Маятник Судьбы

–Дернешься, убью!

Под дулом пистолета обоим дагестанцам надели наручники, причем руки сзади, и повели их к милицейской машине, которая подъехала, следом за нами. Гостей с Кавказа я, кстати, тоже узнал, те самые, которые спорили возле отдела милиции. Однако немало произошло совпадений, причем в один вечер, приведших к трагедии. Командировочный оказался прописанным в гостинице «Кинешма», расположенной прямо напротив здания милиции. Если бы мы привезли его к нужному месту, он бы остался жив, впрочем, могли и вообще не подвозить от проходной завода – милицейская машина не такси… Не прогони я тогда дагестанцев от отдела, возможно убийства бы также не случилось.

Меры предосторожности при задержании хозяина ножа оказались не напрасными: тот, как потом выяснилось, мастер спорта СССР по борьбе, а второй оказался – тоже мастером спорта, правда, по боксу. Когда приехали в отдел милиции, и я подводил борца к камере, то оружие продолжал держать в руке. Задержанный кавказец попросил снять наручники. Его требования, кстати сказать, вполне правомерны. Но при этом он угрожал разорвать «браслеты», если не выполню его просьбу. Мне же хотелось доказать ему, что это невозможно. Я ошибся: дагестанец разорвал-таки наручники, как веревку – они лопнули в соединении. Но мой пистолет, направленный в его голову, мгновенно охолодил строптивого борца, и он так и вошел в камеру с остатками наручников на руках.

Допрашивать убийц простым операм не позволили, этим в кабинете начальника розыска, занимались наши руководители Бурлаков и Гладышев. Боксер быстро признал вину и рассказал, что его друг хотел изнасиловать убитого, но тот сильно сопротивлялся. Тогда мастер спорта по борьбе в гневе его зарезал. Между тем сам извращенец не только не хотел признаться в убийстве, но и грубо оскорблял обоих наших уважаемых начальников.

Бурлаков нашел меня в отделе, рассказал, что происходит и попросил, как он сам выразился, «немного проучить любителя мужского тела». Василий Андреевич знал о моей хорошей физической форме, знал и о моих принципах не применять рукоприкладство на допросах. И все же обратился именно ко мне… Немного поборовшись со своими принципами в душе, я согласился. Однако выдвинул логичное требование – обеспечить отдельный кабинет. Таким образом, впервые, хотя и временно, я стал хозяином апартаментов начальника уголовного розыска.

Конвой привел ко мне борца, но в комнате я конвоирам остаться не разрешил. На предполагаемом преступнике красовались новые наручники. Правда, руки закованы спереди, и он спокойно сидел на стуле, напротив меня. Я демонстративно запер кабинет и сказал, что буду учить его хорошим манерам, при этом попросил встать. Он выполнил требование, но легко отбил руками серию моих ударов в область живота. При этом борец умудрился схватить меня за брючный ремень и приподнять над полом…

– Еще один удар, – сказал он при этом, – и я сделаю тебе «огнетушитель».

Я никогда не занимался борьбой, сленга профессиональных борцов не знаю, но как – то сразу понял, о чем он говорит: это когда головой в пол, а ноги – кверху. Такая перспектива мне совсем не понравилась, и я как можно миролюбивее попросил его отпустить меня и успокоиться. Эту просьбу он так же выполнил. После продолжительной душевной беседы, я предложил пригласить мое руководство, чтобы борец перед ними извинился. Так и сделали: дагестанец довольно церемонно, в рамках, как принято это у культурных людей, принес моим начальникам свои извинения. Руководители оказались удовлетворены.

Однако у моих начальников осталось убеждение, что такой «культуры» от дикого горца я добился лишь сильным ударом и ловкими кулаками. Разочаровывать я их, естественно, не стал. В содеянном жестоком преступлении мастер спорта по борьбе, тем не менее, признаваться не спешил. И я получил указание от кого – то из руководителей: съездить в кинешемский следственный изолятор и договориться с его операми о помещении убийцы в такую камеру, где бы кардинально поправили его сексуальную ориентацию. В СМИ частенько такие камеры называют «пресс хатами». Оперативные сотрудники знали меня, я знал их, просьбу приняли к исполнению.

Дней через десять, сотрудники следственного изолятора позвонили мне и попросили подъехать. Оказалось, что восемь арестованных по разным делам сокамерников пытались дагестанца «жестко принять», но в итоге оказались «опущенными» мощным борцом. К тому же он их использовал по одному в день, как в гареме, а они никому не говорили, боясь позора. В итоге избежать огласки им так и не удалось. Может быть, с борцом разобрались на «зоне» по тюремным понятиям, однако мне это неизвестно. В заключение криминальной истории доведу до сведения читателей – убийцы получили по десять лет лишения свободы. По сегодняшним меркам не так уж и много…

А ко мне недели через две после описанного происшествия приехала жена убитого, узнать подробности гибели мужа. Стройная, достаточно высокая и красивая женщина сорока с чем-то лет. На ней простенький плащ темного цвета, голова покрыта черным платком. Конечно, я упустил мотив преступления, но подробно рассказал о трагических совпадениях, произошедших в этот день. Покаялся перед ней, что стал невольным виновником гибели ее супруга. А она слушала и ревела, ничего не говоря, а потом попрощалась и ушла. На душе после ее визита стало как-то нехорошо. Хотя вроде бы я перед ней ни в чем не виноват.

… На момент описания этого эпизода, сам уже считал СИЗО почти своим домом, знал досконально все порядки. Но вот о, так называемых, «пресс – хатах» не слышал ничего. Думал, что ивановском следственном изоляторе их просто нет. Людей нетрадиционной сексуальной ориентации содержали в отдельных камерах, номера которых знали все сидельцы. Чтобы кого-то насильно к ним подсадили, не слышал ни разу. Впрочем, если «первохода» (лицо, в первый раз попавшее под следствие – прим. автора) поместить в камеру к неоднократно судимым, то она ему покажется «пресс-хатой». В силу специфических шуток, розыгрышей, строгого выполнения «понятий». Но физическое насилие в принципе не практикуется…

      Кстати, богатыри встречались мне и среди русских. Однажды, когда уже занимал должность начальника уголовного розыска, дежурил в отделе сутки. Это означает, что до прихода на службу начальника милиции исполнял его обязанности. Решил проехать по городу на милицейском Уазике, проверить обстановку на улицах. Стояла зима, довольно морозная и снежная. По рации дежурный сообщил, что в районе «Электроконтакта» неизвестный хулиган в нетрезвом виде ломится в проходную небольшого предприятия. Чтобы не привлекать дополнительных сил, приказал водителю ехать по адресу заявки.

Название предприятия я не запомнил. Высокий забор, огораживающий небольшую площадь и проходная… А там, к моменту нашего приезда, мужичок небольшого роста, но крепкий, застрял в сугробе рядом с будкой охранников и не мог никак выбраться. Мы помогли в его стремлении к свободе, но сразу же и лишили ее, усадив в милицейский автомобиль. И повезли мы страдальца в отдел для составления протокола о мелком хулиганстве.

Когда все формальности закончили, мужичок пришел в себя и, сообразив, что я в дежурке главный, обратился с просьбой отпустить его домой. А протокол между тем уже зарегистрирован в специальном журнале. Я в шутку предложил:

– Если сможешь через окно выйти, иди.

Следует отметить, что на окнах установлены довольно крепкие металлические решетки. Нарушитель открыл раму, переспросил меня еще раз:

–Можно.

Улыбаясь во весь рот, я ответил:

–Валяй.

Все, кто находился в дежурной части, с любопытством наблюдали за происходящим. А мужичок легко разорвал сварку руками, сделал лазейку и преспокойно вышел через окно. Присутствующие оторопели. Наконец, дежурный выдал мне:

–Ты отпустил, ты и отвечай перед начальством.

Пришлось спать не дома, а в своем кабинете. Дожидаться начальника милиции.

В девятом часу утра пришел босс, Владимир Леонидович Каминский. Высок ростом, как в народе говорят, представительный, крепкий, в меру строгий человек. Он стал рассматривать протоколы, приглашая на рассмотрение и самих виновников, которые ждали этой процедуры в камерах ИВС. Когда очередь дошла до нарушителя, ушедшего через окно, начальник посмотрел на дежурного. Тот показал на сломанную решетку и сказал, что все объяснит начальник уголовного розыска. Владимир Леонидович по телефону пригласил меня для объяснений в дежурную часть, и я честно доложил, что произошло вчера ночью. Смеялись все, но выговор получил только я…

Подполковник Каминский уважал тех, кто реально работал, кто «на короткой ноге» со спортом. И сам любил поиграть в баскетбол, волейбол. Несмотря на то, что с первых дней знакомства у нас с ним сложились хорошие, рабочие отношения, никакого панибратства он не допускал. Отдел при нем работал надежно и эффективно.

… Мне, в отличие от того мужика, разорвавшего стальные оконные ограждения, чтобы разорвать мои «цепи», опутавшие душу и тело, сила не нужна, а только – спокойствие, логика и знание законов. В любой ситуации всегда можно увидеть свои плюсы и минусы. С одной стороны одному в четырех стенах вроде бы, одиноко и неуютно, но с другой – никто не мешает думать и ничто не отвлекает… Мозг человеческий устроен так, что он постоянно о чем-то думает, однано…о мелком, суетном, ежеминутном. А когда сидишь один и начинаешь размышлять о своем сегодняшнем положении, о жизни вообще и о том, что привело сюда. Иногда находишь такие связующие звенья разных событий, на которые в обычной жизни и внимания бы не обратил. Да и не вспомнил бы я никогда на воле все то, что описываю сейчас в своем блокноте…

Но я опять по своей привычке забежал далеко вперед, пора вернуться ко времени назначения меня на начальствующую должность. Как – то незаметно и очень интересно пролетели четыре года. Я ощущал себя «на своем месте» и никуда не собирался уходить. Но случилась беда… Отмечали прямо в отделе, в одном из его кабинетов, день рождения Сергея Баринова, который в розыске не работал, а занимался шифровкой и расшифровкой входящей и исходящей информации. Прежде, чем продолжить расскажу одну короткую, довольно смешную историю, связанную с этим человеком. Его небольшой кабинет находился рядом с комнатой заседаний, в которой каждое утро проходили оперативные совещания всего офицерского состава. При этом почти каждый, проходя мимо «логова» шифровщика, считал своим долгом, а точнее просто из озорства, позвонить ему в дверь. Она всегда заперта, гостей он к себе не пускал. Справа от двери, на высоте головы человека среднего роста, находилась кнопка вызова – так, какой-то металлический, еле заметный крючочек. Шутки товарищей надоели Баринову, и он… подключил к звонку ручной генератор.

Как идут офицеры на оперативку, «изобретатель» начинает крутить свой аппарат и «шутников» при нажатии кнопки бил электроток. Увидев, что впереди меня несколько человек быстро отдернули руку от опасной кнопки, я сразу все понял и стал звонить Сергею пластмассовым брелоком от моих ключей. Я слышал, как яростно шумел крутящийся генератор, но руки от звонка не убирал. Услышав быстрые шаги внутри кабинета, я еще быстрее скрылся в актовом зале совещаний. Так Баринов и не узнал, кто избежал удара током. Необходимо отметить, что он дружил со многими сыщиками и являлся как бы полноценным членом коллектива. Мы в День его рождения достаточно выпили. Однако как обычно, оказалось мало – решили идти в ресторан «Волжские зори», «продолжить банкет». Когда наша пьяная компания шла по площади Революции, Женя Малиновский увидел автобус первого маршрута и с криком: «Я домой!», побежал к нему. Я «на автомате»,– за ним. В дальнейшем оказалось, что это уберегло нас это от крупных неприятностей.

Ну, а наши друзья, изрядно добавив алкоголя своему организму, увидели, как сотрудники медицинского вытрезвителя пытаются загрузить в машину пьяных дам, а их мужья активно этому противодействуют. Ну как не помочь «своим»! Сыщики ввязались в потасовку, в итоге кто-то сломал челюсть секретарю партийной организации СМУ-15!!! Это уже ЧП, областного масштаба…

Прокуратура возбудила уголовное дело – оперативники Панкратов и Карлышев оказались в СИЗО. Все остальные, включая и меня с Малиновским, едва ли не каждый день ходили на допросы. Итог оказался печален. Арестованные получили по пять лет реального лишения свободы, заместителя начальника по оперативной работе Бурлакова, начальника уголовного розыска Гладышева и его заместителя Скоморохова с понижением перевели на другие должности, но в нашем же отделе милиции.

Карлышева, кстати, много позже, где то в 2010 году, убили и съели бомжи. Мозг не воспринимает подобное… Не такие уж и безобидные встречаются люди без определенного места жительства. В наше время и – съели! Оказывается, и такое бывает…

Начальник городского отдела Солдатенков предложил мне освободившуюся должность начальника уголовного розыска. Я отказался, мотивируя тем, что стаж работы в розыске у меня меньше, чем у основной массы оперативников, и они вряд ли будут меня слушать. Однако в начале мая 1984 года к нам приехал заместитель начальника областного УВД, полковник милиции Индейкин, которого все сотрудники области боялись, но и уважали. Он обычно не уговаривал, он приказывал. Невысокого роста, слегка полноватый и всегда серьезный.

Прежде чем продолжить повествование, не могу удержаться, чтобы не рассказать одну историю, связанную с ним. Поделились ей со мной как раз оперативники из областного центра, приезжавшие с УВД для помощи в работе. Один из сотрудников уголовного розыска нес по коридору здания Управления внутренних дел города Иваново и области личные дела своей агентуры. Ему навстречу шел к себе в кабинет полковник Индейкин. Как на грех, папки у оперативника выпали из рук на пол, и он старался как можно быстрее их поднять. Проходя мимо, полковник как бы невзначай произнес:

–Можете не стараться, вы уволены.

… И спокойно пошел дальше. Теперь уже бывший оперативник поделился информацией о своем увольнении с коллегами. В общем-то, все расстроились… Терять члена своего коллектива всегда грустно. Тем более за такую провинность. Каждый к тому же «примерял ситуацию на себя». Вдруг зазвонил внутренний телефон, и грозный полковник попросил несчастного зайти к нему в служебный кабинет.

–Так вы меня десять минут назад уволили,– удивленно выдавил из себя «безработный». – Десять минут назад уволил, а через пять минут принял обратно. Срочно ко мне в кабинет! За достоверность этого случая отвечать не могу, но он очень похож на правду,– полковник явно способен и не на такое…

В день его приезда к нам в отдел меня вызвали в кабинет начальника, где присутствовали все руководители, включая Бурлакова и Гладышева. Индейкин железным тоном, не принимая никаких возражений, объявил мне, что с сегодняшнего дня я становлюсь начальником уголовного розыска. Моим заместителем назначается Анатолий Сергеевич Трофимов, который до этого работал оперативником в местах ограничения свободы с привлечением к работе на стройках народного хозяйства. Тогда это называлось «химией». Трофимова я почти не знал. Но это никакого значения, видимо, не имело. По крайней мере, по мнению начальников.

…Снова сознание искало параллели более позднего периода с прошлым. Тогда, происшедшее несчастье с моими товарищами привело меня к неожиданному повышению в должности. И это притом, что сам я не являлся виновником их падения, и никаких коварных карьеристских планов не вынашивал. Между тем уголовное преследование меня самого явно должно привести к повышению недругов. Правда, в случае успешного рассмотрения «моего» дела в Суде… К слову сказать, бывший заместитель начальника розыска Скоморохов дал непонятное интервью оперативникам, ведущим мою разработку. Аудиокассету с его инсинуациями я слушал во время ознакомления со всеми материалами уголовного дела. Так он утверждал, что ему, а не мне предложено место руководителя уголовного розыска, но он, якобы, отказался. Я же, с его лживых слов, сам пришел в кабинет начальника милиции и заявил:

–Поставьте меня, я справлюсь.

Видно сильно его обидело снятие с должности…

Надо прямо сказать, что принял я розыск – далеко не лучший в области. Бывший руководитель Гладышев бесспорно хороший человек, опытный оперативник, но по характеру довольно мягкий. Сыщики выпивали прямо на рабочих местах, а раскрываемость преступлений, естественно, страдала и не радовала областное начальство. Получив новое назначение, я в первую очередь вознамерился искоренить пьянство на рабочем месте. Однако нужного авторитета у меня явно не хватало. Однако, невзирая на это, я решительно приступил к оздоровлению коллектива: некоторых любителей выпить выгнал сам, другие ушли, не дожидаясь моего предложения. В итоге остался с молодыми ребятами, у которых опыт работы в розыске практически нулевой. Многие из них пришли из спорта, хотели работать именно в розыске – это уже хорошо. Обучал их всему, что умел сам, однако показатели раскрываемости становились еще хуже, чем до моего назначения. Руководство уголовного розыска областного УВД, в лице начальника Бориса Николаевича Каманина намекало, что если в течение года ситуация не изменится, меня снимут, и может даже уволят из органов внутренних дел.

Здесь уместно рассказать о приезде к нам в отдел полковника милиции Индейкина. Случилось это прямо перед Новым 1985 годом. Вызвал он меня для доклада в кабинет одного из заместителей начальника нашего отдела и велел принести с собой журнал учета нераскрытых уголовных дел, а их набралось почти четыреста штук.

–Ну, давай, рассказывай, что раскроешь к окончанию текущего года, – сказал он мне без каких-либо предварительных церемоний.

Я открыл общую тетрадь и заговорил, вначале робко, а затем все смелее пробегая по списку:

– По этому преступлению есть информация; возможно раскроем, а по этому – не находим человека, как найдем, то расколем; по следующему есть неплохие наметки…

Я смелел, точнее, все больше и больше наглел и кончил обещанием, чуть ли не все дела раскрыть за две недели. Полковник, молча, глядя на меня в упор, выслушал этот весь мой «словесный понос» потом не выдержал и засмеялся:

– Ну и врать, ты горазд капитан, ну а на самом-то деле, что раскроешь?

–Да я и сам не знаю, товарищ полковник, – ответил я удрученно.

Удивительно, но вместо того, чтобы как следует отругать меня, строгий начальник, наоборот, проникся ко мне какой- то теплой симпатией. В дальнейшем, отношения с ним у меня всегда поддерживались хорошие, во всяком случае, на мои шутки он нередко менял гнев на милость, а на других шутников мог и наорать, не выбирая выражений. К слову сказать, и я неподдельно его уважал.

Несколько позже меня осенила идея – регистрировать все латентные преступления. Та информация, что исходила от негласных помощников, обычно проверялась небрежно – не до этого мол, надо раскрывать то, что уже состоит на учете как нераскрытое преступление. Теперь я обозначил приоритетом именно проверку сообщений агентуры, где преступник уже известен. От регистрации дополнительных происшествий, резко выросли показатели общего роста преступности, что тоже считалось упущением в нашей работе. Зато выросла сама раскрываемость – и довольно заметно. При этом некоторые нераскрытые преступления тоже стали очевидными, потому что их совершали, как правило, те же лица; просто мы этого не предполагали.

Вновь приехал начальник уголовного розыска областного УВД и потребовал объяснений, почему в Кинешме резко вырос уровень преступности. Я рассказал ему о своем эксперименте. Идея и план борьбы за раскрываемость, а для нас это все – таки было главное, руководителю понравилась. Каманин заставил меня письменно изложить все мысли на бумаге. В дальнейшем эта, сразу засекреченная информация, распространялась как передовой опыт работы по всей области. Между тем молодые опера «матерели», и вскоре уголовный розыск Кинешмы стал лучшим в области по всем показателям. И пока я пребывал начальником оставался таковым. А это – целых шесть лет. Причем без сокрытия преступлений от регистрации, и каких-либо махинаций с показателями…

…Подумалось перед тем, как уснуть на деревянной «шконке»: за счет меня и моих подельников должны по идее сильно поправиться показатели кинешемского отдела. Ведь на меня повесили столько преступлений, что не сказаться на них это никак не могло. Только я лично обвинялся в тридцати трех преступлениях! А всего арестовали пятнадцать человек. Подобное предположение вызвало улыбку даже в карцере – опять раскрываемость зависит от того, как сработаю я, только, к сожалению, на «другой стороне». Да, как сказала известная советская актриса Фаина Раневская: «Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи»…

Первым секретарем горкома партии в те времена являлся Виктор Федорович Осокин. По моему мнению, честный и принципиальный человек, настоящий коммунист. Вспоминая его, думаю: если бы все члены партии оказались такими, идея коммунизма не была бы скомпрометирована. Вместе с ним по утрам я нередко, в качестве попутчика добирался пешком на работу; встречался он мне, как правило, в микрорайоне «Волжанка», хотя сам он проживал, где-то недалеко от фабрики №1. Дорогой говорили и о делах: между прочим, партийный руководитель всегда предлагал помощь, а если кто – то будет мешать в оперативной деятельности, то и – содействие.

В связи с заметным ростом общей преступности, Осокин решил провести с руководителями города, от которых, по его мнению, зависели эти показатели, совещание в актовом зале горкома КПСС. Приглашены были начальник УВД Ивановского Облисполкома, Геннадий Михайлович Панин, начальник нашей милиции, Владимир Леонидович Каминский, и зачем то… я – мелкая сошка. Как потом выяснилось, меня готовили «на заклание» за то, что преступность количественно пошла вверх, а я, мол, ничего для исправления ситуации не предпринимаю. Но даже эти показатели официальной статистики являлись лишь частью «айсберга», реальный уровень преступности значительно выше. Далеко не обо всех преступлениях становилось известно. Виктор Федорович заслушал по этому вопросу сначала Панина. Тот, как обычно, технично обошел все острые углы. Потом …потребовал доклада от меня. Но я-то учился в Высшей школе милиции, неплохо учился, и кое – что о преступности знал.

Вышел на трибуну и с видом знатока стал докладывать:

– Согласно выводам наших ученых криминологов и в области экономической политики, все правоохранительные органы вместе взятые, то есть, суд, прокуратура, милиция, ФСБ, могут влиять только на двенадцать процентов уровня преступлений в стране. Остальное зависит от социально – экономических факторов, то есть, от политики и экономики государства в целом, и от нашей ведущей и направляющей силы – КПСС. Таким образом, уважаемый Виктор Федорович, вы, а не я должны отчитываться по данному вопросу…

Видел бы кто лица участников совещания и самого первого секретаря горкома в том числе! Осокин наклонился к Панину и спросил:

–Что несет этот сумасшедший?

А Геннадий Михайлович тоже Высшую школу с отличием закончил и, естественно, подтвердил правдивость моих слов. Больше меня никогда на совещания такого уровня не приглашал. А Виктор Федорович, шагая со мной в очередной раз на работу, упрекнул в том, что я прилюдно его унизил. Надо одному зайти в его кабинет и пояснить, в чем он неправ. Однако подобной дипломатии меня никто и никогда не обучал: привык по-простому изъясняться.

…Размышления на эту тему, привели к определенным выводам. Без дипломатии невозможно усидеть в руководящем кресле. Я и сам это отчетливо понимал – жизненный опыт подсказывал, нельзя с шашкой идти на танк и прыгать в воду, не зная броду. Постепенно мысль вернулась от прошлого к настоящему, ища какие-то аналогии. Вот и сейчас я борюсь «с ветряными мельницами»… Ведь если бы с нами поступали строго по Закону, то мы бы не сидели в тюрьме уже более двух лет. Шла игра не по тем правилам, к каким я привык; необходимо тщательно изучить их правила, осмыслить и использовать против тех, кто мне навязывает свои «понятия»…одного и того же закона. Думать надо, думать и еще раз думать, иначе прощай свобода надолго…

В мае 1984 года погиб мой средний брат Виктор. Трагедия оказалась настолько тяжелой для семьи, что описывать я ее не буду. Но с его смертью оказалась связана довольно интересная история. В то время я поддерживал следующий режим: в пять часов сорок минут утра – подъем и пробежка по улицам, которая занимала ровно сорок пять минут. Затем – зарядка в квартире. Проживали мы к тому времени в двухкомнатных «хоромах», которые жена получила от второй фабрики. У меня имелись две десятикилограммовые гантели, двухпудовая гиря и самодельная – весом пятьдесят один килограмм. Последнюю тягу подарил старый опер, Володя Шилов, ему она стала тяжеловатой. Сначала поднять ее никак не удавалось. Но вскоре научился справляться и с нею. Некий «коронный номер» для моих нечастых гостей. Никто из них ее поднять не мог. А я забавлялся, глядя на сконфуженные лица сослуживцев.

Кроме этого проводил «бой с тенью» руками, иногда забегал в приобретенный нами неподалеку от дома сарай, где висела самодельная груша – мешок, набитый опилками. После зарядки – туалет, быстрый завтрак и – пешком на работу, за… семь километров! Вспоминаю обо всем этом и думаю: как я все успевал? Приходил на работу ровно за пятнадцать минут до обще офицерской оперативки, которые обычно использовал для ознакомления с текущими документами. Помимо каждодневных утренних тренировок, два раза в неделю в обеденные перерывы ездил в зал бокса, спортзала завода «Автоагрегат». И там – стучал по груше, боксировал со спарринг – партнерами. В итоге выходило девять тренировок в неделю!

…А в тюрьме хотя и не совсем полноценных, но – шесть, в воскресенье – выходной. «Шесть дней работай и делай дела свои, а день седьмой суббота Господу Богу твоему». Четвертая Заповедь, неожиданно ставшая частью моей жизни… А в карцере, на голодный желудок тренировался только тогда, когда самочувствие оказывалось достаточно хорошим. То есть не каждый день. Но и такие тренировки придавали сил. Чем больше истязаешь тело, тем к большим истязаниям оно готово…

После смерти брата, далось, как говорят, мне в голову ежедневно вместо пробежки по городу, бегать к нему на могилу. Наметил я себе этот маршрут ровно на год. Однако предстояло установить – сколько времени займет это занятие, ведь лишней минуты у меня не имелось. Сделал прикидку: вышло ровно сорок пять минут! Вот так совпадение!

Когда долго и ежедневно бегаешь, бег становится «мягким», и ты не издаешь при этом никакого лишнего шума. На кладбище стоял дом для смотрительницы, женщины лет сорока пяти. Она оказалась настолько отчаянной, что жила прямо тут, никуда не уходя на ночь. Мой маршрут пролегал как раз мимо ее дома. Наверное, иногда у нее ночевал мужчина. Как известно в этом возрасте «баба ягодка опять». Как – то по осени я привычно бежал на могилу. Моросил легкий дождь, на который обычно я не обращал внимания. Почти шесть часов утра, на улице еще темно. Издалека увидел: у дома смотрительницы стоит «Москвич – 412» с поднятым капотом, и мужчина с фонариком искал неисправность в двигателе. Видно, машина не заводилась.

А я бежал тихо, почти беззвучно, водитель меня не видел и не слышал до тех пор, пока я не поравнялся с машиной. Он поднял голову, и неожиданно увидев мою фигуру, закричал так, что окна задребезжали. Меня всегда увлекала мистическая литература, верил и верю в загробную жизнь. Поэтому первым делом подумалось, что мужик увидел покойника, вставшего из могилы. Я застыл на месте, не поворачивая головы, и заорал еще громче его. Представляю, что при этом подумала смотрительница кладбища: два взрослых человека орут у ее окон, как ненормальные. Первым пришел в себя я и обратил все – таки взор туда, где предположительно должен стоять мертвец. Но там никого не оказалось. Поняв, что автомобилист напугался меня, а не мертвеца уже спокойно продолжил бег. Автолюбитель крикнул мне вдогонку:

– Негде тебе бегать, только по кладбищу, людей пугать?

Я в ответ схохмил:

– Да я здесь и при жизни бегал…

Что он подумал, и подумал ли вообще о моих словах, не знаю…

С этим же кладбищем у меня связана еще одна полумистическая история. Мы с друзьями по пятницам любили попариться в бане у нашего общего друга Николая Михайловича Мерзлихина. Он являлся на тот период директором станции технического обслуживания автомобилей в районе завода «Электроконтакт», там же находилась и баня. Между походами в парилку, мы обычно сидели у него в кабинете, пили пиво и играли в покер. Когда произошла эта история, из милиции я уже уволился и имел старенький, но в хорошем состоянии «Мерседес» серебристого цвета, одним словом весьма шикарное средство передвижения.

Дело происходило осенью, темнело рано, в низинах скапливались туманы. Обычно мы засиживались часов до двух, а то и четырех утра. Но в этот день мне в игре сильно не везло, и я решил не искушать судьбу и уехать пораньше – в полночь. Путь мой пролегал как обычно, по окружной дороге в сторону района 2-й фабрики, мимо кладбища «Затенки». Ехал один, без попутчиков. При свете мощных фар дорога просматривалась довольно далеко. На подъезде к первым могилам, расположенным справа от дороги, стояла плотная стена тумана. Именно стена…по-другому и не назовешь. И она перекрывала полностью и саму дорогу, и кладбище, и лес с левой стороны дороги. Ни разу в жизни, подобного не встречал.

Я убавил скорость до пяти километров в час и проехал метров десять. Ни дорожного покрытия, ни обочины усмотреть невозможно. Включил желтую подсветку фар, обычно используемую при тумане. Не помогло… Мне бы тихонько развернуться и ехать другой дорогой. Но я вышел из машины, оставив дверь в салон открытой, чтобы ногами ощупать проезжую часть и обочину. Туман, словно змей, заполз и в салон «Мерседеса»… Его влага ощущалась даже во рту. В воздухе, как говорится, «звенела тишина». Как на грех ни одной машины в обоих направлениях, хотя на улице не так и поздно, ни пения ночных птах,… вообще никаких звуков. Одолел еще метров десять, и снова вышел из машины в разведку. Не к месту вспомнились фильмы ужасов, именно в таком тумане, как правило, на кладбище появлялось страшное нечто…

Однако отступать неохота, и я решил двигаться вперед – метров десять в машине, выход, ощупывание ногами правой обочины, потом столько же движения на «Мерседесе»… Сколько времени это продолжалось сказать не могу; может полчаса, может больше, но доехал-таки до границы кладбища. Оглянулся – сзади стояла жуткая стена плотного тумана. И хотя никаких потусторонних явлений я так и не увидел, холодок на спине ощутил не слабый. Эту историю я привел в качестве примера неоправданного упрямства и внутренних страхов, ничем, по сути, не спровоцированных, кроме самого места, где они возникают. Бояться надо не мертвых, а живых.