Read the book: «Солдаты Сумерек», page 3
Глава 3
Все же друзья решили вернуться к проселку. Ведь это было единственное известное им здесь людное место. Крестьяне (или кто они там были на самом деле?) сновали по дороге довольно часто, отчего мальчишки не решились сразу подходить близко. Вскоре кто-то из прохожих заметил коня, и с тракта донеслись громкие встревоженные крики. Пришлось вновь спешно удаляться вглубь чащи.
– Блин, и здесь свои сложности! – огорченно сплюнул Зубров.
– Тебе не кажется, что идея с разбоем вообще туфтовая? – мрачно спросил Владимир.
– Это почему?
– А ты в школе хоть раз у младшеклассников деньги отбирал?
– Не-ет… А это-то здесь при чем? – искренне удивился Николай.
– Притом. Если нет склонности к преступной жизни, так и не получится ничего.
Зубров промолчал, понимая, что приятель опять оказался прав. При всем заманчивом антураже Робин Гуда, вживую зарубить кого бы то ни было вот этим самым настоящим мечом Зубров, пожалуй, не смог бы. Перед глазами всё ещё стояли окровавленные покойники с лесной поляны.
– Ну и чем заняться предлагаешь? Милостыню просить? Или в батраки наняться?
– А хотя бы!
– Так мы же языка не знаем.
Теперь замолчал Феоктистов. Потом вздохнул:
– Слушай, а ведь если здесь, действительно, средневековье, так нас еще и повесить могут. Или, там, на костре сжечь. Живьём.
– Это за что же, интересно?
– Да мало ли за что! Здесь инквизиция знаешь, как свирепствует? Чуть что не так – сразу на костер. А «докопаться» можно и до столба. У тебя, вон, одежда непонятная какая-то, говоришь фиг знает на каком языке. Да и вообще – откуда ты, такой красивый, здесь взялся?
Ответа не последовало. Зубров молча осмотрел свои потрепанные джинсы и теплую фланелевую рубашку. Затем зачем-то проверил содержимое карманов и грустно вздохнул.
– Ладно! Мы в лесу или где? Пошли ягод, что ли, или грибов каких поищем.
* * *
До самого вечера друзья наугад бродили по сырому, местами сильно заболоченному лесу. Пытались отыскать хоть что-то съедобное. В более сухих местах деревья стояли мощные, кряжистые. Их стволы снизу обтягивали зелёно-коричневые шубы живого мха, а нижние ветки, как своеобразные лианы, оплетали нити и плёнки засохших лишайников. Сквозь повсеместные буреломы лезли к солнцу частые прутья молодого подроста. Так что продираться через заросшую и захламлённую чащобу было весьма проблематично. В болотистых местах лес стоял более хлипкий и редкий, как правило – с перекрученными уродливыми стволами. Но туда лезть вообще не хотелось.
Не смотря на обилие сырости, грибы не попадались. Чем всё время заставляли вспомнить анекдот про Штирлица, который сказал «Видать, не сезон!» и зашвырнул корзинку в сугроб. Лишь на закате мальчишкам удалось найти на одной из сухих полянок немного лесной земляники, которая только начинала спеть. От голода Зубров даже вспомнил, что можно есть молодые побеги папоротника. Ими друзья, уже в сумерках, и набили жадно заявлявшие о себе желудки. Спать легли на голой земле, устланной охапками того же растения. В итоге замерзли, не выспались и проснулись с ломотой во всём теле. А в довершение бед, очевидно от папоротника, обоих прошиб сильнейший понос. Лишь трофейному коню все было нипочем. Спал он стоя. Наверняка при этом не замерз. А с утра пораньше, с видимым удовольствием, принялся хрупать сочную траву.
– Нет, Коль, на траве мы долго не протянем. Мы же не лошади!
– А где ты мясо возьмешь? – злой Зубров страдальчески держался за многократно злодейски опорожненный живот.
– Да, хотя бы, вон! – Феоктистов указал на ближайшее дерево, в кроне которого деловито сновали и перепархивали какие-то чёрные птицы. Не то скворцы, не то дрозды, кто их разберёт. Вообще, присмотревшись, друзья поняли, что этот лес буквально кишел жизнью. Птиц было много, они то и дело попадались на глаза. Пару раз на край поляны выходили групы мелких светло-коричневых оленей. Ночью кто-то красноречиво хрюкал неподалеку. Наверняка, кабаны. Да и разных следов на земле попадалось множество.
Зубров явно заинтересовался:
– Слушай, а чем охотиться будем? Тут рогатку бы в самый раз. Но не из трусов же резинку выдергивать! Из такой рогатки не сделать. Да и на лук не пойдет.
– Смотри как их тут много. Может, просто камнями попробуем посшибать?
– Ну, давай!
На дне прозрачного лесного ручья, из которого ребята пили весь прошлый день, им удалось отыскать несколько крупных окатышей гальки. Ими и попробовали поохотиться. Птицы подпускали людей достаточно близко, но от камней раз за разом уворачивались. Настырные мальчишки, полностью вымотавшись бесцельными бросками, некоторое время отдыхали, но потом вновь выбирали дерево с птичьей стаей. В конце концов, более меткому Николаю повезло. Он подшиб какого-то зазевавшегося пернатого. Тот сверзился с дерева, но тут же попробовал снова взлететь. Оба приятеля бросились на ускользающую добычу и безжалостно добили ударами плоских сторон мечей. Азартно порыкивая, тут же ощипали. И лишь держа в руке тощую тушку, напоминавшую сдохшего от голода цыпленка, Феоктистов спросил:
– А жарить-то на чём будем?
Остаток дня провели, безуспешно пытаясь добыть огонь трением. В результате лишь стерли себе руки до кровавых мозолей.
– Блин, так птица вообще протухнет! – в сердцах ругнулся Николай. – Давай, хоть выпотрошим, да на солнце подсушим.
Несчастную тушку разделали. При этом не брезгливый Феоктистов, к тому же доведенный голодом до отчаяния, откусил и прожевал кусок сырого птичьего мяса.
– Фигня, конечно. Но если завтра ничего не придумаем – можно будет и сырой слопать.
Назавтра они ничего не придумали. Кроме того, что можно было попробовать половить рыбу в ручье. Подкрепились сырой птицей и занялись плетением «мордушек». Благо ива по обеим берегам росла в изобилии. К сожалению, у них не было при себе ничего железного, из чего можно было сообразить крючок для удочки. Поэтому пришлось ограничиться рыбными ловушками. Этот день они вообще ничего не ели.
Следующий оказался чуть более продуктивным – Зубров подбил еще одного дрозда, а Феоктистов, регулярно проверявший ловушки в ручье, добыл трёх рыб. Птицу слопали сырой, а рыбу почистили и повесили на ветках сушиться. День был достаточно жаркий, поэтому к вечеру от неё уже ощутимо запахло сохнущим рыбьим жиром. За эти дни друзья сделали себе на берегу шалаш, который покрыли плотным слоем папоротника. Внутрь накидали двадцатисантиметровый слой мелких сухих веток и сухой травы. На такой «подушке» спать было хоть и холодновато, но уже не так тяжело, как на голой земле.
Очевидно, именно запах их и подвел. Уже в сумерках из зарослей неподалеку от шалаша вышел крупный серый зверь. Зубров первый заметил пришельца:
– О, блин! Смотри, овчарка.
«Овчарка» зарычала и недвусмысленно обнажила клыки.
– А ну пошёл на фиг отсюда!!! – замахнулся Колька. – Пошёл!
Именно отсутствие страха и спасло его от немедленного нападения. Феоктистов с мечом в руке встал рядом:
– Какая, на фиг, овчарка! Это волк, Коля! Он хочет отнять нашу рыбу!
– Ах ты, тварь! – животная ярость зверя, отстаивающего добычу, охватила Зуброва. Он так же схватил меч. Не сговариваясь, чувствуя одно и тоже, друзья бросились на наглого разбойника, имея для драки лишь по одному, но зато длинному и острому железному зубу. Волк, как и все его собратья, очень чуткий к душевному состоянию оппонентов, сразу определил, что решительно ломанувшиеся существа суть такие же хищники, как и он. А посему, скорее убьют, чем позволят съесть хотя бы кусочек своей добычи. Тем более – их двое, а он пока один! Поэтому зверь, с чувством выполненного долга, уклонился от схватки и побежал пытать счастья в другом месте.
Только через несколько минут до друзей дошел запоздалый страх. Это ведь был настоящий волк, прирожденный убийца. И то, что его удалось отогнать, ещё ни о чем не говорило. Что, например, мешает вернуться со всей стаей? Тогда никакие мечи не помогут. С особой остротой пришло ощущение, что они были совершенно одни в этом чужом и враждебном лесу. И никакой от него защиты. Даже обыкновенного огня.
– Что-то дичаем мы с тобой, дружище. Эдак, скоро и сами в волков превратимся, – полушутливо заявил Феоктистов.
– Вот уж хрена! Ты как хочешь, а я завтра же набью морду первому попавшемуся буржую. Что бы не жировал у себя, когда живых людей волки сожрать хотят. И хотя бы спички какие и еду нормальную у него отниму. Он-то себе еще наэксплуатирует!
– Это ты дело говоришь. Спичек-то здесь, наверное, ещё не придумали. Но вот огниво какое, или чем они тут огонь добывают, у местных богатеев при себе наверняка имеется.
– Я же тебе сразу говорил, что надо было как Робин Гуду действовать! Нет, надо почти неделю голодать, да ещё чтобы самих чуть волки не сожрали!
На этот раз возразить Феоктистову было нечего.
* * *
Наутро было решено одному выдвинуться поближе к тракту, а второму с конем идти в глубине чащи, пока не будет найдено удобное место для засады. Зубров взял под уздцы их транспортное средство, а Феоктистов прокрался ближе к проселку. Некоторое время шли параллельно ему, пока не наткнулись на место, где кусты подступали особенно близко. Быстренько привязали коня, соорудили незамысловатые схроны и затаились.
В тени было прохладно, и из леса начали целыми роями налетать комары. Сначала, боясь себя выдать, мальчишки их почти не прогоняли. Но вскоре укусы стали вообще нестерпимы. К тому же звенящая туча привлекала внимание прохожих. Они, как правило, поудобнее перехватывали свои посохи и лопаты и поспешно проходили странное место. Пришлось вернуться в лес, надрать по огромному вороху папоротников и почти полностью закопаться. Этим мальчишки ещё более замаскировали свои схроны.
Комары мало-помалу успокоились. Но ребят начала донимать мысль о том, что они собирались совершить самое настоящее преступление. От этого тело прошивала мелкая неприятная дрожь, сердце часто и гулко ухало, а руки всё время потели. Оба невольно стискивали деревянные рукояти мечей, пытаясь придать себе смелости. Увы, огромные мускулы некоторых проходящих мимо крестьян заставляли серьезно задуматься. К тому же, за полчаса ожидания, по дороге не проследовало ни одного богача. Улучив момент, когда тракт практически опустел, Владимир сдавленно проговорил из своей кучи:
– Слушай, ну его на фиг, этот разбой! Давай чем-нибудь другим займемся.
– Давай! – согласился Николай. Но именно в этот момент из-за поворота показался верховой воин. Он был в белой полотняной накидке-балахоне с каким-то рисунком на груди. Голову закрывал кольчужный подшлемник. Стальной цилиндрический шлем с «Т» -образной прорезью красовался на луке седла. На перевязи висел длинный прямой меч. Почти достигшая поворота одинокая повозка поспешила уступить путь всаднику. Но у того, похоже, возникли иные намерения. Вороной конь направился прямо к крестьянам. Судя по тому, что седло под воином заметно «штормило», всадник был не совсем трезв. Может, этим всё и объяснялось?
Жеребец почти наехал на склонившихся в глубоком поклоне бородатого мужчину и стройную русоволосую девушку. Да так, что притаившиеся в сотне метров ребята непроизвольно ахнули. Всадник, пошатываясь, слез с коня. Коротко, без замаха, ударил кулаком в кожаной краге в голову простолюдина. Тот упал. А едва начал подниматься, получил мощный пинок.
– За что он его так? – побелев от ярости, прошептал Зубров.
– Иди, спроси.
– Ну, блин! Я этому буржую башку на фиг отрублю!
– Тише ты! Пусть ближе подъедет.
Ненависть к «эксплуататорам трудового народа», недавно бывшая лишь элементом их военно-исторических игр, вдруг ощутимо колыхнулась в душах друзей. Каждый новый удар воина отзывался вспышками слепой, щенячьей ненависти, наполнял мальчишек горячей, пульсирующей злобой. В ней было сразу всё: тоскливая голодная боль, жуткий животный страх смерти, сострадание к избиваемым «рабоче-крестьянам» (особенно к миловидной девушке), горечь унижения от ударов, в своё время полученных от приблатнённых хозяев школ – членов «шобл» второгодников. А главное, осознание, что теперь они могут всё изменить. Исправить. Ведь у них есть оружие!!!
– Мы не сможем его убить. Он весь в кольчуге! – свистящий шепот Зуброва был полон злого отчаяния.
– Ничего, Колек! В Гражданскую танки захватывали без гранат и пушек, а тут всего-навсего какая-то пародия на рыцаря. К тому же, небронированная. Справимся.
– Как?
Володька почувствовал себя персонажем одной из игр-«фантастик», где их героям частенько приходилось решать подобные задачи. Правда, с игрушечными автоматами и бластерами.
– Хитростью. Я выскочу перед ним на дорогу и отвлеку на себя. А ты в это время подкрадешься сзади и рубанешь по шее. Только бей изо всех сил. Всё, тихо!
«Буржуй» тем временем порылся в повозке и, не найдя ничего интересного, повернулся к поднимающей крестьянина девушке. Хозяйским жестом схватил за длинные волосы, рывком поставил на ноги. Крестьянка громко вскрикнула: «Ма-а-а-ма!!!»
Этого Феоктистов не выдержал. Знакомый крик буквально выбросил его из схрона. С мечом наперевес он помчался на помощь. Воин тут же отреагировал – оттолкнул девушку и плавным, быстрым движением надел шлем. И селянин, и его спутница воспользовались моментом и опрометью бросились в лес. Подальше от жестоких сложностей жизни.
Первоначально Володька собирался дождаться момента, когда «буржуй» поравнялся бы с их засадой. Там он планировал выскочить на дорогу и свалить верхового на другую сторону жеребца. Вдвоём с Колей они должны были расправиться с упавшим… Но получилось так, что теперь он сам спереди подбегал к средневековому воину. Причем, уже изготовившемуся к бою. В отличие от горе-разбойника, под матерчатым балахоном тот был защищен длинной стальной кольчугой. Так что, похоже, и первоначальный план не имел шансов на успех… Кольчужник молниеносным движением выхватил свой меч. Подпустив мальчишку ближе, изящным взмахом выбил его клинок и что-то спросил. Причем, почти понятно. Что-то вроде:
– Ты иже еси?
В этот момент, с бешеным воплем, Зубров так же выскочил из схрона и кинулся на подмогу. Воин, словно не ощущая обтягивавшего его металла, резко развернулся. Сверкающее лезвие свистнуло в воздухе, и страшной силы удар обрушился на щит второго подростка. Клинок, по приданной траектории полетел дальше, верхняя половина защиты Николая в одну сторону, нижняя в другую, а тело назад, на обочину. Володька яростно вскрикнул. Время вдруг для него словно ускорилось, растянув краткие мгновения в долгие секунды. При этом мир, почему-то, стал чёрно-белым. Чётко, как на замедленной съёмке, летел вперед головой оглушённый Зубров, плавно вращались в воздухе куски щита, а кольчужник продолжал медленно разворачиваться. При этом движения и рефлексы самого Феоктистова оставались прежними. Его меч лежал метрах в трех от схватки. Слишком далеко! Зато совсем рядом, на поясе у врага, красовался длинный узкий кинжал в ножнах. Феоктистов метнулся вперёд. Почти обнял железную громаду соперника, выхватил его оружие и с силой ударил куда-то под шлем-ведро, чуть выше кольчуги. Почувствовал мягкое, попробовал освободить клинок… И время вновь пошло обычным порядком.
Сильнейший удар обрушился на его голову, и сознание на мгновение померкло. С трудом до Феоктистова дошло, что он лежит в дорожной пыли. Левый глаз ослеп, а по щеке текла горячая струя крови. Воин коротко взмахнул мечом, но практически в последний момент Володька успел подставить щит. От мощного удара во все стороны полетели деревянные и металлические осколки. Инерция «отсушила» руку и прошла в живот. Во рту разлилась горечь выбитой желчи.
«Жить, жить, жить!!!» – заметалась в голове заполошная мысль. Остатками разбитой защиты горе-разбойнику удалось ещё раз спасти себя от рассечения на две части, но этот удар окончательно сломил его сопротивление. Он был уже не в силах поднять руки. Впрочем, нанесенная им рана тоже оказалась серьёзной. Уже весь балахон на груди кольчужника был залит кровью, вытекавшей из-под шлема. Воин шатался всё сильнее и уже с трудом поднимал меч. Неожиданно, вместо очередного замаха, он перехватил оружие клинком вниз и с силой воткнул в тело мальчишки. Тот лишь коротко всхрипнул. Боли он не почувствовал. Но острый жар выбил сноп слёз из уцелевшего глаза.
«Неужели, это конец?!» – мелькнула яркая, пронзительная мысль.
Вместе с потоками крови быстро утекало сознание. Впрочем, Феоктистов ещё успел рассмотреть, как сзади к воину приблизился бледный, шатающийся Николай. Клинок он сжимал двумя руками. Подросток замахнулся, но враг почувствовал новую опасность. Резко развернувшись, отмахнулся от неумелого рубящего удара. Словно поставил блок каратэ обтянутым кольчугой предплечьем. А затем проткнул мечом и Зуброва. Последнее, что слышал Феоктистов, был пронзительный крик друга.
* * *
Сначала была боль. Она накатывала волнами и приходила яркими вспышками. Грызла тело стальными зубами и превращалась в море из пылающих углей. И всё реже прерывалась черными провалами беспамятства. В один из таких моментов Феоктистову показалось, что он подошел к какой-то двери. Даже скорее огромному круглому люку, как на подводных лодках. За ним, он точно знал, должны были закончиться его боль и страдания. Но кто-то большой и невидимый во мраке безжалостно отшвырнул его прочь. «Тебе ещё рано!!!»
А потом он увидел глаза. Зеленые кошачьи глаза на уродливом человеческом личике, увенчанном парой маленьких рожек. Чёртик жадно смотрел на Володьку и, почему-то, лизал его лицо длинным гадким языком. Лишь через несколько секунд до мальчишки дошло, что это был не чёртик, и даже не кошка, а маленькая чёрная собачка. Которая тщательно, словно щенка, вылизывала его. Вообще-то, пёсик был довольно мерзкий, и Феоктистов испытал огромное облегчение, когда тот, наконец, спрыгнул. Он очень отчетливо помнил бой, и то, как его убивал воин в кольчуге. Откуда же взялась собачка?
Вокруг стоял полумрак. Совсем низко, в каких-то полутора метрах над ним, нависала двускатная крыша из потемневших стропил и грубого, похожего на кору, кровельного материала. Вместо потолка шли параллельные ряды тонких жердей, на которых были развешаны венички сушёной травы, пучки корешков и ещё что-то, напоминавшее мелкие экспонаты из кабинета биологии. Пахло сеном и химией. У Володьки видели оба глаза.
Слева раздалось торопливое хлюпанье. Феоктистов с трудом повернул голову, и увидел знакомую неприятную собачку, которая старательно вылизывала лицо Зуброва. Оба мальчишки, совершенно обнаженные, если не считать своеобразных бинтов из грязных окровавленных тряпок, лежали на деревянном топчане. Здесь же, в головах и по бокам, что-то горело в трех глиняных плошках, распространяя сладковатую вонь и чёрную копоть. Но самое главное, в комнате находился ещё один человек! Чумазая древняя старуха, что-то заунывно бормотавшая и напевавшая себе под нос. Причем, в правой руке она держала острый кованый нож с чёрной рукояткой, а в левой – большую шевелящуюся жабу. Этим омерзительным земноводным старуха, словно мочалкой, растирала ноги Зуброва. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы связать свое воскрешение с появлением этой Бабы-Яги и её забытыми способами медицины.
Наконец, Коля жалобно застонал. Собачка спрыгнула с топчана, а старуха одним взмахом ножа снесла жабе голову и небрежно отшвырнула тело куда-то в сторону. Как оказалось, прямо в огонь небольшого очага. Или камина. А потом преспокойно достала ещё одну плошку и поднесла к губам Феоктистова. Не доверять действиям этой Бабы-Яги было уже глупо, и он послушно отпил тёплой солоноватой жидкости. Пока приступ тошноты не оттолкнул губ от чашки. Было такое ощущение, что ему дали попить свежей крови. Во всяком случае, характерный тошнотворно-сладкий запах просто шибанул в ноздри. Силы вновь начали испаряться, и мальчишка соскользнул в сон.
Следующее пробуждение было более приятным. Пахло мясным бульоном. Гости из будущего по-прежнему лежали на топчане, разве что были ещё и прикрыты какой-то грубой рогожей. А давешняя миловидная старушенция сидела у очага и помешивала супчик, как раз и распространявший восхитительный аромат. Увидев, что мальчишки проснулись, что-то спросила. Язык был явно славянский. Что-то вроде польского или болгарского. Но смысла обращения они не поняли. Тем более что в школе Феоктистов изучал немецкий (из которого понимал разве что «ауфвидерзеен» и «Гитлер капут»), а Зубров – английский (с примерно равным объемом познаний).
Наконец, хозяйка поняла, что толку от мальчишек не добиться. Единственное, что они смогли разобрать из её долгого монолога, было имя спасительницы – Линде. Сама старушка так же повторила их имена почти без акцента: «Коля» и «Володя». После чего накормила горячей похлебкой с большими кусками жёсткого, недоваренного мяса. С голодухи оно показалось волшебной пищей древних богов. Когда ребята наелись, хозяйка, помогая малопонятной речи красноречивыми жестами, показала, что пора выходить из избушки. С огромными мучениями друзья сползли с топчана и, держась друг за друга, побрели к двери.
– Наше счастье, что голодные в драку полезли! – ободряюще сказал Феоктистов.
– Это еще почему?
– Да я слышал, что если на войне кто-то получал рану в живот на полный желудок, то спасти его было уже невозможно. А вот если на пустой – лечили.
Снаружи оказалось, что жилище приветливой бабушки не имело куриных ножек. Но в целом здорово соответствовало типажу – было старенькое, низенькое, заросшее мхом по самую крышу. Да и стояло в середине густого лиственного леса. Двор был небольшой, без огорода, но с большим курятником и несколькими сараями. В одном перетаптывались две лошади. Обычная гнедая и здоровенный жеребец вороной масти.
– Ба! Да это же наши кони! – воскликнул Николай. – Смотри, коричневый, это тот, которого мы на поле поймали. А черный – это же того буржуя!
Тем временем хозяйка вывела мальчишек за ограду и жестами показала, что ей нужен хворост. Матерясь и охая, они приступили к работе.
Так прошло около двух месяцев. Ребята все больше понимали «бабушку Линде» и помогали ей в меру возможностей. Оказалось, что хозяйственная старушенция перетащила к себе всё, что нашла на месте их битвы с местным феодалом. Кроме, разве что, самого раненого рыцаря. Его она обобрала буквально до нитки, а вот лечить, почему-то, не стала.
Сначала друзья собирали указанные колдуньей стебли и листья лекарственных растений. При этом скрупулезно выполняли предписанные ритуалы, имевшие под собой явно магическую основу. Конечно, посмеивались про себя, но вести атеистическую пропаганду не спешили. Зачем, собственно? Ведь, не смотря на атрибутику, лечение шло более чем успешно. Единственное, что они в него добавили, была личная гигиена.
Дело в том, что их спасительница словно вообще не представляла, что воду можно было не только пить или использовать для приготовления снадобий. Хотя буквально метрах в тридцати от избушки протекал широкий ручей. Друзья завели обыкновение каждое утро умываться в нём и стирать с древесной золой свои старые «бинты». А так же купаться по вечерам в холодной воде, раз уж не было иной возможности помыться.
Сильно удручала мальчишек и ещё одна непонятная особенность доброй «Бабы-Яги» – она очень редко готовила горячую пищу. Кроме той первой мясной похлебки, лишь ещё раз сварила суп с олениной, да однажды обжарила на углях три куска медвежьего мяса. В остальное время приходилось питаться похлебками-затирухами, приготовлявшимися без термической обработки, орехами, ягодами, луком и сырыми яйцами. Большими деликатесами были хлеб и сыр, которые иногда приносили колдунье пациенты-крестьяне. От них, кстати, хозяйка старательно прятала пришельцев из будущего. А хворост, который мальчишки регулярно собирали, весь сгорал под её бесчисленными котелками. Колдунья не то готовила снадобье, требовавшее многих дней труда, не то просто развлекалась сложными алхимическими экспериментами. Причем, как правило, лишь по ночам.
Несколько окрепнув, парни начали активнее помогать «бабушке Линде». Теперь они стали косить траву на лесных полянах. Скошенному давали подсохнуть день-два, после чего копнили и нагружали в старенькую телегу. Запрягали в неё мерина, специально для этого купленного старушкой. Так они заготовили себе запас сена на зиму, в том числе для оставленной пары боевых коней, а потом «бабушка Линде» начала увозить его на продажу. Причем, сделки эти, по всей видимости, проходили не совсем законно – днем к колдунье приходили крестьяне, осматривали загруженную телегу и отдавали продукты. А ночью она отгоняла возок в ближайшую деревеньку Солми и возвращалась оттуда уже под утро, порожняком. После чего ребята ехали загружать новый стожок.
По совету «бабушки Линде» теперь они всегда брали с собою оружие. И в один из дней батракам, действительно, пришлось вступить в бой. Не думая о сложностях жизни, перешучиваясь и пересмеиваясь, они выкашивали очередную лесную полянку, когда из подлеска выехал верховой солдат. Экипирован он был примерно так же, как и первые покойники, встреченные в этом мире. Увидев увлеченный крестьянский труд, служивый, почему-то, возмущенно заорал и пришпорил коня в их направлении. На ходу выхватил меч и, без объяснений, полоснул им Николая. Тот кулем рухнул на мокрую от травяного сока стерню. Владимир, пригибаясь, бросился к повозке и, пока солдат разворачивался, натянул выданный ведьмой лук. А затем выстрелил прямо в центр несущегося всадника.
Стрела попала в металлическую бляху на его куртке и нападающий грохнулся на землю. Но тут же, с несомненной руганью, поднялся. Феоктистов тем временем наложил вторую стрелу и пустил навскидку, «по-татарски». Вновь попал. Но солдат попросту выдернул из себя стрелу и пошел на косаря, покачивая обнаженным клинком. Ничего не оставалось, как тоже вооружиться мечом, подобранным на поле мертвецов.
Схватка была короткой и бесславной. Третьим выпадом воин обезоружил мальчишку. Но когда уже занес руку для удара, сзади шепеляво свистнула коса. Её широкое лезвие аж изогнулось от резкого соприкосновения с его шеей, закрытой кожаным капюшоном. Оказывается, солдат не зарубил Зуброва, а ударил его лезвием как дубиной, плашмя. Зато Николай в остервенении измочалил о него всю косу.
После этого подростки ещё более озлобились на враждебный мир. Они по-прежнему косили траву и собирали хворост, которые тайком продавала крестьянам колдунья, но теперь вынуждены были ещё и с оружием в руках защищать свой труд. Общение с «бабушкой Линде» постоянно обогащало их словарный запас, и ребята смогли, наконец, немного разобраться в сложностях своей новой жизни. Все леса были личными угодьями короля. Охота, сенокос, рубка деревьев и даже сбор хвороста в них карались смертью. Следили за соблюдением этого королевские егеря, которые патрулировали лесные массивы и устраивали в них хитроумные ловушки для ловли и уничтожения браконьеров.
Как выяснилось, «долбанный аппарат» забросил друзей вообще в какой-то химерический мир, где смешались признаки сразу нескольких известных им эпох. Они находились в стране под названием Норман. Но не в Средневековье, как предположили изначально, а в какой-то немыслимой, де ещё и рабовладельческой дали. Почти весь известный «бабушке Линде» мир здесь занимала огромная Ромейская империя. Её столицу разные народы называли по-разному – «Ромея», «Йорос», «Царьгард» или даже «Троя». Владыке этого государственного образования подчинялся и король Нормана, являвшийся личным вассалом и наместником императора. Говорили здесь на общем, ромейском языке. Причём, он сильно напоминал смутно известный по своему миру церковно-славянский. (Благодаря чему и изучался довольно быстро). Самое же удивительное заключалось в том, что по утверждению «бабушки Линде», совсем недавно, всего каких-то несколько лет назад в Йоросе был распят Сын Божий. Он же – император Андроник, по прозванию Исус Христос. То есть, путем несложных подсчетов, напрашивался вывод, что от родного времени друзей отделяло без малого две тысячи лет!
Но этим все странности не исчерпывались. Страны, входящие в Ромейскую империю, были её отдельными составными частями – фемами, в каждом из которых правил свой наместник-король. Везде активно использовали труд рабов. Но при этом все фемы Ромеи, по всей видимости, давно являлись христианскими. Во всяком случае, едва до них дошла весть о гнусном убийстве Сына Божия, как объединенные войска имперцев, по призыву короля некоей Тартарии, тут же бросились мстить троянцам. Причем, назвали эту войну «Крестовым походом»! Впрочем, особого успеха пока не имели, так как уже несколько лет безуспешно осаждали хорошо укрепленную крепость Йорос. В отличие от Иерусалима известной друзьям реальности, этот город располагался не в сердце аравийской пустыни, а на побережье некоего «Эвксинского моря». Через него в Трою переправлялись отряды крестоносцев, а обратно возвращались корабли с захваченными ими ценностями и рабами.
В настоящее время Норманом правил король Ратибор, по прозванию Львиное Сердце. Причем, как и его легендарный тезка из родного ребятам мира, этот тоже собирался в крестовый поход. Где-то в далеком столичном Кангарде он снаряжал войско, в связи с чем изыскивал любые возможности для пополнения казны. В частности, ввёл столь жестокие и несправедливые ограничения на пользование своими лесами.
К свободным людям здесь относились представители «благородных» сословий – монархи-наместники и члены их семей, правители составных частей фемов – шерифы (они же графы), бароны и рыцари, а также все воины и церковники. Из простого народа свободными были некоторые ремесленники, жители городов и служители культов древних богов. (К последним бабушка Линде относила и себя, хотя не стала уточнять, каким богам служит). Остальные жители Нормана находились в зависимом положении. Причём, в любой момент могли стать бесправными невольниками. Но при этом и сами часто владели рабами, которых использовали на наиболее тяжёлых работах.
В одну из летних ночей, лёжа на охапках свежего сена, друзья готовили себе печёную утку. Рано утром, ещё до сенокоса, Володька смог подстрелить её на ближнем болотце. Но заняться приготовлением удалось лишь к вечеру. Выпотрошенную тушку густо обмазали глиной и положили в костер. Пару раз «бабушка Линде» уже запекала таким образом птиц, поэтому юные браконьеры практически не сомневались в своих кулинарных способностях. Единственное, что изводило – слишком долгое ожидание. Но, как выяснилось, постоянное сглатывание слюны неплохо обостряло мыслительные способности.
