Read the book: «Жизнь и приключения чудака (Чудак из шестого «Б»)»

Font:

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Об авторе

Впечатления детства – самые сильные. До того как стать писателем, Владимир Железников успел узнать и повидать немало. Мальчишкой (родился в 1925 году) он жил с отцом, который был военным, в пограничных городах Белоруссии и Прибалтики. Потом была Отечественная война, эвакуация, учеба в артиллерийском училище. Уже после войны В. Железников закончил юридический институт; дальше работал в журнале «Мурзилка» и снова учился, но теперь уже в Литературном институте им. А. М. Горького (1957), в семинаре Льва Кассиля.

Первая книга писателя «Разноцветные истории» вышла в 1960 году, когда В. Железникову исполнилось тридцать пять лет. Затем автором было написано много новых детских произведений, таких, как «Чудак из шестого ”Б”» (в 1976 году книга удостоена Государственной премии), «Каждый мечтает о собаке», «Белые пароходы», «Хорошим людям – доброе утро» и другие. В 1981 году вышла замечательная, ставшая популярной книга «Чучело». Именно за нее В. Железников второй раз получил звание лауреата Государственной премии. За большую плодотворную работу в 1975 году писатель награжден орденом «Знак Почета». В. Железникову присуждались международные премии, особенно дорога автору премия имени Януша Корчака, которую он получил за книгу из серии «Золотая библиотека» «Жизнь и приключения чудака», вышедшую в издательстве «Детская литература» (1974).

Сейчас В. Железников не пишет новые книги: он очень занят на своей киностудии «Глобус», где является художественным руководителем и генеральным директором. На студии снято более двадцати известных, любимых детьми полнометражных художественных фильмов, таких, как «Безумная Лори», «Русский бунт», «Радости и печали маленького лорда» и многие другие. Последний фильм «Игры мотыльков» вышел в 2003 году по книге В. Железникова «Чучело-2».

От редакции

В этого чудака стоит всмотреться…

Владимир Железников лет тридцать назад написал повесть о «чудаке» Борисе Збандуто. Но есть нестареющие книги. Более того, они готовят нас к тому, что будет. И сегодня это не только воспоминание о прочитанном, но и открытие того, что казалось раньше простым и обычным. Нет, не прост мир, в котором мы живем, – мир вокруг нас, мир в нас самих.

…В начале повести шестиклассник Борис Збандуто заявляет: «Я не люблю, когда меня постоянно воспитывают!» Так что – буду все делать наоборот? Но вдумаемся – это ведь оборотная сторона, принятая среди молодежи. Поэтому у Бориса самоутверждение (доходящее порой до крайних амбиций) превращается в цепь самых настоящих испытаний. И как ему хочется быть победителем! Он демонстративно отрицает общепринятое. На вопрос: «Чем увлекаешься?» – дает гордый ответ: «Я? Исключительно ничем!» Вот вам! Я не такой, как все!

А на самом деле он, Борис Збандуто, – чуткий и отзывчивый парнишка. И поэтому он так остро переживает, казалось бы, обыкновенную, такую же, как у всех, жизнь. В нем все время живет напряженное чувство. «Посмотрим, поборемся, не на таких наскочила», – подумал я». Но вот сработал у него «пунктик» амбиции: «…и тут же сделал все наоборот».

Самоутверждение все время делает его в глазах окружающих смешным, неудачливым, а то и нелепым. И все же внутренне – вот где главное! – он интуитивно устремлен к добру, хотя и сам это не всегда понимает. Потребность эта у него в глубине души, в отношении к миру, к другим людям. Поэтому он открыт перед другими (и, кстати, поэтому дает поводы для насмешек). И все же он – далеко не «стандартный» – добр и отзывчив, а добрые люди, как известно, вообще удобны для насмешек. Они не мстительны, не ощетиниваются. Таков и Борис, «чудак» в глазах многих. По сути, он всегда устремлен к людям, хотя и не всегда удачно это делает.

А все это оттого, что он еще не научился понимать и себя, и других. Эта способность вообще дается не всем, но она необходима, особенно в наше время, когда так много путаницы вокруг и в нас самих. И, разумеется, нужно начинать с самопознания… А там, смотришь, и другие становятся понятными, а значит – близкими и необходимыми.

Когда Борис встречается с Наташкой, чувствует ее простоту, непосредственность, искренность, ему самому становится легче и лучше. Зачем притворяться: «И самое удивительное – мне самому понравилось то, что я сказал правду. Это было что-то новое во мне и подозрительное».

Да нет – не нужно осуждать себя: «подозрительное»! Как раз искреннего самонаблюдения, самооценки нам так часто не хватает! И внутренняя доброта просто обязывает человека «совершать разные поступки» – вот что обнаруживает Борис в себе. Интерес к другим! Как много он значит, но, к сожалению, не всем легко дается. Для Бориса это естественное состояние: «Вы когда-нибудь попробуйте всмотритесь в первоклассников. Это совершенно особенные люди. На их лица можно смотреть без конца. Они всегда живые: что на сердце, то и на лице». И он прав: как хорошо, когда лица человеческие открыты! И как печально смотреть на лица замкнутые, на лица-маски! Нельзя, плохо, страшно быть таким!

…Вспомним, что не раз Борис видит в своих подшефных первоклассниках людей двадцать первого века. Собственно, это видит Владимир Железников, видит вместе со своим «чудаком», вместе с нами – читателями. Поколению двадцать первого века так нужны человеческая теплота, отзывчивость, открытость. Ему нужно быть нужным – и себе и другим. Вот что дает почувствовать Борису – так просто, так естественно! – первоклассница Наташа. Вот почему при всем изобилии неожиданных и даже «скандальных» событий эта повесть конечно же о возникающей теплоте отношений, о том, что души людей (детей!) открыты для добрых чувств. Вот ведь как – обратите внимание – будут защищать первоклашки своего вожатого Борю, когда тот по стечению случайностей получит нахлобучку от директора школы: «Они прошли мимо серьезные, сосредоточенные, и каждый из них дотронулся до моей руки. В общем, они знали толк в человеческой поддержке и подзарядили меня теплотой своих рук». И снова уже знакомый нам мотив: «Я же говорю, что они необыкновенные дети, из двадцать первого века. В них есть какая-то новая сила!» Должна быть – добавим от себя, когда двадцать первый век уже начался…

Вот откуда берется у «чудака» Бориса и у искренне понимающего его писателя Владимира Железникова, у нас, читателей, надежда на двадцать первый век. Мы видим тебя, поколение двадцать первого века, таким, каким встречаем в повести «Жизнь и приключения чудака»!

И еще добавлю: это живое, отзывчивое поколение. Да, сложное, да, порою самолюбивое, но самобытное и искреннее. Надеемся, что оно сохранит в себе все лучшее…

Борис нуждается в людях. Он тянется к ним. И они – к нему, к его теплу. Вот главное в этом «чудаке». Казалось бы, он не всегда внимателен к «ритуальным» жестам. Например, деньги, полученные от отца на подарок маме ко дню рождения, он расходует на другие неотложные нужды. Но все время дела Бориса живые, непоказные. Этим он осложняет свою жизнь. Но этим и творит ее! Так что оценим интуицию писателя: школьник конца двадцатого века (Борис) – пусть «чудак» для других (может быть, даже для себя), но на самом деле он творит главное: он на пути к себе – ЛИЧНОСТИ. Путь этот непрост, неровен, не всегда и не всем понятен. И школа – всмотритесь внимательно, и вы будете согласны с писателем, – тоже не очень-то готова к такому труду: готовить поколение двадцать первого века. Потому что в этом веке новое поколение опять окажется лицом к лицу с нелегким миром. Вспомним, что этот сюжет был развит в железниковском «Чучеле»; вообще, «Чучело» и «Чудак» внутренне очень связаны. В новом поколении должен возникнуть и укрепиться инстинкт «вожатого», а не потребителя. Чтобы оно, как шестиклассник Борис Збандуто, душой было устремлено к тем, кому нужна помощь. И тогда будут защищены и те, и другие.

…Многое заставляет задуматься, когда читаешь повесть. Но особенно обращаешь внимание на то, что Борис живет постоянно обостряющейся душевной жизнью. Он отзывчив, все время оценивает не только других, но еще больше – себя. И все более строг в этих самооценках. А ведь возникает порою у него соблазнительное стремление освободиться от всяких душевных «нагрузок», отгородиться от переживаний: «…как легко и прекрасно я жил… Я был гордый человек… А теперь я чувствовал, что меня словно подменили. Вроде я тот самый, и нос на месте, и глаза те же, а внутри другой». Вот о чем повесть: об открытии в себе другого и о том, как это нелегко!

Трудной жизнью живет наш «чудак». Многое он делает по наитию, не подумав, по простоте душевной. Но жизнь требует и от доброты умения, уместности, способности думать о последствиях. Вот именно: думать не о том, какой я добрый, а о том, чем эта доброта обернется для других. Словом, непросто быть добрым, даже если эта доброта заложена в тебе («У тебя же настоящее призвание», – говорят ему. И ему же: «Честное слово, ты неуправляемый снаряд… Ты извини, я по дружбе…» – говорит ему бывшая старшая вожатая Нина.)

Вторая часть повести – «Женитьба дяди Шуры» – по-своему продолжает главные события. В первой части – мир во множестве отношений и событий, в толчее людей и обстоятельств. Во второй – завязывается еще более сложный узел трудных вопросов в себе и в других. Понять нужно и то, и другое. Перед Борисом – новая ступенька. Она ведет вверх, но с нее можно и сорваться. Борис переезжает с Арбата в Измайлово, расстается со старой школой и старыми товарищами. Правда, ему повезло: на одной площадке с ним в новом доме поселилась Наташа, с которой так много было связано в первой части. Но появилась и жена дяди Шуры – Надежда Васильевна. Общение с ней тоже стало нелегким испытанием. Обо всем этом вы, читатель, узнаете, вникая в события второй части.

Но вот о чем мне хотелось бы сказать особо, подумать вместе с вами. Здесь писатель впервые говорит о Борисе: «Ты закоренелый урбанист». УРБАНИСТ – еще одна важнейшая сторона современной жизни, которая творит человека и которую творит человек. Не забудем, что Россия в начале двадцатого века была преимущественно крестьянской страной. Так если всерьез думать о жизни поколения двадцать первого века, то нужно очень внимательно отнестись к слову «урбанист». Многие поколения русских людей в своем большинстве были людьми деревенскими. Но это – в сравнении с ГОРОДОМ – совсем другая жизнь! История в двадцатом веке, а особенно в начале двадцать первого века, все круто повернула. Жизнь учит «чудака» Бориса и нас всех во всех поколениях видеть жизнь по-новому. И в этой жизни все мы так или иначе «чудаки». Все меняется неожиданно, глубоко, бесконечно. Так что, милые читатели, всмотритесь в себя через увеличительное стекло судьбы Бориса Збандуто, дяди Шуры, Надежды Васильевны, Наташки и всех-всех вокруг – горожан, урбанистов. Все острее мы чувствуем, что живет Борис среди хороших, но разных, непохожих на него и друг на друга людей. Потому что это – город, это разные человеческие миры. Бориса спрашивает соседка: «А какие у тебя родители?» И ему нечего ответить, кроме «обыкновенные». А о чем они думают, когда молчат? И на этот вопрос у Бориса нет ответа.

Вот так своеобразно построена повесть: ее первая часть – деятельная, «событийная», там все время что-то происходит. Вторая – обращена вглубь, в душу, в мысли, в чувства. И «чудак» переживает еще одно открытие – мира природы. Надежда Васильевна среди прочего как-то сказала: «Как можно не любить цветов! Это все равно, что не любить землю».

Я вздрогнул от этих ее слов: жил в асфальтовом городском мире и никогда не думал о земле, о цветах, о деревьях, которые на ней росли.

Мне стало от этого не по себе…» И чуть дальше: «Теперь я жил в другом мире».

Надежда Васильевна не без основания говорит ему (а может, эти слова читатели могут принять и на свой счет?): «Ум у тебя не аналитический… Ты живешь, как получится». Что ж, она права: это не образ жизни урбаниста. Хотите знать, что такое городская человеческая личность? Да об этом еще в начале позапрошлого, девятнадцатого, века писал Пушкин: «Владею днем моим; с порядком дружен ум; учусь удерживать вниманье долгих дум…»

Путаницы в городской жизни очень много. Злой, обидной, нечаянной, себялюбивой… Но, попав в нее, нужно понять и себя, и других.

Думаю, что внимательный читатель откроет много нового и необходимого в книге Владимира Железникова. Но еще больше откроет в себе самом.

Напряжен, насыщен смыслом финал повести о «чудаке». Он требует медленного, вдумчивого чтения. Необходимое открытие дается нелегко самому Борису. Человек, который казался таким ясным, – Надежда Васильевна, – «все удалялась и удалялась от меня и превращалась из обыкновенного человека в недосягаемую горную вершину, которая без конца манит к себе, но которую тебе никогда не дано покорить». Но все дело в том, что способ «покорять горные вершины» – внутри самого человека. Об этом много раз и по-разному пишет Владимир Железников. И, дочитывая повесть, мы видим, что нелегко, порою мучительно, но это начинает у «чудака» Бориса получаться. И эта самая «вершина», Надежда Васильевна, наблюдательная и умная, сама первая говорит ему: «Боря… а ты вырос». Что значит «вырос»? Найти себя, владеть собой, действовать искренне в возникших обстоятельствах и значит «вырасти». Но дорога к себе и миру не знает конца. Вот заключительные строки повести. Казалось бы, «весь мир предстал предо мной в новом, совершенном виде…» И, «успокоенный», Борис пошел дальше своей дорогой.

Какая-то она будет?

«В ухабах, в ухабах, – как говорит моя дорогая тетя Оля, всемирно известная прорицательница, не лишенная педагогического чутья. – В ухабах, но жизнь все-таки прекрасна, надо идти вперед».

С этим нужно согласиться. А разве не так? Тем более, этот путь нужно пройти поколению двадцать первого века.

В. М. Акимов

Тетрадь с фотографиями

Вандал, варвар, гунн! Но в отличие от них на тебе лежит печать цивилизации нескольких столетий! Может быть, ты считаешь, это не имеет значения? Посмотрим, посмотрим…
Из высказываний тети Оли в мой адрес

Эта история началась с того, что отец, уезжая в командировку, поручил мне купить подарок маме к дню рождения. Он оставил целых десять рублей, но, прежде чем удалиться, все же спросил:

– Надеюсь, ты меня не подведешь?

Я, конечно, успокоил его самым решительным образом.

Если бы с нами рядом была тетя Оля, то она обязательно сказала бы под руку: «Неистребим дух хвастуна!»

Это я-то хвастун?! Посмотрим, посмотрим…

Да! Вы же не знаете тети Оли. Это наша родственница и домашняя прорицательница. Она учительница литературы в отставке, ей уже за шестьдесят. Между прочим, большая благодетельница: уступила мне свою комнату, а сама переехала к сестре на другой конец Москвы. Получается, что она ничего, не тычет в нос своей добротой, как другие. Ну, отдала комнату и отдала и не напоминает. Но зануда! У-у-у, зануда номер один.

Она воспитывала меня с пеленок: говорят, запрещала писаться и плакать. И вроде бы ей удалось кое-чего добиться, но я думаю, это легенда, которую она распространяла сама. Не верится, чтобы я с моим характером поддался ей. Ни за что!

В общем, она умоталась, и слава Богу, потому что я не люблю, когда меня постоянно воспитывают. Иногда даже хочется сделать что-нибудь хорошее, но специально отказываешь себе в этом, чтобы не подумали, будто я поддался воспитанию. Хотя тетя Оля это делает хитро и незаметно.

Но меня не проведешь. У меня глаз наметанный. Я давно усвоил: главное в жизни – не поддаваться, а то погибнет всякая индивидуальность. А ее надо беречь.

Я, например, принципиально не собираю марки, потому что в нашем классе их собирают все; плохо учусь, потому что у нас все учатся хорошо. Как-то я сострил на истории, что урок выучил, но отвечать не буду. Правда, за это меня выгнали из класса и влепили единицу, а отец обозвал балбесом и кричал, что я значение слова «индивидуальность» понимаю шиворот-навыворот.

Хе-хе-хе, если бы тетя Оля услышала словечко «умоталась»! Вот бы подняла шум: «Что ты делаешь с великим русским языком? Это же святыня святынь! На нем разговаривал сам Пушкин!»

Но оставим тетю Олю в покое.

Так вот, заметьте: уже на следующий день после отъезда отца я собрался идти за подарком. Я не люблю откладывать важные дела в долгий ящик.

Только я вышел на улицу, как встретил своего лучшего друга Сашку Смолина.

– Ты куда? – спросил Сашка.

– Никуда, – ответил я. – А ты?

– И я никуда, – сказал Сашка.

– А у меня, – сказал я, – есть десять рублей, – вытащил папину десятку и похрустел перед Сашкиным носом.

– Подумаешь! – сказал Сашка.

– Да это же мои собственные! – возмутился я.

– Ври, да не завирайся. Вот чем докажешь, чем?

Мне надо было остановиться и ничем не доказывать, но хотелось добить Сашку, и я небрежно сказал:

– Пошли в кино.

И разменял папину десятку.

А через несколько дней раздался междугородный телефонный звонок. Конечно, это звонил отец. Он беспокойный тип: стоит ему уехать, как тут же начинает названивать чуть ли не каждый день. Когда он узнал, что мамы нет дома, то стал спрашивать про подарок. Я сказал, что уже кое-куда ходил и кое-что видел.

– А куда? – дотошно спросил он.

Я ответил:

– Естественно, в магазин.

– А в какой?

– «Все для женщин».

– Что-то я такого магазина не знаю, – сказал недоверчиво отец. – А ты, часом, не врешь?

– Я? Ты что?!

А мне понравилось название «Все для женщин». По-моему, прекрасное. А он так грубо: «Ты не врешь?» Недаром тетя Оля говорила про него, что недоверчивость мешает ему наслаждаться жизнью.

– А где он находится? – продолжал он допрос.

– На улице Веснина. Как свернешь, сразу по левую руку.

– Там всю жизнь была керосиновая лавка! – завопил папа.

– Ее снесли, – храбро ответил я. – И выстроили новый магазин.

Ну, а дальше в том же духе. Рассказал ему, как этот магазин выглядит и что там продают, а цены, цены, – куда там с нашей десяткой! Тут мой папаша почему-то тяжело вздохнул и повесил трубку.

А жаль! Я бы ему еще многое порассказал, не дали мне до конца расписать прелести магазина «Все для женщин».

Между прочим, я потом сходил на эту улицу Веснина. Папа оказался прав: там был хозяйственный магазин, и это вызвало у меня большое разочарование.

На всякий случай я вошел в лавку и… почему-то купил там тюбик синей краски и кисть. Я бы не стал покупать, но в лавке никого не было, а продавец, сухонький зловредный старик, вцепился в меня хваткой бульдога и навязал.

Я думаю, он в этой лавке работал еще до революции, а в то время, как известно, была конкурентная борьба, вот он и научился всучивать. А я без привычки растерялся: ухлопал ни за что ни про что еще один рубль из папиной десятки.

Чтобы как-то успокоиться, я решил пустить краску в дело. Пришел домой и выкрасил свою кровать в синий цвет. Получилось красиво. А то кровать старая, облупившаяся.

Правда, когда я закончил красить, мною овладело легкое сомнение, что моя работа может не понравиться маме. Она вполне могла придраться к тому, что синих кроватей не бывает. А почему, ответьте мне, почему не может быть синей кровати?

Мы встретились с мамой вечером. Нет, она меня не ругала, а просто, без всяких вступлений отвесила хороший подзатыльник.

Не знаю, зачем применять в наше время такие забытые средневековые методы воздействия. Можно придумать что-нибудь пострашнее. Например, не подзывать к телефону, когда звонит Сашка, или выключать телевизор на самом интересном месте.

Рука у мамы тяжелая, она преподаватель физкультуры, гимнастка, после ее подзатыльников у меня голова по два часа гудит. Я проверял по часам. Как после посещения воздушного парада: ты уже дома, и тишина, и самолеты не летают, а в голове гул.

Тут, к счастью, зазвонил телефон.

Мама сняла трубку. Это звонила тетя Оля.

– Приезжай, полюбуйся, что наделал твой любимец! – кричала мама. – Он выкрасил кровать в синий цвет. Может быть, ты теперь скажешь, что у него тяга к живописи? «Не ограничивайте мальчика в фантазии (это она повторяла слова тети Оли, передразнивая ее), дайте ему простор».

Мама повесила трубку и посмотрела на меня. Она действительно была расстроена. С ума сойти, из-за какой-то кровати она готова была заплакать.

– Ну чего ты? – сказал я. – Из-за кровати…

– Да нет, – ответила она, – из-за тебя. Растешь балбесом.

– Я обязательно исправлюсь, – сказал я. – Честное слово. Вот увидишь.

Мама безнадежно махнула рукой.

Эта безнадежность сильно меня огорчила. Я почти целый день об этом думал, но потом забыл. Московская суета!

* * *

Как-то мы тащились с Сашкой в школу из последних сил. И вдруг нас нагнала незнакомая девчонка.

Она улыбнулась нам, как старым знакомым, и сказала:

– Здравствуйте, мальчики. Не узнаете? Я Настя Монахова.

А я ее действительно не узнал, и Сашка тоже не узнал. Она училась с нами до четвертого класса, а потом на год уехала. Я внимательно посмотрел на нее. Она была Настя Монахова, но какая-то новая.

А мы только перед этим решили пропустить первых два урока и придумали, что соврем, будто одинокой старушке стало плохо на улице и нам пришлось отводить ее домой. Мы даже записку написали от имени этой одинокой старушки и, чтобы наш почерк не узнали, писали в две руки: букву – я, букву – Сашка.

Это все я придумал, потому что такой случай был в моей жизни, но произошел он не в будний день, а в воскресенье, и я не смог им воспользоваться.

Правда, эта старушка жила в нашем доме, ее звали Полина Харитоньевна Веселова, но мы с нею раньше не были знакомы. А в тот день, когда я ее спас от почти неминуемой смерти, она пришла к нам с тортом на чаепитие и долго объясняла маме, какой я замечательный мальчик. Ну, и теперь мы написали записку ее словами, теми, которые она говорила про меня маме.

Я еще раз внимательно посмотрел на Настю Монахову и догадался, что меня в ней поразило: из мелюзги, замарашки она превратилась в настоящую красавицу. Вот что происходит с людьми, когда они долго отсутствуют!

И тут мне почему-то расхотелось пропускать уроки. И Сашке, видно, тоже, потому что он шел рядом с прекрасной Монаховой и помалкивал.

– А ты, Саша, по-прежнему учишься в музыкальной школе? – спросила Настя.

– Он у нас знаменитый флейтист, – ответил я за Сашку.

– Молодец, – сказала Настя. – А ты, Боря, чем увлекаешься?

– Я? Исключительно ничем.

– Ну и неостроумно. В наше-то время ничем не увлекаться!..

– Еще один воспитатель на мою бедную голову! – сказал я.

– Извини, – тихо ответила она. – Я не собиралась тебя воспитывать. Просто сказала то, что подумала. Мне тебя жалко стало.

Вот так она меня пригвоздила. А пока я ей собирался ответить, мы уже вошли в класс, и все ребята с любопытством набросились на Настю и оттеснили нас с Сашкой.

Мы сели за парту, но почему-то оба не спускали глаз с Монаховой. Она нас просто околдовала. «Но посмотрим, поборемся, не на таких наскочила», – подумал я и тут же сделал все наоборот.

Дело в том, что в этот день меня назначили вожатым в первый класс «А». Об этом сообщила Колобок, то есть наша старшая вожатая Нина, которую прозвали Колобком, потому что она толстуха и всегда что-нибудь жует. И представьте, я согласился. Именно из-за нее, из-за Насти Монаховой.

Вот как все было. Влетает, значит, в класс Нина, дожевывая на ходу пирожок. Она у нас такая восторженная-восторженная и говорит всегда торжественно-торжественно, как будто выступает перед толпой.

Однажды, когда я учился в третьем классе, она вцепилась в меня, и не где-нибудь, а на улице, и воспитывала сорок минут.

Сашка в это время стоял в сторонке и ел мороженое. Ему в ожидании пришлось съесть три порции.

Чтобы отделаться от нее, я начал икать. Это очень хороший, испытанный способ. Она тебе слово, а ты в ответ «ик». Она сказала, чтобы я перестал. А я в ответ снова «ик». А потом Нина узнала, что это мой способ отделываться, когда воспитывают, и невзлюбила меня. И вот, когда теперь она мне заявила: «А я по твою душу, Збандуто», – у меня все внутри похолодело от предчувствия беды.

– Что это вдруг? – удивился я. – Вроде еще ничего не случилось.

– Случилось. – Нина загадочно-загадочно улыбнулась.

Настя повернулась в нашу сторону: это был немаловажный момент.

– Интересно, – тут же стремительно вступил в игру Сашка.

– Ребята, минуту внимания! – сказала Нина. – Во-первых, поздравляю вас с новым учебным годом!

– Уря-а-а! – закричал кто-то тоненьким голосом.

Я воспользовался тем, что Нина отвернулась, подмигнул Насте и сполз под парту.

– А во-вторых… – сказала Нина торжественным голосом.

После этого наступила тишина. Видно, Нина повернулась лицом к нашей парте, а меня нет, а я тютю! Сидел себе и похихикивал.

– А где Збандуто? – спросила Нина.

– Не знаю, – ответил Сашка. – Только что был тут.

В этот момент на меня напал чих. Я зажал рукой нос, сморщился и чихнул про себя, но не рассчитал и треснулся головой о парту. Гул пошел по всему классу. Ясно было, что теперь меня обнаружат.

И действительно, я увидел, что Нина лезет под парту. Я закрыл глаза и откинул голову на скамейку.

– Что с тобой, Збандуто? – участливо спросила Нина.

– Он сомлел, – сказал Сашка. – Здесь душно. Отвык за лето от школьной обстановки.

– Воды! – приказала Нина.

Я слышал, как кто-то услужливо побежал за водой и вернулся обратно. Потом этот кто-то приподнял мою голову и нахально ливанул полграфина воды мне за шиворот.

Тут я вскочил. Ну конечно, передо мной стоял Сашка. В руках у него был графин с водой. Он был очень доволен, потому что вызвал всеобщее веселье. Даже Настя хохотала. По-моему, он унизил меня ради нее. Я бы на его месте так не поступил.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросила Нина участливо. – Получше?

– Ничего, – сказал я. – Только зачем же лить воду за шиворот? Разве нельзя было просто побрызгать в лицо?

– Хорошо, – сказала Нина, – в следующий раз.

Она надо мной издевалась.

– А теперь, ребята, я вам сообщу новость, – снова торжественно начала Нина. – Совет дружины назначил одного из вас вожатым в первый класс «А». – Она повернулась ко мне и объявила: – Бориса Збандуто.

И тут почему-то поднялся невообразимый шум. Все начали смеяться, а больше всех – мой друг Сашка. Каждый острил как мог, нарочно перевирая мою фамилию.

– Донато! Ха-ха-ха! – закричал Сашка. – Он научит их получать двойки.

– Бандито! Плакали деревья в школьном дворе!

– Надувато! Научи их лупить девчонок!

– Бить окна!..

– Играть в расшибалочку!..

Все ребята хохотали, и я тоже не отставал от них. Действительно, какой из меня вожатый!

– Ну, хватит. Посмеялись – и хватит! – серьезно сказала Нина. – Согласен, Збандуто?

– Нет, – ответил я. – У меня профессиональная негодность. Я от волнения заи… заи… заикаюсь.

Ребята снова засмеялись.

– То ты икаешь, – сказала Нина, – то ты заикаешься. Довольно валять дурака. Говори: согласен или нет?

– А что я буду с ними делать? – спросил я.

– Подготовишь в октябрята, – ответила Нина.

– Будешь их сажать на горшки и вытирать носы! – выкрикнул Сашка и посмотрел в спину Насти.

Он явно хотел ей угодить. И тут она оглянулась и сказала те самые слова, которые и втянули меня в эту историю. Потом-то оказалось, что она просто пошутила.

– Что здесь смешного? – сказала она. – Это ведь серьезное дело.

На секунду наши глаза встретились, и я вдруг, к своему величайшему удивлению, услышал собственный голос, который произнес:

– Я согласен.

– Несчастный Надувато, мне тебя жаль! – Сашка корчился от смеха.

– Может, помолчишь? – спросил я. – А?

– Ну, вот и хорошо, Збандуто, – сказала Нина. – Мы знаем твои слабости, но доверяем. А ты должен оправдать это доверие.

– Можете на меня положиться, – громко ответил я и победно оглядел притихший класс.

– Подумай, о чем ты будешь говорить с ними на первом сборе. Для этого нужна какая-то находка, – предупредила Нина.

По дороге домой я думал о первоклассниках. Мы с ними понаделаем дел. Можно, к примеру, перейти на ускоренное обучение: за год – три класса. Вот будет пожар! Все обалдеют. Может быть, моим методом сможет воспользоваться наша школа или даже вся страна! А можно еще организовать для них учение во время сна. Они будут ночью спать и учиться, а днем гулять. Чем не жизнь?.. Идеи так и роились в моей голове.

Пусть теперь Н. Монахова скажет, что я ничем не увлекаюсь. Воспитать современного человека, подготовить его для жизни в двадцать первом веке – это поважнее, чем пищать на флейте.

И тут меня осенило: надо для первой встречи произнести речь. Это будет та самая «находка», о которой говорила Нина.

Я вытащил на ходу из портфеля тетрадь и, остановившись, быстро написал: «Дорогие ребята, пионерская организация…» Дальше у меня почему-то не пошло, хотя сама находка показалась мне блестящей. И, не в силах сдержать радость, я побежал домой, чтобы рассказать обо всем маме.

* * *

Дверь мне открыла Полина Харитоньевна. С тех пор как я ее спас от неминуемой смерти, она зачастила к нам: пьет с нами чай или обедает. Ей нравилось, что из наших окон хорошо видно, кто куда пошел, кто что понес, кто как одет. Мама ее жалела и говорила, что в ней, в Полине Харитоньевне, сильны пережитки прошлого, что она из буржуазной среды. Конечно, ей ведь восемьдесят лет.

Вид у Полины Харитоньевны был испуганный, особенно в этом странном салопе, который она натянула на себя. А в тот момент, когда она открыла дверь, меня как раз снова посетило вдохновение, и я выпалил ей прямо в лицо продолжение своей речи.

– Дорогие ребята! – крикнул я торжественно-торжественно. Я теперь начинал понимать Нину. – Пионерская организация, известная своим благородством…

– Что-нибудь случилось? – спросила Полина Харитоньевна, отступая.

– Случилось, – ответил я.

– Что? – Полина Харитоньевна всего боялась.

– Меня назначили вожатым! – крикнул я и пролетел мимо нее в комнату, чтобы записать продолжение речи.

Она вошла следом за мной:

– Вожатым? Тебя?

Я вырвал листок из тетради и быстро стал записывать речь.

– В первый класс «А», – ответил я.

– Ну, что ж, Бока, теперь ты должен будешь показывать пример другим.

– Не называйте меня больше Бокой, – попросил я, – я уже не маленький.

– Хорошо, – согласилась Полина Харитоньевна. – Может быть, пообедаешь?