Не пожелай ни дождика, ни снега

Крутая балка полностью соответствовала своему названию. Края обрывисто уходили вниз, где, весело перекатываясь по валунам, журчал чистый горный ручей. Она вся заросла высокой травой, шиповником и боярышником. Среди этой сочной зелени водилось много живности: кролики, зайцы, волки, лисы, косули, появлялись кабаны, а змей было вообще несметное множество.

Казалось, все они мирно соседствуют в этом райском уголке. Но каждому в этом мире уготована своя роль и свое предназначение.

Веселая троица старалась шуметь как можно громче, чтобы распугать змей, которые солнечным апрельским днем грелись на тропинках. И все равно несколько раз на их пути попадались то мелкие гадюки, то ужи, а то и более грозные ползучие твари. И среди всего этого ползучего и шипящего царства Лешка чувствовал себя как рыба в воде. Он вырос среди змей и всегда помнил слова отца: змея нападает на человека, только когда он на нее наступит. Он всегда помнил первую заповедь, хоть в лесу, хоть в поле – смотри под ноги. С раннего детства он мог взять ядовитую змею за хвост и пугать ею девчонок, ужи вообще не переводились у него в портфеле, а любимым занятием было выуживать опасных тарантулов из норки. Для этого тщательно пережевывался кусочек смолы в круглый шарик, затем цеплялся за нитку и потихонечку опускался в норку тарантула, пока не почувствуешь сильный рывок. Это ядовитый паук, защищая свое жилище, набрасывался на кусочек смолы и обхватывал его своими лапками. После этого он аккуратно извлекался за нитку из своей норки и помещался в спичечный коробок. Особо опасная операция – это тонкими иголками распластать паука на картонке для дальнейшего высушивания. После того, как он высыхал на солнце, его заливали в специальной формочке эпоксидной смолой. И когда эта конструкция высыхала, получался кусочек, напоминающий янтарь, с тарантулом внутри. Обычно эти украшения дарили любимым девчонкам.

Наконец, поднявшись на гору, они оказались на обрывистом краю Крутой балки. Именно здесь все изрыто окопами и ямами от блиндажей. Недолго советуясь, друзья принялись саперной лопаткой копать землю в заросшей травой воронке. Занимались они этим не первый раз и поэтому скоро поняли, что она пуста. Перебравшись в соседнюю яму, они принялись снова копать. И только в третьей воронке им повезло: саперная лопатка лязгнула о металл. Дальше раскапывали руками. Осторожно, сантиметр за сантиметром, убирали они землю из образовавшегося углубления. Наконец появилось оперение 75-миллиметровой мины. Действуя как профессиональные саперы, пацаны осторожно извлекли опасную находку из земли и уложили ее на Витькину куртку. После часа упорного труда четыре мины лежали на куртке. Довольные своей находкой, друзья принялись обсуждать дальнейший план действий. В ход пошли разные идеи: от предложения подорвать ненавистного Муссу до добровольной сдачи в школьный музей. Наконец договорились подорвать мины на месте. Соорудили небольшой костер из хвороста, уложили боеприпасы на него сверху и, подпалив все это сооружение, побежали прятаться за бугор. Развалившись на траве, пацаны принялись ждать, когда раздастся взрыв. Разговаривали почему-то шепотом. Все были взволнованы, но больше всех нервничал Витька. Он первый раз участвовал в таком деле, и поэтому то и дело выглядывал из-за бугра.

– Да не дергайся ты, – сказал Ахмед, – пока костер разгорится, пока нагреются, минут двадцать пройдет.

– Да, не меньше, – поддержал его Лешка.

– Прошлый раз долго ждали. Тогда еще старую покрышку поджигали, она хорошо горит, – вспомнил Ахмед.

– Да-а-а, – протянул Лешка, – хватит ли хвороста?

Решив проверить, как горит костер, он выглянул из-за бугра. То, что увидел Лешка, привело его в оцепенение.

– Корова, – медленно и тихо проговорил он.

Витька с Ахмедом как по команде вскочили на ноги и уставились в сторону костра. В десяти метрах от костра мирно пощипывала траву буренка. Видимо, из-за густой травы ее не заметили, и она оказалась, неожиданно для приятелей, в опасной близости от предполагаемого взрыва. Через секунду Витька дернулся было бежать отгонять корову, но его схватил за рукав Ахмед.

– Куда? Ложись! Сейчас рванет.

Мальчишки опять плюхнулись на землю, и сразу раздался глухой хлопок. Пацаны прижались к земле, ожидая свиста осколков и падения поднятой взрывом земли. Но ничего этого не произошло, и когда они подняли головы, то увидели лишь облако черного дыма над местом взрыва, медленно поднимающегося вверх. Мгновенно вскочив на ноги, они побежали вперед. Подбежав, друзья увидели небольшую воронку на месте взрыва, разбросанный недогоревший хворост и бездыханную корову. На ней не было ни царапины, но она была мертва. По букве «К» на боку, они поняли, что корова принадлежит семье ненавистного Муссы.

– Так, – медленно сказал Лешка, – попали. Теперь он нас точно убьет.

– Да не дрейфь ты, – ответил Ахмед. – Он еще не узнает.

– Мусса узнает все, – не согласился Лешка.

И они принялись обсуждать, как быть дальше. Один лишь Витька стоял и отрешенно смотрел на корову. Он думал, что всего лишь минуту назад эта корова была жива, а сейчас лежит мертвым телом. От этих мыслей у него накатились слезы на глаза, он присел рядом с коровой и принялся гладить ее по голове, приговаривая одно лишь слово:

– Бедная, бедная, бедная…

Тут он решил посмотреть на зрачок, может, корова еще жива? Витька брезгливо начал раздвигать веки коровы, как вдруг та открыла глаза. Видимо от взрыва корова просто лишилась чувств и теперь, придя в себя, уставилась на Витьку, который от неожиданности завопил как резаный:

– А-а-а-а!

Корова, то ли от Витькиного крика, то ли от пережитого взрыва, бешено замычала, вскочила на ноги и понеслась прочь. Причем в течение всего этого времени она так испражнялась поносом, что забрызгала стоявших сзади Лешку и Ахмеда. Пацаны, перегоняя друг друга, тоже рванули в другую сторону от ужасного места. Лишь только отбежав на приличное расстояние, они остановились перевести дух. Когда Лешка с Ахмедом поняли, что они с головы до ног в коровьем дерьме, их заколотило истерическим смехом. Повалившись на траву, они хохотали, дрыгали в воздухе ногами, катались по траве, как ненормальные. Витька же, еще не отошедший от пережитого, сначала тупо уставился на друзей, затем тоже повалился на траву и начал смеяться, кататься по траве и дрыгать в воздухе ногами скорее не от эмоций, а за компанию. Вдоволь насмеявшись, мальчишки отправились на пруд отстирывать следы недавних приключений.

* * *

Вставал Лешка утром рано. В половине седьмого он просыпался и энергично вскакивал с постели. Готовясь поступать в военное училище, он приучал себя к армейской жизни. Понимая, что там ему никто не позволит нежиться в постели, он уже сейчас отучил себя от медленного пробуждения. Надев спортивное трико, кеды, понесся наматывать свои привычные километры. После кросса занятия на перекладине, штанга, качание пресса – все это было необходимо для поступления в летное училище. Когда он решил стать летчиком, Лешка не помнит. Обычно дети часто меняют свои будущие профессии, но Лешка всегда хотел быть летчиком. Наверное, это все-таки отец привил Лешке любовь к этой профессии. Сам он в молодости поступал в летное училище, но по какой-то причине не был принят. Сколько себя помнил Лешка, отец всегда твердил ему: ты будешь летчиком. И поэтому у Лешки с годами выработалась такая уверенность, что он будет только летчиком.

Прибежав с зарядки, Лешка встретился у дома с матерью, которая уже пришла с огорода. Вообще она по жизни была трудоголиком. Вставая в пять утра, она еще до работы шла на огород, кормила кур, поросенка. После этого бежала в школу готовить какие-то мероприятия, посвященные многочисленным партийным датам. Затем работа в библиотеке, клубе, опять огород и домашнее хозяйство. Такой жизнью жило большинство Лешкиных односельчан, не зная ни выходных, ни отпусков. Всех кормила земля. Отец говорил:

– В нашу землю плюнешь – дерево вырастет.

И действительно, какие здесь сады! Яблони, груши, черешня, вишня, абрикос, персик – вообще всего не перечесть. Но вся эта прелесть требовала ухода с раннего утра до позднего вечера.

– Леш, ты бы лучше к экзаменам готовился, ведь сдавать будешь не только физкультуру.

– Мамуль, прорвемся, – Лешка ласково обнял мать за плечи, забрав у нее ведро и лопату.

– Ладно, пойдем, кормить тебя буду, горе ты мое луковое.

Так они и направились в дом, занятые каждый своими мыслями.

В школу Лешка приходил за минуту до звонка. Она была для Лешки родным домом. Здесь он учится вот уже долгие десять лет. Каждый квадратик школьного двора, все укромные местечки, потайные секреты – все было ведомо выпускнику Алексею Николаевичу Понамареву. Авторитетом он пользовался в школе большим, учился хорошо, но вот только одна беда – поведение. Дело не в том, что Лешка был хулиган по сути. Все дело было в его неуемной энергии, которая перла из него неиссякаемым фонтаном и порой выходила из берегов. Совладать с Лешкой не мог никто. Учителя многое прощали ему благодаря знакомству с его матерью. В школе не проходило и дня без Лешкиной самодеятельности. Вот только не все понимали его, уже порой недетские, шалости. И поэтому стоял у него хронический «неуд» по поведению.

Войдя в школу, Лешка столкнулся лоб в лоб со Светкой Капустиной.

– О, привет, кнопка, уступай дорогу старшим, а то перееду и не замечу.

Светка была младше на три года. Но в ней уже угадывалась будущая девушка. Невысокого роста, хрупкая, она подняла огромные глазища на Лешку и ничего не сказала. Как много непонятного было в этих глазах! И от этого взгляда его как будто прострелило током высокой частоты и побежали мурашки по коже. Будь Лешка немного повзрослей, он, наверное, понял бы значение этого взгляда, но дело в том, что Светка была для него пацанкой, и поэтому сейчас, не придав значения произошедшему, он побежал в свой класс. Но придет время, и он вспомнит этот взгляд, и огромные, бездонные глаза, и немой вопрос в этих глазах.

В класс он вбежал одновременно со звонком. Быстрым шагом направился на свое законное место на последнюю парту, не забыв дернуть за косу отличницу Маринку и ущипнуть первую красавицу в классе Наташку. Обе, конечно же, отблагодарили его, одна словом «идиот», а вторая выразила свои чувства словом «придурок». С чувством исполненного долга Лешка плюхнулся на свое место, рядом с Ахмедом. В класс вошел учитель, все встали и дружно поприветствовали его:

– Здравствуйте!

Начался урок, преподаватель стал неспешно объяснять новый материал.

– Вчера тетя Зарема, мать Муссы, приходила, – сказал Ахмед, – жаловалась, что корова доиться перестала.

Лешка громко хмыкнул.

– Понамарев, Шарипов, выгоню из класса, – последовал окрик учителя.

Мальчишки на время притихли, но потом вновь принялись шепотом переговариваться, успевая одновременно слушать учителя и рисовать самолетики в тетрадках. Ахмед во всем подражал Лешке и, естественно, тоже хотел стать летчиком.

Но родители его были против, и лишь дед Ахмеда, Герой Советского Союза, решил вопрос в пользу внука. Друзья уже прошли городскую медицинскую комиссию и теперь готовились ехать в Грозный, на областную. Впереди их ожидали выпускные экзамены, а также вступительные экзамены в летное училище. Поэтому приходилось много заниматься, чтобы наверстать недоученное за долгие десять лет.

После школы Лешка направился к матери в библиотеку, чтобы готовиться к сочинению. Библиотека находилась в десяти минутах ходьбы от школы в здании поселкового клуба. Клуб представлял собой монументальное здание 1955 года постройки. Высокие колонны, громадные окна, богатая архитектура – все это характеризовало эпоху, основной лозунг которой был: быстрее всех, дальше всех, выше всех.

Войдя в библиотеку, он, стараясь идти как можно тише, подошел к матери. За тишиной в библиотеке следили строго. Дело в том, что читальный зал, стеллажи с книгами, рабочие места библиотекарей – все это находилось в одном большом зале. И поэтому, чтобы не мешать друг другу, все ходили как можно тише, а разговаривали шепотом. Необходимый материал был подготовлен заранее, и поэтому, молча взяв его, Лешка направился искать свободное место в читальном зале. Оглядевшись, он увидел в дальнем углу Таньку Мужухоеву, девчонку из соседнего поселка, которая тоже готовилась к выпускным экзаменам. Высокая, с русой косой и уже с красивой фигурой, она нравилась Лешке, и он не упустил возможности приударить за ней. Сев рядом с ней, Лешка тихо спросил:

– К сочинению готовишься?

– Готовлюсь, пропади все пропадом, – ответила она.

Танька была уверена, что она устроит свое будущее не с помощью образования, а красивой фигурой, русой косой и зелеными глазами. И поэтому подготовка к экзаменам шла тяжело. Но аттестат был необходим, и Танька прилагала все свои усилия, чтобы хоть как-то подготовиться к экзаменам.

– Скорее бы закончился весь этот кошмар, и уехать из поселка, – продолжила Танька. Дело в том, что вся молодежь из близлежащих поселков мечтала уехать. Своим возвращением из Казахстана чеченцы сыграли отрицательную роль в жизни поселка. Красивые деревянные тротуары стали разбираться на дрова, автобусные остановки – на кирпичи, дороги, продовольственное обеспечение, культура – все это было в гораздо худшем положении, чем в соседней Осетии или Кабарде. К тому же национальная неприязнь и обвинение русских в их депортации делали жизнь в Чечне для русской молодежи невыносимой.

И хотя Танька была наполовину чеченка (ее отец, чеченец по национальности, офицер-танкист, погибший на учениях, женился на русской девушке из Ленинградской области, и после его трагической гибели родители забрали жену и ребенка к себе), напоминание, что ее мать русская, делало Таньку чужой в чеченском поселке.

Лешка понял, что сегодня подготовка к экзаменам пойдет побоку, и продолжал пользоваться моментом.

– Куда поступаешь? – спросил он.

– Поеду в торговый техникум пробовать, не получится – пойду на парикмахера. А вообще не знаю. Может, сразу замуж? – она игриво посмотрела на Лешку.

– Нет, – смутился Лешка, – сначала надо образование получить, а затем уже думать о семье, – по-взрослому ответил он.

И не знал Алексей, почему надо идти учиться дальше. Просто так говорили все, и он думал, что это единственный правильный путь. Хотя для Таньки правильней было бы выскочить замуж за хорошего мужика, нарожать ему детей. И была бы она за ним как за каменной стеной, и все были бы счастливы.

– Ну не хочу я учиться, – выдавила из себя Танька и громко захлопнула книгу. – Не лезет мне в голову наука. Наверное, вся сила в косу ушла, а на ум не хватило.

– Да, Танька, коса у тебя высший класс, за нее можно и на дуэль.

– Да ну, ты что же, за меня мог бы и на дуэль? – она лукаво посмотрела на Лешку.

– Почему за тебя, я же сказал: за косу, – схитрил он, но легкий румянец выдал его.

Они так и проболтали до закрытия библиотеки. Лешка собрал свои и Танькины книги и пошел сдавать их. Подойдя к матери, он застенчиво спросил:

– Мам, я это, Таньку провожу домой, у нее есть прошлогодние сочинения.

Мать понимала, что дело не в сочинениях, но удерживать Лешку не стала.

– Так, только туда и обратно, смотри, чтобы местные не накостыляли, – сказала она строго. Дело в том, что в совхозе, где жила Танька, жили одни чеченцы. Появление русского парня, провожавшего девушку, грозило как минимум парой синяков и разбитым носом. Но соблазн остаться один на один с Танькой взял вверх.

Выйдя из библиотеки, они не стали дожидаться автобуса и медленно пошли в направлении совхоза, до которого было восемь километров. Лешка старался держаться важно, нарочито понизив голос до взрослых басов. Перебросив Танькину сумку через плечо, он шагал неестественно широкой походкой. Таньке же от этой важности стало смешно, и она тихонько хмыкнула в ладошку. Смутившись, девушка спросила:

– Куда поступаешь, Леш?

– В летное училище пойду, – ответил он, – в районной больнице уже медкомиссию прошел, завтра в Грозный на республиканскую.

– Тяжело будет поступать, – сказала Танька, – я слышала, туда большой конкурс.

– Ерунда, буду поступать до победного. Не поступлю в этом году, пойду в армию. Оттуда легче будет.

– А знакомых у тебя там нет? Я слышала, что без блата туда никто не поступает.

– Блат у меня только в библиотеке и в автопарке. На шофера могу без конкурса, – засмеялся Лешка.

Таньке давно нравились пацаны постарше, но с Лешкой было интересно. От его еще детской наивности и мечты веяло романтикой и целеустремленностью. В глубине души она не верила, что Лешка поступит в летное училище. В ее округе еще никто не поступал туда, и вообще считалось, что эта профессия для избранных. Но то, что он пытается взять эту жизненную планку, вызывало уважение.

За Лешкиными рассказами о самолетах они незаметно спустились в балку, и теперь их дорога лежала вверх. Танька взяла Лешку под руку, чтобы было легче идти. От этого он запнулся на полуслове.

«Какая теплая рука», – подумал он.

Нежное прикосновение заставило Лешкино сердце бешено заколотиться, и закружилась голова.

– А еще там шоколад дают, – промямлил он и окончательно смутился.

Танька же почувствовала Лешкино замешательство, ей стала приятна власть над этим симпатичным пареньком. Она прижалась ближе к Лешке, от чего тот окончательно лишился дара речи. Дело в том, что в свои неполные семнадцать лет Лешка никогда не провожал девушку домой. И незнакомые ему чувства заставляли его ужасно волноваться. Ему стало стыдно за свою неловкость, и, стараясь казаться невозмутимым, он положил руку на голое Танькино плечо.

Таньке это понравилось, и она в ответ обняла Лешку за талию. В такой позе они некоторое время молча поднимались в гору. Идти было неудобно, но приятно.

Лешкино сердце билось, как птица в клетке, и в какой-то момент казалось, что оно выскочит из груди и покатится впереди них. Язык стал ватным, и он почувствовал такое сильное влечение к девушке, от которого кружилась голова. Хотелось обнять Таньку, поцеловать, но неловкость и смущение привели его в состояние полного оцепенения. Так они еще некоторое время поднимались в гору, пока Лешка приходил в себя от новых чувств. Неожиданно он остановился, резко обнял Таньку за талию и ткнулся губами ей в рот. Это было меньше всего похоже на поцелуй. Видя Лешкину неловкость, девушка решила взять инициативу в свои руки. Она прикоснулась ладошками к его щекам и стала нежно целовать губы.

Танька уже не раз целовалась с другими парнями, и ей нравилась Лешкина неопытность.

Видя Танькину доступность, Лешка прижался к ней еще сильней. Упругая девичья грудь жгла желанием прикоснуться к ней руками. Становясь все смелее и смелее, он ласкал шею, плечи, подбираясь все ближе к заветной Танькиной груди. Что им руководило в тот миг? Кто учил высокому чувству – любви? В какой-то момент ему показалось, что он получил полную власть над девушкой. Медленно его рука легла на Танькину грудь, и через лифчик он почувствовал ее упругость. Лаская девушку, он медленно расстегнул ее кофточку и вот его рука уже трогает обнаженную грудь, ласкает сосок, от чего Танька тихонько застонала. В какой то момент ему показалось, что девушка находится в его власти и готова ему отдаться. Окончательно теряя голову, Лешка попытался повалить девушку на траву.

Вдруг Танька резко оттолкнула Лешку, от чего тот чуть не упал.

– Ты чего? – недоуменно спросил он.

– Ишь, какой прыткий, – Танька отвернулась, застегивая кофточку, – все вы мужики одинаковые, чуть что – сразу на траву.

– Да ты что, Тань, я же тебя люблю.

Как это выскочило, Лешка не понял, но он почувствовал, что на самом деле любит ее. Он сказал это машинально, но его сердце разрывалось от переполнявшего чувства.

– Ладно, любовник, пойдем дальше, а то уже темнеет, назад как пойдешь?

Как пойдет назад, Лешка не думал. Его переполняли эмоции от новых чувств. Руки еще помнили нежную Танькину грудь, упругий сосок, истомный стон. Первое желание и первый опыт пробудили первую влюбленность. Ему казалось, что новое чувство – это настоящая любовь, и что Танька – его избранница на всю оставшуюся жизнь.

Так, думая каждый о своем, они подошли к совхозу, где жила девушка.

– Все, Леш, дальше я сама, – Танька протянула руку для прощания. – Дальше тебе нельзя, наши пацаны всех чужаков бьют.

– Нет, я провожу до дома, – Лешка уверенно обнял Таньку за талию. Девушка удивленно хмыкнула, и они зашагали дальше.

В ночном совхозе было безлюдно и темно. Подойдя к Танькиному дому, Лешка принялся опять целовать девушку, но уже намного уверенней.

Неожиданно в темноте показались силуэты приближающихся парней. Гортанная речь говорила о том, что это местные чеченцы. Таня освободилась от Лешкиных объятий, зашла за калитку и спокойно и тихо сказала:

– А теперь, Леша, беги.

Он и сам почувствовал опасность и, ускоряя шаг, пошел прочь от заметивших его парней.

– Ей, закурить есть? – по-русски, с заметным акцентом спросили местные, видимо, желая узнать в Лешке знакомого.

«Все, – подумал Лешка, – пора». И он рванул.

Бегал он хорошо. Ноги отрывали тело от земли и несли его прочь от опасности.

В голове пронеслось: завтра медкомиссия в Грозном, если догонят – побьют так, что училища не видать. Ах вы, ноги, мои ноги, и Лешка припустил что было мочи.

Преследователи, почувствовав впереди добычу, тоже рванули во всю мочь.

Добежав до узкоколейной железной дороги, Лешка увидел приближающийся местный рабочий поезд, который развозил рабочих с нефтяных промыслов. Двигаясь медленно по извилистой дороге, он был единственным транспортным средством в районе. «Так, – подумал Лешка, – я прыгну на ходу, но они тоже догонят поезд, тогда мне несдобровать». Поэтому он перед самым поездом перепрыгнул железнодорожную насыпь на другую сторону и замер. Поезд проехал мимо, и через минуту за ним пробежали преследователи, на ходу запрыгивая в последний вагон.

Для уверенности Лешка посидел минуту без движения, а затем встал и огляделся. Поезд вдалеке мигал красными огоньками, и освещенная лунным светом железнодорожная насыпь была пуста. Видимо, преследователи сейчас обыскивали поезд, в надежде отыскать беглеца. Если бы Лешка прыгнул в поезд, то чечены наверняка нашли бы его и жестоко избили. Обычно в это время вагоны были пустыми, и вступиться за Лешку наверняка было бы некому. Если бы он не убегал от преследователей, то наверняка отделался разбитым носом, опустошенными карманами и парой синяков. Но бегство расценивалось как сопротивление и, кроме того, погоня только обозлила и без того недоброжелательных чеченцев.

Идти по железнодорожной насыпи было глупо, можно встретить возвращающихся преследователей, поэтому Лешка решил возвращаться, как и пришел, через балку. Без труда отыскав знакомую тропинку, ведущую вниз балки, Лешка вначале быстрым шагом, а затем и бегом припустил домой. Ощущение опасности сменило волнение первого поцелуя и трепета девичьего тела. Он снова вспомнил теплоту Танькиных губ, нежную кожу, истомленный стон.

Незаметно для себя он бежал все быстрее и быстрее, как будто тело его становилось все легче и легче. Он вспомнил, как уверенно целовал Таньку возле ее дома и как она отвечала ему на ласки. Как ее руки обхватывали его голову и как растрепавшиеся Танькины волосы лезли ему в глаза и рот. Он уже уверенно трогал ее грудь, и она не сопротивлялась, наоборот, горячими объятьями показывала, что ей это приятно.

Все эти воспоминания окрыляли Лешку, и он продолжал ускорять бег. Его уже не пугала ночь, вой шакалов, крики ночных птиц. Было такое ощущение, что он еще продолжает ласкать и обнимать Таньку. Как будто было два мира: в одном он остался с Танькой, а в другом бежал по ночной тропинке. Неожиданно он вспомнил сон, когда бежал по лестнице, как оторвался от земли и полетел. Ему вдруг показалось, что тогда он летал наяву. Нет, он действительно летал! И он стал с силой отталкиваться от земли. Раз, два, три… Казалось, еще один сильный толчок, и он взлетит в ночное небо. Шаги становились все шире и шире. Вот он еще раз отталкивается от земли, но в это время под ногой оказывается толстый корень какого-то дерева, и Лешка кубарем полетел вниз. И пока он своим телом пробивал просеку в густой траве, в голове промелькнуло: завтра медкомиссия… все… это конец.

Пролетев несколько метров вниз и совершив несколько головокружительных кульбитов через голову, Лешка распластался на траве.

Он боялся пошевелиться, ожидая резкой боли. Некоторое время он лежал на спине, тупо уставившись вверх. Постепенно стал приходить в себя. Низкое, темное ночное небо нависло над Лешкой. Густо рассыпанные звезды переливались красно-голубым сиянием. Что там, за этими звездами? Ну ладно, допустим, очередная галактика. А за ней? Еще одна? А за ней? И так до бесконечности? Но ведь у всего есть предел, конец. Лешка старательно вглядывался в ночное небо, стараясь найти признаки чего-то нового. Наверняка там, вдалеке, есть разумные цивилизации. Придет время, и к ним полетят космические корабли. Может, один из них будет пилотировать Лешка? На минуту он представил, как поднимается по лестнице в космический корабль, а тысячи людей провожают его. Они машут ему руками, букетами цветов и красными флагами. Вот в толпе он разглядел Таньку, которая, вся зареванная, махала ему, вот мама с отцом, оба взволнованные и растерянные. Внизу остался Ахмед, который был его дублером, но он полетит обязательно в следующий раз. И он, Лешка, готов умереть в этой борьбе за освоение космоса. Ведь он комсомолец и должен без раздумий и промедленья отдать жизнь за Родину. Неожиданный росчерк падающего метеорита вернул Лешку на землю. Ну, ладно, пора вставать. Осторожно поднявшись, он не обнаружил серьезных повреждений, кроме сбитых коленей да ссадины на правом плече. И еще пощипывала разодранная щека. «Еще хорошо отделался», – подумал Лешка и уже не так быстро заковылял домой.

Наутро он вместе с Ахмедом прибыл в Грозненский военкомат для прохождения медкомиссии. Взяв медицинские карты и получив короткий инструктаж, кандидаты в летчики принялись проходить разных врачей. Особенно тяжело приходилось Лешке. Не цеплялся к его ссадинам разве что окулист. Хирург вообще озверел, стараясь каждый синяк проверить на целостность кости.

Наконец индивидуальный осмотр был закончен, и все врачи во главе с военкомом собрались обсуждать судьбу каждого кандидата. Когда подошла Лешкина очередь, он решительным шагом прошел на середину большой комнаты и громко отрапортовал: кандидат Понамарев. Военком, у которого были авиационные петлички в погонах и значок летчика первого класса на кителе, взял в руки Лешкину медкарту и стал изучать заключения врачей. Все медики дали положительное заключение, за исключением невропатолога. Увидев незаполненную графу «диагноз», военком вопросительно посмотрел на врача.

– Видите ли, товарищ полковник, юноша практически здоров, но он прибыл на медкомиссию весь побитый. Неизвестно, какой образ жизни он ведет. Нам же в авиации хулиганы не нужны?

От этих слов Лешка мгновенно покраснел, как рак, и начал быстро и сбивчиво говорить:

– Товарищ полковник, нормальное у меня поведение, просто мне сон приснился, как будто я летаю. Вчера я бежал с крутой горы, и мне показалось, что я смогу полететь. Но я споткнулся и упал. Я очень хочу стать летчиком, для меня другой профессии не существует. Даже если вы меня сейчас не допустите, я все равно на следующий год поступлю. Я все равно буду летать.

При этом у Лешки навернулись слезы на глаза, голос предательски задрожал, и он преданно посмотрел в глаза военкому, от решения которого зависела Лешкина судьба. Его речь была настолько искренней и пылкой, что военком невольно улыбнулся. Но затем, совладав с собой, он негромко сказал невропатологу:

– А ну, медицина, пойдем, пошепчемся.

Выйдя из кабинета, он подвел врача к открытому окну, достал пачку «Беломорканала» и густо задымил. Грустно посмотрев вдаль, он сказал:

– Знаешь, медицина, я двадцать лет инструкторил, и таких пацанов насквозь вижу. Из него получится классный летчик. Это фанат. Ты посмотри, как горят его глаза. Я таких парней нутром чувствую.

– Товарищ полковник, я не могу взять на себя такую ответственность. По приказу я могу дать положительное заключение, если только буду уверен в психически здоровом кандидате.

– Капитан, вся наша жизнь состоит из того, что надо уметь брать на себя ответственность.

– А если он, как Беленко, улетит к японцам, отвечать будете вы?

– Беленко как раз был совсем другим, и если бы он был у меня, то я бы его обязательно списал с летной работы. Ладно, я предлагаю тебе компромисс. Подпись поставлю я, а твое дело молчать.

Невропатолог кивнул. В кабинет входили молча. Полковник расписался за врача, затем, подняв голову, пристально посмотрев в глаза Лешке, сказал:

– Летай, сынок.

На секунду Лешка поймал взгляд полковника и увидел какую-то непонятную грусть, нет, скорее, боль в глазах. Это были и боль, и отчаяние. Не мог тогда он понять, что полковник дико завидовал Лешке. Он вспомнил себя, еще юным, в голодное послевоенное время. Вспомнил, как поступал в летное училище, первый самостоятельный вылет, затем службу в учебной части инструктором. Казалось, еще вчера он, молодой лейтенант, гордый своей профессией и живший только небом, поднимается все выше и выше по ступеням летного мастерства. А сейчас он выброшен историей прочь. Жестокие правила медицины лишили его права летать. И сейчас он и есть сама история. И что удивительно, самое большое волнение у него до сих пор вызывал запах аэродрома. После списания с летной работы он еще долго приходил на аэродром, чтобы подышать этим воздухом. Именно знакомый запах перегоревшего керосина вызывал приятные воспоминания полетов. Даже по прошествии нескольких лет, полковник не понимал, почему именно запах, а не небо, самолеты или другие явления вызывали у него такие эмоции. Все это пролетело за какой-то миг и нахлынуло тоской. Сдавило горло воспоминаниями. Все это в прошлом, и уже никогда полковник не поднимет в воздух реактивный сверхзвуковой истребитель, а у этого парня все впереди. Многое бы отдал полковник, чтобы оказаться на месте этого пацана. Но сейчас он испытывал состояние безвозвратной потери, и эта боль преследует его ноющей раной и кошмарными снами, в которых он сажает горящий самолет, или отворачивает падающий истребитель от города, или собирает разбросанные останки товарищей после катастрофы. И всю жизнь ему будут сниться эти сны. Такова доля неналетавшегося летчика.

Из кабинета военкома Лешка не вышел, а вылетел на крыльях. Очередной этап к заветной цели пройден. В коридоре его ждал радостный Ахмед. Он тоже успешно прошел медицинскую комиссию и был на седьмом небе.