Read the book: «Кровь не вода»

Font:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

В жизни многих замечательных людей, хорошо известных большому кругу читателей, людей менее знаменитых и малоизвестных, и вообще в жизни людей совсем обычных есть много белых пятен.

Никто не знает, когда, почему и как эти люди становились – или добровольно, или против своей воли, или даже насильно – участниками тех или иных событий…

В предлагаемой читателю повести есть много белых пятен, заполнение которых определенным содержанием столь же легко подвергнуть сомнению, сколь трудно и отвергнуть…

Очень многое, что мы знаем о прошлом, время от времени опровергается пытливыми современниками… И этот процесс будет продолжаться вечно, потому что прошлое нас влечет, иногда завораживает. Мы всегда хотим убедиться, что то, что мы знаем о прошлом, действительно имело место… Мы учимся жить, понимая и изучая наше прошлое…

Перед вами – воспоминания о нашем далеком и почти вчерашнем прошлом…

Вечная связь между днем вчерашним и днем сегодняшним и есть наша жизнь…

***

В деревне Брызгалове, что стояла на берегу Иртыша, местного скорняка Иннокентия знали как человека набожного и трудолюбивого. Он часто посещал мужской монастырь неподалеку от деревни и подружился там с монахом Федором, человеком умным и совсем, как казалось Иннокентию, необычным. Необычным скорняк считал его, конечно, за ум, но умные люди встречались ему и раньше. Федор же отличался глубоким знанием истории российской и истории иноземных стран. Он мог толково беседовать о разных предметах и событиях. Для Иннокентия, человека тоже совсем неглупого, Федор был большим философом и мыслителем. А Федор нашел в Иннокентии прекрасного слушателя, собеседника. Одним словом, они стали друзьями.

Сегодня Иннокентий, вернувшись из монастыря, заперся в своем небольшом доме, упал на колени перед иконой, подаренной ему его дедом, и долго молился за упокой души своего друга: монах Федор умер у него на руках. Это была большая потеря для Иннокентия. Он редко привязывался к людям так, как к Федору, и ему казалось, что жизнь теперь потеряла свой смысл.

Закончив молитву, скорняк сел на кровать и задумался. Горечь утраты боролась в нем с другим чувством, вызванным предсмертными словами монаха. Иннокентий, уже в который раз, повторял их про себя и каждый раз приходил к выводу, что слова эти были сказаны Федором в бреду и не имеют никакого отношения к реальной жизни. Дело было в том, что перед самой смертью монах Федор открыл своему другу страшный секрет. В тайге живет вдова охотника – Дарья, с которой монах познакомился, заблудившись в лесу. Так вот, эта Дарья родила от Федора сына Павла. И монах просил побеспокоиться о мальчике, добавив:

– Все-таки он – царский сын.

Это никак не укладывалось в голове скорняка, поэтому Иннокентий был склонен посчитать все это бредом.

На следующий день утром Иннокентий вновь отправился в монастырь. Монаха Федора похоронили во дворе монастыря. Настоятель, отец Михаил, сказал, что Бог забрал к себе человека достойного и, возможно, святого.

Возвращаясь к себе домой, Иннокентий все время думал о Дарье. Про себя он все-таки решил навестить ее. Уже через три дня отправился он в тайгу, по дороге перебирая в памяти откровение монаха. В словах Федора было много реального. Дарья действительно существовала. Иннокентий хорошо знал ее мужа – охотника Никиту, бесследно пропавшего в тайге.

Дом Дарьи Иннокентий нашел без труда. Иногда он бывал у них, чтобы выбрать хорошие шкурки. Дарья заметила скорняка, когда тот вышел на вырубленную еще ее мужем просеку. Она сразу почувствовала что-то неладное. От Федора она знала об их дружбе и, видя приближающегося скорняка, сама вышла из дома с ребенком на руках.

Скорняк увидел ее и остановился. «Значит, все правда», – подумал он. У него даже закружилась голова. Он продолжал стоять и смотреть на нее. Дарья первая пошла к нему навстречу, и, когда они были уже совсем близко, она почти прошептала:

– Что стряслось?

Иннокентий прикоснулся к ее плечу рукой, и они молча пошли к дому. Сидя в доме друг против друга, они все еще молчали, их глаза встретились, и он подумал, что никогда не замечал, какое красивое лицо у Дарьи. Она выжидающе смотрела на него, и тогда скорняк, опустив глаза, тихо сказал:

– Умер Федор.

Иннокентий рассказал Дарье о предсмертном разговоре с Федором, умолчав о царском сыне. Дарья плакала. Плач ребенка привел ее в чувство.

– Павлуша, милый мой, наш папа скончался. Сироты мы с тобой остались, – запричитала мать.

Иннокентий остался у Дарьи до самого вечера. Она не хотела отпускать его на ночь глядя. Они поужинали вместе. За чаем Дарья поведала скорняку о своей первой встрече и о том, как, сама не понимая, оказалась у него в постели, и о том, как они привязались друг к другу, а Дарья впервые в жизни почувствовала себя счастливой женщиной, когда сказала Федору, что носит его ребенка. Мальчика назвали Павлом в честь отца Федора. Рассказ Дарьи казался каким-то странным: она говорила о Федоре, как будто его и не было, а существовало только представление у самой Дарьи, что такой человек возможен. Скорняк внимательно слушал и все больше убеждался, что за всем стоит какая-то тайна. Но внезапная мысль, что Федор – царь, показалась снова невероятной, и он сразу же ее отбросил.

Переночевал Иннокентий в небольшой пристройке к дому. Утром, собираясь в обратный путь, он предложил Дарье переехать в деревню и поселиться у него. Так ей будет проще, да и он исполнит последнюю волю друга.

– А как же ребенок? – спросила Дарья.

Иннокентий во время бессонной ночи, потрясенный тем, что он увидел и услышал, обдумал все. Поэтому вопрос Дарьи не прозвучал неожиданно. Взглянув на нее, он, не смущаясь, ответил:

– Если ты не возражаешь, будет проще сказать всем, что родила ты от меня. Становись моей законной женой. Мы оба любили Федора, и если мы так поступим, то не будет здесь никакого греха. Не торопись с ответом, подумай. Но не забывай, что отец Павла просил меня позаботиться о тебе, но особенно о мальчике.

Дарья, оставшись одна, наплакалась вволю, решила, что обязательно должна сходить на могилу Федора. Но тут же спохватилась: а с кем оставить двухмесячного Пашу?

Прошло пять дней ожидания. Иннокентий вновь собрался в тайгу и приготовил все, что может пригодиться ребенку, а также в хозяйстве. Вещей набралось много, и он решил воспользоваться небольшой тачкой. Укладывая вещи, он думал о том, как будет уговаривать Дарью согласиться с его предложением, и в этот момент услышал скрип калитки. Скорняк оглянулся и замер – во дворе стояла Дарья с ребенком на руках. Иннокентий быстро подошел к ней, поцеловал ее в лоб, взял ребенка, и вместе они вошли в дом.

Для всех селян союз Дарьи и Иннокентия выглядел естественно. Многие даже пришли их поздравить. Скорняк радовался, что его план удался. Никто и не подозревал, что спали они раздельно.

Дарья была хорошей хозяйкой, и в доме Иннокентия стало как-то даже светлее. Павлуше было уже чуть больше года, когда однажды Иннокентий, растопив баню, попросил Дарью похлестать его веничком. Дарья сделала это с большим мастерством и, распарившись, сама попросила Иннокентия о том же. Иннокентий смотрел, как она не торопясь раздевается, и естественное желание стало овладевать им. Они продолжали париться, когда Иннокентий, окатив Дарью холодной водой, обнял ее и прижал к себе. Позднее он признался, что волновался, боясь отказа. Дарья же благодарила его за терпение и тоже призналась, что даже подумывала: может, женщины его и вовсе не интересуют.

Мальчик Павлуша рос здоровым и очень шустрым ребенком. Иннокентий привязался к нему, как к своему родному, и уделял ему много времени. Однако слова монаха Федора о царском сыне не выходили из головы скорняка. Были моменты, когда он хотел поделиться этими мыслями с Дарьей, но всякий раз откладывал.

Скорняк долго мучился над этой загадкой и пришел к окончательному решению оставить все как есть: монах Федор уже похоронен, Павлуша признан сыном Иннокентия, Дарья прекрасная жена. Ведь всего этого можно лишиться и даже пострадать, если кто-либо узнает о его сомнениях.

Скорняк был волевым человеком: как решил, так и сделал – не стал ни с кем делиться своей тайной, но по мере того, как подрастал Павел, Иннокентий все больше и больше верил, что воспитывает он мальчика царской крови.

***

На бескрайних просторах Российской империи уже издавна повелось давать людям фамилии и имена, по которым сразу можно определить, кто перед вами. И если вдруг он или она не соответствуют своему имени, то будьте уверены, что когда-то в их роду обязательно существовал человек, неспроста получивший такую фамилию-кличку. Это правило соблюдалось во множестве деревень, разбросанных повсюду. И если вы встретили на ярмарке мужика из Иудовки, то знайте: не однажды ее жители (не обязательно вовсе именно данный мужик) подтверждали своими делами такое название деревни.

Так вот, Иудовка на берегу речушки Ленивая считалась обычной сибирской деревней, каких много в этих краях. Никто не помнил, кто и по какой причине дал ей такое название. Но где бы ни появлялись люди отсюда, к ним сразу возникало настороженное отношение, и с этим никто ничего не мог поделать.

Пашка Брызгалов родился далеко от Иудовки, на берегу большой и красивой реки Иртыш, в деревне Брызгалове. Рос он в достатке, в семье местного скорняка, и с детства отличался разными способностями. Его отец Иннокентий, уже будучи пожилым, женился на его матери Дарье, которая была намного моложе отца. В деревне все считали, что мальчик получился таким одаренным потому, что Иннокентий находился в преклонном возрасте, и дитя унаследовало все лучшее: от матери – здоровье, а от отца – ум и рассудительность. Пашка рано научился читать и писать и много времени проводил за книжками. В деревне его называли Мозг. Отец Пашки всем говорил, что отправит его учиться в город, а затем, может, и в Петербург – изучать науки в университете. Вместо этого, когда Пашке исполнилось двенадцать лет, он оказался в Иудовке, где жила его тетка Маруся, старшая сестра Дарьи.

Пашка навсегда запомнит осень 1842 года. Раньше все было хорошо в его жизни: уютный дом, нежная мама, заботливый отец, – и вдруг всего этого не стало.

В конце сентября Иннокентий и Дарья отправились в тайгу, чтобы вместе добыть пушного зверя. Скорняк редко охотился, но в этом году у него было много заказов, и он не хотел упускать их. Дарья знала тайгу как свои пять пальцев, неплохо стреляла и уговорила мужа отправиться недели на две за добычей. Сына оставили со старшей сестрой Дарьи – Марусей, гостившей у них все лето. Маруся любила бывать у сестры, где отдыхала от своего мужа-выпивохи, да еще и драчуна.

Прошло две недели, а Дарья с мужем не возвращались. Маруся не очень беспокоилась, на охоте все бывает. Но после трех недель она заволновалась – все-таки тайга. Когда же Иннокентий и Дарья не появились и через четыре недели, Марусю отхватила тревога и даже паника. В деревне пошел разговор о беде. Многие ругали молодую жену скорняка, которая, мол, встревает в мужские дела. Да еще и расчетливой стала, заставляя Иннокентия трудиться от зари до зари. Другие попрекали самого скорняка, который с появлением сына сильно изменился и, казалось, занимался только им.

Прошло два месяца с тех пор, как ушли в тайгу Иннокентий и Дарья. Было ясно – пропали. Как? Можно было только догадываться. Многие из деревни уходили в тайгу в надежде найти хотя бы их следы. Но все напрасно. Остановились на том, что исчезли пропавшие в болотных топях.

Павлуша остался сиротой. Маруся растерялась, но сколько ни плачь, а на ее руках оказался мальчик. По совету жителей деревни дом Иннокентия и Дарьи продали. Маруся отобрала более или менее нужные вещи и двинулась к себе в Иудовку.

Муж Маруси – Парфен – встретил их недружелюбно. Детей у них не было, и заниматься воспитанием чужого он не имел никакого желания. Маруся и не рассчитывала на это. «Лишь бы только не мешал», – думала она. Среди вещей, которые она отобрала в доме Дарьи, находилось три альбома с открытками и различными вырезками из газет и журналов. Парфен, почти всегда подвыпивший, от нечего делать просматривал альбомы и однажды обратил внимание на портреты царей. Он заметил сходство их Павла с чертами лица императора Павла I. Никакого значения он этому, конечно, не придал, только подумал: «Странные вещи бывают в жизни». С этих пор парнишку Парфен презрительно прозвал царским сынком, а если Павлуша огрызался, случалось и бил его. Маруся всегда защищала ребенка. Однажды Парфен особенно сильно избил Павла. Тогда она так хватила своего мужа тяжелой сковородой, что удар получился смертельным. Маруся попала в острог. Павел сбежал из деревни.

Мальчик долго скитался, пока не оказался снова в деревне Брызгалове. Он помнил, что его родители часто ходили в монастырь неподалеку, навестить могилу друга его отца – монаха Федора. Старый монастырь был первым местом, куда отправился Павел, когда оказался в своей деревне. Раньше, когда он вместе с родителями посещал могилу, ему как-то безразлично было видеть их переживания. Он не понимал их. Теперь же его охватило странное волнение рядом с этим позеленевшим холмиком и нехитрым деревянным крестом на нем. Здесь, на могиле неизвестного ему монаха, мальчик упал на колени и расплакался. Плакал он, конечно, по своим родителям, далекий от мысли, что находится у могилы родного отца.

Мальчика увидел настоятель монастыря отец Михаил, который, конечно, узнал его. Он не стал успокаивать Павла, дал ему выплакаться и, когда тот немного поутих, сказал:

– Да, нет могилы у твоих родителей, но монах Федор был дорог им обоим, поэтому приходи сюда вспомнить и про них, и про него.

Узнав, что Павлу некуда идти, настоятель приютил его в монастыре.

Умер император Николай I. Новому императору России, его сыну Александру, исполнилось 37 лет. От отца и своих знаменитых воспитателей – Жуковского, Ушакова и генерала Мердера – совсем рано Александр узнал, что в России все зависит от царя, поэтому монарх обязан первым выступать как защитник своего народа, как его просветитель. Он хорошо запомнил слова отца: «Закон, пренебрегаемый царем, не будет храним и народом; народ без просвещения – это народ без достоинства». Александр II уже через шесть лет правления отменил крепостное право и стал царем-освободителем.

Именно тогда в Петербурге появляется Павел Брызгалов, преуспевающий купец из Сибири, разбогатевший на торговле пушным зверем. Молодой купец в свои тридцать лет оставался холост и вел скромный образ жизни. В Сибири его хорошо знали как покровителя монастырей и церквей, хотя сам он не отличался особой набожностью. В Петербург молодого человека привели важные дела: торговля с Англией и другими европейскими странами. К этому времени Брызгалов самостоятельно одолел многие науки, говорил на трех языках, став человеком современным и образованным.

В знаменитом петербургском ресторане «Савой» Павел познакомился с неким Савелием Березовским, который принимал активное участие в подготовке декрета об освобождении крестьян. Березовский, учившийся в Берлине и Сорбонне, поразился эрудиции сибирского купца и быстро ввел его в свет. У Павла появилось много друзей и поклонниц. Одна из них, Надежда Каракозова, представила его государю.

Александр долго беседовал с Павлом и, прощаясь, сказал, что хотел бы повидаться еще раз. Видимо, Брызгалов произвел на него положительное впечатление.

Неожиданно для всех царь запросил все важные бумаги, касающиеся жизни его деда – императора Павла и дяди – императора Александра I. Когда самым странным образом в Таганроге умер Александр I, цесаревичу Александру исполнилось семь лет. Он очень любил дядю и часто расспрашивал отца и своих учителей о причинах столь неожиданной смерти.

Павел Брызгалов собрался ехать в Лондон и тщательно готовился к этой поездке, зная, какие англичане искусные переговорщики и хитрецы. Рано утром, в день его отъезда, к нему приехал молодой офицер с депешей от Александра II. Поездку пришлось отложить. Брызгалова приглашали через три дня на ужин.

Ужинали вдвоем, что удивило Павла. Сам он относился к себе критически и не допускал мысли, что его рассуждения могут заинтересовать такого эрудита, каким общепризнанно считался император. И действительно, Александр II думал совсем о другом. Его привлекала жизнь Павла Брызгалова. Уже во время первой встречи Александр почувствовал сердечную близость к этому человеку. Имя преуспевающего купца из Сибири указывалось в донесении тайной полиции, которую так умело использовал отец Александра еще со времен декабристов. Не такое уж важное обстоятельство, между тем, показалось особенно любопытным царю: по сведениям отца Михаила, настоятеля сибирского монастыря, где Брызгалов провел четыре года после неожиданного исчезновения его родителей, настоящим отцом Павла был вовсе не скорняк Иннокентий Брызгалов, а монах Федор, на которого так походил юноша. Отцу Михаилу в этом призналась сама Дарья, мать мальчика, стремясь снять грех со своей души.

Император Александр II был великолепным собеседником, никто лучше, чем он, не мог в беседе как-то незаметно разговорить человека и получить все необходимые сведения.

Когда после ужина, провожая Павла Брызгалова, Александр обнял его, то был уверен, что обнимает своего двоюродного брата.

Часть I

Путь в разведку

В деревне Лысогорка, что находится между Пятигорском и Георгиевском в Ставрополье, есть красивая деревянная церковь, которую нельзя не заметить, с какой бы стороны вы ни въезжали. Шел 1925 год. Советская власть набирала силы, и даже те, кто надеялся на возврат к прежней, дореволюционной жизни, свыкались с мыслью, что новая власть надолго.

Лысогорка была даже и не деревней, а казачьей станицей, жители которой, казаки, вообще имели странное представление о власти: любая власть была для них плоха. Любая, кроме своей, когда все решалось или на кругу, или атаманом. Хочешь не хочешь, а пришлось быстро переучиваться. Советская власть не терпела тех, кто плохо учился, она просто их расстреливала.

Многое изменилось здесь за последнее время. Церковный батюшка Гавриил особенно боялся молодых парней и девушек, которые как будто сошли с ума и готовы были поставить все с ног на голову. Больше всего его убивало то обстоятельство, что его семнадцатилетний сын Трофим заразился этой революционной болезнью и даже ушел из дому, чтобы полностью отдаться, как он сказал, переустройству старой жизни. Гавриил сильно переживал такую ломку жизненных основ, занемог и вскоре умер. Мать Трофим потерял еще в детстве, поэтому теперь никто и ничто не связывало ему руки.

Никто и никогда даже не заикался о происхождении Трофима. Был он фанатично предан новым идеям и, будучи грамотным юношей, привлекал внимание старших товарищей и вскоре вступил в партию большевиков. Трофим Гордеев проявлял непримиримость ко всем, кто даже просто колебался или сомневался в курсе большевиков, и призывал жестоко расправляться с такими. Уже через год он был переведен на работу в Пятигорск, а после выступления на краевой партийной конференции его заметил сам Киров, и Трофим отправился в Москву. Ему было девятнадцать лет.

В Москве его поселили в общежитии, где жили молодые большевики, ожидавшие направления на учебу в различные партийные и военные заведения. Трофим Гордеев попал в школу военных командиров. Он оказался способным студентом и в течение трех лет овладел не только специальными военными науками, но и английским и немецким языками. Все экзамены он сдал на «отлично». Последним был экзамен по организации государственной обороны. Гордеев отвечал, показывая глубокое знание предмета, и привлек внимание сидевшего на всех экзаменах человека в гражданском. После экзамена этот человек подошел к Трофиму и поинтересовался, какой из всех предметов ему нравится больше всего. Трофим ответил, как думал, честно, что ему нравятся все предметы, так как он чувствует, что мало знает, а для того, чтобы приносить пользу стране, нужно знать и уметь многое.

– А хотели бы вы учиться дальше? – спросил незнакомец.

Трофим не ожидал такого вопроса, однако с ходу ответил:

– Да нет, хочется быстрее работать.

Когда Трофим Гордеев получал диплом об успешном окончании учебного заведения, он снова встретился с человеком, который беседовал с ним после экзаменов. Тот еще раз поздравил Трофима и предложил ему перекусить: отметить окончание в соседнем парке. По дороге он наконец представился:

– Зовут меня Карл Фридрихович. Возглавляю специальное подразделение, работа которого связана с заграницей.

Уже в кафе, сидя за столом, Карл Фридрихович рассказал о необходимости для Страны Советов иметь первоклассных специалистов, способных работать в условиях заграницы. Он говорил о многочисленных врагах государства, которые ведут подрывную работу, осев в европейских странах. Трофим не мог понять сразу, куда клонит Карл Фридрихович. Но следующая фраза, сказанная им как-то легко и непринужденно, сразила юношу:

– Короче говоря, стране нужны высокого уровня специалисты. – Здесь он остановился на мгновение, а затем твердо добавил: – Разведчики! Имея их, мы сможем отвести извне угрозу для нашей революции.

Гордеев был не только сражен. Он как-то растерялся и с недоумением спросил:

– А я-то здесь при чем?

Карл Фридрихович, фамилия которого была Беркович, рассказал Трофиму, что по указанию самого товарища Сталина в стране создана специальная школа для подготовки разведчиков, куда набирают способных молодых людей. Он также объяснил Гордееву, что некоторые преподаватели, у которых он учился в военном училище, работают также и в школе разведчиков, и они считают, что Трофим очень подходит для этой сложной и интересной профессии. Не дожидаясь ответа от Гордеева, как бы между прочим, Беркович поинтересовался, откуда он знает так хорошо немецкий язык? Довольный, что его не торопят с ответом, Трофим рассказал, что его мать была немкой с Поволжья и что в станице, где он родился, жило много немцев, и он с детства привык к немецкой речи. Карл Фридрихович предложил выпить за окончание военного училища, и они, подняв рюмки с водкой, посмотрели друг другу в глаза. Трофим редко видел такой спокойный и уверенный взгляд, в его голове быстро пролетело: «А что, все разведчики так смотрят?»

Этот взгляд ему очень нравился. С начала экзаменов Трофим не пил водки, и первая рюмка, как ему показалось, слегка подействовала на него. Ему захотелось спросить, что он будет изучать в новой школе, сколько лет надо будет учиться… Его мысли прервал спокойный голос Берковича:

– Ну что, выпьем за продолжение учебы?

И он начал наполнять рюмки. Их взгляды снова встретились, и снова – эти спокойствие и уверенность. Гордееву стало как-то теплее. Они продолжали смотреть друг на друга. Трофиму этот человек начинал нравиться, и неожиданно для самого себя он вдруг спросил:

– А вы тоже думаете, что я подхожу?

– Да, я тоже так думаю, – был ответ.

И тогда, непонятно почему, Гордеев встал и, как он позже будет вспоминать, будто не слыша себя, сказал:

– Спасибо, я согласен.

Они выпили по второй. Третью они выпили за успешную учебу.

Трофим стал жить в новом общежитии, недалеко от Лефортовского вала. К своему удивлению, когда он получал постельные принадлежности, встретил там своего однокурсника по военному училищу – Александра Брызгалова. Они не были друзьями, но встрече очень обрадовались. Они попросили, чтобы их поселили в одну комнату.

Занятия в школе разведчиков начинались только через месяц. Трофим не хотел уезжать из Москвы, да собственно ему и некуда было ехать. Родители Брызгалова жили в Ленинграде, но и он не горел желанием покидать столицу. Лето в Москве выдалось хорошее, и оба молодых человека решили немного отдохнуть на Москве-реке, где у школы разведчиков была небольшая спортивная база.

Гордеев помнил, что в военном училище Александр Брызгалов отличался от многих курсантов определенной раскрепощенностью. Его манеры никак не походили на манеры военного человека. Всегда уверенный в себе, он, вместе с тем, никогда не задирал нос и легко сходился с товарищами по учебе. Брызгалов любил погулять, и его часто видели в обществе девушек, причем разных. Вот и сегодня, едва они успели устроиться в комнате на спортивной базе, как Александр предложил поехать на танцы в Дом культуры, расположенный в Москве, неподалеку от военного училища, которое они недавно закончили.

Нельзя сказать, чтобы Трофим вообще не любил танцевать. Нет, иногда он ходил на танцы, но все время как-то получалось, что девчонки, которые ему нравились, были со своими парнями, а те, которые были свободны и даже стреляли глазами, его не трогали. Но сегодняшний вечер начинался по-другому. Войдя в фойе Дома культуры, молодые люди сразу же заметили двух симпатичных девушек, стоящих в стороне. Опытный Брызгалов без колебаний направился к ним. Трофим не отставал от приятеля.

– Охота начинается, – объявил Александр.

Трофим не успел и очнуться, как его лихой товарищ уже представил девушкам и себя, и его. Им, видно, понравилась такая смелость, и, смеясь, они назвали свои имена: Лариса и Татьяна. Трофиму Лариса понравилась больше, и здесь ему повезло. Александр сам выбрал Татьяну для первого танца…

Трофим Гордеев не мог заснуть. Он перебирал в памяти все подробности вечера, и ему казалось, что все это было не с ним. Девушки жили в одном доме, поэтому друзья провожали их вместе. В этот вечер с Трофимом произошло то, чего ранее никогда не случалось. Он поцеловал девушку в первый же вечер их знакомства. Теперь, лежа в темной комнате с закрытыми глазами, он мысленно уже в сотый раз целовал Ларису. Гордееву было страшно признаться себе: он знал, что влюблен, и влюблен сильно. Заснул он только под утро…

Месяц пролетел быстро. Началась учеба в школе разведчиков. Трофим с большим интересом погрузился в новую жизнь. Директором школы оказался Карл Фридрихович, который пользовался большим авторитетом среди других преподавателей.

Программа обучения была рассчитана на три года. У каждого курсанта, именно так называли обучающихся в школе, помимо общей программы имелась и своя отдельная, по словам Берковича, разработанная с учетом личных качеств и характера курсанта. Гордеев продолжил совершенствование немецкого и английского языков.

Встречи с Ларисой не прекращались. Для нее, по общей установке разведшколы, он учился в военном училище на командира. Времени для встреч было мало, да и Лариса, работая медсестрой, часто дежурила по ночам. Так что встречались они редко. И каждая встреча была для них праздником.

Дни и месяцы пролетали очень быстро. Уже приближалось время окончания разведшколы. Лариса пошла учиться на врача и все интересовалась, куда отправят служить Трофима, которого она так полюбила. Дружба у Гордеева с Александром установилась настоящая. А вот любви с Татьяной у Брызгалова не получилось. Помешала разница характеров.

Тянуть дальше было некуда, и Гордеев решил поговорить с Берковичем. Карл Фридрихович внимательно выслушал Трофима и совсем неожиданно для него сказал:

– Если любите, почему же не жениться?

Гордеев внутренне даже оторопел. Думая, что не выдает себя, спокойно посмотрев на директора школы, спросил:

– А как же работа за границей?

– Ну что, если поедете, то ведь она, наверное, согласится ждать, – опять очень естественно ответил Беркович.

– Да, конечно, я не сомневаюсь, но мне надо будет объяснить ей, кто я на самом деле. Как это лучше сделать и можно ли вообще?

Беркович задумался на мгновение. Гордеев с тревогой ждал ответа. Карл Фридрихович, как всегда, начал тихо объяснять:

– Дело в том, что вам обоим предстоит откровенный разговор друг с другом…

Гордеев с недоумением поднял плечи.

– Понимаешь ли, Трофим, Лариса тоже в этом году заканчивает нашу спецшколу. Это здорово, что вы любите друг друга. Значит вы можете, в случае необходимости, ехать вместе. Я думаю, что такая необходимость будет. Вы должны нас простить, что только сейчас мы можем вам это открыть. Но, как ты уже сам знаешь, секретности требует наша служба…

Трофим с Ларисой шли по набережной Москвы-реки. У них не было никаких сомнений, что они самые счастливые в мире люди. Им исполнилось по двадцать пять лет.