Read the book: «Хронологии. Пророки и чудотворцы. Т.5»
ВВЕДЕНИЕ
Эта часть данной книги будет посвящена изучению вопросов, связанных с появлением в христианской религии как множества физических лиц (а настоящее время в христинстве если брать во внимание все его конфесии направления, течения и секты то досих пор число таких лиц точно не посчитано), которые в силу тех или иннных истинных или мимых «заслуг перед церковью» такм были как обычно посмерно канонизированы в качестве «святых» или им приравненых к ним почетным званиям и ли титулам.
И они нас в общей тенденции и целях нашего повествования будут интересовать не сколько своими заслугами перед церковью, ибо это ее сугубо внутренее дело! а сколько их попытками (реальными или минимыми) эпизодически выступать перед другими христианами как ОРАКУЛЫ или ПРОРОКИ с целью прогноза БУДУЩЕГО!
И еще один общий признак объединяет их в (отделяя их от других ПРОРОКОВ) в отдельную группу («кудесников и любимцев Богов») есть тот спецефический прием воздествия на сознания людей из числа своих современников, когда они для упрепления своей «популярности» в христиастве начинают совершать различные «ЧУДЕСА».
Т.е. тут уже речь идет о том, что перед нами не столько ПРОРОКИ, сколько «христианские Чудотворцы», пытавшиеся ПРЕДСКАЗЫВАТЬ БУДУЩЕЕ основываясь на якобы имевшейся у них особой связи с христианским Богом Иеговой! С помощью которого или вергее по милитвенному обращению к котрому они и наделялись ДАРОМ Совекршть различные ЧУДЕСА!
Ну, а раз мы подняли вопрос о «христанских чудотворцах» то тут самое время вначале разобратся с таеними понятиями как «ЧУДО» и «ЧУДОТВОРЕЦ» прежде всего в научно-филосовском смыслах.
Итак, первый вопрос мы сформулируем так:
Что такое ЧУДО в философском понимании этого термина?
Чу́до – необычное, редкое и, как правило, неизученное явление, которое внешне выглядит как нарушение известных законов природы.
Философская трактовка
Само признание возможности чуда неразрывно связано с приверженностью тому или иному мировоззрению.
Мировоззрение – система взглядов, оценок и образных представлений о мире и месте в нём человека, общее отношение человека к окружающей действительности и самому себе, а также обусловленные этими взглядами основные жизненные позиции людей, их убеждения, идеалы, принципы познания и деятельности, ценностные ориентации.
Мировоззрение придаёт деятельности человека организованный, осмысленный и целенаправленный характер. Какова позиция «Я», таково и восприятие мира, замечает Ж.-П. Сартр.
Выделяют обыденное мировоззрение, научное, философское, религиозное.
С точки зрения исторического процесса выделяют следующие ведущие исторические типы мировоззрения: мифологическое, религиозное и философское
Мифологический тип мировоззрения определяется как совокупность представлений, которые были сформированы в условиях первобытного общества на основе образного восприятия мира. Мифология имеет отношение к язычеству и является совокупностью мифов, для которой характерно одухотворение и антропоморфизация материальных предметов и явлений.
Мифологическое мировоззрение совмещает в себе сакральное (тайное, волшебное) с профанным (общедоступным). Основано на вере
Религиозное мировоззрение (лат. religare – воссоединять) основано на вере в сверхъестественные силы. Религии, в отличие от более гибкого мифа, свойственны жесткий догматизм и хорошо разработанная система моральных заповедей. Религия распространяет и поддерживает образы правильного, нравственного поведения. Велико значение религии и в сплочении людей, однако здесь её роль двойственна: объединяя людей одной конфессии, она зачастую разделяет людей разных верований.
Философское мировоззрение определяется как системно-теоретическое. Основным отличием философского мировоззрения от мифологии является высокая роль разума: если миф опирается на эмоции и чувства, то философия – прежде всего на логику и доказательность.
Философия – (φιλία – любовь, стремление, жажда + σοφία – мудрость → др.-греч. φιλοσοφία (дословно: любовь к мудрости)) – одна из форм мировоззрения, а также одна из форм человеческой деятельности и особый способ познания, теория или наука. Философия как дисциплина изучает наиболее общие существенные характеристики и фундаментальные принципы реальности (бытия) и познания, бытия человека, отношения человека и мира.
Философия (как особый тип общественного сознания, или мировоззрения) возникла параллельно в Древней Греции, Древней Индии и Древнем Китае в так называемое «Осевое время», откуда и распространилась впоследствии по всему миру.
Но не все люди верят в ЧУДЕСА. В связи с чем у нас есть повод поговорить о отрицание чудес
А «Чудо» немыслимо с точки зрения таких философских мировоззрений, как материализм, пантеизм, деизм.
В частности, поскольку материализм признаёт, как первопричину мира исключительно материю, явления, не имеющие причинной связи с законами материального мира, становятся противоестественными и поэтому невозможными.
В рамках пантеизма чудо также невозможно, ибо для него немыслимы явления, причина которых лежала бы вне мира (поскольку вне мира для пантеизма нет ничего).
Далее, в деизме считается, что для развития и поддержания бытия мира совершенно достаточно его собственных сил и действующих в нём законов, установленных однажды и навсегда. Тем самым становится излишним вмешательство в мировую жизнь сторонней высшей силы.
Признание чудес
Ещё одно философское мировоззрение, теизм, совершенно иначе подходит к вопросу о возможности чудес. Согласно ему, первопричина вселенной есть Существо, обладающее качествами всемогущества, премудрости и благости, в силу которой оно проявляет заботу о мире, Им созданном (промышляющее о нём). В силу такого взгляда чудеса становится не только возможными, но даже необходимыми.
В христианстве.
Согласно формулировке протоиерея Александра Шмемана, чудом является «сверхъестественное событие, явление или действие, не поддающееся рациональному объяснению, выходящее за грань законов природы», причем истинные чудеса совершаются действием Божественной благодати.
Считается, что возможны и ложные чудеса, которые либо являются проявлением сил природы (не будучи, таким образом, чудесами по существу), либо совершаются падшими духами (бесами). Ряд христианских святых, включая Макария Египетского и Иоанна Кассиана, утверждали, что дьявол способен сотворить любое чудо, кроме воскрешения из мёртвых.
Согласно христианскому вероучению, чудо требует осторожного отношения даже в самых убедительных случаях[3]. Стремление к чудесам и знамениям Христос порицал, что зафиксировано в Евангелии (Мф. 12:38—39). Подобным образом действовали и Отцы Церкви, а доверие к прорицателям, магам и целителям осуждалось ещё в Ветхом Завете (Втор. 18:10—14
Но лучше всего тема «ЧУДА» кторая укоренилась в умах роосиян раскрыта в статье взятому мною из книги «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона»:
«Чудо – объективное значение понятия Ч. определяется общим философским миросозерцанием, по преимуществу теорией причинности.
Всякого рода необычайные и необъяснимые явления сами по себе не представляют чудес и получают характер чудесного лишь при определенном способе их истолкования, причем для неверующих всегда остается возможность отрицать наличность Ч. ссылкой на неизвестные еще законы природы, галлюцинации и т. п.
Наоборот, при соответствующем миросозерцании самое обыкновенное явление жизни может приобрести значение Ч.
Такое значение, например, может получить выздоровление больного ребенка в сознании религиозной матери, если это выздоровление произошло после ее молитвы. Обыкновенно под Ч. мыслится событие, не вытекающее из законов природы или естественных человеческих сил, а обусловленное сверхъестественными силами людей или более могущественных существ.
Таким образом признание Ч. предполагает прежде всего особый вид причинного воздействия, не совпадающего с законами природы. Однако одного этого допущения недостаточно для обоснования Ч.
Можно быть индетерминистом, т. е. видеть в человеческой воле более или менее независимую от законов природы самостоятельную силу, но отрицать существование сверхъестественных действий.
Вторая посылка, необходимая для дедукции Ч., дается воззрениями супранатурализма, утверждающего вмешательство в ход простых событий сверхъестественных сил людей или других существ.
В древнегреческой философии понятие Ч., основанное главным образом на религиозных верованиях, находило себе благоприятную почву по преимуществу в мировоззрениях Гераклита, а еще более пифагорейцев, признававших непосредственное влияние богов и демонов на человеческую жизнь и установивших мистические культы героев и праотцев. Впрочем, религиозно-мистические элементы, открывавшие широкий доступ всему чудесному, присущи были в той или иной мере воззрениям большинства философов древности, начиная с Фалеса, утверждавшего, что «все полно богов», и кончая неоплатониками, пришедшими, в лице Ямвлиха и Прокла, к практической теургии. Даже трезвая мудрость Сократа не мешала ему придавать серьезное значение мантике и прислушиваться к голосу своего таинственного δαιμόνιον.
У средневековых мистиков признание чудесного вытекало непосредственно из религиозного понятия о Боге, как творце и промыслителе мира.
Вся природа сотворена Богом и есть продукт Его воли; чудесное есть лишь необычное проявление Божественной воли. Такова точка зрения на Ч. блаженного Августина. По Рейхлину («De verbo mirifico»), чудотворной силой обладают слова Св. Писания в устах того, кто всем своим существом приблизился к Богу.
Затем к религиозным обоснованиям чудесного присоединяются натурфилософские представления, открывающие чудесную взаимозависимость между движениями планет и человеческой судьбой, а также универсальное чудотворное вещество или философский камень и т. п.
Эта мистика природы получила свое наиболее яркое выражение у Агриппы Неттесгейма, в его сочинении: «De occulta philosophia». Здесь собрано все, что касается тайных наук и искусств средневековья.
В основании этой философии и магии лежит различие во всем мироздании трех областей: мира духовного, небесного и элементарного.
Мир духовный состоит из чистых духов, т. е. Бога и ангелов, небесный – из сфер неподвижных звезд и семи планет (признаваемых одухотворенными); наконец, элементарный мир образует земля со всеми своими обитателями. Высшие миры влияют на низшие.
Ангелы повинуются воле Бога и сами влияют на небесные тела, а земля непосредственно подчинена влиянию небесных светил. Носителем этого влияния высших духовных сил на элементарный мир земли является жизненный дух или quinta essentia.
Всякого рода таинственные связи в событиях земной жизни основаны на общемировой гармонии и симпатии элементов. Все великое имеет свои отзвуки в малом и ничтожном, которое поэтому может служить показателем мировых событий.
Доступные человеку магические влияния обусловлены главным образом тем принципом, что «подобное производит подобное».
Употребление в пищу животных порождает в людях свойства этих животных. Благодаря этому, думает Агриппа, можно увеличивать свою смелость, питаясь сердцами петухов
Кто носит на своем теле летучую мышь, тот не может спать.
Слова и заклинания имеют силу, поскольку они выражают природу вещей.
Так как все влияния, в конце концов, духовного порядка, то при посредстве воображения и воли можно достигнуть высокой степени могущества.
Но истинную власть над природой может получить только тот, кто возвышается к ее
первоисточнику, вполне освобождается от чувственности и достигает единения с Богом.
При посредстве этого единения можно творить всякие чудеса, исцелять больных и воскрешать мертвых.
Поэтому-то лишь благочестивые повелевают всеми элементами и могут быть названы властелинами мира.
Являясь проповедником чудесного, Агриппа был, однако, ярым противником средневековых процессов над ведьмами и однажды сам победоносно защищал на суде заключенную в тюрьму женщину, все преступление которой состояло в том, что она была признана дочерью ведьмы.
Эту же борьбу успешно продолжал его последователь, Иоганн Вир.
Аналогичное воззрение на природу имел философ-врач Теофраст Парацельс, основывавший свое врачевание на познании внутренней сущности всей природы и человека.
Вообще средневековый супранатурализм имеет свою опору главным образом в мировоззрении неоплатонизма, понимавшего всю действительность как эманацию Бога. Эмпирический мир не представляет собой, с этой точки зрения, чего-нибудь самостоятельного, но одну из ступеней Божественной природы.
Между этим миром и Богом существуют промежуточные ступени или миры высших существ.
Влияние этих высших существ на земную жизнь обнаруживается в человеческом опыте, как чудесное.
Как в древней, так и в средневековой философии понятие Ч. с большой легкостью вводилось в круг религиозно-философских воззрений, не встречая никаких противоречий ни со стороны гносеологических, ни со стороны метафизических теорий того времени.
Только в новой философии, на почве все более и более выясняющейся общей закономерности явлений природы, понятие Ч. встречает решительный протест не только со стороны материалистических мировоззрений, но и таких философов, которые являются далеко не чуждыми религиозной точке зрения.
Спиноза в своем теолого-политическом трактате подвергает понятие Ч. решительной критике. Бог и природа не представляют двух нумерически различных сущностей, но одно и то же бытие (Deus sive natura).
Сущность и провидение Бога гораздо лучше познаются в закономерном ходе природы, чем в предполагаемых чудесах.
Мыслить Бога нарушающим законы природы – значит находить в нем противоречие.
Все совершается по неизменным законам природы, и если что-либо представляется людям нарушением этих законов, то это зависит лишь от человеческого неведения истинной связи действующих причин.
В переписке с Ольденбургом Спиноза с еще большей решительностью настаивает на необходимости объяснять все явления естественными причинами и прямо отождествляет понятие Ч. и неведения.
Лейбниц, связанный своей гипотезой предустановленной гармонии, мог допускать Ч. лишь на словах; признаваемые им чудеса оказываются неизбежно вытекающими из предшествующих событий, т. е. заранее предопределенными в развитии мира. Чудеса, утверждает Лейбниц, точно так же входят в порядок вещей, как и естественные действия, и отличаются от последних только своей необычностью.
Единственным Ч. в строгом смысле слова является у Лейбница сам факт предустановленной гармонии – факт, имеющий свое основание исключительно в свободной воле Бога.
Еще более решительные возражения против Ч. предоставлены со стороны эмпиризма.
Эмпиризм признает законы природы всеобщими и необходимыми нормами в последовательности явлений, ввиду их постоянного подтверждения опытом как общечеловеческим, так и специально научным.
Вся совокупность опыта ведет к заключению, что всякая причинная связь имеет закономерный характер, т. е. может быть подведена под какое-нибудь правило, имеющее самостоятельное значение или выводимое из другого, более общего правила.
Таким образом всякое следование явлений в порядке времени подчинено тем или иным общим правилам или, что-то же, закону причинности.
Это убеждение признается в эмпиризме обладающим высшей степенью вероятности и получающим значение познавательного закона лишь при помощи психологического фактора привычки.
Поэтому Ч., как нарушение закономерного хода природы, не является с точки зрения эмпиризма чем-то абсолютно немыслимым и невозможным; но так как закономерность причинной связи имеет за себя весь объем научно-проверенного опыта, чудесные же события еще никогда не были констатированы с той несомненностью, которая исключала бы всякую возможность естественного объяснения, то их вероятность сводится почти к нулю.
Классическим выразителем эмпирической критики понятия Ч. является Юм, посвятивший вопросу о Ч. целую главу своего «Исследования о человеческом разуме». К решительным противникам чудесного следует отнести также Канта, осмеявшего в своих «Грезах духовидца» видения Сведенборга.
Куно-Фишер не без основания отвергает довольно распространенное мнение, будто бы Кант, в письме к Шарлотте фон Кнохблох, признал фактическую достоверность некоторых ясновидений Сведенборга, например, засвидетельствованный весьма многими очевидцами случай созерцания Сведенборгом, находившимся в Гетеборге, пожара, разыгравшегося в Стокгольме.
Действительно, Кант, излагая в упомянутом письме сообщенные ему одним англичанином рассказы про Сведенборга, назвал их заслуживающими доверия; но, вполне доверяя своему корреспонденту и очевидцам передаваемых событий, Кант был далек от того, чтобы истолковывать эти события как чудеса.
Вообще он воздерживался от обсуждения сообщенных ему фактов, находя, что наблюдение и исследование такого рода явлений требует не только правдивых, но и научно подготовленных людей. Свое вполне отрицательное отношение к Сведенборгу он проявил лишь, прочтя его «Arcana cœlesta», послужившие поводом к изданию «Грез духовидца».
В этом сочинении, относящемся к переходному периоду философского развития Канта, критика духовидения отличается больше остроумием, чем логической силой.
Кант готов признать бытие духовных существ, но видит непримиримое противоречие в предположении их пространственного обнаружения в чувственно воспринимаемых формах.
Если дух обнаруживается в материальных явлениях, то он уже не дух, а уже нечто материальное. Этот метафизический аргумент Канта опирается на предположение абсолютного различия между духом и материей.
Однако, это предположение далеко не составляет необходимой предпосылки теории духовидения и прямо опровергается примером человеческого существа, обнаруживающегося и духовно, и материально. Разница лишь в способе материализации духовного, а не в самом принципе их возможного взаимодействия.
Впрочем, Кант отвергает духовидение и по чисто гносеологическим соображениям. Мы можем, думает он, доверять только тому опыту, который общ всем людям; поэтому духовидение, представляя собой явление исключительно индивидуальное, есть не что иное, как сон наяву, т. е. греза на фоне объективной действительности.
Выставляя критерием действительности повторность и всеобщность опыта, Кант в сущности повторяет здесь эмпирический аргумент, придавая ему, однако, не соответствующую духу эмпиризма категоричность.
Иное обоснование неизменности естественного хода природы дается Кантом в его критической философии. Причинность, т. е. неизменное правило следования последующего за предыдущим, является здесь априорным принципом рассудка, предваряющим всякий опыт и его обусловливающим.
Мир не может мыслиться иначе как подчиненным неизменным правилам последовательности, выражающимся в законах природы. И законы эти оказываются у Канта уже не психологическим возведением чрезвычайной вероятности до степени необходимости, как это было в эмпиризме, но логически безусловными нормами человеческого опыта и познания.
Поэтому нарушение их не только весьма маловероятно, как в эмпиризме, но даже логически немыслимо. Так как Ч. предполагает нарушение естественной закономерности явлений, что было бы, с точки зрения Канта, нарушением и закона причинности, то оно и должно быть отрицаемо, как нечто абсолютно немыслимое и невозможное, по крайней мере в мире феноменов.
Что же касается вещей в себе или ноуменов, то хотя некоторые примыкавшие к критицизму представители старотюбингенской школы (Шторр, Флатт, Зюскинд, Тифтрунк) и находили возможным относить понятие Ч., подобно понятию свободы, к миру ноуменов, однако такое отнесение едва ли может быть допущено без противоречия основным положениям критицизма. Ч. может мыслиться лишь как определенное явление в порядке времени, понятие же вещи в себе исключает все конкретное и подлежащее форме времени.
Отнесение чуда в сферу умопостигаемого мира вещей в себе заставляло бы мыслить феноменалистически сами ноумены, т. е. впадать в ту ошибку, против которой главным образом и боролся Кант.
Если же, соблюдая строгость понятия ноумена, мыслить Ч. строго абстрактно, как чистое отрицание закономерности, то оно в сущности должно превратиться в совершенно бессодержательное понятие, не имеющее никакого значения ни для религии, ни для человеческого сознания.
Вообще чудесное, как вещь в себе, есть, по Канту, нечто абсолютно не представимое и отрицающее всякое конкретное историческое явление. Весьма естественно, поэтому, что сам Кант в своей философии религии относится к чудесам вполне отрицательно.
Главное сочинение Канта, посвященное этому предмету: «Религия, рассматриваемая исключительно в границах разума», конструирует религиозные идеи на почве одной только морали, исходя из требований практического разума.
Религия Канта есть нравственное богословие (этико-теология), устраняющее историческое содержание религии или придающее ему исключительно символическое значение. Весьма трудно согласиться с дю Прелем, истолковывающим мнения Канта в пользу признания оккультических явлений.
Если во многих случаях осторожные выражения Канта как будто оставляют возможность для каких-то допущений, то эти допущения категорически устраняются основными принципами его критической философии, исключающей какие бы то ни было перерывы в закономерной причинной связи и устанавливающей сверхчувственный ноумен как абсолютно абстрактное и лишь пограничное понятие. В духе Канта разрешает проблему чудесного и Шлейермахер.
Если для Канта религиозные идеи возникают на почве сознания долга, то у Шлейермахера базисом тех же идей является чувство; и только безусловно требуемое чувством получает в его глазах объективное значение.
Но из религиозного интереса, утверждает Шлейермахер, никогда не может возникнуть необходимость понимать явления так, чтобы их зависимость от Бога освобождала их от влияния общей закономерности природы. Обе эти зависимости, по мнению Шлейермахера, совершенно совпадают.
Поэтому Ч. является для него лишь религиозным термином для обозначения события, почему-либо возбудившего религиозный интерес и внимание.
С точки зрения Фихте и Гегеля вера в чудеса не только не требуется религиозным благочестием, но даже вредит ему и вообще не соответствует возвышенному характеру духовной религии. Только в духе его разумности и свободы следует видеть сверхъестественное, а не в явлениях чувственного мира.
Вполне отрицательное отношение к Ч. обнаруживают также материалистические и позитивистские системы новейшей философии.
Всеми этими учениями вся познаваемая действительность сводится к связи материальных или психических феноменов.
При этом действующими силами в мировом процессе признаются лишь элементы той или иной категории, сменяющие друг друга не свободно, но с необходимой закономерностью.
На почве такой механики элементарных сил нет места не только понятию чуда, но даже менее притязательной идее свободной воли.
Весьма сильным и остроумным защитником некоторых видов чудесного выступил Шопенгауэр, объясняющий явления ясновидения и духовидения в связи со своей теорией сна.
Сущность этого объяснения сводится к признанию всего того, что представляется человеческому сознанию как объективно действительное, непосредственным продуктом его внутренней организации, а именно мозга [Необходимо иметь в виду, что под мозгом и вообще под человеческой организацией Шопенгауэр понимает не комплекс материальных элементов, а известную форму проявления воли.].
Органы чувств представляют лишь промежуточную и далеко не необходимую инстанцию для воспроизведения правдивых и соответствующих событиям внешнего мира чувственных образов. Кроме этих внешних стимулов чувственного мира, Шопенгауэр предполагает существование особого внутреннего «органа сновидений», обуславливающего построение снов.
При исключительно благоприятных условиях события внешнего мира, путем весьма тонких и неуловимых влияний, могут непосредственно действовать на этот внутренний аппарат человеческого сознания и создавать в нем вещие образы.
То, что эти образы во многих случаях относятся к будущему, объясняется Шопенгауэром феноменальностью времени. Для вещи в себе, т. е. для воли, лежащей в основе всего индивидуального, нет ни прошедшего, ни будущего, а потому для нее всякое событие может быть одинаково познано как до, так и после совершения его, в области феноменов.
Влияние внешнего мира на реальную основу человеческого сознания совершается безвременно; лишь вступая в область чувств и бодрствующего интеллекта, это влияние выражается в формах времени и пространства.
Животный магнетизм, симпатическое лечение, второе зрение, духовидение и видения всякого рода – все это, по Шопенгауэру, родственные явления, ветви одного ствола, дающие верное и неопровержимое свидетельство о связи существ, основанной на порядке вещей совершенно другого рода, чем порядок природы. Этот последний зиждется на законах времени, пространства и причинности, тогда как первый есть порядок глубже лежащий, более первоначальный и непосредственный, а потому от него и не зависимый. Из новейших теорий чудесного интересна «философия мистики» дю Преля, примыкающая во многих пунктах к точке зрения Шопенгауэра.
Дю Прель различает в человеческой природе чувственного и трансцендентального субъекта. Первый подчинен законам чувственной природы, второй обладает способностью интуитивного созерцания вещей.
Оба эти субъекта или сознания находятся, по дю Прелю, в известные рода антагонизме. Трансцендентальное сознание при обыкновенных условиях совершенно заглушается чувственным, подобно тому как свет звезды погашается светом солнца.
Но как, несмотря на присутствие солнца, свет звезды все-таки реально существует, так точно существует в нас и трансцендентальное сознание и неприметно влияет на всю нашу жизнь. Его деятельность, при ослаблении чувственного сознания, может становиться отчетливее и интенсивнее.
Вся практическая мистика зиждется именно на этой деятельности трансцендентального субъекта.
Нельзя не признать, что вопрос о возможности чудесного сравнительно с другими философскими проблемами находится до настоящего времени в совершенно неразработанном состоянии. «Системные» философы касались его больше мимоходом и лишь в редких случаях делали предметом более или менее обстоятельного обсуждения. И если такие мыслители, как Шопенгауэр или Гартман, довольно подробно обсуждали этот вопрос с точки зрения своих систем, то они, во всяком случае, ставили проблему Ч. далеко не во всем ее объеме, а ограничивались лишь некоторыми видами чудесного, касающимися духовидения и явлений спиритизма.
С другой стороны, теории, развиваемые представителями оккультизма, спиритизма и других учений супранатуралистического характера, никогда не имели под собой достаточно твердой гносеологической и метафизической почвы и представляли, в общем, весьма неустойчивые построения, основанные на сбивчивых и до конца не продуманных понятиях. Между тем проблема Ч. не может получить философского разрешения независимо от исследования основных положений гносеологии и метафизики и необходимо предполагает то или иное систематически обоснованное миросозерцание.
Без такого миросозерцания как признание чудес, так и их отрицание является выражением чистой веры или только привычных и излюбленных мнений, а не разумного убеждения.
При философском обосновании понятия Ч. приходится считаться с тремя основными трудностями, обусловливающими все главные аргументы pro и contra.
Первым и главным камнем преткновения является понятие причинности, в наиболее установившемся и особенно характерном для позитивной философии смысле, т. е. в смысле необходимого следования явлений во времени.
При таком взгляде на причинность понятия законов природы и причинной связи оказываются вполне совпадающими в своем объеме или, иначе говоря, причинность является лишь общей формулой всех конкретных законосообразностей в явлениях природы.
С этой точки зрения положение: «нет явления без причины» равносильно утверждению, что возникновение всякого явления подчинено известному правилу или, что-то же, закону природы.
При этом под законами природы разумеются все самостоятельные, т. е. не сводимые друг на друга, закономерности, например, закон тяготения или закон соединения кислорода и водорода в воду.
Очевидно, что такое понятие причинности вполне исключает возможность чудес; ведь никто не станет считать чудом то, что совершается на основании одних только законов природы; в таком случае можно было бы видеть чудеса в сообщениях по телефону.
Вообще, по отношению к приведенному понятию причинности вопрос о Ч. находится в таком же точно положении, как вопрос о свободе воли; и поскольку признание свободы воли не находит в этом пункте действительно непреодолимого препятствия, постольку исчезает затруднение и для обоснования чудесного.
В действительности затруднение может оказаться совершенно фиктивным, если показать несостоятельность понятия причинности, как закономерного следования. А несостоятельность этого понятия, скорее всего, может быть обнаружена на явлениях внутреннего опыта.
В самом деле, никто никогда не доказал полной закономерности человеческого сознания. О сведении всех процессов сознания к законам природы говорилось и говорится очень много, но фактически это сведение оставалось всегда не более как pium desiderium механического миросозерцания.
Вообще разложение высших форм и процессов бытия на низшие и элементарные: явлений жизни – на законы химии и физики, а этих последних – на законы механики, столь категорически утверждаемое многими исследователями, никогда, в сущности, не доводилось до конца.
Представители этого воззрения обыкновенно ограничивались указанием обусловленности высших форм низшими, сведением некоторых свойств высшего порядка на соотношение элементарных сил и такую зависимость считали доказательством всеобщего господства элементарных сил – и относящихся к ним законов.
Между тем, из того, что произвольное поднятие руки зависит от определенного молекулярного строения и состояния нервных центров и мышечных волокон, никак не следует, что дело ограничивается только этой обусловленностью и что акт человеческой воли, как таковой, не играет здесь никакой роли, но лишь иллюзорно принимается за действующую причину.
Убеждение в абсолютном господстве элементарных закономерностей основано на том предположении, что реальными единицами мира можно признать только абсолютно элементарные сущности, обозначаемые понятиями атомов, центров сил и т. п. (независимо от того, понимать ли их материалистически, динамически, спиритуалистически или даже агностически).
