В это произведении Сорокин доказывает, что он способен написать произведение во вполне классическом стиле. И роман этот вполне можно было бы принять за классическую прозу, если бы его писал не Сорокин. События разворачиваются таким образом, что в конце заставляют вспомнить о том, кто автор, и заставляют понять, что даже в необычном для себя жанре он способен остаться верным себе. И напоследок скажу: Роман умер. Классический русский роман. И точку ему поставил Владимир Сорокин.
Книгу дочитала до конца свадьбы и внезапно поняла, что за автор передо мной. Вспомнила, что лет 10 назад случайно прочитала Настю, ничего об этом произведении заранее не зная. И вот оно, прям вновь нахлынувшие воспоминания. Мне такое не нравится. Начало изумительное, к середине надоедает , ну а конец и вовсе мерзок
Мне это напомнило стриптиз. Она танцует, медленно подёргивает то трусики, то лифчик, то обнажённая часть груди покажется, то ещё что-нибудь слегка промелькнёт. Смотришь и всё ждёшь, когда же уже дойдёт до главного, но суть стриптиза в том и есть – дразнить, распалять; главного там нет. А потом она резко сваливает, твоё время кончилось, и ты такой сидишь и понимаешь, что тебя сейчас только что неплохо подразнили, возбудили и всё. Сидишь и пьёшь чего-то из своего стакана. А вскоре появится администратор и попросит освободить комнату для приватных танцев.
Конечно, Сорокину хочется за этот роман дать в морду, а потом добавить тяжёлыми берцами по рёбрам. А потом, по старой христианской традиции, пасть ниц и начать молиться, восхвалять и обожествлять того, кого только что принёс в жертву. «Какой человек был!»
Первые пятьдесят страниц: «Это же надо, что за сволочи, что за вредители! Взяли, за ногу его, Тургенева и обозвали Сорокиным, да ещё в интернет выложили, тьфу на таких, срамоделы! Суда им нет». После первого полтинника меня начало подташнивать. Таких сферических характеров в вакууме давно не встречал в литературе: и местный сумасшедший, и добрый барин, и обжора-жизнелюб, и циник-мизантром – все есть и всё в крайне гипертрофированной форме. Просто натасканы все прототипические герои отовсюду из русских романов XIX в. и засунуты под одну обложку.
А потом понимаешь: «Не, ну надо же так, вот же, зачем такие хорошие книги писать? До слёз хорошая. Читаю, и тошнит. Читаю, и тошнит. Ну так характеры прописаны, так быт описан, такие описания красивые! Что читаешь, и тошнит; читаешь, и тошнит».
И, в общем, прочитал уже почти всю книгу, сидишь уже такой, ощущаешь себя несчастной жертвой обмана, которую только что развели, даже грустить уже немного начинаешь, не столько за деньги жалко, сколько за то, что тебя так по мальчишески провели, что повёлся на такую древнюю как мир разводку, что скотские твои желания тебя опять выставили перед самим же собой в жалком свете. Но тут печали внезапно приходит конец – возвращается та самая стриптизёрша, что тебя так раздразнила и так опечалила своим исчезновением. Сама вернулась! Без одежды, вообще без одежды, и стоит даже без волосяного покрова, и без кожи даже, и местами кости даже оголены. Вошла, стоит и смотрит, улыбается, и держит в одной костяной руке окровавленный топор, а в другой кишки, намотанные на кирпич. И ты сидишь такой и думаешь: «Вот это стриптиз! Вот это перформанс!»
Сорокин сделал то, чего все нормальные дети страстно мечтали сделать в свои школьные годы – убить всех классиков и всю классику: всех писателей, все их романы, всех героев, саму идею классического романа. Потом эти дети выросли и стали постмодернистами, объявили смерть романа, а некоторые не просто объявили, да ещё и показали это наглядно.
Сорокин убивает классический русский роман, причём, этот бунт свершается именно так, как и должен происходить русский бунт – бессмысленно и беспощадно; и совершается этот бунт символическим оружием русского бунта – топором.
Нельзя не прибегнуть к той же русской классике, которую Сорокин весело выпиливает вырубает. Неприлично это совсем, но – «Преступление и наказание». Раскольников крушит два черепа, после чего долго страдает и мучается. Роман Сорокина представляет перевёрнутый вариант Раскольникова – он сначала долго мучается в нормальности мира, а потом крушит, только уже не два черепа, а, пожалуй, несколько сотен.
Всё финальное описание убийств и расчленений по сути теряет всякую художественную ценность, но взамен приобретает некоторый сакральный элемент – становится подобием мантры (убийство романа всё же ритуальное действие). В таком тексте появляется некоторый рубленный ритм, который задаётся постоянными повторяющимися действиями и начинает действительно чем-то походить на молитву. Раскручивающийся узор от одного дома к другому; потом от дома к церкви и обратно; потом уже внутри церкви свои узоры, выстраивание тотемов, постоянное наращивание действий.
Постмодернизм провозгласил смерть автора, смерть романа. Вот, собственно, Сорокин это всё и реализовал. Это скорее даже не столько художественное произведение, сколько художественная реализация теоретического манифеста.
Phashe, прекрасный отзыв, отозвалось так же после прочтения!
Отлично ж, отлично! Русский классический роман, по началу чуть избыточный в деталях, перерастает в каталог типичных сюжетов русского классического романа. Приезд главного героя из мрачных столиц в свежую провинцию-завтраки-обеды-ужины-рыбалка-охота-церковь-прежняя любовь-любовь к родине-разговоры о русском мужике-болезнь-встреча новой любви чистой и непорочной-подвиг-свадьба...Персонажи русского классического романа тут также каталогизированы, типичны: громкогласный дядюшка, утонченная тетушка, педант-учитель, мизантроп-врач, юродивый юродивый и далее (уверяю, никто не забыт). Стилизация превосходна - догадаться (не зная о творчестве Сорокина) о том, что это подделка, можно по чрезмерным перечислениям, "случайным" тавтологиям, невзначай повторяющимся действиям (например, Роман все время подцепляет и отправляет в рот шляпки белых, подберезовиков, подосиновиков в интервале 20 страниц) или биографиям (половина жителей Крутого Яра пережили трагедь с потерей жены/богатства/детей) героев. Концовка шокирует. Роман умер.
Мерзость. Не хочется верить что автор трилогии «Лед» дописался до такой тошнотворной белиберды. За такую литературу впору бить морду.
Ни для кого не секрет, с каким мастерством Сорокин играет текстом. Вот и в «Романе» он поставил себе цель разнести в клочья классический русский роман - он и разнес. Так разнес, что я теперь не знаю, через какое время смогу притронутся к романам русских классиков. И главное, не знаешь точно, то ли текст из-под пера Сорокина такие эмоции вызывает, то ли русские романы и правда так выглядят, а ты просто не смог это прочувствовать, пока Сорокина не открыл. Сорокин, конечно, гад, но талантливый гад, с этим трудно поспорить.
И пока я читала про этого повесу, приехавшего обратно в деревню, чтобы стать обычным художником, раз сто закрывала книгу и смотрела на обложку, чтобы точно убедиться, что я Сорокина читаю, а не Тургенева или Достоевского. В какой-то момент на тебя обрушивается тошнота, просто из ниоткуда, и ты ничего не можешь с ней сделать. Читаешь, как сели за стол обедать, - тебя тошнит, читаешь, как отправились на охоту, - тебя тошнит, читаешь, как встретились эти два голубка и от фразы «Жива тобой» - тебя просто выворачивает наизнанку. От всего происходящего на страницах тебя тошнило. А поскольку стилизация под роман девятнадцатого века выполнена профессионально и развитие сюжета почти на нуле, ты, помимо борьбы с тошнотой, еще и страдал от скуки.
Единственная яркая сцена - это борьба с волком не на жизнь, а на смерть, которая впоследствии становится ключевой. Звон колокольчика из свадебных подарков будит в главном герое занесенный вирус бешенства. Звук становится раздражителем, и главный герой сходит с ума. И вот тут появляется привычный Сорокин: топор, головы, снятая кожа, кишки, члены, ноги, руки, испражнения, мастурбация на всю эту вакханалию. Забористо, ничего не скажешь. Интересная закольцовка получилась у сюжета: начинается роман с праздника Пасхи и церковной службы, а заканчивается в алтаре церкви. Насмешка над домом Бога и его творениями и смерть в этом же доме. Герой Роман безумен, вне всяких сомнений. И происходящие в финале романа сцены очень ярко это показывают. Но болен не сам автор, рисующий таких персонажей, а как раз его герои, сходящие с ума и творящие всякую дичь. И это нужно четко понимать.
Вообще, в случае с Сорокиным, ты либо с первой книги становишься его читателем, либо больше никогда к нему не прикасаешься. Открывая еще не прочитанную тобой книгу, никогда не знаешь, какие эмоции от текста будут на этот раз. Роман получился отменный, и прочитать его стоит, потому что несмотря не покидающую тебя тошноту, ты на выходе получила ничем не объяснимый экстаз. Талантливый гад, говорю же.
Что хотел сказать автор? Мы не осознаем происходящее, не обращаем внимание на детали и максимально упрощаем мир? Поэтому и удивлены и шокированы финалом этого произведения?!
С Владимиром Сорокиным мы знакомы давно (по книгам), только если когда-то давно он казался мне «слишком жёстким» и предпочтение я больше отдавала Пелевину, то теперь всё изменилось – месье Сорокин «как надо», а Виктор стал слишком мягким. Хотя в данном случае я, хоть и ожидала «подвоха» с самого начала, всё-таки оказалась к нему не готова.
Ещё в самом начале я оказалась в любимых, так сказать, местах – в эдаком классическом романе (Романе?!). И ждала «чего-то» буквально из-за каждого дерева, за каждым поворотом, в каждом человеке. Но история всё шла и шла, люди приходили и приходили, но ничего из ряда вон, да и в принципе «чего-то» не было. Где-то даже наметилось развитие, но никакого понимая того, как что-то можно успеть раскрыть и расставить по местам, не было. А потом случилось. И всё, о чем я думала раньше, пусть и с подозрением, было уже не нужно. И истинный роман/Роман наконец-то показался. В этот момент я поразилась своей наивности, а потом вспомнила самое начало – старое кладбище, где чудом сохранилась могильная плита только с именем «Роман». И всё встало на свои места.
Мне сложно рассказывать о сюжете без спойлеров, ведь тогда «сломается» тот самый роман/Роман. Это как провалиться в текстуры и сразу увидеть, что же будет в конце. И никакого удовольствия/ужаса.
В мире книг эта история похожа на Indika – гротескная, манящая, просящая обсуждать и спорить. И теперь мне ждать, когда месье, с которым мы постоянно с удовольствием спорим и пытаемся найти истину, прочтет. И придет.
Маленький мальчик нашел пулемет. Больше в деревне никто не живет.
На фоне очередного витка скандала с запретом "Наследия", недоумеваю. что такого крамольного нашли в этом романе охранители скреп, чего не находили в прежнем Сорокине, где вы были сорок лет, господа, просто не читали? Сегодняшний Владимир Георгиевич куда спокойней и сдержанней себя молодого, красноречивое тому подтверждение "Роман". Всякий новый Сорокин давно в числе моего must read, но за раннего не взялась бы без внешних мотиваторов, хотя бы потому, что имею представление об уровне его экстремальности, а "жидкая мать",, сорокин-стайл антитеза "пеплу Клааса", до сих пор плещется в районе диафрагмы. И никакие стилистические красоты, не компенсируют мне вывертов его Музы. На сей раз мотиватором стал вопрос о романе от любимого чтеца Игоря Князева,; дополнительным фактором - аудиокнига в исполнении Михаила Горевого, тоже любимого; и где-то смутно, чувство, что уже наталкивалась недавно на упоминание сорокинского "Романа". Решено, беру - это вступление к тому, что писалась книга в 85-89 годах.
Конец позапрошлого века, тридцатилетний Роман сходит с поезда где-то в Средней полосе России, здесь рядом имение его дяди и тетушки. Они заменили рано осиротевшему Роме родителей, но в последние три года, занятый адвокатской карьерой в столице, в Крутой Яр он не приезжал. Сейчас, оставив юриспруденцию и намеренный сделаться вольным художником, приехал сюда. Отчасти ощутить тепло родного очага, частью "на натуру", а также в чаянии возобновить роман трехлетней давности с соседкой Зоей. Связь оборвалась с его отъездом. Родственники встречают его радушно, имение снаружи выглядит лучше, чем оказывается внутри, Зоя нашла ему замену, жених обещает увезти ее за границу. Но Роман патриот России, с мучительной нежностью размышляющий о своей любви к ней, об особенной стати и особом пути, о крестьянах, которые вот вроде свои люди, а по-настоящему своим он им никогда не станет, и о прочей интеллигентской лабуде в духе Клима Самгина. Хотя стилистически роман скорее не горьковский, а гончаровско-тургеневский. Такое, с пейзажами, с яркими описаниями помещичьего быта и крестьянского труда a-lа "в самом разгаре страда деревенская" Некрасова.
Сорокин блистательный стилист, и у него все эти пасхальные бдения, неспешные трапезы, рыбалка, застольные беседы с тяжеловесным остроумием, сенокос, записки охотника - замечательно вкусны, пока не становятся приторными до тошноты. На Пасху в церкви герой впервые встречает приемную дочь лесничего Таню, еще не зная, что полюбит ее, но пораженный необычайным благочестием девушки. А отправившись по грибы, натыкается на волка, задравшего лосенка, омерзительность волчьей трапезы оскорбляет его эстетическое чувство, он вступает со зверем в единоборство, убивает его. но и сам изрядно покусан. Находит его и приносит к себе домой именно лесничий, Таня ухаживает, они влюбляются друг в друга, он говорит о своих чувствах отцу девушки, тот сначала отказывает, но пораженный героизмом Романа на деревенском пожаре, дает согласие, сразу за помолвкой следует пышная свадьба, и ты уже думаешь: ну когда же начнется привычный сорокинский трешак? Он начинается на последних семнадцати процентах текста (букмейтовский проигрыватель позволяет отслеживать соотношение прослушанного и оставшегося).
Возможностей интерпретации много, от постмодернистского тезиса о смерти романа и деконструкции русской классики, к которой и я склоняюсь: зато у нас есть наша Духовность. Ну как, что такое? Маяться несовершенствами этого мира, доходить до глубин отчаяния, а потом взять топор, да и отправиться убивать.. До гипотезы о бешенстве от волчьих укусов, не вступающей у автора предположения в противоречие с им же скрупулезно подсчитанными "предметами", какими тот осквернил алтарь: 40 от крестьянских дворов и 9 от помещичьих - сакральные числа. А может быть Сорокин просто хотел доказать всем, что умеет "в Тургенева". но желает делать свое.
Думаю, истина где-то посередине, но Владимир Сорокин дьявольски талантлив, и "дьявольски" здесь не только определение.
Отличный юмористический роман. В первой части несколько тягучая завязка потом раз и резкий переход к хохоту. Ну как это в анекдотах с чёрным юмором бывает.
Reviews of the book «Роман», 31 reviews