочки – те, что гарантируют ему, уроженцу гордой Сильной Линии две-три тысячи лет жизни.
Просто удивительно, как в такой короткий срок местные умудряются втиснуть собственные жизненные планы и даже временами реализовать их! Конечно, что это за планы – даже говорить смешно… Но ведь Созерцатели не зря столь пристально наблюдают за этим поганым миром. Они-то точно знают, что делают. И раз с этой планетой все еще носятся, как с неким сокровищем, значит, определенную ценность она представляет не только для него.
Для Поджигателя эта планета – великолепный полигон для отработки собственных навыков в реальных условиях. Работа Поджигателя очень тонка – и тем более удивляет разрушительность ее результатов. Это, как умелый щелчок зажигалкой: чирк! – и в целом регионе ни с того ни с сего вдруг вспыхивает яростный конфликт, перерастающий по необходимости в локальную или полномасштабную войну – в зависимости от того, что потребуется Созерцателям или их слугам – Эстетам. Для неких научных наблюдений, недоступных для понимания простого воина.
Линия Сильных не производит на свет интеллектуалов-теоретиков. Она рождает смелых и расчетливых бойцов.
…Поджигатель неторопливо шел по ночной улице. Где-то в этом городе скрывался вышедший из-под контроля Обреченный. Случай редкий, но далеко не единичный. Ведь практика и реалии земной жизни сильно отличаются от декларируемых в общепризнанной версии. Впрочем, планета-хоспис мало интересует жителей Конгломерата. И думать о ней начинают лишь тогда, когда над каким-нибудь неудачником нависает угроза крайней меры Воздаяния. Одного из них и предстоит разыскать сейчас в этом городе.
Вообще-то, это дело Мусорщиков – низшей ветви Сильной Линии. Но у Поджигателя свои планы. И он взял это дело на себя. Здесь, в глуши, вдали от Метрополии, установленное Догмами строгое разделение функций теряет свою стройность.
