Таким образом (повторяем еще раз), подчеркивая прогрессивную историческую роль капитализма в русском земледелии, мы нисколько не забываем ни об исторически преходящем характере этого экономического режима, ни о присущих ему глубоких общественных противоречиях. Напротив, мы показали выше, что именно народники, умеющие только оплакивать капиталистическую «ломку», крайне поверхностно оценивают эти противоречия, затушевывая разложение крестьянства, игнорируя капиталистический характер употребления машин в нашем земледелии, прикрывая такими выражениями, как «земледельческие промыслы» или «заработки», образование класса сельскохозяйственных наемных рабочих.
Вышеизложенные положительные выводы о значении капитализма необходимо дополнить разбором некоторых распространенных в нашей литературе особых «теорий» по этому вопросу. Наши народники в большинстве случаев совершенно не могли переварить основных воззрений Маркса на земледельческий капитализм. Более откровенные из них прямо заявляли, что теория Маркса не охватывает земледелия (г. В. В. в «Наших направлениях»), тогда как другие (вроде г. Н. —она) предпочитали дипломатично обходить вопрос об отношении своих «построений» к теории Маркса. Одно из таких наиболее распространенных среди народнических экономистов построений представляет из себя теория «освобождения зимнего времени». Суть ее состоит в следующем280.
При капиталистическом строе земледелие становится особой отраслью промышленности, не связанной с другими. Между тем оно занимает не весь год, а только 5–6 месяцев. Поэтому капитализация земледелия ведет к «освобождению зимнего времени», к «ограничению рабочего времени земледельческого класса частью рабочего года», что и является «коренной причиной ухудшения хозяйственного положения земледельческих классов» (Н. —он, 229), «сокращения внутреннего рынка» и «растраты производительных сил» общества (г. В. В.).
Вот и вся эта пресловутая теория, основывающая самые широкие историко-философские выводы единственно на той великой истине, что в земледелии работы распределяются по всему году крайне неравномерно! Взять одну эту черту, – довести ее, при помощи абстрактных предположений, до абсурда, – отбросить все остальные особенности того сложного процесса, который превращает патриархальное земледелие в капиталистическое, – таковы нехитрые приемы этой новейшей попытки реставрировать романтические учения о докапиталистическом «народном производстве».
Чтобы показать, как непомерно узко это абстрактное построение, укажем вкратце на те стороны действительного процесса, которые либо вовсе опускаются из виду, либо недостаточно оцениваются нашими народниками. Во-1-х, чем дальше идет специализация земледелия, тем сильнее уменьшается земледельческое население, составляя все меньшую долю всего населения. Народники забывают об этом, а между тем специализацию земледелия они доводят в своей абстракции до такой степени, которой земледелие почти нигде не достигает на самом деле. Они предполагают, что особой отраслью промышленности сделались одни только операции по посеву и уборке хлебов; обработка почвы и удобрение ее, обработка и возка продукта, скотоводство, лесоводство, ремонт строений и инвентаря и т. д. и т. д. – все это превратилось в особые капиталистические отрасли промышленности. Применение подобных абстракций к современной действительности немного даст для ее выяснения. Во-2-х, предположение такой полной специализации земледелия обусловливает чисто капиталистическую организацию земледелия, полный раскол фермеров-капиталистов и наемных рабочих. Толковать при таком условии о «крестьянине» (как делает г. Н. —он, с. 215) – верх нелогичности. Чисто капиталистическая организация земледелия предполагает, в свою очередь, более равномерное распределение работ в течение года (вследствие плодосмена, рационального скотоводства и т. д.), соединение с земледелием во многих случаях технической обработки продукта, приложение большего количества труда к предварительной подготовке почвы и т. д.281 В-3-х. Капитализм предполагает полное отделение предприятий земледельческих от промышленных. Но откуда следует, что это отделение не допускает соединения наемной работы земледельческой и промышленной? Во всяком развитом капиталистическом обществе мы видим такое соединение. Капитализм выделяет искусных рабочих от простых, чернорабочих, которые переходят от одних занятий к другим, то привлекаемые каким-либо крупным предприятием, то выталкиваемые в ряды безработных282. «Вообще такие крупные предприятия, как жел. дороги, отнимают с рабочего рынка известное число сил, доставить которые могут лишь некоторые отрасли, например, сельское хозяйство…» (ibid.. II. В., S. 303)143.
283. Поэтому, предполагая максимальное развитие капитализма, мы должны предположить наибольшую легкость перехода рабочих от земледельческих к неземледельческим занятиям, мы должны предположить образование общей резервной армии, из которой черпают рабочую силу всяческие предприниматели. В-4-х. Если мы возьмем современных сельских предпринимателей, то нельзя отрицать, конечно, что они испытывают иногда затруднения по снабжению хозяйства рабочими силами. Но нельзя также забывать о том, что у них есть и средство привязывать рабочих к своему хозяйству, именно – наделять их клочками земли и пр. Сельскохозяйственный батрак или поденщик с наделом, это – тип, свойственный всем капиталистическим странам. Одна из главных ошибок народников состоит в том, что они игнорируют образований подобного же типа в России. В-5-х. Совершенно неправильно ставить вопрос об освобождении зимнего времени земледельца независимо от общего вопроса о капиталистическом перенаселении. Образование резервной армии безработных свойственно капитализму вообще, и особенности земледелия обусловливают лишь особые формы этого явления. Поэтому, напр., автор «Капитала» и затрагивает вопрос о распределении работ в земледелии в связи с вопросом об «относительном перенаселении»284; эта часть населения вечно страдает от безработицы; занятия ее в высшей степени нерегулярны и наиболее дурно оплачиваются (напр., домашняя работа на магазины и пр.).
285.
73. Итак, единственный вывод, который вытекает из особенностей земледелия в рассматриваемом отношении, это – тот, что положение земледельческого рабочего должно быть еще хуже, чем промышленного. Отсюда еще очень далеко до «теории» г. Н. —она, по которой освобождение зимнего времени есть «коренная причина» ухудшения положения «земледельческих классов» (?!). Если бы рабочий период в нашем земледелии равнялся 12 месяцам, – процесс развития капитализма шел бы точно так же, как и теперь; вся разница состояла бы в том, что положение земледельческого рабочего приблизилось бы несколько к положению промышленного рабочего286.
Таким образом, «теория» гг. В. В. и Н. —она ровно ничего не дает даже по общему вопросу о развитии земледельческого капитализма вообще. Особенностей же России она не только не разъясняет, а, напротив, затушевывает их. Зимняя безработица нашего крестьянства зависит не столько от капитализма, сколько от недостаточного развития капитализма. Мы показали уже выше (§ IV этой главы), по данным о заработной плате, что из великорусских губерний наиболее сильной зимней безработицей отличаются губернии с наименьшим развитием капитализма, с преобладанием отработков. И это вполне понятно. Отработки задерживают развитие производительности труда, задерживают развитие промышленности и земледелия, а следовательно, и спроса на рабочую силу, – и в то же время, прикрепляя крестьянина к наделу, они не обеспечивают ему ни работы в зимнее время, ни возможности существовать своим мизерным земледелием.
«Общинное начало препятствует захвату капиталом земледельческого производства» – так выражает г. Н. —он (с. 72) другую распространенную народническую теорию, построенную точно так же абстрактно, как и предыдущая. Во II главе мы привели целый ряд фактов, показывающих неверность этой ходячей посылки. Теперь же добавим следующее. Вообще ошибочно думать, что для самого возникновения земледельческого капитализма требуется известная особая форма землевладения. «Та форма, в которой находит поземельную собственность зарождающийся капиталистический способ производства, не соответствует этому способу. Соответствующая ему форма впервые создается им самим посредством подчинения земледелия капиталу; таким образом и феодальная поземельная собственность, и клановая собственность74, и мелкая крестьянская собственность с поземельной общиной287.
288 в деревню мелких аграриев.
Вот почему мы относимся очень равнодушно к вопросу собственно о форме крестьянского землевладения. Какова бы эта форма землевладения ни была, от этого отношение крестьянской буржуазии к сельскому пролетариату в сущности своей нисколько не изменится. Действительно важный вопрос относится вовсе не к форме землевладения, а к тем остаткам чисто средневековой старины, которые продолжают тяготеть над крестьянством: сословная замкнутость крестьянских обществ, круговая порука, непомерно высокое податное обложение крестьянской земли, не идущее ни в какое сравнение с обложением земель частного владения, отсутствие полной свободы мобилизации крестьянских земель, передвижения и переселения крестьянства289. Все эти устарелые учреждения, нисколько не гарантируя крестьянство от разложения, ведут только к умножению различных форм отработкой и кабалы, к громадной задержке всего общественного развития.
В заключение мы должны еще остановиться на оригинальной попытке народников истолковать некоторые заявления Маркса и Энгельса в III томе «Капитала» в пользу их мнений о превосходстве мелкого земледелия над крупным, о том, что земледельческий капитализм не играет прогрессивной исторической роли. Особенно часто цитируют в этих видах следующее место из III тома «Капитала»: «Мораль истории, – которую можно также извлечь, рассматривая земледелие с иной точки зрения, – состоит в том, что капиталистическая система противоречит рациональному земледелию, или что рациональное земледелие несовместимо с капиталистической системой (хотя эта последняя и способствует его техническому развитию) и требует либо руки мелкого, живущего своим трудом (selbst arbeitenden) крестьянина, либо контроля ассоциированных производителей» (III, 1, 98. Русск. пер., 83)75.
Что же вытекает из этого утверждения (которое, заметим кстати, представляет из себя совершенно отдельный отрывок, попавший в главу, трактующую о том, как влияет изменение цен сырья на прибыль, а не в VI отдел, специально трактующий о земледелии)? Что капитализм несовместим с рациональной постановкой земледелия (а также и промышленности), – это давно известно, и не об этом идет спор с народниками. Прогрессивную же историческую роль капитализма в земледелии Маркс специально подчеркнул здесь. Остается затем указание Маркса на «мелкого, живущего своим трудом крестьянина». Никто из ссылавшихся на это указание народников не потрудился объяснить, в каком смысле понимает он его, не потрудился поставить это указание в связь, с одной стороны, с контекстом, с другой – с общим учением Маркса о мелком земледелии. – В цитированном месте «Капитала» шла речь о том, как сильно колеблются цены на сырые материалы, как эти колебания нарушают пропорциональность и систематичность производства, нарушают соответствие земледелия с промышленностью. Только в этом отношении – в отношении пропорциональности, систематичности, планомерности производства – Маркс и приравнивает мелкое крестьянское хозяйство к хозяйству «ассоциированных производителей». В этом отношении и мелкая средневековая промышленность (ремесло) сходна с хозяйством «ассоциированных производителей» (ср. «Misere de la philosophie», цит. изд., р. 90)76, а капитализм отличается от обеих этих систем общественного хозяйства анархией производства. По какой же логике можно сделать отсюда тот вывод, что Маркс признавал жизнеспособность мелкого земледелия290.
77.
«Мелкая земельная собственность предполагает, что громадное большинство населения живет в деревнях, что преобладает не общественный, а изолированный труд; что, следовательно, при этом исключается разнообразие и развитие воспроизводства, т. е. и материальных, и духовных условий его, исключаются условия рациональной культуры» (III, 2, 347. Русск. пер., 672)78.
Автор этих строк не только не закрывал глаза на противоречия, свойственные крупному капиталистическому земледелию, а, напротив, беспощадно изобличал их. Но это не мешало ему оценить историческую роль капитализма.
«…Один из великих результатов капиталистического способа производства состоит в том, что он, с одной стороны, превращает земледелие из эмпирического, механически передаваемого по наследству, занятия самой неразвитой части общества в сознательное научное применение агрономии, поскольку это вообще возможно при условии частной поземельной собственности; что он, с одной стороны, совершенно отделяет землевладение от отношений господства и рабства, а, с другой стороны, совершенно отделяет землю, как условие производства, от землевладения и от землевладельца… С одной стороны, рационализация земледелия, впервые создающая возможность общественного ведения его, – с другой стороны, сведение к абсурду поземельной собственности, таковы великие заслуги капиталистического способа производства. Как и все свои другие исторические заслуги, он покупает и эту ценой полного обнищания непосредственных производителей» (III, 2, 156–157. Русск. пер., 509–510)79.
Казалось бы, при такой категоричности заявлений Маркса, не может быть двух мнений о том, как смотрел он на вопрос о прогрессивной исторической роли земледельческого капитализма. Однако г. Н. —он нашел еще одну отговорку: он цитировал мнение Энгельса о современном сельскохозяйственном кризисе, которое, будто бы, должно опровергнуть положение о прогрессивной роли капитализма в земледелии291.
Посмотрим, что, собственно, говорит Энгельс. Сводя вместе главные положения теории Маркса о дифференциальной ренте, Энгельс устанавливает тот закон, что «чем больше капитала вкладывается в землю, чем выше развитие земледелия и цивилизации вообще в данной стране, тем выше поднимается рента – как с акра, так и вся сумма рент, тем колоссальнее та дань, которую платит общество крупным землевладельцам в форме добавочной прибыли» («Das Kapital», III, 2, 258. Русск. пер., 597)80. «Этот закон, – говорит Энгельс, – объясняет удивительную живучесть класса крупных землевладельцев», которые накопляют себе массы долгов и тем не менее при всяких кризисах «падают на ноги», – напр., в Англии отмена хлебных законов, понизившая цены на хлеб, не только не разорила лендлордов, а, напротив, чрезвычайно обогатила их.
Могло бы показаться, таким образом, что капитализм не в состоянии ослабить силу той монополии, которую представляет из себя поземельная собственность.
«Но ничто не вечно», – продолжает Энгельс. – Океанские пароходы, северо- и южноамериканские, а также индийские железные дороги вызвали появление новых конкурентов. Североамериканские прерии, аргентинские степи и т. д. завалили мировой рынок дешевым хлебом. «И против этой конкуренции – конкуренции девственной степной почвы и русских и индийских крестьян, подавленных непосильными податями, – европейский арендатор и крестьянин не мог уже при старых рентах держаться. Часть земли в Европе окончательно оказалась не в силах конкурировать в производстве зернового хлеба, ренты повсюду упали, для Европы стал общим правилом наш 2-ой случай, 2-ой вариант, именно: понижающаяся цена хлеба и понижающаяся производительность добавочных вложений капитала. Отсюда вопли аграриев от Шотландии до Италии и от южной Франции до восточной Пруссии. К счастью, еще далеко не все степные земли распаханы; их осталось еще достаточно для того, чтобы разорить все европейское крупное землевладение, да и мелкое в придачу» (ib. 260. Русск. пер., 598 с пропуском слов «к счастью»)81.
Если читатель внимательно прочел это место, то для него должно быть ясно, что Энгельс говорит как раз обратное тому, что хочет навязать ему г. Н. —он. По мнению Энгельса, современный земледельческий кризис понижает ренту и даже стремится совсем уничтожить ее, т. е. земледельческий капитализм осуществляет присущую ему тенденцию уничтожить монополию земельной собственности. Нет, нашему г. Н. —ону положительно не везет с его «цитатами». Земледельческий капитализм делает еще новый, громадный шаг вперед; он необъятно расширяет торговое производство земледельческих продуктов, втягивая на мировую арену целый ряд новых стран; он вытесняет патриархальное земледелие из его последних прибежищ, вроде Индии или России; он создает невиданное еще в земледелии чисто фабричное производство хлеба, основанное на кооперации масс рабочих, снабженных самыми усовершенствованными машинами; он сильнейшим образом обостряет положение старых европейских стран, понижает ренту, подрывая, таким образом, самые прочные, казалось, монополии и приводя земельную собственность «к абсурду» не только в теории, но и на практике; он с такой рельефностью выдвигает вопрос о необходимости обобществления земледельческого производства, что эту необходимость начинают чуять на Западе. даже представители имущих классов292 или план американских фермеров превратить все элеваторы в государственную собственность?
293 вздыхает о старинном «мужике-землепашце», об «освященном веками»… застое нашего земледелия и всяческих форм земледельческой кабалы, которых не могли поколебать «ни удельные безурядипы, ни татарщина», и которые начал теперь – о, ужас! – самым решительным образом колебать этот чудовищный капитализм! О, sancta simplicitas!294