Read the book: «Восток лежит на Западе»

Восток лежит на Западе

Память… Сладкая, упоительная пытка… Незаметно, исподволь память вытеснила все мечты о будущем. Я уже не мечтаю, я только вспоминаю. Может быть, память —это тоже мечты? Несбыточные мечты о прошлом?

Светлый концертный зал. Нарядная публика постепенно затихает в напряжённом ожидании. Из тишины, справа от меня, рождается чарующий вкрадчивый звук теноров.

 
Плавно Амур свои волны несёт,
Ветер сибирский им песни поёт.
 

Тенорам вторим мы – басы: ве-тер пес-ни по-ёт. Упругую мелодию подхватывают чистые женские голоса:

 
Тихо шумит над Амуром тайга…
 

Слёзы потоком льются из глаз… Было ли это в самом деле со мной? И было ли вообще? Кто я? Где я? С чего всё началось?…

Часть 1. Бешеные деньги

Эта тёмно-синяя «семёрка» BMW c тонированными стёклами и с гамбургскими номерами словно задалась целью мозолить мне глаза по пути из Билефельда домой. Вначале она дважды обогнала меня на втором автобане. Я бы не обратил на неё никакого внимания, если бы не наглая манера езды её водителя: «семёрка» неслась с огромной скоростью с постоянно включённым дальним светом. Приблизившись ко мне в первый раз в районе Ганновера, когда я шёл в левом ряду, обходя длинную колонну грузовиков, «семёрка» буквально уселась мне на багажник, непрерывно сигналя, требуя уступить дорогу, а я не мог этого сделать сразу – правый ряд был плотно забит фурами. Когда, наконец, справа появилось свободное место, и я быстро перестроился, «семёрка» с ревущим сигналом проскочила мимо, а из её правого переднего окна торчала высунутая по локоть рука с торчащим средним пальцем.

Нечто подобное повторилось и при подъезде к десятому автобану под Берлином. Только я в этот раз ехал, как дисциплинированный водитель, в правом ряду. Меня как раз обходил какой-то голландец с жёлтым номером на «мерседесе», и тут на него вплотную насела та самая «семёрка». Голландец, как ошпаренный, ушёл вправо, а я успел заметить тот же номер «семёрки» и так же выставленную в окно руку. Очевидно, что экипаж «семёрки» где-то по пути отдыхал на «растштэтте». Вот всегда у меня проблемы с переводом. Русский у меня родной язык, а немецкий не намного хуже русского, но я не могу никак перевести «растштэтте» коротко и ясно. Нет такого понятия в русском языке, не доросли мы ещё до него. А «растштэтте» – это и просторная парковка, и заправка, и магазинчик всякой всячины, и ресторан, и забегаловка для особенно спешащих, но оголодавших автопутешественников; это и роскошные туалеты, душевые и нередко мотель. И всё это в одном месте. «Растштэтте» так и переводится буквально: место отдыха. Но скажи кому-нибудь из наших «место отдыха», разве он поймёт, что речь идёт о «растштэтте»?

Когда при подъезде к границе во Франкфурте мимо меня просвистел какой-то хам со включенными на дальний свет галогенами, я совсем не удивился, что это была та же «семёрка». И появление её возле границы было естественным: такие хамы водятся на восток от немецких границ гораздо чаще, чем внутри Германии.

Через пару часов я въехал в Польшу. Дотянув до Познани, я остановился на парковке и блаженно уснул, радуясь тёплой ночи:

не надо прогревать салон работающим двигателем. Спал я недолго, но успел выспаться, и без приключений доехал до границы своего отечества в Бресте. В Польше, кстати, такое удаётся далеко не всегда. Не считать же приключениями то, что меня дважды обогнала всё та же «семёрка» с постоянно включенным дальним светом. Экипаж «семёрки» – несомненно, «братки» – передвигался как-то странно: то спешил сломя голову, то надолго останавливался по пути, и мне эта «семёрка» начала уже действовать на нервы.

На границе меня ждала обычная очередь, и только заполночь следующих суток я покинул пограничный терминал, радуясь, что тридцать три часа стояния на границе намного лучше ста пятидесяти, как это было прошлым летом. Нет, я не стоял тогда так долго. В тот раз я поехал объездной дорогой в Гродно. Там один ловкий полицейский предложил свои услуги и провёл меня в самую голову колонны всего за пятьдесят марок. Но так мне повезло всего один раз.

Я уже проехал сворот на Кобрин, как мимо меня промчалась всё та же «семёрка». Это меня здорово удивило. У «братков» переход границы – самое плёвое дело. Неужели этот экипаж стоял в очереди, как и все? Нет. В это невозможно поверить. Скорее всего, улаживали какие-то дела в Бресте. Эта «семёрка» мне уже изрядно надоела, да и стояние на границе благодушия и любви к ближнему не придаёт. Вот я и пожелал в душе, чтобы эти «братки» до дому не доехали.

Клянусь, у меня нет ни малейших связей с потусторонним миром. Более того, я вообще принципиально неверующий. Для меня не существует ни богов, ни чертей, ни добрых и ни злых духов. Но даже я поразился силе моего невысказанного вслух пожелания. Вскоре я услышал впереди громкий удар и заметил, как посреди дороги разгорается пламя. Через минуту я был у источника огня. Сомнений не было: лежащая на газоне разделительной полосы в сотне с гаком метров за мостом над трассой горящая куча железа была той самой «семёркой». И весь её экипаж – интересно, сколько в ней было пассажиров, и смогут ли это установить компетентные органы, когда всё сгорит? – уже стоит в очереди на проходной в ад. Именно так я в этот момент и подумал, хотя я, повторюсь, убеждённый безбожник. «Семёрка» на скорости не менее двухсот километров в час не вписалась в проём под мостом и ударилась о бетонное основание справа, после чего кубарем катилась по бетонке, пока не остановилась на разделительной полосе.

Медленно проехал я мимо печальных останков лихих автопутешественников, держась подальше от пламени, то есть прижимаясь к правой обочине. Какой-то прямоугольный предмет у края дороги привлёк моё внимание в последний момент перед тем, как я на него наехал правым передним колесом. Задним колесом я на него уже не наехал, успев затормозить. Я выскочил из-за руля, обежал свой видавший виды «мерседес» и в свете зарева от полыхающей «семёрки» увидел под своей машиной раздавленный чемоданчик для бумаг – кейс. Его, несомненно, выкинуло из окна кувыркающейся «семёрки». Я схватил кейс за ручку. Он был чем-то полон и весил весьма прилично. Какое-то предчувствие зашевелилось во мне. Что могут возить в таких кейсах «братки»? Ясное дело, деньги! Я оглянулся по сторонам. Ни одной машины на трассе ни в сторону Минска, ни в сторону Бреста. Вокруг сплошная темень, только ярко полыхает бывшая «семёрка», и жар от пламени становится уже нешуточным. Третий час ночи, точнее два двенадцать, по привычке засёк я время. Ни единой живой души вокруг. Надо срочно уматывать отсюда!

Я бросил кейс на пол салона между сиденьями, прикрыл его пледом и ускоренным темпом, порой выжимая гордых сто пятьдесят километров в час, удалялся от места трагедии. Первая встречная машина попалась мне минут через десять, когда в зеркале заднего вида уже полностью исчезли огни догорающего пожара. Милицейский пост возле Барановичей был ярко освещён. Я проехал мимо него с соблюдением всех правил на скорости сорок километров в час, но стражей порядка не было видно. Вздохнув с облегчением, я помчался дальше. Вскоре впереди показались красные огоньки какой-то машины, и я сбавил скорость. Не хотелось обгонять и показывать свои номера лишнему свидетелю. Сзади никто меня не преследовал. Уже перед Минском при полном свете раннего летнего утра я обогнал несколько совсем уже медленно ехавших местных машин. На милицейском посту возле Минска скопилась небольшая очередь. Шла проверка документов. Утомлённый ночной сменой сержант взял мои права и техпаспорт и, машинально разглядывая их, поинтересовался:

– Откуда едете?

– Из Германии.

– Когда из Бреста выехали?

– Точно не помню, уже за полночь.

– А Кобрин в какое время проезжали?

– Да шут его знает. Где-то около двух, может быть, чуть раньше, а что?

– Ничего там по дороге не заметили, аварию какую?

– Да нет, ничего такого не было.

– Ну хорошо. Счастливого пути.

«Пронесло! – подумал я с облегчением. – Значит, милиция уже на ногах, свидетелей ищут».

К своему дому я подъехал, когда весь подъезд ещё спал. Не было и пяти часов утра. Накрывшись пледом и скрывая под ним подобранный «дипломат», я поднялся в свою холостяцкую квартиру на четвёртом этаже на лифте. Уже восемь лет я в разводе. Жена не вынесла моего ухода из конторы и уехала на свою историческую родину на Урал, выгодно обменяв нашу трёхкомнатную квартиру в Минске на трёхкомнатную квартиру в Челябинске с приплатой, оставив мне дачу. Я устроился в кооператив и через год приобрёл эту двухкомнатную квартиру на окраине. Так вот я и живу под присмотром сердобольных подруг, норовящих сделать этот присмотр перманентным, но я не поддаюсь и сохраняю свою независимость.

* * *

Преодолевая нетерпение поскорее заглянуть в кейс сгоревших «братков», я, прежде всего, приготовил себе чай. Чай – моя стихия. Из-за любви к напитку философов я и начал свой чайный бизнес, придя к нему, как к чему-то неизбежному, перепробовав себя на самых разных товарах – от колготок до автомобильных прицепов. Выбрав из дюжины пачек «Майского чая» малоприметную «Шехерезаду» – самый лучший, на мой вкус, сорт, я налил себе пиалоподобную чашку ароматной терпкой жидкости и с наслаждением выпил её небольшими глотками, предаваясь размышлениям.

Кто могли быть эти «братки»? Скорее всего, москвичи. Вполне возможно, были они перегонщиками машин. Но могли они быть и денежными курьерами. Я пару лет назад встречался с публикой, гнавшей в Германию ценные ферроникелевые сплавы под видом дешёвой конструкционной стали. Разница в цене отвозилась назад в Москву такими же кейсами. Курьеры частенько покупали попутно по заказам хорошие машины и перегоняли их заказчикам, наваривая на этом весьма солидные деньги.

Если в «дипломате» вместо туго набитого грязного белья и пары детективов окажутся и в самом деле деньги, то это значит, что кто-то в Москве может крупно погореть. И если этот кто-то сумеет вмешаться в ход расследования аварии и убедится, что кейс не сгорел, а попросту исчез, то может начаться приключенческая повесть об охотнике и зайце, где зайцем суждено стать мне. В самом деле, кейс не может полностью сгореть. Его металлический остов, даже оплавившись, своим составом должен был бы рассказать пытливому следователю, мотивированному заинтересованным московским толстосумом, что кейс был в машине, и содержимое его обратилось в дым. В этом случае толстосум может не расстраиваться, что кто-то воспользуется его денежками. А если никаких следов кейса – даже капелек сплава, из которого он сделан – не обнаружится, то толстосум наверняка постарается вернуть себе своё. А мне придётся быть предельно осторожным, чтобы не позволить охотнику приблизиться ко мне – гонимому зайцу – на расстояние выстрела.

Вот такие мысли пролетали моей головой, пока я похлёбывал чай. Серьёзные мысли, не правда ли? Неспроста я говорю, что чай – всему голова. Важно, чтобы чай был хороший.

Но пока мне беспокоиться не о чем. В этом кейсе запросто может оказаться всё что угодно. И с чего это меня понесло думать о деньгах? В общем-то, ясно с чего. История всё время повторяется, и у меня всё время не хватает денег. Вот о них-то мой усталый мозг и думает в первую очередь.

Я осмотрел кейс со всей тщательностью. Оба замка спереди были закрыты на ключ. Одна петля сзади не выдержала наезда моего «мерседеса». Так, это уже облегчает задачу. Есть щель, куда можно забраться монтировкой, которую я храню на балконе как сувенир со славных времён езды на «горбатом» «Запорожце». Это не просто сувенир, но и инструмент полезный, но главное – это и аргумент очень убедительный при возможных переговорах в поздний час на тёмной улице. Вытащишь его из рукава, и оппонирующая депутация шпаны быстро снимает с повестки дня свои претензии.

Монтировку удалось постепенно просунуть почти до второй петли, после чего вновь подтвердил свою всесокрушающую силу закон Архимеда о рычагах. Вторая петля с хрустом разломилась, и открыть крышку труда уже не составило.

Под крышкой не оказалось детективов. Не оказалось там и грязного или чистого белья. Скромно и обыденно под ней лежали пачки банкнот: немецких марок, швейцарских франков и американских долларов. Кому доводилось попадать в такие ситуации, поймёт, почему я застыл в анабиозе минут на пять. Это были не просто деньги, а очень большие деньги – бесчисленные пачки преимущественно крупных купюр: номиналы их были не ниже сотни. Среди синевы сотенных купюр марок и франков и мутной зелени стодолларовых портретов Бенджамина Франклина магически притягивали глаз коричневые тона широких пачек тысячемарочных и тысячефранковых казначейских знаков Германии и Швейцарии.

Я лихорадочно выгреб пачки на пол и наткнулся на железный предмет, оказавшийся симпатичным воронёным пистолетом. Я узнал его сразу: «зброевка Цэ-Зет-85» производства наших чешских братьев, небольшая модификация знаменитой «Цэ-Зет 75». Мне как-то раз пришлось пострелять из такого пистолета, и с тех пор я часто мечтал именно об этой модели. Она тяжела для стрельбы одной рукой. Для стрельбы с одной руки я предпочёл бы старого доброго «макарова», из которого я бабахнул не одну тысячу выстрелов и ощущаю его рукоять, как свою собственную ладонь. Но если взять «зброевку» в обе руки – а она для этого и сделана, – то могу спорить на что угодно, что выбью сто очков из ста при стрельбе по «корове» – стандартной армейской мишени – даже с похмелья.

Пистолет очаровал меня настолько, что я на какое-то время забыл про валявшиеся на полу миллион-два настоящих денег. С трудом вспомнив, как вынимается магазин, я извлёк его и с удовлетворением констатировал, что был он полон – все шестнадцать патронов. С таким боекомплектом можно противостоять целому взводу, даже если на всех патронов и не хватит: остатки взвода, несомненно, разбегутся, увидев, что происходит после каждого моего выстрела. Вот такой огромный боекомплект, да исключительные удобство прицеливания и точность боя и делают «зброевку» мечтой понимающих людей. «Зброевка» среди пистолетов, это как «калашников» среди автоматов. Все, кому не лень, стали копировать «зброевку-семьдесятпятку», а сколько таких пистолетов продано по всему свету напрямую из Чехии!

У бандита, носившего этот чемоданчик… Я думаю, что со мной согласится любой скептический приверженец презумпции невиновности, что кейсы с таким содержимым могут быть только у бандитов. А если и этого мало, я напомню о стиле езды. Короче, у меня есть полное право считать сгоревшего обладателя этого кейса бандитом. Бандит, не бандит, а вкус на оружие у него был, несомненно, хороший. Интересно, зачем он положил пистолет к деньгам? Я оттянул затвор, и на пол шлёпнулся патрон. Семнадцатый патрон был в патроннике. Это значит, что получатель денег сильно рисковал. Курьер, раскрыв кейс мог незамедлительно открыть стрельбу – пистолет даже не стоял на предохранителе.

Я вернул пистолет в исходное состояние, поставил его на предохранитель и начал сортировать пачки банкнот. Странным образом я не испытывал упоения от такого занятия. Какая-то смутная тревога охватила меня. Надо срочно избавиться от раскуроченного кейса! После недолгого размышления я решил выбросить его в мусорный контейнер. Сегодня-завтра содержимое контейнера окажется на огромной городской свалке, и тогда этот след исчезнет от потенциального охотника навсегда. В крышке кейса были два клапана для бумаг, и я машинально их проверил. За одним клапаном что-то было. Польский паспорт на некоего Вальтера Ковальского, немецкий паспорт на того же субъекта, но уже по имени Вальтер Шмидт, и один чистый бланк немецкого паспорта. Вот и ещё один признак принадлежности Вальтера к социальной группе бандитов. Лицо Вальтера показалось мне знакомым. Где же я его видел?

* * *

Я быстро вспомнил, где я видел этого поляка и немца одновременно. Хотя какой он поляк или немец? Паспорта явно липовые. Это было четыре года назад – в девяносто третьем. Я возвращался после неудачного вояжа в Германию домой и, проехав Познань, остановился на ночь на какой-то заправке. Меня разбудил стук в стекло. Этот самый Вальтер на чистом русском языке просил показать дорогу на Краков. Спросонья я не врубился и не сообразил, что я не в Германии и что наступило время держать ухо востро. Я запустил Вальтера в салон своего новенького грузового микроавтобуса «пежо» и только собрался раскрыть карту Польши, как он коротко и ясно объяснил мне, что ему в Краков не надо, ему нужно всего-навсего триста марок «дорожного сбора». В это время откуда-то появились трое хмурых молодых людей – слева, справа и спереди. Прикинув шансы за и против, я понял, что если даже я и выйду победителем в предстоящей битве, ущерб моей машине будет больше чем на триста марок. Со мной была сапёрная лопатка производства Минского опытно-механического завода №1, и в рукопашной всей четвёрке крепко бы не поздоровилось, но я вполне допускал, что стоящий у левой двери ублюдок с правой рукой за пазухой мог бы противопоставить аргумент посерьёзнее моего: лопатка моя стрелять не умела.

Получив мои кровные денежки, меня отпустили с миром, и был я этому весьма рад, понимая, что всё могло бы быть и хуже: тот пресловутый Вальтер мог бы попросить и тысячу марок. Тем не менее, я уже тогда желал этому Вальтеру и его ассистентам все мыслимые и немыслимые несчастья. От злости у меня пропал весь сон, и я без остановки докатил до границы.

Вот мы и снова встретились. Будь я хоть немного верующим, я бы не сомневался, что два моих проклятья в адрес Вальтера переполнили чашу терпения некоей высшей инстанции, и та решила исполнить моё пожелание, послав проклятого прямиком в ад. Попутчик или попутчики Вальтера, видимо, тоже были кем-то прокляты и последовали тем же маршрутом. Так размышлял я, находясь на пороге обращения в какую-нибудь религию.

Я порвал заполненные паспорта и положил их обрывки назад за тот же клапан крышки.

* * *

Между тем где-то негромко заиграло радио. Народ начал помаленьку просыпаться. Я сунул раскуроченный кейс в рваный мешок, завалявшийся на балконе, и спустился вниз. Открыв дверь на контейнерную площадку под мусоропроводом и распугав стайку крыс, стремительно рванувших непостижимым образом вертикально вверх по стенкам, я опустил мешок в наполовину заполненный контейнер. Не успел я закрыть дверь, как в контейнер с шумом вывалилась куча малоаппетитных отбросов чьей-то кухни. Скоро контейнер будет полный, и поедет «дипломат» вместе с обрывками паспортов почившего Вальтера в последний путь.

Я огляделся. Во всех окнах дома напротив, откуда меня могли бы видеть, белели занавески. Никто меня не видел. «Ну, и слава Богу», – подумал я, хотя, казалось бы, чего мне опасаться, видел меня кто или нет? Но во мне проснулось шестое чувство, проявившееся в неосознанной тревоге.

Источник моей тревоги громоздился на полу. Тревога сменилась на восторг, который быстро перешёл в желание действовать. Прежде всего надо деньги пересчитать, и я продолжил сортировку пачек. Большинство пачек были упакованы в банках, но были и пачки, упакованные кустарно. Это были толстые пачки, обтянутые резиновыми колечками с подоткнутыми клочками бумажек с пометками о количестве банкнот. Я не стал перепроверять, соответствуют ли пометки на упаковках реальности, приняв их на веру. И без этого сосчитать эту гору денег было непросто.

В конце концов, итоговый результат получился ошеломляющий: передо мной лежали 830 тысяч швейцарских франков, 970 тысяч немецких марок и ровненько 400 тысяч долларов!

* * *

Проснувшаяся жажда действий не удовлетворилась этим ошеломительным итогом. Мне тут же стало совершенно ясно, что эти деньги надо немедленно спрятать. Такие суммы не имеют права появляться на глазах ни у кого. Но квартира – это совсем не то место, где можно что-то надёжно спрятать. Решение родилось мгновенно. Надо ехать на дачу!

Я замотал деньги в свёрток из скатерти и сунул его в рюкзак. С трудом заставив себя побриться и позавтракать, я засобирался в дорогу. Сунув пистолет под пояс брюк и накинув сверху штормовку, набросив лямки рюкзака на одно плечо, я спустился к машине и, радуясь, что никого не встретил на лестнице, укатил в сторону Жодина. По дороге я задумался, что же я делаю, и что вообще происходит? Деньги эти не мои. Они бандитские, и, следовательно, у кого-то украдены или, скорее, отняты. По справедливости, их надо бы вернуть законному владельцу. Но мыслимо ли найти его? Отдать их государству? От одной этой мысли мне стало кисло. Государству усатого Луки?! Да мне после этого до конца жизни никто руки не подаст! Придёт же в голову такая ересь!

Лучшее решение – пустить эти деньги в оборот на развитие моей фирмы. Вот тогда будет польза и мне, и обществу. Это и будет справедливость. Я семь лет кручусь, как белка в колесе, не зная, что такое банковский кредит. Я вошёл в число первых учредителей «Олигархбанка», но даже мой родной банк так и не ссудил мне ни разу и рубля. И вот «Олигархбанк» лопнул, раздав кредиты каким-то мальчикам с улыбчивыми лицами, и плакал мой вклад вместе с остатком денег на счету. Восемнадцать тысяч долларов в пересчёте, не бог весть какие деньги, но всё-таки… И без кредитов я довёл годовой оборот до полумиллиона долларов, у меня работают шестнадцать человек. И как бы я развернулся, имей я хороший капитал для раскрутки! А-а, размечтался… При Луке тут развернёшься. Как этот год закончится, ещё неизвестно.

Нечего голову ломать! Деньги попали ко мне, пусть они приносят пользу обществу под моим управлением! На то была воля свыше. Я готов был уже уверовать в наличие самого Бога, коль скоро всё так случилось, и справедливость, в конце концов, восторжествовала.

Я уже свернул с московской трассы, когда звонким колокольчиком во мне прозвучал сигнал тревоги. Мне стало ясно, что, начни тот мафиози, которому предназначался кейс, искать свои деньги, он неизбежно выйдет на меня. Если бы им был я, я бы первым делом выяснил, кто пересёк границу в районе вчерашней полночи и направлялся на восток дальше Кобрина. Это можно узнать хоть у пограничников, хоть у таможенников – для бандитов это раз плюнуть. Почти все, кто переходит границу ночью, устраиваются тут же рядом на ночлег, опасаясь соловьёв-разбойников, время от времени промышляющих на большой дороге. Всех их опросить сложно, но можно. И вычислить двух-трёх человек, кто с наибольшей вероятностью мог стать свидетелем аварии и, соответственно, подобрать кейс, не столь и трудно. Судя по тому, что кроме меня и сгоревших бандитов на трассе в то критическое время никого не было, я могу оказаться вообще единственным кандидатом на приятное знакомство с мафиози и его командой. А отсюда вытекает…

А отсюда вытекает, что последуют серьёзные обыски, как в квартире, так и на даче. Я резко затормозил и свернул на просеку под линией электропередачи, где поспешил забраться за куст ольхи, чтобы мой зелёный «мерседес» не было видно с дороги. Помыслив минуты три, я понял, что свалял дурака, направившись на дачу. Скорей назад! Вернувшись домой, я позвонил в офис. Поговорив о неотложных делах с Лидочкой, она оставалась у меня за старшего на правах временно исполняющей обязанности любовницы шефа, я сообщил, что очень мне захотелось грибочков, и что я сейчас поеду не в офис, а в лес. Закатим сегодня вечером пир с жареными грибами.

Через несколько минут я вновь спустился в машину со своей большой грибной корзиной, в которой лежали три трёхлитровые банки с плотно одетыми полиэтиленовыми крышками. Ещё две банки я нёс в руке. Погрузив свой хрупкий груз в салон «мерседеса», я взял курс на Раков. На пересечении с кольцевой дорогой пост ГАИ. Остановят, не остановят? Медленно проезжаю и с трудом сдерживаю радость. На обочине стоят две машины с литовскими номерами, и весь пост ГАИ суетится вокруг них. Сейчас им не до меня.

* * *

Я люблю собирать грибы и умею их находить. Но ещё больше я люблю грибы есть. И когда приходит грибная пора, я стараюсь любую свободную минуту использовать для похода в лес. Я собираю грибы всякие, помимо ядовитых, разумеется. В том числе, сыроежки и свинушки. О свинушках ходят слухи, что они почти несъедобные, и что ими даже можно отравиться. По мне же свинушка – замечательный гриб. Его надо только отварить не полениться. А потом – на сковородку, да с лучком, да с картошкой! Короче, я всегда прихожу из леса с грибами, потому что свинушки-то всегда в лесу есть.

И то, что я поехал в лес с грибной корзинкой, не должно никого удивить. Такой уж я помешанный на грибах. Но в этот раз грибы были лишь прикрытием, легендой, как принято говорить в моей бывшей конторе.

Прибыв на знакомое место, я поставил машину среди подроста ёлочек и порадовался цвету моей машины: она отлично замаскировалась среди зелени. Потом я тщательно проверил местность, не бродит ли где поблизости какой грибник. Но настоящий грибной сезон ещё не начался. Помимо свинушек едва ли что ещё можно было бы найти в лесу, потому-то и грибники пока в ус не дули.

Открыв двери салона, чтобы лучше слышать звуки со стороны, я начал перегрузку денег из тюка в стеклянные банки. В двух банках с трудом разместились доллары, а франки и марки заняли три банки, в которые ещё можно было бы втиснуть тысяч по десять тех и других. На каждую банку я с изрядными усилиями натянул тугие полиэтиленовые крышки. Потом обмотал их по краям свежей эластичной изолентой, которую всегда вожу с собой в бардачке. Убрав три банки с глаз долой в багажник, я с двумя банками, укрытыми рюкзаком в корзине, и со своей верной сапёрной лопаткой пошёл вглубь леса.

Эти места мне хорошо знакомы. Каждое лето я наведываюсь сюда в рабочие дни ближе к вечеру, чтобы быстренько нарезать себе грибочков на ужин. Самые большие деревья здесь – мои старые знакомые. Вот рядом с этой лиственницей я сейчас и захороню часть свалившегося на меня богатства. Вот здесь…

Через два часа в трёх местах, которые мне не надо зарисовывать на плане, чтобы потом разыскать, я запрятал весь капитал до лучших времён. Особенно тщательно я замаскировал следы своей работы, аккуратно вернув квадратики срезанного дёрна на свои места. Никто меня не видел, и я не испытывал сомнений, что я больше не увижу содержимое моих закопанных банок.

Набрать свинушек на сковороду – плёвое дело, и уже через полчаса я возвращался домой с грибами. Под поясом я ощущал жёсткий металл пистолета и ломал голову, что с ним делать. Ездить с ним слишком опасно. Каждая проверка на дороге становится чреватой. Гаишники пока не ощупывают водителей, но надеяться, что они не начнут этого делать, тоже нельзя. В Белоруссии возможно всё. Закопать пистолет в лесу и расстаться с ним на неопределённое время, было выше моих сил. Но и носить его постоянно с собой, не имея разрешения – глупо. За незаконное хранение оружия наш брат – мелкий предприниматель – тут же загремит на долгие годы за решётку. Это ворам в законе простор: милиция их бережёт и лелеет, и у них есть разрешения на любое оружие. Мой хороший знакомый – отставной полковник МВД – обещал мне, как подполковнику в отставке, устроить разрешение на пистолет Макарова, но вынужден был развести руками: не положено. Мне – отставнику КГБ, разведчику, оперативнику, медаленосцу и вообще симпатичному парню, вступавшему в противоречия только с непосредственным начальством, но не с законом, не положено. А Ивану Ивановичу Алексееву, синему от наколок, имевшему три судимости, а ныне уважаемому поставщику морепродуктов администрации самого президента, положено.

Вот и пост ГАИ у кольцевой. Останавливают. Проверка документов.

– Что везёте?

– Грибы.

– Откройте багажник.

Молча открываю.

– А что это вы кобылки собираете. Разве их едят?

– Ещё как! Вкуснятина!

– Откройте капот, покажите номер кузова.

– Пожалуйста…

Видя, что я не нервничаю и не суечусь, сержант не захотел вчитываться в выбитый на задней стенке моторного отсека номер и лениво вернул мне документы:

– Всё в порядке, можете ехать.

В сторонке безучастно стоит раздутый от бронежилета и боевого снаряжения солдатик в каске с поднятым вверх автоматом. Интересно, если бы та «семёрка» не разбилась, какие бы почести ждали её при подъезде к Минску? Несомненно, что ни один гаишник бы и не подумал попросить их открыть багажник.

При подъезде к дому я придумал, куда спрятать пистолет.

* * *

Лида, Лидочка… Моя правая рука на фирме и, вот уже три месяца, услада моего сердца. Она младше меня на десять лет, ещё сохранила прелесть молодости, и тоже уже восемь лет в разводе. Она могла бы стать прекрасной женой для меня, но я решил больше не разводить канитель с официальной регистрацией. Мы спим вместе, но живём врозь и не строим иллюзий о будущем. Лида – молодец. С её приходом на фирму дела мои стабилизировались. Бывший товаровед, уволенная по сокращению штатов, Лида прекрасно управлялась со своими коллегами из магазинов и торгов. С недавнего времени она возглавила и всю сеть моих торговых агентов, что благотворно сказалось на их производительности. Большинство моих агентов – мужчины. Есть среди них и мой бывший начальник, так и не ставший генералом, что наверняка бы случилось, не нагрянь так некстати перестройка. И вот ведь природа что делает: вся моя сеть заметно прибавила в рвении, стараясь произвести на Лидочку как можно более хорошее впечатление.

Мы отметили мой приезд бутылочкой «Франковки» – чешского красного вина из Моравии, которым меня в последнее время снабжает мой приятель, умудрившийся открыть фирму в Чехии и навостривший туда лыжи в ожидании козней от разбушевавшегося белорусского президента. В разгар веселья я, как бы нечаянно, плеснул вином на стенку. Бурые подтёки по светлым обоям огорчили Лидочку, а я лицемерно лишь изображал досаду.

Я самолично переклеил обои в мае и был очень горд своей работой. Не каждый профессионал смог бы так состыковать полотнища, чтобы стыков не было видно ни в прямом, ни в контровом свете. И вот такая незадача…

– Ну вот, придётся переклеивать обои. – Ты что, хочешь переклеивать всю стену?

– Посмотрим, может быть, удастся обойтись одним полотнищем.

– Ай, какая жалость, какой же ты неловкий…

– Ничего. Я испортил, я и исправлю. Завтра же!

* * *

На следующее утро я отвёз Лидочку в офис, сделал несколько неотложных звонков в Москву, послал пару факсов в Германию и заспешил домой. Переодевшись без лишних проволочек, я начал ремонт. Отмочив испачканный лист обоев от стены, я вонзился в кирпичную кладку – а это была толстая, в два кирпича, капитальная стена – длинным твёрдосплавным сверлом. Киловаттная дрель «Black & Decker» – серьёзная машина. Она не только сверлит, но и стучит, как отбойный молоток, и под её натиском швейцарское сверло входит в кирпич, как в масло. Соседей за стеной в это время быть не должно, жаловаться на шум некому, и я нещадно вгрызался в податливую стену, установив глубину сверления двадцать пять сантиметров, и отсасывая кирпичную муку пылесосом прямо из-под сверла. Высверлив квадрат восемнадцать на восемнадцать сантиметров, я без особого труда длинным зубилом вырубил в стене нишу на всю глубину сверловки.