Read the book: «Научный «туризм»», page 30

"Лирические отступления".

Важнейший элемент мастерства экзаменующегося. Усвоив этот прием в совершенстве, можно сдать практически любой экзамен и, в общем-то, без особой подготовки. Для использования его необходим минимум знаний по данному предмету, тонкое знание психологии преподавателя, определенная эрудиция и, наконец, чувство меры.

Мне, например, на экзамене по микробиологии (4 курс университета) удалось, едва начав ответ на первый вопрос, в деталях изложить весь "цикл Кребса", который нам читали на втором курсе по биохимии. В другой раз, на экзамене по физиологии растений у профессора Молотковского, я, мирно начав с освещения проблем минерального обмена, плавно перешел к изложению, и изложил целиком свой сорокаминутный доклад со студенческой конференции на тему: "Научное открытие и его восприятие", чем порадовал старика необычайно. Профессор, стоя, жал мне руку и благодарил за прекрасный ответ, предлагал переходить на его кафедру, а в зачетку поставил 5, приписав сбоку "с отличием"!

В заключение хочу отметить, что автор, пользуясь этими нехитрыми приемами, за 5 лет обучения в университете сдал все, без исключения, экзамены (не прилагая особенных усилий и не блистая особенными талантами) на пять!

Успехов вам, господа!

P.S.

А теперь серьезно. Вот вам рецепт сдачи любого экзамена. К примеру, у вас есть 7 дней на подготовку. Первые 4 дня основательно читаете учебник, сверяетесь с конспектом (если есть), просматриваете дополнительную литературу. Следующие 2 дня повторяете уже только учебник. 7-й день еще раз бегло прочитываете учебник. Перед экзаменом идете в числе последних (закаляйте нервную систему!) и еще раз пролистываете основной учебник, освежая в памяти основные позиции. Кстати, хороший мнемонический прием при чтении учебной литературы – после каждого прочитанного раздела надо попытаться вспомнить, о чем вы только что прочитали.

Если добросовестно следовать этой методике, то за 7 дней вы можете подготовить и успешно сдать китайский язык.

Университет

В годы моей учебы ЧГУ представлял собой комплекс старинных уютнейших зданий, расположенных в западной части старого города, вдоль ул. Университетской. Ректорат, гуманитарные факультеты и военная кафедра располагались в великолепном ансамбле бывшей резиденции Митрополита Буковины, выстроенной в конце прошлого века чехом Главкой в смешанном, византийско-мавританском стиле, за что он был в те времена многажды поруган коллегами. Крыша здания выложена цветной черепицей, внутри роскошные (облицованные ценными породами деревьев и камня) залы “красный”, “мраморный”, Шевченковский (бывшая трапезная для высших чинов духовенства; низшие чины питались в подвале, в помещении нынешней студенческой столовой). Позади здания – парк с редкими видами деревьев, с гротами и прудами причудливой формы. В парке когда-то водились олени и павлины, но народ, придя к власти в 40-м, всю эту живность употребил по назначению, то есть, съел. За географическим факультетом размещались фундаментальные конюшни (сейчас – гараж).

Наш факультет размещался рядом с физическим и математическим факультетами, деля внушительное четырехэтажное здание пополам с химиками, напротив скверика им. Федьковича (к 120-летию университета в сквере возвели уродливый памятник самому любимому на Буковине писателю-демократу, который студенты тут же остроумно окрестили “трансформером” за глубокое внешнее сходство с героями мультфильмов). Корпус венчает небольшой купол, где когда-то размещалась обсерватория. Наша кафедра зоологии располагалась на 4 этаже в самом укромном углу здания с множеством лабораторных комнат, аудиторий, каморок с чучелами, аквариумами, стеклянными банками с всевозможными рыбами и гадами… В некоторых лабораториях потолок был стеклянный – что-то вроде зимнего сада. Кроме того, биофаку принадлежал ботсад, расположенный в старинном здании на одной из красивейших улиц города (тоже Федьковича), застроенной при Австрии уютными двух-четырехэтажными особняками – каждый по индивидуальному проекту. Проекты, между прочим, готовили выпускники Черновицкого архитектурного училища(!) – это были их дипломные работы! Думаю, что сейчас для проектирования такого особняка потребовались бы лучшие силы какой-нибудь архитектурной академии, а дипломники нынешних архитектурных вузов в качестве самостоятельной работы могут спроектировать разве что здание туалета на два очка для районной автостанции.

Кафедрой биохимии в наше время заведовал знаменитый в прошлом ректор университета К. М.Леутский, которому принадлежит бессмертная фраза: – В нашому унiверситетi буде стiльки євреїв, скiльки їх на шахтах Донбасу. В просторном ректорском кабинете было только одно кресло, в котором восседал сам Корней Матвеевич, все посетители, в том числе и женщины, вынуждены были во время аудиенции стоять. Кроме того, при нем на Новый Год в буфете университета студентам бесплатно давали водку, за что он и остался в благодарной памяти народной. Жил он в прекрасном двухэтажном особняке на тихой улочке неподалеку от университета, где была даже отдельная комната для его любимой собаки – обстоятельство, плохо вписывавшееся в социалистический реализм. Собака представляла собой жирную до безобразия, мерзкую пучеглазую дворнягу, которая, тяжело переваливаясь и цокая когтями по мраморному полу, свободно ходила по всей территории кафедры. Леша Раевский любил вытирать штиблеты об ее широкую спину.

Какое-то время после Леутского кафедру возглавлял Миша (виноват, Михаил Маркович) Баран. Он много страдал из-за своей фамилии. Вначале он объявил всем, что его фамилиё французского происхождения и, следовательно, надо произносить не Барáн, а Бáран, с ударением на первый слог. Затем он все же прибег к радикальным мерам и сменил фамилию на Варченко, но, по меткому замечанию Жени Халаима, как был бараном, так им и остался.

Кафедрой физиологии человека и животных, где с таким трудом обучали Гросс-Витю, заведовал брехун, скандалист и склочник – профессор Ваниткевич, которого впоследствии за эти качества и выперли из университета. Наука на кафедре делалась очень простыми, но эффективными средствами. Большое квадратное стекло опускалось в чан с водой, в которую по очереди добавлялись какие-нибудь из изучаемых профессором поверхностно-активных веществ (кажется, это были желчные кислоты). Затем стекло отрывалось от поверхности жидкости за веревочки, привязанные к его краям, а сами веревочки цеплялись к безмену, с помощью которого бабки на базарах взвешивают лук или капусту. Безмен фиксировал силу отрыва стекла от воды. Полученные таким образом ценнейшие данные накапливались, обрабатывались статистически и служили фундаментом всех курсовых, дипломных и кандидатских работ, выполненных на кафедре.

С Ваниткевичем у нас на курсе произошла веселая история. Сам он считал себя могучим гипнотизером, и этот миф поддерживался многими поколениями студентов (те, кто выдерживал во время ежегодных сеансов все экзекуции профессора, как правило, получали на экзамене хорошие отметки). И вот наступил момент (на лекции, посвященной высшей нервной деятельности), когда Ваниткевич решил провести сеанс гипноза с нашим курсом. Для начала нам было предложено сцепить руки над головой. Те, у кого после краткого “гипнотического” воздействия профессора руки не расцепились, были приглашены на сцену. Все наши отличнички наперегонки, в расчете на успешную сдачу трудного экзамена по физиологии (учебник Бабского весил больше трех кило), побежали к преподавателю. Их рассадили на стульях, и “гипнотизер” начал делать над их головами пассы руками. Испытуемые сразу же “уснули”. Наша комсомольская активистка Сенык даже начала, якобы сквозь сон, рассказывать, что она идет по лугу и видит голубые цветы. И вот, когда профессор решил, что все впали в состояние транса, он объявил, что сейчас участники сеанса боли уже не чувствуют и попросил у зрителей какой-нибудь острый предмет, для демонстрации этого научного факта. Все подопытные как-то внутренне напряглись, но продолжали мужественно сидеть с закрытыми глазами. А я всегда носил с собой хорошо заточенный грузинский охотничий нож с фиксатором, и весь курс это знал. Я с готовностью достал нож и нажал кнопку. Лезвие выпрыгнуло с характерным щелчком. В тот же момент все “загипнотизованные” вздрогнули и проснулись. Сидящие за партами не смогли удержаться от неприличного регота. Сеанс гипноза с треском провалился. Впоследствии на экзамене злопамятный, как коза, Ваниткевич, выставил всем участникам этой акции тройки и двойки, а сами сеансы после нас больше не проводились.

Затем Ваниткевич переехал во Львов, где начал преподавать в месном университете. К какому-то юбилею он выпустил книгу, которой отразил все свои публикации, а также все публикации о нём. В числе последних была заметка из «Вечернего Львова» – «Про побиття студентами проф. Ваниткевича у Стрийському парку»!

Надо сказать, что и с уходом Ваниткевича славные “научные” традиции кафедры не прервались. Так, недавно Женя Халаим рассказывал, что его вызвала очередная начальница кафедры и предложила подготовить план тематики по изучению влияния землетрясения на поведение животных (Черновцы находятся в III сейсмозоне). Под эту тематику городское руководство готово было выделить деньги хоть сейчас. На наивный вопрос Халаима, каким образом она собирается вызывать землетрясения, завкафедрой сурово заметила, что вы, мол, планируйте, а там будет видно (как в известном анекдоте про Насреддина, пообещавшего шаху за 10 лет научить осла разговаривать – «или шах помрет, или я, или ишак сдохнет»). Затем, немного подумав, объявила – мы будем возить собак на артиллерийский полигон, и стрелять возле них из пушки. Так, что есть еще порох в пороховницах.

На кафедре работал известнейший в Черновцах политический деятель (депутат Всесоюзного съезда народных депутатов!), основатель партии “зеленых” на Буковине, первый посол независимой Украины в Румынии, любимец “свободомыслящих” студентов, внесший значительный «вклад» в украинскую эндокринологию, Леонид Иванович Даниляк. Я очень любил бывать в его кафедральной аудитории (и одновременно кабинете) с невыветривающимся запахом органических растворителей (в первую очередь – спирта) и крепчайшего кофе, который он пил непрерывно, даже во время занятий. Я, желая хоть как-то приобщиться к его «открытию» (эритроциты – депо инсулина крови), привозил из рыбсовхозов живую рыбу, у которой в естествоиспытательских целях отрезался хвост, со среза бралась капелька крови, а затем неиспользованный “остаток” рыбы чистился Женей Халаимом и жарился на кафедральной сковородке. “Зеленая” волна вознесла его на номенклатурные высоты, хотя Женя и утверждал, что Леонид Иванович в своем обычном состоянии совсем не “зеленый”, а зеленеет только после чрезмерного употребления алкоголя.

После проникновения Даниляка в дипломатический корпус, он попытался максимально сблизиться с дружественной нам румынской нацией – нашел в роду романские корни, переименовал себя из Леонида в Леонтия и даже попытался придать фамилии более “румынское” звучание – то ли Даниляну, то ли Данилеску… После преждевременной отставки он вернулся в родной университет и с энтузиазмом включился в склоку, имевшую место в то время на факультете, причем, на стороне оппозиции к ректору. Это был крупный просчет, недопустимый для политика и дипломата его масштаба, и вскоре Леонид Иванович (на Родине он восстановил славянское начало в своем имени) оказался за бортом кресла завкафедрой, да и вообще университета.

Кафедрой зоологии заведовал профессор Иван Данилович Шнаревич – краснобай и демагог. Его лекции по зоологии позвоночных все слушали, раскрыв рот и затаив дыхание, как сказку. Думаю – он был самым талантливым лектором в университете. Зоологию я учил тогда так, как ни один предмет ни до, ни после того. Зоологам раздали учебники Кашкарова – огромный фолиант (более 1000 хрупких, пожелтевших от старости страниц), изданный в 1937 году, с подробнейшим описанием и детальнейшими рисунками позвоночных. Но и этого нам с Валеком Крысаченко было мало. Мы основательно проштудировали “Сравнительную анатомию” Шмальгаузена, изучали труды Северцева, Берга… Короче, зоологию я знал лучше, чем большинство преподавателей кафедры, да, наверное, и сам Шнаревич. А когда в 1973 году я имел в Мурманске собеседование с завотделом ПИНРО Федоровым, глубины моих познаний вызвали у него легкий шок (при том, что Институт комплектовался в основном выпускниками МГУ и ЛГУ). Мне сразу же было предложено после окончания университета перебираться в Мурманск (зарплата молодого специалиста – 350 р. против наших 90, а во время плавания – 700 плюс суточные в валюте).

Мне однажды рассказывали, как Шнаревич “читал” диссертацию своего аспиранта. Аспирант, уже немолодой человек и с “положением”, решил для солидности еще защитить диссертацию. Но все его попытки получить аудиенцию у руководителя по поводу ознакомления последнего с написанным трудом заканчивались неудачей. То слишком напряженный график занятий у профессора, то важное заседание в обкоме (Иван Данилович вел большой объем партийно-общественной работы и даже висел на областной Доске Почета), то научная конференция в Кишиневе… Тогда умные люди ему посоветовали – ты пригласи, мол, Шнаревича на природу, угости, и все будет хорошо. И вот аспирант (крупный чин в рыбинспекции) пригласил профессора к себе на дачу на Касперовское водохранилище, славившееся своими рыбными запасами. По приезду, как водится, хорошо выпили. На следующий день – утренний клев – ну это святое! После – обильный завтрак с последующим легким отдыхом (подъем был ранний). В обед роскошная уха из свежепойманной рыбы. Ну, под уху выпить – сам бог велел (или, перефразируя Суворова – заложи штаны, а под уху выпей!). А после хорошего обеда, как-то не до диссертации. После отдыха – вечерний клев. На следующий день картина повторилась. На третий – аспирант взял работу с собой, чтобы профессор мог ознакомиться с ней на рыбалке. Но природа как-то не располагала к умственной деятельности. Наконец, уже сам Шнаревич предложил аспиранту почитать ему диссертацию вслух – а он, мол, будет по ходу вносить исправления. Подняв голову от страницы через 10 минут, аспирант увидел, что профессор безмятежно спит… Короче, за всю неделю пребывания в заповеднике Шнаревичу так и не удалось подержать в руках научный труд своего ученика. Уезжая, он попросил аспиранта обязательно (!!!) занести ему работу в следующий понедельник…

Кстати, научные «традиции» кафедры мало чем отличались от соседей. Так, один известный вченый, и, в будущем, большой университетский начальник, готовил свою диссертацию, облучая рыбок в аквариуме ультрафиолетом. И вот, когда бесценные результаты были, наконец, собраны и обобщены, кто-то обратил внимание, что облучение проводили через толстое стекло, ультрафиолет, как известно, не пропускающее. Ну, на уверенность автора в добытых данных и качестве своей работы это совершенно не повлияло, диссертация была успешно защищена, а сам факт вошел в историю кафедры и биофака.

Лирический эпизод:
Поездка в Мурманск
(студенческие каникулы)

На своем курсе, помимо Коли Величко, я достаточно быстро подружился с Лешей Раевским. Леша был импозантным молодым человеком, прекрасно одевавшимся, в очках в дорогой импортной оправе, с модным "дипломатом". Папа – большой чин в черновицкой милиции, мама – завкафедрой английской филологии. На торжественной церемонии, посвященной началу нового (первого для нас) учебного года он возлагал венки к памятнику Ленина и казался мне, забитому провинциалу, недосягаемым идеалом советского студента. На меня же вначале смотрели, как на недоразумение, и даже не пускали в помещения университета (при росте 1.54 я выглядел, как шестиклассник).

На занятиях по английскому мы оказались за одной партой – в группе больше ребят не было. Преподаватель английского – Майкл – всегда изысканно одетый и ухоженный, невзлюбил меня с первого же занятия. Несмотря на свой большой словарный запас я, совершенно не зная грамматики, не умел эти слова складывать в предложения. К тому же у меня не было учебника. Однажды Леша пригласил меня домой в гости – позаниматься английским и подобрать себе литературу. Жил он в “люксовской” трехкомнатной квартире (комнаты по 20–25 кв. метров) по бывшей ул. Ленина, вместе с бабкой, которую он беззлобно называл “старая” (– пшшла вон, старая!), и дедом – полковником артиллерии еще царской армии.

На третьем курсе, после зимней сессии мы с Лешей решили съездить в Мурманск, где жила знакомая его матери (выпускница нашего университета) – поразвлечься и присмотреть себе местечко для возможного распределения после университета. Наверное, сейчас это звучит фантастически. Мне уже самому с трудом верится, что это было на самом деле.

В Мурманск летели через Киев (в Киеве из Жулян в Борисполь мы ехали на такси!) и Ленинград (в аэропорту мы, в ожидании нашего самолета, коротали время в ресторане!). Тем временем, в очереди к кассам разыгрывались батальные сцены, правда, скорее комедийного, чем драматического плана. На мощную тетку, приступом бравшую окно кассы, возмущенно кричали придавленные ею к прилавку пассажиры, из хвоста очереди весело возражали, что пропустите, мол, “девушку” ей к мужу хочется – видите какая “пишная”. Тетка на ходу огрызалась – мой муж не собака, на кости не бросается! Ближе к ночи нам прокомпостировали билеты, и мы загрузились в самолет.

В Мурманске мы поселились в одной из двух самых престижных гостиниц – “Полярные зори”, не в “люксе”, правда, но в очень приличном двухместном номере с телевизором и холодильником. Завтракали мы в номере рыбными деликатесами с токайским вином (местные этот, дефицитный в наших краях, товар не брали – предпочитая вину водочку, и побольше), обедали в кафе или ресторане, а ужинали только в ресторанах (часто с девочками), причем, непременно со свежими помидорами или огурцами (дело, напомню, было в феврале в г. Мурманск). При этом, днем мы бешено скупали рыбные консервы (сайра, шпроты, копченая мойва – у нас в Черновцах всего этого уже давно не было), готовясь в обратный путь.

Возвращались поездом через Москву, где я впервые посетил “Славянский базар”, поразивший меня своей купеческой роскошью, а, попав в родной поезд Москва-София, немедленно направились просаживать последние деньги в вагон-ресторан, где пили чудесное грузинское вино “Мукузани”, закусывая его острыми купатами. Самое удивительное, что я сумел сохранить (вернее, утаить) из взятых мною 300 рублей еще целый червонец на непредвиденные расходы, хотя Леша не допускал даже мысли о том, что в результате нашего путешествия может остаться хоть какая-нибудь копейка! Деньги эти я скопил сам со стипендии (у меня всегда была повышенная) плюс полставки лаборанта на родной кафедре (46 рублей).

Интересно, куда может поехать нынешний студент на деньги, сэкономленные со своей стипендии? Мне почему-то кажется, что до Мурманска он не доедет.

Поездка в Обнинск

(Новая Москва)

Предисловие. Честно говоря, у меня не было ни малейших намерений излагать на бумаге детали нашего "путешествия" в Москву, но полученные там впечатления были настолько сильными, что я не удержался.

Для обсуждения наболевших проблем руководство нашего научного (англо-итало-американо-японо – и т.д.) Проекта решило устроить совещание в Обнинске – одном из мировых центров ядерной физики и энергетики, основанном еще в 50-х Курчатовым. От Института собралась делегация «иностранцев» – Тамара, Лариса и я.

Хорошо, что вы заплатили за билет.

Плохо, что вы сели в поезд.

(Лозунг наших железнодорожников)

Ехать большинством голосов (двое "за", один "воздержался") решили в «СВ» – заграница за все заплатит! Билет на Москву сейчас не очень дорогой – меньше 60 баксов. Да за белье два – копейки, одним словом. Вагон, тем не менее, был заполнен до отказа – что и говорить, благосостояние украинского народа растет, как на дрожжах! В купе 2 нижних полки, зеркала, телевизор – Европа! На столе батарея бутылок с водой, украинским пивом, хорошим соком, печенье. Водки (горилки), правда, не было – время, наверное, еще не пришло. Я, было, по наивности своей решил, что это все входит в стоимость билета – но тут уж, как говорится – индейская изба – фиг вам. Даже за чай надо было платить. В остальном чисто "совковый" вариант – один туалет не работал (зачем мыть оба туалета, если можно убрать только один), умывальники в купе уже отсутствовали и, чтобы вымыть руки, надо было постоять в очереди и т.д. Ну да – не графья – можно и потерпеть, хотя, мне казалось, что за такие деньги пассажиров должны уже вносить в купе на руках и поить бесплатным чаем из ложечки.

Часа три посидели с бутылочкой армянского – нет не коньяка – вина (очень, кстати, неплохого). Затем начали проходить таможню и пограничный контроль. Самое интересное, что украинская таможня – в полдесятого вечера, а российская (на радость пассажирам) – в полдвенадцатого (реально – в начале первого ночи). То есть больше двух часов поезд передвигается как бы по ничейной земле – между Украиной и Россией. Даже молдаване до такого не додумались! Наши таможенники предупредили, что из России сейчас нельзя вывезти даже доллара без соответствующих банковских документов. Ну, мы, конечно, заполнили декларации и принялись терпеливо ждать строгих российских таможенников. Не тут то было! На законный вопрос, что, мол, где же ж та таможня … её мать, российские пограничники равнодушно сообщили нам, что оне сидят себе в вагоне-ресторане. Это 6-й вагон. Мы, соответственно, в 13-м. Всем желающим было любезно предложено пробежаться через 7 вагонов и заверить декларации. Забегая вперед, скажу, что на обратном пути нам уже не пришлось искать российских таможенников. Наоборот – только в нашем вагоне их было штук шесть и проверяли они практически все купе. Такая вот азиатская хитрость. Причем, азиатчина – средневековая.

Приехали в Москву. Киевский вокзал внешне от капитализма сильно не пострадал – практически никаких изменений – ну, внутри стало больше "лавочек" и буфетов. Купили билеты на электричку до Обнинска. До отхода оставалось минут 12. Тут я убедился, что Москва как была хамским городом, так им и осталась. В кассе никаких справок не дают. Попытки выяснить, где наша электричка, у прохожих, носильщиков, прочих служителей вокзала также ничего не дали. Многие просто проходили мимо нас, не реагируя на вопросы, как мимо пустого места. Причем, я уверен – предложи я этому быдлу хотя бы рубль (15 копеек "нашими") и оно бы вспомнило все в тот же момент. К счастью, отправление поезда задержали на час, и уже в спокойной обстановке нам удалась обнаружить нашу электричку. Около часа просидели в вагоне – осматривать достопримечательности вокзала как-то не тянуло. При выходе на перрон установили современные турникеты, которые, впрочем, игнорировались большей частью российских граждан, преодолевавших препятствие прыжком – поверху. Это было единственное новшество, на которое я обратил внимание.

Около 11 – тронулись. И тут началось самое интересное. Сменяя друг друга, множество частных торговых работников хорошо поставленными голосами детально описывали и даже демонстрировали свои товары (продавец стеклорезов на весу разрезал куски стекла, продавец ластика рисовал на обшивке вагона всякие фигуры, а потом стирал их), а затем продвигались вглубь вагона, реализуя их пассажирам. Предлагалось все – от газет и мороженого до лекарств от буквально всех болезней. Короче, через полчаса такой торговой активности я сильно пожалел, во-первых, что сижу в начале вагона и, во-вторых, что не взял вату для ушей. Около Нары в вагоне произошла легкая паника, и все торговцы куда-то пропали. В электричку вошли сурового вида люди и начали выборочную проверку документов. Наметанным глазом они выявляли подозрительных лиц (по-видимому, бандитов и террористов) и ссаживали их со всем багажом с поезда. Других развлечений в пути не было.

Так ехали больше двух часов. Наконец, приехали. Платформа в Обнинске окружена завалами грязи (пластиковые бутылки, пакеты…), которые, наверное, не убирались лет тридцать, еще со времен дедушки Брежнева, и, думаю, не будут убираться еще минимум столько же. На вокзале мы немного "лоханулись", взяв такси аж за 50 рублей (ок. 8 гривен), но просто хотелось побыстрее, не решая всяких ребусов с общественным транспортом, попасть в гостиницу.

Гостиница – типичный захолустный "совок". Руководство Проекта решило сэкономить и заказало нам двухместные номера, даже не «категорийные». С нас, как с иностранцев, взяли на 70 рублей больше, чем с союзников-белорусов! Мне вначале достался номер с телевизором, но другая сотрудница гостиничного "сервиса" с большим сомнением оглядывая мою фигуру, что-то зашептала первой в ухо и, в результате, меня направили в номер без телевизора. Было, очевидно, в моей внешности что-то такое, что напрочь исключало возможность подселения в номер с дорогим прибором. У дверей своего номера я убедился, что отсутствие телевизора не самая большая моя проблема. Номер не открывался. Ключ свободно вращался в отверстии, не производя никакого эффекта на состояние запоров. Наконец, с помощью горничной мне удалось-таки попасть внутрь. Полчаса я уделил изучению замка, пытаясь овладеть сложным механизмом его функционирования. Затем ознакомился с интерьером. Оказалось, что телефон в моем номере отсутствует, хотя внизу мне уверенно сообщили, что номер моего телефона совпадает с номером комнаты. Первым делом мой пытливый ум привлекло устройство, внешним видом напоминающее радиоприемник, которое, однако, никаких звуков не издавало. После ряда экспериментов я установил, что при нажатии всех кнопочек на верхней панели одновременно и удара средней силы в область регулятора громкости, радиоприемное устройство начинало шепотом излагать последние калужские известия. А два последующих утра я просыпался под бравый шепот уже подзабытого советского гимна. Из плюсов – наличие полотенец, туалетной бумаги, холодной и горячей вод. В номере у девушек – была только горячая и, чтобы помыться, следовало набрать полную ванну воды и ждать, пока ее температура снизится до приемлемого значения.

Утром 13-го (эта нехорошая цифра преследовала нас всю дорогу) мы перекусили сосисками в гостиничном буфете и спустились в вестибюль. Там уже находились Джерри с Майклом. Я раздал им украинские сувениры, немного поговорили, и нас на микроавтобусе повезли в Медицинский радиационный центр.

Совещание мирно началось с морфологических вопросов, но когда перешли к биохимии, мы с Верой (Вера, в первую очередь!) дали этим "руководителям" прос… это самое.… По каждому обсуждаемому пункту мы, как говорят в Одессе, имели сказать пару слов. Причем, выступали мы (как ксендзы, охмуряющие Козлевича) в два голоса. Как только умолкала Вера, начинал я – Вера готовилась, и наоборот. Надо сказать, у нас были все основания для такой атаки – 2 года мы имели проблемы с ихними полуграмотными методиками. Видя такое, Джерри решила отказаться от обсуждения самого болезненного вопроса – условий полимеразной реакции. Мол, доктор Саенко все продумает, разработает и обучит! Но позже. В общем, цена этому совещанию – 3 копейки. Элементарное письмо по электронной почте с успехом заменило бы эту недельную командировку.

После совещания состоялся обед. Я познакомился с Ямашитой, и мы немного поговорили о Саутине, Диме Стареньком, обсудили особенности японской кухни. Я намекнул, что не прочь бы смотаться в Японию – поесть настоящее суши, попробовать их пива и сашими из фугу. Ямашита пообещал мне это устроить. Обед в целом был неплохой с хорошим соком, салатиками, пельменями в бульоне, хотя и без спиртного.

После обеда иностранцы погрузились в автобус и отправились в Москву, а мы решили прогуляться по городу до "вокзала" с целью рекогносцировки. Вернувшись в гостиницу, я накупил в буфете всевозможных российских пив и дегустировал их весь вечер, доедая прихваченные с собой продукты. Все виды пива – "Балтика" (3-й номер, в первую очередь), "Бочкарев", "Золотая бочка", новые для меня "Клинское" и "Ярпиво" оказались очень качественными – лучше большинства украинских. Исключением было местное "Очаково", напоминающее прокисшее пиво советского периода. Я, кстати, обратил внимание, что в продаже практически нет московского пива ("Жигулевское" и "Московское"), которое в прежние времена отличалось хорошим качеством, и я никогда не упускал случая выпить пару бутылочек во время своих визитов в Москву.

Мы проедем по курве-Москве

О.Мандельштам

В Москву прибыли в начале 12-го. Девушки сдали вещи в багаж. Я, увидев "лица" приемщиков – решил воздержаться. В сумке у меня были деньги и плейер, а замочек на молнию я забыл в Киеве. Так и ходил по городу с сумкой, благо она была легкой и относительно небольшой. Сразу же попытался выяснить у таксистов и носильщиков, где находится оптовый книжный магазин. Никто "не мог" мне помочь. У меня даже возникло ощущение, что я говорю на иностранном для них языке. Через 10 минут я сам нашел этот магазин в двух шагах от вокзала.

Перешел речку по новому пешеходному крытому мосту возле гостиницы "Славянская". Зачем понадобился этот мост в сотне метров от старого и выходящий на какие-то задворки (Ростовский переулок) на другом берегу – я не знаю. Возможно, он рассматривался, как естественное дополнение к шикарной гостинице – на мосту много скамеечек и смотровых площадок "с чудным видом на Москву-реку". Охраняет этот мост рота милиции, проверяющая на входе особо подозрительных граждан. Перед гостиницей все было разрыто, посреди двора – котлован, а на сохранившемся асфальте – слой грязи по щиколотку, так что к входу надо было добираться в сапогах.

…и поменяли фунты на рубли…

В.Высоцкий

Первым делом решил обменять валюту, выданную Джерри, которую нельзя было вывезти из России без банковских документов, на рубли, которые можно было вывезти при наличии тех же документов. Не тут то было. Никто не брал изношенные, подкрашенные купюры. Да еще и выдвигались особые требования. Купюры должны быть не меньше 50 долларов, а общая сумма должна быть не меньше 100… Паспорт обязателен. При этом никто не хотел выдавать справку (я посетил не менее 20 пунктов обмена). Я даже интересовался – не подпольно ли они работают? Плюс ко всему, естественно, обычное московское хамство. Наконец в "родном" "Академическом" банке, после дополнительных просьб и уговоров, мне выдали искомую справку, содрав при этом за нее лишний рубль. Одним словом – азия-с, золотая орда.