Quotes from 'Норма'

И я писать на вас буду напишу во все газеты чтоб общественность поняла что людей грабят среди бела дня издеваются над ними и срут им в душу. Я себе в душу срать не позволю я вам не пацан сопливый. Я войну прошёл а вы тут жопу просиживали чаи гоняли а я там кровь лил за вас а теперь мне значит — побоку! Нет, дорогой не на того напали я вам гадить не позволю я управу найду. Чтоб над фронтовиком издеваться я народ растревожу в цека напишу на вас чтоб вас просветили.

— Хоть ты мне и нравишься, я думаю, придётся расстрелять тебя. Во-первых, потому что муж и жена — одна троцкистско-бухаринская банда, а во-вторых — чтобы любимый город мог спать спокойно.

Пока жива природа, будет жить и совесть человечья...

— Мам, а зачем ты какашки ешь?

нормальная норма

Вовка жевал котлету:

— Мам, а зачем ты какашки ешь?

— Это не какашка. Не говори глупости. Сколько раз я тебе говорила?

— Нет, ну а зачем?

— Затем, — ложечка быстро управлялась с податливым месивом.

— Ну, мам, скажи! Ведь не вкусно. Я ж пробовал. И пахнет какашкой.

— Я кому говорю! Не смей!

Юля стукнула пальцем по краю стола.

— Да я не глупости. Просто, ну а зачем, а?

— Затем.

— Ну, мам! Ведь не вкусно.

— Тебе касторку вкусно было пить? Или горькие порошки тогда летом?

— Не! Гадость такая!

— Однако, пил.

— Пил.

— А зачем же пил, если не нравилось? Не сыпь на колени, подвинься поближе…

— Надо было… Живот болел.

— Вот. И мне надо.

— Зачем?

— Ты сейчас еще не поймешь.

— Ну, мам! Пойму!

— Нет, не поймешь.

Юля доела норму, запила водой и стала есть из одной сковороды с Вовкой.

— А может пойму, мам!

— Нет.

— Ну это, чтоб тоже лечиться от чего-нибудь?

— Не совсем. Это сложнее гораздо. Вот когда во второй класс пойдешь, тогда расскажу.

— Аааа, я знаю! Это как профилактика? Уколы там, перке разные? Эт тоже больно, но все делают.

— Да нет… хотя может быть… ты ешь лучше, не зевай…

— А я когда вырасту, тоже норму есть буду?

— Будешь, будешь. Доедай рис.

— Не хочу, мам.

— Ну, не хочешь — не надо, — Юля поставила полупустую сковородку на плиту, налила чаю. — Бери пирожное.

Вовка взял, откусил, подул на чай и осторожно отпил.

Когда же нелегко бывает

не видеть неба много дней

и кислорода не хватает,

мы дышим Родиной своей

Почему раньше дни были такими бесконечными, долгими, полными, а сейчас летят, как шарики от пинг-понга. И все как на подбор – одинаковые, гладкие, круглые…»

В ЛЕНИНГРАДЕ

Плывёт Нева, отсвечивая сталью. На пьедестале — Крузенштерн литой.

— Морскою околдованные далью, сюда пришли мы с давнею мечтой, — прошептал Сивакин, провожая глазами колонну курсантов. Боборовский улыбнулся:

— Да… торпеды, мины, древние галеры…

— Курсантский строй в блистанье лычек, блях…

— С петровских дней куют здесь офицеров для службы на военных кораблях.

Шедший позади колонны лейтенант, засмотрелся на стоящую возле киоска блондинку и неловко стукнулся головой о фонарный столб. В наступающей темноте сверкнула короткая искра, столб глухо загудел, а веснушчатый лоб лейтенанта отрывисто звякнул.

Блондинка отвернулась и, достав из сумочки зеркальце, осторожно провела рукой по тоненьким бровям.

— Пусть новое море порадует душу, — проговорил конвойный.

— В морях же, коль надо, воздвигну я сушу. Горячим степям подарю я прохладу, — улыбнулся строитель, — а Север готов я согреть, если надо!

— Как? — ответно улыбнулся конвойный.

Строитель распахнул ватник достал из подмышки сложенную вчетверо карту Севера:

— Сначала — так. А потом посмотрим.

Карта разбухла от пота строителя и поэтому почти не шелестела, когда он её разворачивал.