За шаг до близости

Умираю от жажды над ручьём.

Франсуа Вийон

12 лет

– Смотри, радуга! Это к удаче, – кричит Света.

Мы сидим на холодных железных воротах и следим за дорогой.

– Ага, скажешь тоже. Удача… Сторожить тут, пока все остальные веселятся с родителями. Считай, что наказали. Хуже только в изоляторе, когда болеешь, – ворчит Ян.

– Зато мы первыми видим всех, кто приезжает. У нас тут, считай, наблюдательный пункт. Не-а, даже смотровая башня, – говорю.

– Каланча!

– Точно, каланча. А то и маяк, – смеюсь я.

– Ну это ты загнул…

Сейчас нас трое – стражей ворот. Тех, кого из лагеря отправили встречать взрослых. Было четверо, но к одному парню недавно приехали предки, и он перешёл в разряд счастливчиков. Жаловаться без толку. Всё справедливо – остальные заняты на родительском дне. А кому ещё сторожить ворота, как не тем, кого родители не забрали?

– Э-ге-ге! – доносится из радио. – Пока вы все отдыхаете, я отвечаю за музыкальную программу и ваше настроение. Напоминаю, что встречать родителей вы можете у Северных ворот. Южные уже закрыты. Через минуту прозвучит композиция A Tale That Wasn't Right.

А потом, уж не обессудьте, начнётся повтор вчерашней трансляции. Мне тоже надо отдыхать! Хорошего всем дня!

Мы следим за дорогой, не отрываясь. Мы три друга, три мушкетёра и по фиг, что одна из нас – девушка.

Иногда в начале дороги мы видим яркий блик. И знаем, что ещё одна машина выехала из-за поворота и свет отразился от её окон. Я жду каждую такую вспышку, принимая её за знак. Надеясь, что следом появится машина родителей моей Юли. Маму я не жду, она и не могла приехать, задержавшись в командировке. Солнце светит прямо в глаза, и если бы…

– А представь, если бы стёкол не было, – словно прочитал мои мысли Ян. – Мы бы и не знали заранее, что кто-то едет.

Время от времени до нас доносится свист. Это деревенские выкликают нас, чтобы мы спустились и вышли за территорию. А там можно и подраться, не боясь охраны. Деревенские взрослее, крепче, наглее. Не толкаются или борются, как мы, а дерутся жёстко, до крови. Встречи с ними не сулят ничего хорошего.

Сегодня они особенно злы. Им завидно, что другим детям привезут много вкусностей, и что можно быть такими счастливыми.

Вдали грохочет. Бах, бах, как будто взрывы или раскаты.

– Гром!

– Ого, скоро ливанёт и смоет нас отсюда. Как при шторме, когда накатывает девятый вал!

«А если Юля не вернётся?» – думаю я. Каждый день я откладывал признание в любви, ждал лучшего момента. И хотел признаться сегодня, обязательно сегодня – в эту субботу, в рубикон смены. Чтобы на прощальной дискотеке танцевать с ней как парень с девушкой.

День назад Юля отравилась, и её положили в изолятор, который стоял далеко от жилых корпусов. К ней никого не пускали, чтобы не пронесли еду. Но я смог пробраться через окно. Героическим появление не вышло: я шмякнулся на пол.

– Я думала, ты не придёшь уже, – едва сдерживая смех, она помогла подняться.

Юля была в розовой пижаме. Белый халат лежал рядом нетронутым.

– Не пускали. Говорили, у тебя снова высокая температура.

– Только вечером, не страшно.

Я сказал, что думал:

– Рад, что ты заболела. Мы хоть можем побыть одни.

Она улыбнулась, сказав:

– Жаль, что так.

– Ну так ты хоть не стесняешься меня. Не обижайся.

– Я не обижаюсь. Я не хочу, чтобы о нас говорили. Вот, он в четвёртом отряде, мелкота, а она в первом. Просто не хочу. Можно же дружить не на глазах у всех?

– Просто дружить?

В коридоре послышались шаги.

– Кто-то идёт! Беги!

Я вылез в окно и спрятался в кустах. Было тихо, лишь со стороны деревни доносился свист.

– Юля, собирайся, – услышал я голос врача.

– Куда? Я думала, только завра выпишут.

– Нет, приехали родители. Тебя забирают.

– Но как? Ещё полсмены!

– Мы тут и на день не останемся! – негодовал женский голос, видимо, мамы. – Чтобы ребёнок ещё раз отравился? Вы с ума сошли?

– Дай мне время, – просила Юля. – Я оденусь.

– У тебя пять минут.

Шаги, хлопок двери.

Юля выглянула в окно.

– Ты здесь? Слышал? Меня увозят домой.

– Да, но как же так?..

– У меня меньше пяти минут.

– Оставь свой номер телефона!

– Мы только переехали. Напиши свой.

Она бросила мне бумагу и ручку. Листок кружил несколько секунд, прежде чем я поймал его. Ручку нашёл во влажной от росы траве.

– Юля, – дверь снова открылась. – Тепло оденься, на улице прохладно. И что у тебя так свежо?

Я быстро написал номер и добавил слова «Я люблю тебя». Сделав из листочка самолётик, запустил в окно. И услышал лёгкий хлопок – самолётик приземлился у моих ног, ударившись о стекло. Я подтянулся на подоконнике и заглянул в комнату. Мама выталкивала Юлю из палаты.

Стало совсем тихо, даже свист прекратился. Я слышал, как бьётся сердце.

Но ведь Юля вернётся, точно. Я увижу, как сверкнёт стекло, услышу гудок клаксона, который прозвучит как трубы победы.

И мы вспомним, как утром просыпались под звуки горна, в палате с друзьями, и с улыбкой и смехом шли на пробежку. И что горн теперь и навсегда – это начало нового и счастливого дня. Я расскажу ей, как в прошлой смене после королевской ночи проснулся и едва смог найти свои кроссовки. Все деревья около корпуса были наряжены, словно ёлочки в Новый год, гирляндами из одежды и обуви. И сонные ребята и девчонки ходили и собирали свои вещи. А Ян встретил рассвет на улице – шутники вынесли его из палаты на матрасе. Расскажу, как вкусна картошка, приготовленная в золе. Как с треском взрываются сосновые шишки в костре. Как делать дымовуху из шарика для пинг-понга, чтобы напугать вожатых. Как, согревая зубную пасту, правильно мазать ею в королевскую ночь, чтобы жертва не проснулась.

И не вспомню, как на дискотеке я пытался пригласить Юлю на танец. А она убежала, испугавшись насмешек своих ровесников.

– А я хочу в следующий приезд быть в первом отряде, – говорю вслух друзьям. – Чтобы от меня никто не бегал.

– Ого, ну ты и замахнулся. Хочешь, чтобы тебе сразу четырнадцать лет стало?! Потерпи уж два года.

Гром снова напоминает о себе.

– Грохочет, как на ударных ритм отбивает, – говорю.

– А может, где-то вдали идёт ливень, дороги размыты, и не добраться? – предположила Света.

Я пожимаю плечами. Барабанный бой – это сигнал к отступлению, ничего хорошего в нём нет.

Всё могло бы быть по-другому. Я мог бы пригласить Юлю на танец наедине, когда нет насмешников и любопытных. Мог бы раньше попросить у неё номер телефона и не тянуть до нужного момента (с чего я решил, что и судьба этот момент сочтёт нужным?!). Мог бы запомнить её фамилию и узнать школу, чтобы сторожить после уроков. Мог бы попытаться её обнять и поцеловать. Я столько мог сделать! Но не сделал. Да что такое! Что это за нелепая привычка всё время возвращаться в прошлое и переигрывать в мыслях ситуацию?

– А ты мой телефон записал? – спросил Ян.

– Ага.

– Мы же ещё увидимся, когда вернёмся в город? – спрашивает он.

На небе расцветала двойная радуга, такая широкая, какой я никогда в жизни не видел. Неужели меня ждёт двойная удача?

Через час на повороте снова сверкнуло. Появилась машина, и Яна забрали родители. А спустя минуты – и Свету.

Солнце зашло, и сразу стало тише. Птицы затихли, и даже деревенские перестали свистеть. То ли устали, то ли признали во мне своего, поняв, что нечему завидовать. А ещё спустя минут десять к воротам вышел один из них. В руках он держал пакет.

– Лови, городской! – парень забросил его наверх.

Я схватил посылку. Что они ещё придумали? Шипы? Крапиву? Вонючего жука?

Открыл. Там был чёрный хлеб и запечённая картошка. Я хотел поблагодарить, но парень исчез.

– Ну что, вот и я. Скучали? – ожило радио. – Но я с вами ненадолго. Родительский день окончен, надеюсь, вы все провели его хорошо. До встречи завтра!

Что ж, вот и всё. Теперь точно Юлю не вернут. И скоро меня сменят на посту. А идти в палату, где будут обсуждать, как прошёл день, совсем неохота. Хотя… я же могу рассказать друзьям другую историю. Например, как мой дозорный пост чуть не снесла стихия.

Снова громыхнуло, небо расчертила молния. Повис густой туман. В сетке дождя знамя лагеря слилось с тёмным небом.

Началась магия.

20 лет

Стеклянный вальс

– На сайте билеты закончились! – кричал я в телефон. – Придётся приобретать на месте. И вообще, завтра экзамен.

– Слушай, приходи, мы впишем! – старался перекричать музыку Ян. – Мы же впишем? Света говорит, без проблем! И уйдёшь сразу после её выступления. Вспомни, как в прошлый раз перед сессией за ночь выучили все лекции. Такое пропускать нельзя!

– Как будто я не был на её концерте.

– То в Питере, а в Москве впервые. Да ещё и в «Лётчике»! Поверь мне, вечер будет особенным!

– Ладно, привет ей, – сказал я.

В клубе я устроился за свободным столиком.

– Тут резерв, – сообщил пробегающий мимо официант.

Пришлось поменять место, но позже история повторилась. Подошедший Ян только пожал плечами на очередное предложение пересесть.

– Ну, значит, будем сидеть за столом музыкантов.

Чуть позже появилась и Света.

– Какие планы?

– Вас послушаем и уедем. Ещё готовиться к сдаче.

– Останьтесь, последняя группа тоже интересная.

Я с сомнением что-то промычал.

– Эй, – на Свете повисла фанатка с фотокамерой. – А кто твои друзья? Тоже музыканты?

– Конечно. Я, например, в нашей банде на тамтамах играю, – выдумал сходу.

Ян с улыбкой кивнул.

– Ого, какие у неё огромные глаза, когда не закрыты, – шепнул он. – Прям «волоокая богиня»¹.

– Отлично! Когда вы будете выступать, я вас тоже сниму! – Волоокая богиня покачивалась в такт музыке. Глаза её были полузакрыты, и слова она произносила с лёгким напором, словно с ней спорили, а она преодолевала сопротивление.

Ближе к концу вечера я столкнулся с ней около туалета.

– После концерта куда-то поедете? Всей группой?

– Да пока тут.

– Не забудь меня.

Я не успел ничего ответить: заиграла следующая группа, и волоокая исчезла.

У сцены я заметил девушку в розовой бейсболке; она стояла спиной к выступающим и не обращала внимание ни на концерт, ни на танцпол. Перебросившись парой слов с лохматым парнем, она пропала из вида. Наверное, фанатка следующей группы, вылезет на танцпол, когда они появятся. А потом прилипнет к музыкантам на улице, лишь бы провести с ними ещё пару минут.

– Твоя очередь брать пиво! – сказал друг.

Следующий бокал пришлось ждать минут десять. У барной стойки зависла черноволосая девушке, выглядевшая будто она перепутала своё время и явилась из прошлого, из конца шестидесятых: с каре, в белой короткой юбке и белых сапожках. Бармен долго мешал её коктейль, стараясь её разговорить.

Наконец, и мой коктейль был готов. В бокал упали кусочки яблока, и я спросил у неё какую-то ерунду, вытягивая девушку на беседу, как фокусник вытягивает зайца из шляпы.

– Так из какого года я? – кокетливо переспрашивала она.

– Шестьдесят девятый год, как в фильме, – отвечал я. – Это тоже был август. Я легко могу тебя представить актрисой, сыгравшей кого-то из того времени. Она там очень красивая. Но ты ещё лучше.

– Что тут сказать, мы в неравном положении. Я этот фильм не видела.

Рядом оказалась волоокая.

– Давайте, я вас сниму вместе?

Я протянул ей свой телефон и прижался к девушке «из шестидесятых», положив руку на барный стул за её спиной. Казалось, ещё миллиметр, и я невольно поглажу её бедра. Попробую убрать руку – и тоже задену.

– Не торопишься после концерта? Тебя не ждут? – спросил я, как только нас «сняли».

– Не очень, – ответила она.

– У друга-музыканта будет афтепати. Давай с нами?

– Как пойдёт. Будет час, будет песня, – она сделала долгий глоток через трубочку. – В общем-то я не против.

Позже я столкнулся с ней на танцполе. Она поворачивала голову то влево, то вправо, и эти два движения не менялись, что бы ни играли со сцены. «Каре – два движения» – назвал я её. Имя спросить не успел, сразу пригласил за музыкантский столик. В итоге там оказался я, она, Ян и Света.

– Это для тебя, сучка! – слова, произнесённые в микрофон, оживили потухший зал.

В танцевальном партере на полу распласталась синяя от макияжа пьяная фанатка – волоокая богиня, как назвал её Ян. Она поднялась и с неожиданной резвостью из последних сил дотянулась до грифа гитары, протянутой басисткой. Рука фанатки пробежала по струнам, и до зрителей донёсся вполне годный звук. Это действо совсем измучило волоокую. Со словами – «как я напилась» – она снова сползла на пол и на время затихла.

Музыка остановилась. Басистка сняла бейсболку и помахала ей, вглядываясь в зал и щурясь, как близорукая. Софиты слепили её и делали лицо практически белым. Девушка показалась мне знакомой, как детское воспоминание, от которого невозможно убежать.

Она улыбалась: большие белые зубы с чуть неправильным прикусом, крупные губы. Скупая улыбка – не больше чем дань остывающему танцполу. Голубые глаза искрились от смеха. Её фигура была скорее худощавой: тонкие руки, спортивные ноги и узкая спина. Широкий разрез глаз, неровная, растрёпанная чёлка. Светлые волосы. Она выглядела как девчонка с лицом женщины.

«Это она, Юля». И сердце забилось сильней. Я выпустил из объятий девушку с каре и подался вперёд.

– Мало секса! – выкрикнула музыкантам волоокая.

В этот момент лохматый солист, игравший лицом к лицу с басисткой, развернул девушку на 180 градусов – на её спине висела картонка с сет-листом² – и объявил последнюю композицию. Он крутанул её небрежно, так, как берут женщину, с которой давно близки, и эта мысль неприятно меня кольнула. В конце партии лохматый запилил соло. Ян поморщился и изобразил на лице скуку и равнодушие.

– Ладно, – снизошёл он. – Лучше, чем сидеть дома и готовиться к сессии.

Концерт завершился, Юля закрывала вечер – всё, финал. Незаметно пролетело шесть треков, музыка прошла фоном. А всё моё внимание приковала к себе девушка в бейсболке и короткой куртке с блёстками. И с детскими коленями – что это значит, я не смог бы объяснить самому себе.

А что было раньше в этот вечер?

Промелькнул вялый чек³ перед концертом. Потом появилась первая группа и так же быстро ушла. Затем на сцене расцвели красочные мексиканские сомбреро и всколыхнули атмосферу бодрящие ударные партии. Зал накрыл глубокий и низкий женский вокал, губная гармошка напомнила кельтский боевой гимн. А ещё раньше? Барная стойка с долгим ожиданием, сигаретный дым на крыльце. Эта девочка со сцены в блестящей куртке…Она несколько раз прошла за стол музыкантов, едва улыбаясь мне. А я всё не мог отделаться от мысли, что знаю её. Девушка двигалась очень быстро, оказываясь то у бара, то в партере, то на улице, и нигде не задерживалась больше, чем на несколько минут. Казалось, она всех знает, кроме меня, и её тоже все знают.

Попытки её поймать напоминали прыжки за мячом, всё время меняющим траекторию после рикошета.

А потом я увидел Юлю в свете софитов, играющую весёлые басовые партии, от которых хотелось пуститься в пляс. С эмоциями, прибережёнными для сцены. И было видно, что девчонка получает наслаждение от игры – от каждого звука инструмента, от кокетливой мелодии сёрф-рока. Во время исполнения она слегка пританцовывала, с худых плеч сползла розовая куртка в блёстках.

«Пойдём за пивом», – тихо сказал я Яну.

И, не слушая возражений, что только за этим столиком скидка на напитки, потянул его к бару. Юля вскоре тоже оказалась там, в компании то ли фанаток, то ли коллег, но когда мы сели за стойку, тут же упорхнула на улицу. И хотя Ян только что приземлился на стул, я отвлёк его от разговора с барменом, чтобы позвать покурить.

– Ты кое-кого забыл за столиком, – друг кивнул в сторону девушки с каре.

Кажется, я проигнорировал эти слова.

Перед выходом нас тормознула охрана, отправив за пластиковыми стаканами. Из этого бара можно было вывести любую девушку и не вернуть, но стекло нельзя было взять даже на пять минут, чтобы постоять на крыльце.

А я не мог снова упустить её. Поэтому сунул кружку под футболку и выбежал за девушкой.

Юля стояла на крыльце, в очках-бабочках, а на её спине болталась картонка с сет-листом. Закуривая сигарету, она улыбалась солнцу.

Я подошёл к ней и потянул за собой за руку.

– Я потом скажу, как круто ты играла. А сейчас поехали.

– А ты кто? – она смотрела на меня с прищуром, как недавно на зрительный зал.

– А какая разница? Что тут дальше делать? Весь движ позади. Хочешь наблюдать, как всё затухает? Что может быть печальнее? Через полчаса закроется бар, люди, как призраки, исчезнут с крыльца. И кто-то рядом скажет: «А около моего дома ещё продаётся пиво». Это какой по счету концерт, где всё так закончилось? Хочешь, чтобы завтра было так, как всегда?

Она подняла руку и указательным пальцем ткнула мне в грудь.

– Много риторических вопросов, и вообще пафосная херня, но какого чёрта? Не теряй эту идею – сейчас попрощаюсь и вернусь.

Я не отпустил её руку.

– Прощания никому не сдались. Мы потом извинимся перед ними. Может быть.

Я открыл дверь машины каршеринга. Стакан выпал из-под моей футболки и с дребезгом разлетелся по асфальту.

– Мы? – переспросила она.

Я развернул Юлю, снял с её спины картонку с перечнем песен и бросил её на асфальт.

– С этим всё. Уже больше не нужно, – и почти впихнул Юлю в салон.

Сделав по хрустящим осколкам стакана пару шагов, я сел за руль и завёл машину.

Мы уже отъезжали, когда на улицу выбежал солист. Он махал руками и что-то кричал нам вслед.

Я включил музыку громче и рванул с места.

– Свидание началось.

– Больше похоже на похищение.

– Ну или так, раз ты меня не помнишь.

Она пожала плечами.

– Помню? Хм, ну, может, на каком-то концерте и знакомились. Плана, что делать дальше, конечно, нет?

– К чёрту план. Выезжаем на шоссе, а дальше…

– В никуда.

– Что-то вроде того.

– У тебя есть полчаса.

– А потом что?

– Потом я остыну. И начну думать. После выступления меня всю трясёт от возбуждения.

Мы проезжали двухэтажный мотель, больше похожий на коттедж.

Я запарковался.

– Подходит. Побежали.

Я быстро заплатил на ресепшен и взял ключи.

– Милая девушка на ресепшен, – сказала Юля.

– Да? Не заметил.

– Ну они часто милые и незаметные.

В номере девушка спросила:

– И какие требования у похитителя?

Я прижал её к себе.

– Ты мне должна танец.

– Вот как? Прям должна. И давно?

– Ага, десять лет.

– Что ж, ну если так. Только музыки нет.

Я включил трек на телефоне. Звук был плохим, хуже, чем когда-то на кассете. Голос пел:

But you can't help, this is the end

Of a tale that wasn't right

I won't have no sleep tonight⁴.

Я сильнее обнял её в танце, как мечтал, когда мне было двенадцать лет.

– О господи, какая же это старая песня! – воскликнула Юля. – А я почему-то помню её.

– Я всё ещё люблю тебя, – сказал я. И поцеловал, повалив на скрипучую кровать. Её телефон зазвонил; Юля выключила его и кинула на пол.

…И вот я уже протягиваю девушке сигарету, склонившись над ней в постели.

– Ты меня не помнишь.

– Почему тебе так это важно?

– Тридцать минут вышли.

– Ты их продлил. Пока ещё останусь. Не забывай, что придётся продлевать

– Да я не против.

– Теперь можешь рассказать, как я круто играла.

– Могу?

– Ну да, сейчас самое время.

– Мне нравится, как ты двигаешься на сцене.

– Продолжай. Это возбуждает.

– Мне нравится, как пахнешь. Как смотришь на софиты, щурясь. Как блестят твои глаза. Как улыбаешься как будто чуть скованной улыбкой…

– Неправильный прикус.

Телефон снова ожил.

Она потянулась к трубке.

– Надо бы ответить, неудобно вышло.

– Забей. Потом разберёмся.

– Да тебе-то что, ты там никого не оставил.

– Ну почему, девушку. С каре, рядом стояла.

– Это неравноценно. У меня там парень.

– У меня, может, будущая жена, но я всё равно её бросил.

– А, ну если будущая, тогда жертва считается. И как зовут счастливую невесту?

– М-м-м… не знаю, девушка с каре, мне достаточно. Ты ж тоже не помнишь, как зовут твоего парня.

– Здесь и сейчас – нет, потому что и ты его не знаешь. А так-то я помню. Настоящая я помнит.

Она потянулась за телефоном, скинув стакан с тумбочки. Он разбился вдребезги.

***

– Вот потому и нельзя выносить кружки на улицу! – крикнул охранник.

Его рука опустилась перед моим носом, как шлагбаум. Юля отдалялась, лишь на мгновение обернувшись на шум.

– Иди позови уборщика, если сам не хочешь убирать, – сказал охранник.

Ну вот, здравствуй реальность…

Под моими ногами были осколки и липкое пиво, по которому топтались счастливчики, проходящие мимо цербера за Юлей.

Пока я бегал за уборщиком, заказывал ещё пива, переливал его и вытирал пену со стойки, Юля уже вернулась с улицы и с чуть покровительственной улыбкой скользнула по мне взглядом и почти сразу опустила глаза.

И когда я решил, что всё, останусь на крыльце, не сделаю отсюда и шага, даже если опустеет стакан, вдруг загорелся ближайший фонарь и тут же на улице очутились все музыканты и гости. Люди были везде; на остывающем козырьке перед клубом, как кошка на капоте, вытянув ноги, улеглась незнакомая девушка.

Наступил вечер: тёплый, безветренный, неторопливый. Меня словно выкинуло из киноленты прямиком за камеру оператора. Я больше не был частью сюжета – действие остановилось.

Никто не расходился, все как будто ждали приглашения не завершать этот день.

– А ты чего не едешь домой готовиться? – спросил Ян. – Экзамен сам себя не сдаст. Lingua latina non penis canis est.